Отзывы на книгу «Когда я умирала», страница 2

Книгу дочитала ещё вчера, но от потрясения не отошла. Я онемела (потеряла дар речи), прочитав последнюю страницу. Как мне высказаться - не знаю... Фолкнерская манера изложения, когда предложение разрублено, некоторые части повторяются многократно, а иные совсем отсутствуют, усложняла понимание текста. Приём, при котором события преподносятся разными героями (сам автор вообще отсутствует в этом повествовании) и который должен был показать историю более объёмно, тоже не помогал. Все действующие лица казались в той или иной степени ненормальными. Создавалось впечатление, что "путешествие" покойницы до могилы будет бесконечным... Вчера я думала: а стоило ли выполнять волю умершей, когда она обходится такой высокой ценой? А сегодня я думаю: а была ли воля умершей? Что за монстр Анс Бандрен? Как найти для него слова, когда любое определение будет "мягко сказанным"?

Потому что другой ноши, кроме себя самого, на Ансе Бандрене никогда не было.

"Она так хочет", "Не хотим быть в тягость", "Не могу я ей в этом отказать" - кажется, что за подобными выражениями, которыми ограничена речь Анса, должно скрываться смирение и желание сделать лучше другим. Как бы не так! Эти слова лишь щит, за которыми прячется эгоист, думающий лишь о себе, о новой жене и новых зубах... Анс Бандрен не только измывается над трупом жены, делая путь к последнему пристанищу бесконечно длинным, но совсем не считается с живыми детьми, лишь использует их для своих целей. Кеш - старший сын. Казалось бы, не может быть другого решения, чем оставить парня со сломанной ногой и после утопления отлежаться. Нет, его привязывают к гробу, заливают перелом цементом и везут долгие дни в телеге без рессор... А что сделал отец? Вытянул из кармана сына 8 долларов, пока тот лежал без сознания. Дарл - второй сын. Ему не под силу смотреть на мытарства (пусть мёртвой) матери. Он готов прекратить их, поджигая сарай. Слишком дорого обошлось подобное решение - парень сходит с ума. Дюи Дэлл - единственная дочь, попавшая в сложное положение. Отец отбирает у неё 10 долларов, которые девушка получила от парня, чтобы избавиться от нежелательной беременности. Зато у Анса Бандрена появились новые зубы. Джул (замолчу об отцовстве). Парень много ночей трудился, чтобы купить любимого коня. Это был не просто конь, а радость и утешение. Анс Бандрен продал его, даже не спрося разрешения у Джула. Вардаман самый младший. Для него смерть матери была слишком большим потрясением и то, что отец заставил его чистить и потрошить огромную рыбу, лишило ребёнка разума... Семья без прошлого, настоящего, будущего... И только Анс Бандрен будет процветать с новой женой и новыми зубами...

Вряд ли про Форлкнера и его произведения можно написать что-то новое. Меня только удивляет и расстраивает, что подобного нет в современной русской литературе. Стиль Фолкнера нравится своей нелинейностью и непохожестью. Данное произведение отличает то, что оно написано без речи автора. Если вам нравится читать не просто сюжет, но и то, как написано произведение, значит, книга должна понравиться.

Книга меня раздавила, размазала и расплющила. Хотя что можно ожидать от книги, главная мысль которой

Смысл жизни — приготовиться к тому, чтобы долго быть мертвым

И вот они и готовятся все. А ты читай и страдай. Вообще первая половина далась тяжело, не столько из за темы, сколько из за способа изложения. Каждая глава ведется от лица разных героев, иногда это вообще поток мысли героев, иногда вообще одно предложение

Моя мама - рыба

О, малыш, лучше бы она и правда была рыбой.... Иногда предложений несколько, но в них ни точек, ни запятых ничего. Читай и разбирайся. Героев 15, глав 50 с лишним. Зато когда начинаешь вливаться в это повествование, то уже не возможно выбраться и слова и мысли героев проникают тебе под корку, под кожу в твоё подсознание и разъедают тебя. Но самое ужасное это запах мертвичины, настолько он силён в книге, я дважды задыхалась от удушья, меня тошнило, я давилась слезами и рвотой, запах гари смешивается с запахом смерти. Боже, да одолжите же им лопату. Когда начинаешь разбираться в героях, начинаешь им сочувствовать, ненавидеть их, жалеть одного и хотеть врезать другому, страдать душой из за тела покойницы, которое никак не может упокоится с миром и хотеть плюнуть в лицо, в эту глупую рожу главе семейства. Они деревенщина, они наивны, глупы, упёрты, они тупы, но они люди, живые. Пока ещё живые. Они ещё чувствуют боль, хотя боль душевную острее чем физическую, иначе не позволил бы Кеш залить свою ногу бетоном. Им не чужды физиологические потребности, они ведь ещё пока живы. Их легко можно обмануть, особенно если одному из них 17 и это красивая деревенская девушка и все кто пользуется ее наивностью сволочи, но ведь не может, не может она быть настолько слепа, а нет по ходу она ещё и глуха... все кто пользуется ей сволочи, твари, СТОП! нельзя так, ты же отец, к черту зубы, гад оставь ей последнее что у неё осталось. Они сходят с ума в прямом смысле, так же как покойница переворачивается в гробу от происходящего во всех смыслах этого слова, упокой Бог ее душу. Они готовятся быть мертвыми.

Наверное, я где-то уже писала, что Фолкнер из тех писателей, которые либо вызывают восторг, либо полное невосприятие. Мне кажется, среднего не дано. Эти мысли, чувства, монологи... Люди, характеры.... Писатель отключает читателя от реальности и переносит в мир своих героев. Поток сознания, плавная медлительность сюжета, темы, о которых человек, хоть раз в жизни, да размышлял...Всё это вкупе и есть Фолкнер: непредсказуемый, оригинальный, странный до неприличия, но мною любим.

Она умирала не потому, что пришла её пора, просто захотела умереть. Может устала от жизни, может разочаровалась в близких, может душа умерла, а с мёртвой душой существовать немыслимо. А может наконец-то обрела смысл жизни, который по убеждению её отца состоял в том, чтобы готовиться к смерти. Долгих 10 дней она умирала, думая о своём, вспоминая ушедшие годы, размышляя о рождённых ею детях и слушая визг пилы. Это сын готовил гроб. Последнее пристанище, последний приют. Долгих 10 дней она слыша эти жуткие звук, но, наверное, они музыкой звучали в её ушах. Была ли она счастлива? Вряд ли. Была женой, матерью, любовницей... Любила, рожала, заботилась, переживала... И вот её нет. Теперь гробу с телом предстоит долгое путешествие. Завещание мёртвой превыше всего. И отправится странная процессия в скорбный путь. Скорбят ли? Каждый по-своему. Жизнь продолжается: кому-то нужно зубы вставить, кому-то аборт сделать, кто-то печётся о лошади, кто-то переживает, что его мама- рыба, а кто-то просто не хочет расставаться с родным человеком. Их не одобряют, над ними насмехаются, возможно, крутят пальцем у виска. Но они делают то, что должны. Они заботятся о той, которая умирала 10 дней. Потому что так уж она решила. Потому что это мать, жена. Потому что так правильно, несмотря ни на что. Так они решили. 

Чтобы родить тебя, нужны двое, а чтобы умереть — один. Вот как кончится мир.

Книга без авторской речи. Монологи пятнадцати персонажей. Поток сознания, лавина мыслей, водоворот чувств. Ты забываешь обо всём. Не выделяешь никого. Наверное, так хотел автор. Но они ещё долго будут стучаться в твоё подсознание со своими версиями, навязывать свою точку зрения. Безумная семейка? Это уж вам решать. Фолкнер определился: «Я иногда задумываюсь, кто имеет право решать, нормальный человек или ненормальный. Иногда мне кажется, что нет между нами совсем нормального и совсем ненормального, и кто он есть — мы договариваемся и решаем. Выходит, не то важно, что человек делает, а то, как большинство людей посмотрит на его дела.»

Финал непредсказуем и поэтому просто ужасен. Один круг замкнулся. Начинается второй. Каким он будет? "А Кеш будто распиливает долгие желтые грустные дни на доски и к чему-то прибивает."

Сильная книга. Мощнейшие впечатления. Как раз вот для таких унылых зимних дней, похожих на осень, с бесконечными дождями, без солнца и тепла.

Небо распласталось на склоне, на невидимых деревьях. Из-за холма выплеснулась зарница и погасла. В мертвой тьме мертвый воздух лепит мертвую землю -- дальше, чем мертвую землю лепит зрение. Мертвый и теплый, он облегает меня, трогает мою наготу сквозь одежду. Я сказала: Не знаешь ты, что такое тревога. Я не знаю, что это такое. Не знаю, тревожусь я или нет. Могу или нет. Не знаю, могу я плакать или нет. Не знаю, пробовала или нет. Я чувствую себя как влажное набухшее семя в жаркой слепой земле.

Мир меняется. Но не для них.

Интересная структура книги – в каждой главе разговор ведет один персонаж. Сначала было нелегко понять, кто эти люди и чем они занимаются. Полное отсутствие авторской речи, только персонажи. И это смущает, но затем невольно проникаешься мыслями героев, настроением, мечтами и надеждами. Тема на самом деле очень непростая – смерть матери и жены. Но, если смотреть с иной стороны, это настоящий квест, где у каждого есть своя собственная цель, к которой он и стремится. Я попала под настроение книги и на несколько дней выпала из реальности. Мне не читалось и мысли в голове крутились невеселые. Не могу назвать Фолкнера любимым писателем. Но каждая его книга, мной прочитанная, надолго лишает меня покоя. Завораживает сам текст, даже если это просто поток сознания, как в данном случае. Поражает понимание автором человеческой натуры, самой жизни. Со смертью близкого человека многое оказывается не таким, как думалось ранее. Мне было нелегко, вспоминалось прошлое, грусть и печаль вновь посетили меня. И было вдвойне удивительно, как мог писатель из далекой Америки так точно и ярко описать явления и события именно моей жизни. А текст прекрасен, самобытно ярок и текуч.

Фолкнер очень любил писать про странные семьи и про людей с легким или тяжелым приветом в голове. А еще он любил разбирать истории на кусочки и хорошенько так все перемешивать. Пока читаешь аж иногда рыдать хочется, как персонаж из фильма Звягинцева *Левиафан* - *Ничего не понимаю!*. Но пройдет немного времени и как-то сюжет устаканивается и по полочкам раскладывается, характеры вырисовываются и раскрываются, потоки сознания убегают и остается чистая авторская мысль, как слеза. Итак, у нас трагикомичная драма про похороны Адди, почтенной матери семейства Бандрен. Замуж она выскочила чуть ли не за первого встречного и быстро поняла, что это совсем не её человек. Мучилась всю жизнь, иногда мстила, иногда раскаивалась. Но взяла с мужа слово, что когда умрёт, то он её похоронит не на местном сельском кладбище, а в городе Джефферсон, рядом с родней. И вот смерть пришла. Муж и пятеро детей её любили, каждый по-своему. Анс, отец семейства, хитроафедронный скряга. У такого снега зимой не получишь, с вызовом врача тянул до последнего и тот лишь и успел, что сказать — ой, все! А виноват кто? Естественно, что доктор. Анс в молодости после солнечного удара решил, что работать на солнце ему вредно, он от этого умрёт. И теперь запрягает всю семью и соседей на полевые работы, прикрывая это христианской помощью ближнему. У сына-подростка Вардамана подсъехала крыша от горя и стресса, кидался на старого доктора Пибоди с криками — он её убил!, а потом вообразил мать рыбой и сам уплыл в потоки сознания напополам с бредом. С головой тут у многих непорядок. Старший сын Кеш слишком хозяйственный, настолько старательный, что стал стругать гроб для мамочки пока она еще была жива. С одной стороны — обычный сельско-фермерский прагматизм, лето, жара, чем быстрее похоронят, тем лучше. Но с другой стороны, как-то не совсем здорово показывать в окошко еще живой маме доски её будущего смертного дома и нахваливать — Видишь? Видишь, какой хороший тебе строю? Соседи ходят к предсмертному одру, как на ярмарку. Развлечений в деревне никаких и всех добрых и не очень добрых христиан потянуло посмотреть на почти покойницу. Все это выбешивает любимого маминого сына Джула. Была бы его воля, то он всех доброхотов и непутевых родственников выгнал поганой метлой, утащил мать на вершину холма и отбивал атаки любопытных, чтобы дать ей спокойно умереть. Джул единственный здравомыслящий, но с взрывным упрямым характером. На все пойдет, но желаемое получит. Вам самим надо узнать историю его наибольшей страсти и привязанности в жизни. Дюи Дэлл 17 лет, симпатичная, но ветреная особа. Часто она принимает решения, перекладывая ответственность на судьбу и Бога. Собирала она как-то раз хлопок и загадала, если наберется полный мешок к концу полосы посадок, то уже воля не её. А чья, про то вы тоже сами узнайте. Оказалось, что сбор хлопка с полупустой головкой и слабым характером дело опасное и чреватое последствиями. Так что она плачет по матери, но горе затеняет другая проблема. Остался Дарл, самый специфичный сын. Родись он в более подходящей семье, то мог стать философом. Вроде бы он и проницательный, других практически насквозь видит, но мысли в его голове бродят странные и делает он многое невпопад. То ляпнет что-то не к месту, то натворит дел, что хоть стой, хоть падай. Если у других потоки сознания в голове бывают лишь эпизодически, да и напоминают ручейки, то Дарл не потоками мыслить не в состоянии. Он только их и признаёт. Кто мы, кто я, когда и зачем я и прочее высокозамороченное с детства его ум разъедали, и разъели наконец-то. Потоки надо направлять в нужное русло, а то вот такая беда может приключиться. Вот про странное и обычное семейство фермеров Бандрен и пойдет речь. Адди все же умерла. И хоронили её еще страннее, сама природа была против погребения, а родня стихии всячески содействовала. Помним, что на дворе лето, жара. Жизнь у бедных людей трудная и долгая, религия обещает, что потом воздастся, после смерти. Но иногда и после смерти такие трудности возникают, что хоть живи рядом с кладбищем. Так всем будет проще.

В каждом человеке сидит кто-то такой, кто превзошел и безумие и разум, и наблюдает разумные и безумные дела его с одинаковым ужасом и одинаковым изумлением.

Мысли. Много мыслей... Бурлят в потоке, всплывают, накрываются волной, захлебываются... замираю и перестаю дышать... жду... Снова всплывают, делают огромный шумный вздох, ошарашивают своей наготой... и я, наконец-то, додумываюсь освободить свои легкие от напряжения... дышу... Мысли перебивают друг друга, копошатся, роются... огромный пульсирующий муравейник, где каждый муравей является неотъемлемым и важным звеном целой галактики... сложной, прекрасно задуманной, гениально построенной... Мысли- муравьи, причудливо красивые той непропорциональной красотой, где непостижимым образом слились воедино гармония и хаотичность. Мысли-муравьи... бесшумные, мудрые, в вечном движении... Смотрю... наблюдаю... в глазах рябит, двоится, вспыхивает бесчисленное количество мельчайших звездочек, тех же галактик, но оторвать взгляд не удается... Смотрю... пытаюсь постичь... вникаю... теряю ориентир... привычные углы мировоззрения расплываются в амебу... Теперь все под иным ракурсом... Это равно удару током...электрошок... Протираю глаза...смотрю... многое изменилось, потеряло смысл...

Ценностей не ищут. К ним просто идут. Они яркой вспышкой ослепляют на миг. Но когда зрение возвращается, все вокруг обретает совсем иные очертания. Миг... Он и определяет все. Данная книга - тоже Миг. Грань, черта, на которой умело балансирует Реальность и Внутренние Переживания. Фолкнер гениально прорисовал одно событие из жизни. Смерть и похороны матери семейства. Незамысловатый сюжет, подумается Читателю. НО! КАК передано! Какими штрихами, какими оттенками и аккордами! Тут нет ни единого слова от автора. Все построено на внутреннем диалоге/монологе/речи/ощущениях чуть больше десятка людей, так или иначе связанных с покойницей (муж, дети, соседи, знакомые). Есть даже монолог самой Адди. Адди умирает целых 10 дней. Лежит перед окном и смотрит, как один из ее сыновей сколачивает для нее гроб... советуется, показывает детали, получает от нее же одобрение и продолжает строгать... Смерть наступает. Настигает, наконец. Но тут начинается долгий путь к преданию земле. Целых 9 дней скитаний гроба с телом матери по горам по долам, через реки, пожары, увечья и потери рассудка... Гениально... Буду банальной - Г Е Н И А Л Ь Н О!!!

Дальше...

Первое, что хочется сказать о книге – это речь. Словно музыка - красивая, плавная, неспешная. Тот редкий случай, когда обилие эпитетов и сравнений не ощущается громоздко и излишним. Ты словно, как сейчас модно говорить, существуешь в моменте, концентрируясь на происходящем. К этому располагает и сюжет книги, т.к. по большому счету весь он состоит из переживания ближайшим окружением смерти женщины. О чем они думают сам на сам, что чувствуют, как воспринимают мир и друг друга в этом мире. Может дело в каких-то культурных различиях, может во времени, может ещё в чем, но герои мне так и не стали понятны. Они постоянно крутили в голове они и те же странные мысли, изречения, повторяли-повторяли-повторяли. В какой-то момент я просто перестала анализировать эти слова и начала опираться на ощущения, на ту атмосферу, которую сотворил автор. А ещё это определенная картинка того, как жили и мыслили в целом люди той части Америки в то время( а может и до сих пор местами это сохранилось, пусть и не в таком категоричном виде) Не знаю, может ли быть место здесь симпатии и есть ли какой-то глубокий смысл у этого произведения (если и есть, то я пока не постигла). Для меня эта книга создана для красоты, для образного восприятия. Иногда книгу нужно читать не логикой, а как поэзию.

Семья фермеров типичная для американского Юга того периода. Анс, Адди и их пятеро детей. Мать умирает и последнее желание покойной, похоронить ее вместе с родственниками в другом городе. Судя по сюжету это не так далеко, но добраться сложно. Вся семья отправляется в путь, который окажется длиною в десять дней.

В процессе этих долгих похорон автор знакомит с каждым из Бандренов, раскрывая их тайны, взаимоотношения в семье, доставая скелеты из шкафов. Разные характеры, разные взгляды на случившееся и происходящее. Так прорисовывается история семьи. Одна из самых значимых глав, монолог самой Адди, который начинается

Я вспоминала слова моего отца: «Смысл жизни — приготовиться к тому, чтобы долго быть мертвым».

Жизнь и смерть переплетены. Поправив на только что усопшей одеяло первая мысль, которая посещает ее мужа

— Исполнится воля Божья, — говорит он. — Зубы теперь вставлю.

У детей тоже свои проблемы, которые требуют срочного решения. Потому что, пока ты жив есть проблемы или же пока они есть ты жив.

Монологи порой сложные, запутанные , похожие на набор бессмысленных фраз. Читать очень сложно, но какова глубина! Настолько реалистично Фолкнер описывает все происходящее, что видишь это, как на экране. Великолепное мастерство слова. Его хочется цитировать до бесконечности.

В гибельном фолианте Нету соблазна для Женщины. — Ars Amandi Женщине — вся земля.

Сердце — любовных зелий Зелье — вернее всех. Женщина с колыбели Чей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба! Губы — близки во мгле… — Бог, не суди! — Ты не был Женщиной на земле!

Марина Цветаева

В кинематографе есть стилистический приём "4-й стены", её разрушения : белые страницы книги - стены комнаты, театра мира. Голубые ладони взора слепо шарят по ним, ищут выход ( в романе речь ведётся о смерти, и муке её преодоления любовью). Бледная, увядшая листва обоев прозрачно и холодно вздрагивает под пальцами - листва за окном умирающей матери в романе, - и вдруг, стена в блаженной вспышке тает, ладонь взора, проваливается в тугое, матовое течение воздуха, пространства книги : листва обоев с обморочным вздохом выплёскивается наружу, расцветая, оживая тёплой, мотыльковой рябью весны. Читателя, душу, весну - застают врасплох : они участвуют в действии книги, они движутся, дышат вместе с героями; время затаило дыхание, как в детстве ребёнок, увидевший впервые тающие ручейки теней смерти : смерть есть, она была, а значит... её уже нет. А жизнь, жизнь, была ли она? Ничего уже нет, словно сбылось новозаветное "и времени больше не стало". Времени нет, а есть долина вечера, пространства, и в вечере пространства бесприютными планетами - ибо погасло солнце, - несутся голоса героев, несутся возле нас, нами, и вот, наше сердце - алая планета, несётся среди них...

Дальше...

Тишина, тёмный штиль пространства, и голос, похожий на звёздный колосок, проросший из мрака земли. Он говорит с нами, из нас, мимо нас, он проходит сквозь нас, словно призрак, касаясь листвы за окном, солнца, повисшего сверкающей капелькой на кончике листвы. Солнце срывается, солнце капает... срываются и другие капли с веток и листвы - настоящий солнечный ливень! Другие голоса воскресают, прорастают из мрака, из раскрытых, сияющих ладоней книги. Словно в фильмах Бергмана, Тарковского, Кончаловского, не люди - они смотрят друг в друга, в себя, в сияющую пустоту мира, - но их голоса, оборачиваются на нас, говоря прямо в нас о своём горе, говорят как-то апокалиптично, в тональности "Постороннего" Камю : "сегодня умерла мама..." Солнце капает, мир несётся косматой кометой в осени вечера, пространств, расправив белоснежный хвост, похожий на седые волосы : сегодня умерла мама... Работа Christian Schloe

Сам Фолкнер обмолвился, что идея романа косвенно вышла из одной строчки "Одиссеи" Гомера : "когда настал мой смертный час, женщина с собачьими глазами не пожелала запереть мне очи". Как обычно бывает с ассоциативным мышлением писателей, Фолкнер что-то напутал, ибо в "Одиссеи" таких строчек нет. Фолкнер упоминает 11 песнь, но в ней похожие слова говорит призрак Агамемнона, которого - в заговоре, - убила не то его жена Клитемнестра, не то царь Эгист. Но если прочитать 11 песнь целиком, то мы увидим нечто важное для понимания романа. Одиссей спускается в Аид ( грустный, почти набоковский поцелуй аллитераций Одиссея и Ада в имени главной героини : Адди), и на пролитую им жертвенную кровь, словно на алый фонарь, забытый в осеннем поле, слетаются тёмные мотыльки умерших теней. Среди этих теней Одиссей встречает милую тень покончившей с собой матери : мотылёк тихо сел на плечо сына, словно целуя его...

Душу руками обнять скончавшейся матери милой. Трижды бросался я к ней, обнять порываясь руками. Трижды она от меня ускользала, подобная тени

Очень важные для понимания романа строчки : трижды в романе "тень" умершей матери будет ускользать из объятий "Одиссея" - в реке, огне и земле, т.е, перед нами открывается не столько жизнь и смерть женщины, сколько апокриф смерти самой жизни на Земле, её пути на родину. Таким образом, сам роман превращается в роман-одиссею, но в обратном, ретроспективном порядке : 10 лет длились скитания Одиссея, 10 дней умирала героиня и 10 дней длилось её мытарство с гробом домой - по 9 кругам ада, - где она желала чтобы её похоронили ( число 10 вообще станет центральным в романе). Сюжет сжат до почти библейской притчи : умирает мать, её 5 детей и муж, каждый по-своему переносят утрату, и всё было бы вроде бы просто, если бы роман не написал Фолкнер, ночью, ночами на богом забытой электростанции, где он тогда работал, испытывая почти Арзамасский, экзистенциальный ужас Толстого, порой забываясь в алкоголе, спускаясь по Дантовым кругам-орбитам вращения Земли в самый ад жизни, существования и тайны женщины, жизни. Давайте разложим имена героев на тёмную радугу пейзажа повествования :

Первый сын Адди - Кеш ( числа - ими прошит весь роман, платить по счёту). На глазах ещё живой матери, смотрящей в окно, он мастерит ей гроб ( звук пилы, словно собака на цепи,"собака" из той самой строчки Фолкнера из "Одиссеи" не один раз мелькнёт в романе, словно трёхглавый Цербер, охраняющий вход в Аид). Он однажды упал с церкви, и потому хромает. Аллюзия ли это на искушение Христа на крыле храма, или на ангела, хромающего после падения? Думается, что это очень тонкая отсылка к библейскому Иакову и его лестнице из сна, по которой всходили и нисходили ангелы, а значит - я об этой связи скажу чуть позже, - Фолкнер заложил в этом образе довольно жуткий мотив смерти не только матери-жизни, но смерти в мире Бога-отца, мучительной невозможности его бытия на Земле.

Второй сын -Дарл. После рождения от нелюбимого 1-го ребёнка, 2-й ещё больше погрузил мать в темноту, глубину безысходности, потому ассоциативно в матери боролись два близких слова : DARK и DARL ( K и L : K - мать сидит поджав к груди колени, молитвенно-кричаще протянув руки к ночному, молчаливому небу. L - мать на коленях, руки бессильно опущены..), тьма и дорогой, драгоценная тьма, которую хочется обнять; Кеша - мужу, богу, а Дарла - чуточку себе : тьма к тьме...

Третий сын -Jewel, сокровище ( где сокровище ваше, там и сердце ваше). Адди зачала его не от мужа, но от священника : он её тайный грех, её мука, любовь и надежда, кроме того, 3 первых буквы его имени значат "еврей", что сразу отбрасывает на роман библейские, мессианские тени.

4-й ребёнок - дочка Dewey Dell - лесистая лощина, в которой змеится тёмное вожделение. Имя производное от еврейского имени "Давид" - любимый. Как видим, мать 3 детям ( кроме 1 и последнего) подобрала имена любви и бессознательной ласки).

5-й, младший сын - Вардаман : опека, человек, сирота, соглядатай : он сойдёт с ума от горя.

Anse - муж умершей : заводь, божество.

Итак, пейзаж имён, пейзаж повествования очерчен. Адди, жена, пребывает "в боге", в тёмной заводи, словно пленная рыба : младший сын поймает рыбу, и когда мать умрёт, когда гроб с ней на телеге при переправе через реку выскользнет в реку и поплывёт, сошедший с ума от горя маленький сын, промолвит грустным шёпотом : моя мама - рыба ( на самом деле, первая аллюзия в романе на то, что мать - это природа) Интересно, что рыба - символ Христа в Христианстве, обыгрывается в романе экзистенциально и жутко, вплоть до таинства евхаристии, каковое было в фильме Даррена Аронофски "Мама!". В каком-то рассказе Фолкнера есть жуткий и странный персонаж - Христос, он негр, беглый негр, наводящий страх в ночи на людей. В ночи не видно негра, в мире - не видно бога, Христа, но его приближение страшно и сладко, он в любой миг может коснуться тебя... Вот и в романе, тёмное кипение реки после дождя - апокалиптический образ потопа за грехи людей, - через которую переправляется семья с гробом, сравнивается с таинственной тёмной рыбой, - Христом. Да образ Христа и правда мелькнёт чуть позже, когда Фолкнер сравнит вдруг всплывшее стоймя бревно - с Христом наказующим, ударяющим одного из братьев в ногу - Кеша ( довольно прозрачный символ борьбы Иакова в ночи возле реки с ангелом, богом, с последующей травмой бедра); вертикально вставшее бревно и горизонтальный гроб в воде - образуют крест...

Но это будет позже, а пока давайте вернёмся к началу, пройдём мимо Кеша, увлечённо, с робко, звёздно блеснувшей слезой в вечере ресниц, делающего гроб, подойдём к окну, которое открыл грустный мальчик : мама, милая мама, я принёс тебе в голубых ладонях ветра дождь и тёплый запах листвы... живи, мама, вставай с постели, иди ко мне, иди в мир - ты свободна, мама! - вытирает дрожащей ручонкой слёзы на глазах, камера дрожит, опускается, выхватывая трагический комочек тени под окном, лежащую рыбу на земле - алый рот астматически дышит, глотает небо.. ей кажется, что небо - это голубой, воздушный океан : вот бы мне туда ( думает рыба), вот где свобода и жизнь..,- выхватывает блеклую рябь листвы... Мальчик перестаёт моргать, оперевшись взором на вдруг свечеревшее сердце. Листва перестаёт моргать на стихшем ветру... камера снова смотрит чётко и ясно, смотрит в окно, вплывает в окно : тихая женщина лежит на постели : тонкие веточки-ручки, тёмные волосы с тонким инеем седины, размётаны по подушке. Возле неё сидит её дочь... Со стороны может показаться, что всё горе уже отшумело зелёным, карим шумом листвы, что дожди и солнце сменяли друг друга множество раз : дочка пришла весной на могилку матери и, тихо припав на колени, что-то рассказывает ей...

Постельная могилка - грустный бугорок под тёмным одеялом... а вокруг, бледной, солнечной листвой порхают, дышат чьи-то лица, ладони : лица и руки уносятся, падают... осень воспоминаний. Дочь у матери на могилке, дочь - сама мать, она зачала в грехе, в мимолётной и низкой ночи лиственного сумрака, она хочет сделать аборт, хочет убить в себе мать, она не хочет повторить судьбу матери, выйдя за нелюбимого, заживо похоронив свою жизнь... В некотором смысле, роман Фолкнера - это пароксизм феминизма, эмансипации не женщины, но души, её обнажение до стыда смерти : так душа перед одром любимого и смерти, сбрасывает к ногам тело, словно одежду. Роман Фолкнера - самое трагичное, закатное осмысление темы Мадам Бовари. И если у Флобера женщина изнывает, томится в коконе нелюбви, одиночества, простёртая в долине ночи, укрытая смирительной, прохладной рубашкой простыни - душе хочется вырваться из него мотыльком запретной... простой...да какой угодно любви, дабы успеть надышаться небом и ночью, - то у Фолкнера женщина, её душа, изначально томится и заперта в этом холодном, мужском и безумном мире, теле... словно бы её насильно выдали замуж за этот мир, надев на неё белоснежное, венчальное, холодное платье тела...

Ещё будучи молодой, Адди томилась по чистой любви, жизни, но не чувствовала их, ибо не довольствовалась, как другие, пустыми словами о любви, боге, грехе : грех выдумали те, кто не грешил, бога - кто не верил, любовь - кто не любил... Души людей ударяются мотыльками в блёсткую тьму стёкол слов, свисают на звёздных ниточках слов пауками, и слова соприкасаются на миг, тела соприкасаются... а души? Боже, хочется стать лёгкой, чистой, лежать в цветах, и воспарить, подняться в синий шум листвы надо мной, чтобы листва обнимала, целовала колени, живот, грудь и губы... Но тело словно прибито к земле. На что мне вот эти груди, эти дети, когда я хочу зачать от солнца, реки и листвы? Нет, это не груди, а какое-то трагическое отражение обрывков крыльев на спине... Вот, крылья оборваны, оболганы... и с них стекает не то кровь, не то молоко моей скорби - не видно в ночи, - я лежу в ночи возле мужа, и истекаю болью, существованием.. Дать мужу грудь, напоив его своей болью? Детям дать? Но я не чувствую их, не чувствую себя... Убежать бы в небо, изменить земле и жизни.. с небом, ночью!! Он был священником, он близок к небу... он сошёл в долину, лощину ночи ко мне на коне, и я плыла Офелией в ночи, расправив руки-плавники, я плыла по тёмным цветам - лишь один глоток неба, ночи.... я тогда умирала, рождалась : я бежала из одной жизни в жизнь новую, тихую, в себя, в небо : небо билось у меня под сердцем, да, так я зачала его, моего Джула, моё сокровище, зачала от неба и ночи, ибо пока по мне чёрными пауками ползали его руки, я смотрела только на звёзды, касалась только ночи и цветов.. я была свободна тогда, я тогда жила.

Когда я умирала, я смотрела в окно, где мой сын делал мне гроб. Милый, он зарывается в свою работу от горя так, словно хоронит себя заживо.. Капли дождя стучат по крыше. Их тёмные шляпки туго вколачиваются в крышу, словно в гроб. Осень. Листва за окном жёлтыми, багровыми язычками огня жарко лижет окна дома, касается меня... мне страшно, - Кеш, Кеш!! Дом построен на горе, дом замер на вершине горы с наклоном в небо : он вот-вот взлетит, но он похож на сизифов камень... Хотела убежать дальше от земли, к небу... не получилось. Не любила никого кроме Джула, не любила жизнь, не понимала её... а теперь любовь к детям и к жизни так жарко и мучительно-сладко растёт из моей груди, рождается в мир ласковым деревом...Оно шумит, вы слышите его тёплый шум, слышите? Вот Джул мелькнул в окне, тепло обняв меня синей лаской глаз. Милый... Ему больно всё это. Больно смотреть на смерть. Должно быть, так Мария смотрела на Христа на кресте : краешком, крылышком взгляда, сердца, ибо невозможно смотреть на то, как умирает жизнь, мир, что тебя породил, ибо мир проваливается, осыпается кратером ночи, и ты соскальзываешь в ночь... Джул... тебя называют чёрствым, они не понимают, что будь твоя воля, ты бы выгнал всех глазеющих, и остался со мной : я и ты, мы одни на горе, на вершине ночи... ты бросаешь, скатываешь на них камни... мы с тобой среди ночи, мой бедный мальчик, мой Сизиф... Сердце падает камнем в бездну... Кажется, меня кто-то ест изнутри.Сегодня мне снилось, что тело женщины, моё тело - тёплый хлеб. Я лежала на столе, лежала на самом дне ночи на илистой ряби простыни, и с разных сторон, окунаясь в ночь, ко мне тянулись руки священника, мужа, совсем незнакомых людей. С лживыми слезами на глазах, забыв о голоде сердца, они голодными и жадными руками тянулись ко мне, брали меня по чуть-чуть, ели живьём, и меня становилось всё меньше... а детям я сама давала себя, отламывала от себя, от сердца, и давала им в руки, давала до тех пор, пока от меня ничего не осталось, ничего, кроме горсточки обнажённого сердца... Потом мне снилось, что меня живой везут на кладбище... мне снился перевёрнутый крест апостола Петра, и отражение креста в воде : тело женщины - храм, осквернённый, разрушенный : в разбитое окно чёрной, огромной бабочкой влетел ворон...Одели как невесту, платье - колоколом, положили - задом наперёд, дабы не помять платье, - в гроб, поцеловали, сказав, что всё будет хорошо, и закрыли крышку гроба, словно прикрыли дверь. Гроб похож на церковь. В нём колокол сердца бьётся, дышит в темноте, темнотой... как одиноко и страшно... Джул! Джул!!

Вполне возможно, что создавая этот мрачный , самый экзистенциальный американский роман, Фолкнер бессознательно думал о рассказе Мопассана "Старик", - фабула близка : старик лежит ещё живой в своей комнатке, а за стеной, гости уже поминают его за столом... Также Фолкнер возможно думал и о "Смерти Ивана Ильича" Толстого. Одиночество, покинутость умирающего героя Толстого всеми своими близкими отразится и у Фолкнера : с одной стороны, дети относятся к смерти матери прохладно, "посторонне", как сказал бы Камю, словно бы смерти нет - как впрочем и жизни, нет, - словно мать просто собирается в дальнее путешествие : вот сейчас она повернётся на постели к стене, хлопнет дверью сна, и выйдет в смерть и ночь... Но с другой стороны, они безумно, как могут, переживают это горе - похоже, что смерть впервые прокралась на землю, - зарываясь сердцем в свои дела, слова. Как мать смутно чувствует своё существование, так и её дети смутно чувствуют её, подобно слепым кутятам тыкаясь в неё, её ускользающее бытие : в листву деревьев, похожую на её тёплые ладони, в синее течение реки, похожей на её глаза... планеты-голоса летят в ночи, касаются листвы, реки... радуга планет - луч голоса дробится о листву синей ряби. Голос Фолкнера, творца, словно Протей и бог, душой вселяется, ныряет то в тёмное течение голосов, глаз, смотря на нас и мир, говоря с миром и нами.

Как бог говорит через безумцев и детей, так и большинство монологов исходит от младшего сына и Дарла : Дарл видит всё, он видит сквозь стены и сердце, он знает о грехе сестры и матери, ибо в детстве слышал как кто-то на коне в ночи ехал в роще к матери... он не видел кто ехал, но слышал коня : мама Джула - лошадь, - грустно шепчет Дарл, - а у меня нет мамы...( второй символ матери--природы, и одновременно, мучительный, почти достоевский символ мирового сиротства человечества), голос сворачивается, словно пожухлый, полупрозрачный осенний листок. Голос Фолкнера покидает его тело, ныряет в другой голос... ( любопытно отметить, что все бесконечно, осиротело-разъединённые герои романа, мыслящие и говорящие всколзь друг друга и мира, словно не замечая их, наедине с грозным, карим взором бездны в себе, говорят как в чистилище в одном патетическом тоне какой-то нездешней взрослости, лиричности скорби, приближения к небу, словно бы вся разъятая радуга голосов сложилась в один тихий луч того самого голоса, слова, томящегося в каждом из нас, но пробивающегося ростком лишь в бесконечном горе и любви, разрывая всё ложное и суетное в человеке)

Сердца, голоса, жизнь и смерть, в романе, словно голубой цветок газовой горелки, укручены. Голубые цветы глаз матери - почти заглушены. Её голос, тело, словно бы стыдятся смерти, обнажения души : стыдно смотреть на голую душу, на тело - так Замза в "Превращении" Кафки стыдился своего облика смерти,обнажения потусторонности, - словно мать, вот-вот разродится душой, небом : душа матери - голос бога, природы, автора, нежно вселяется, обнимает голоса сыновей, парит над ними птицами, журчит листвой... Но люди слепы, они не видят, что природа - мать. Сыновья и муж не видят, как у сестры, дочери под блузкой грудь очертилась и дышит иначе - они не видят в ней женщину, мать, не видят эти "долины и горизонты земли" ( аллюзия Фолкнера на образ из "Песнь песней", - Лилии долины...

Но каждый из сыновей пытается понять что-то важное : глазами слушают мир, всей синей листвой глаз касаясь мира, смотря сощуренным ало слухом на мир... Все пять осязаний, пять детей, смешались, расплылись в трагической тьме : в прекрасном и яростном мире всё ярость и шум : вода и огонь ярятся, словно бы желая вырвать, избавить тело матери от мытарств.. Солнце, словно конь с розовой гривой зари, несётся сквозь ночь, - на нём, словно библейский всадник, едет Джул : он спасёт мать и от огня и от воды. У водоёма вечера что-то невнятно мычит муж - он похож на быка, на Зевса, превратившегося однажды в быка, дабы похитить прекрасную Европу... Но Адди изменила ему, изменила богу ( одна из мрачных, адовых спиралей романа : "непорочное" зачатие Марии, и измена мужу с "богом")

Одним из самых любимых романов Фолкнера ( и часто перечитываемых) был роман "Братья Карамазовы", и Фолкнер изумительно обыграл тему Достоевского в романе : всё мрачно перевёрнуто, словно в адовом зеркале : умирает, убивается миром, "всеми детьми", не отец, но мать. Братья заняты собой.. В некотором смысле, Дарла можно сравнить с Иваном, Вардамана-Кеша, - с Алёшей, Джула - с Дмитрием. Голос самой Адди в центре романа, голос из ночи, когда она уже умерла, похож на легенду о Великом Инквизиторе из "Карамазовых" : женщина рассказывает историю своей жизни, муки и любви... Уже не Христос приходит к Инквизитору, священнику, но Инквизитор, лживый священник приходит к женщине, ибо голос женщины в мире - голос бога на земле. Фактически, желая глотка неба и ночи, женщина, жизнь, символично из одной темницы, попадает в другую, ибо её, словно паук, обнимает не бог, но дьявол ( образ змеи, словно адова пуповина, связывает мать и Джула).

Земля поплыла... качнулись звёзды, листва бледных лиц и цветы. Земля крутится, мир - крутится, и всё повторяется ницшеанским вечным возвращением, но ещё мрачнее, словно бы на клубок Земли наматывается туго темно сверкающий шёлк орбиты. : муж Адди находит себе новую жену ( 10, дополнительный, обнуляющий круг Дантова Ада), дочка, Дьюи Делл, повторяет судьбу матери. Более того, её, беременную, насилуют : "я верю в бога! верю в бога!! верю в бога!!!", шепчут её глаза, губы и руки, бледной, опавшей листвой слепо ворочаясь по полу : её шёпот - шёпот всего человечества, пытающегося себя уверить, что бог - есть, ибо если его нет, можно сойти с ума от ужаса и безумия мира ( почти Андрее-Платоновский символизм акта жизни, как акта насилия над душой, над вечно-женственным в мире, красотой, и, как следствие - солипсизм затмения солнца новой жизни - луной насилия и смерти, т.е. мучительная невозможность бытия не только бога, но и человека на земле) Словно бы повторяется мотив "Мамы" Даррена Аронофски, за одним исключением : сквозь роман красной, закатной нитью проходит образ пасхальных яиц - символ воскресения, - никому ненужных : пасхальные яички сердец, планет : голубые, красные... Да, дочь повторит судьбу матери. Да, младший сын сошёл с ума, как и Дарл - самая честная реакция на ужас и боль мира : т.е. Дарл не выдержал голоса бога в себе и сошёл с ума, или же... бог в нём сошёл с ума, не выдержав человеческого горя. Кеш - станет священником : его голосом заканчивается роман, это пасторский, патетический тон Алёши в конце "Братьев Карамазовых". Вся надежда лишь на 3 сына - на Джула : образ Христа, сына человеческого в осиротевшем мире, в котором умер Бог-Отец и Мать-жизнь, её смысл.