Отзывы на книгу «Норма», страница 2

Экскременты в литературе - это не всегда хорошо. Взять, к примеру, Елизарова - я его ‘Пастернака’ возненавидел очень быстро и вряд ли когда ещё куплю книгу этого автора. Но можно и вспомнить Лимонова, кто всяческую мерзость использует для раскрытия характера своего персонажа. И к такой экспериментальной литературе я оказался готов, когда взял в руки ‘Норму’ и стал читать первую главу.

Смешно ли вам будет, или вы откинете книгу сразу - зависит только от вашего характера и прочитанного бэкграунда, все же, как говорил автор, ‘это только буквы на бумаге’. У Сорокина буквы всегда складываются в очень интересное повествование о чем бы он не писал - будь то небольшая повесть о докторе, что в русской глубинке, до которой ещё не дошёл прогресс, в упряжке из пятидесяти маленьких лошадей едет из одной деревни в другую спасти жителей от нового смертоносного вируса, или же повесть о недалеком будущем нашей страны, полностью отошедшей от западных ценностей, и поэтому живущей в стилистике времён Ивана Грозного вперемешку с технологическими достижениями. А может быть в этом будущем люди будут жечь книги и готовить на них еду? Да пусть хоть с землей совокупляются, как в ‘Норме’ - читать Сорокина одно удовольствие. 

Здесь нет романного сюжета в классическом понимании, это постмодернистское произведение, где автор ломает все нормы повествования и выстраивает что-то новое. К примеру,  драматическая глава о возвращении сына в полуразваленный родительский дом в любой момент может прерваться матерным возгласом, потому что сами события тут - это не повесть вовсе, а чтение в слух одного персонажа другому своего рассказа. И так здесь на каждом шагу. 

Попробуйте ‘Норму’, если хотите бросить себе вызов, если давно не читали ничего неординарного, ну либо просто если хотите знать, до каких низов порой доходят писатели в своей образности. 

«Сердце в кулак, Нервы в узду. План выполняй и не ахай. Выполнишь план, посылай всех в п***у, Не выполнишь, сам иди на х*й» ©

Ну что, здравствуйте, Владимир Георгиевич, и, спасибо, что накормили отборнейшей... нормой.

Первый прочитанный роман одного из самых эпатажных российских писателей Владимира Сорокина, оказался и первым его большим романом (написанная в этом же, 1983 году «Очередь» на звание романа претендует весьма условно, хотя автором отзыва она еще не прочитана, и, данное утверждение основано на мнении других рецензентов). Состоящая из восьми, казалось бы, совершенно не связанных между собой частей, «Норма», по сути, представляет собой потрясающе выверенный антикоммунистический памфлет, в котором Сорокин мастерски расправляется со всеми идеалами, лозунгами и прочими основами счастливой жизни в Советском Социалистическом.

«Норму» можно ненавидеть, но от твоей ненависти она никуда не денется. Все новые и новые читатели будут открывать книгу, зажимать нос, давиться, но есть.

Шедевр? Возможно. Дело в том, что до самой последней страницы не получается составить общего мнения о «Норме», ведь в процессе чтения мнение меняется — какая-то часть вызывает отвращение, какая-то страх, при чтении следующей ты уже ловишь себя на мысли, что не можешь удержаться от желания рукоплескать автору, где-то тебя душит смех, а где-то из глаз брызжут кровавые слезы.

«Норму» можно понять, а вот полюбить уже сложнее. И пусть к концу к ней привыкаешь и уже совсем не замечаешь запаха, вряд ли ты захочешь тут же попросить добавки.

Никому никогда не решусь рекомендовать «Норму», но, если вы все-таки решитесь, помните — «Норма» у каждого своя.

Случайная цитата: И я писать на вас буду напишу во все газеты чтоб общественность поняла что людей грабят среди бела дня издеваются над ними и срут им в душу. Я себе в душу срать не позволю я вам не пацан сопливый. Я войну прошёл а вы тут жопу просиживали чаи гоняли а я там кровь лил за вас а теперь мне значит — побоку! Нет, дорогой не на того напали я вам гадить не позволю я управу найду. Чтоб над фронтовиком издеваться я народ растревожу в цека напишу на вас чтоб вас просветили.

P.S. Нормальный автор. Нормальная книга. Нормальные мысли.

-- Розумієте. Мурзік Васильович, кал -дуже цікава штука. Ви помітили, шо людина, коли посре, завжди оглядається, шоб побачити, скіки вона насрала і якої якості кал. Їй цікаво, а цікавість – це шлях в майбутнє. -- А навiщо потрiбен шлях у те, чого нема?

(укр. диалект. -- Понимаете, Мурзик Васильевич, кал -- очень интересная вещь. Вы заметили, что когда человек посрёт, всегда оглядывается, чтобы посмотреть, сколько он насрал и какого качества кал. Ему интересно, а интерес -- это путь в будущее. -- А зачем нужен путь в то, чего нет?) (Лесь Подервлянський. "Сказка про репку, або хулi не ясно")

  Собственно, приведенный эпиграф относится, в основном к

  Первой части, мда. Что это? Это -- короткие, ёмкие бытовые зарисовочки, сценки из жизни разных верств населения альтернативного Союза в эпоху глубокого альтернативного застоя. Стиль родом из "Сахарного кремля", соцреалистичненько так. Сценки, как и положено сценкам, состоят, в основном, из диалогов, разбавленных небанальными детальками, вполне определенно указывая на время и место действия. Живенько, с юморком. Больше всего в этой части поразил, собственно, автор; судя по тому, насколько свободно его герои общаются на разные темы, можно предположить что Сорокин одновременно:

-- сотрудник "НИИ Стали"; -- шахматист-разрядник; -- кандидат математических наук; -- лесбиянка; -- и т.д.

  Изюминка первой части заключается в разнице между Совком альтернативным и Совком привычным. А разница в том, что её, по большому счёту, нет. Вот так вот. Я бы поверил во всю эту ностальгию и удачную метафору, если бы не лютые рекомендации онлайновых и собутыльных товарищей, обещавших жестяк. И он начался со слов

Дальше...

  Часть вторая. Тыг-дыг. Тыг-дыг, тыг-дыг. На третей (приблизительно) странице я сдался и позволил этим коротким, резким, рубленым словам одного бесконечного предложения свободно звучать в голове. Возможно, даже шевелил губами. Чертов рефрен после каждого слова уместен. Ритмично. Местами заставляет задуматься, но больше просто улыбнуться. К концу история надоела, был рад, что отбарабанил этот текст. И не зря радовался, именно тот Сорокин, которого я ждал, начался с

  Третьей части. Судя по отзывам, пресловутое желание "принять душ с карболкой" после чтения посещало рецензентов именно после первой части, а вот меня оно настигло только к третьей. Какая же гадость ваша "немытая Рассея", с её берёзами, церквушками, осознанием себя частью, "за Бога, царя и отечество", охотой и славной девушкой в славном стоге сена! Первый рассказ заскрипел на зубах толченым мелом и вызвал во рту привкус свежевставленной пломбы. И хорошо, что его переписали. Вторая версия вызвала жуть: хорошую, бодрящую, встряхнувшую мозг от дрёмы, эмоцию. После рассказов нас ждут стихи, их 12, они очень разные и им полностью посвящена

  Четвёртая часть. Я думаю, что всё, или почти всё, что автор хотел этим сказать, я понял. Поэт он... Ну, сами зацените, мне, например этот понравился

Август вновь отмеченный прохладой, Как печатью - уголок листка. На сухие руки яблонь сада Напоролись грудью облака. Ветер. Капля. Косточки в стакане. Непросохший слепок тишины. Клавиши, уставши от касаний, С головой в себя погружены. Их не тронуть больше. Не пригубить Белый мозг, холодный рафинад. Слитки переплавленных прелюдий Из травы осколками горят…

Вот, а перенять стиль Маяковского ему, как по мне, не удалось. Ну, или я просто слишком люблю Владимира Владимировича. Даже не знаю, как перейти к

  Пятой части. Вот и перешел. Понравилась больше всего. Эпистолярного жанра как-то не много довелось почитать, и этот образчик неплохо заполнил пробел в моём сознании. Прочно так заполнил. Короче, вряд-ли я в ближайшее время это забуду. Надеюсь, когда придёт моя старость, а с ней и неизбежный маразм, я буду помнить, к чему приводит излишнее внимание к дачному участку. Не отрывал глаз от экрана, ожидая развязки, и она была, по-Сорокински жесткой и жуткой. Пойдёт!

  Часть шестая. Бодренькая речевка.

  Часть седьмая. Вот тут Владимир Георгиевич во всей своей красе. Литературный нойз, болезненные искривления реальности, рифмованная проза и стихи абзацами, от тупого непонимания до толстокожих шуток, от "одинокой гармони" до "тающего в дымке" "любимого города", от тонкой иронии до явной нелепицы. Можно ли смеяться над гибнущими героями Великой Отечественной или бесславно пропавшими в дебрях КГБ? Да можно, чё там. Сорокину всё можно. Плюс, по большому счёту это больше стёб над заказным патриотическим чтивом послевоенного Союза. Не знаю, нужна ли была после всего этого

  Часть восьмая, ну да автору виднее. Вспомнился Пелевин, устами Чапаева сказавший примерно следующее: не важно, какую ересь ты несешь, главное, чтобы звучало убедительно. Что же, "Летучка" звучит убедительно, но как-то скучновато и неинтересно.

  В целом, понравилось. Сказать, что части так уж и взаимосвязаны не могу, пару ниточек-отсылок заметил, но все равно воспринял как сборник. Сорокина могу сравнить только с ним же, книга сильная, но не лучшее из прочитанного Перечитывать если и буду, то выборочно. Твердое 4,

Флэшмоб 2012, совет yrimono , гран мерси.

есть, например, мнение, что язык, с помощью которого мы постигаем мир и худо-бедно общаемся, сам задает правила процесса познания, т.е. формирует мироощущение и задаёт схему мышления, по которой катается паровозик наших мыслей, туда-сюда-туда-сюда и делит весь мир на разные категории, наполняет сознание смыслами, ожиданиями и постулирует некие НОРМЫ.

то есть в рамках одного языка у его носителей существует некоторая (ну, скажем, ненулевая) вероятность встретить сходные системы координат и универсальный набор социокультурных кодов (и при желании воспользоваться ситуацией).

прелесть и парадоксальность сркнских текстов заключается в их очевидной открытости. сркн не скупясь выдает коды, причем в явном, узнаваемом виде, порой настолько настойчиво, что делается ужасно смешно.

читатель оказывается в щекотливой ситуации - он топчется перед открытой дверью, тщетно перебирая груду разбросанных на пороге ключей, не в состоянии подобрать нужный, и самое забавное в этом, что ключи эти не от открытой двери, а от него самого (ничего нового, просто на примере сркна этот фокус проворачивается необычайно эффектно).

в итоге получается, что читатель оказывается вовлечен в текст сильнее, чем сам автор, а тот уже давно устранил себя из ткани повествования и только время от времени краем глаза можно заметить как его чеширская улыбка тает в воздухе.

так вот, вернёмся к попытке диалога. человек в силу опыта и знаний формирует некую программу восприятия, фильтрующую поступающие извне сигналы на те что принимать нельзя ни в коем случае (вы видели эти рецензии), те что легко вписываются в уже сложившуюся матрицу, и те что следует изучить подробнее. последние самые ценные, ибо только они могут служить стимулом к развитию.

развитие, в контексте Нормы, возможно посредством деконструкции системы речи и уничтожения языка как могущественного тирана, вынуждающего принимать фантазмы сознания за реальность.

собственно прелесть сркна еще и в отучении человека от потребительского отношения к явлениям. слезы и тошнота неоправданных ожиданий душат тех, кто хочет и требует сказку на ночь, а получает сеанс лечебного калоедства

pic кстати related и п.с. кадр совершенно деструктивного кислотного корейского аниме про нашу родную норму только с толпой первертов, сосалками и бандой в платочках

Вот это да! Вернее, вот это дада!

Сорокин замечательно играет c читательскими ожиданиями. Накидав житейских ситуаций, в которых очень явно фигурирует норма (ах, как же он круто подводит к пониманию того, что эта норма из себя такое! Мне даже стало жаль, что я знал об этом еще до прочтения), и ты, читатель, как идиот потом ждешь, когда же эта норма появится в пасторальном рассказе о шкатулке Тютчева.

Еще одна часть - совершенное хармсовство, шедевр абсурда, переделка и издевательство над советскими пафосными стишочками. "стихотворная" часть - уж это ли не отсылает к "Доктору Живаго" Пастернака?..

Мне совесть не позволяет назвать Сорокина гениальным в том же смысле, что и Кафку, к примеру. Но он восхитителенвосхитителенвосхитителен!

Первый раз пыталась читать Сорокина еще 20 лет назад. Ничего не поняла, отшвырнула, забыла. Мерзко, неприятно, сюжета нет, не текст, а набор букв. Прошли годы. И вот я запоем читаю Сорокина. Почему? Я поняла, в чем "фишка" этого автора. Он издевается не над читателем, как я думала, а над советской действительностью, в которой он жил. За годы моего читательского опыта мне "посчастливилось" прочесть пару романов в духе соц-реализм. Ударные темпы стройки, партсобрания, борьба за переходящее знамя - все это ужасно уныло и скучно. И когда я перечитывала Сорокина, я поняла, что он рвет шаблон соц-реализма своими мерзостями и гадостями. Такой прием он использовал в "Первом субботнике" и точно такой же был в "Норме", Однако "Норма" еще, как я думаю, и анти-советская пропаганда. Книга делится на 8 частей. В первой части герои соц-лагеря ежедневно обязаны потреблять продукт, который называется норма. Это серо-коричневый брикет, консистенцией, вкусом и запахом напоминающий продукт человеческой жизнедеятельности. Есть норму должен каждый взрослый. Не съел - берегись. Прослеживается намек на советскую пропаганду.

Во второй части в виде "стихов" идет жизнеописание советского человека. Садик, школа, ПТУ, институт. Все это сдобрено словом "нормальный". Сорокин, видимо, показал обыденность и усредненность человеческой судьбы в союзе.

Дальше градус безумия в книге только накалялся. Странный персонаж Антон, охота, ферма с людьми (кстати, очень сильная аллюзия на лагеря), стихи о временах года, лозунги с непременным словом "Нормальный" и "Норма", письма друга с дачи, начинающиеся как обыденное жизнеописание, плавно переходящие в нервный срыв, и апофеоз - полное сумасшествие в конце, как агония страны, которой больше нет.

Мне книга и понравилась и нет одновременно. Монотонные тексты рассказов меня утомляли и усыпляли, однако идеологическая часть прекрасна. Можете считать, что я придумала оправдание для Сорокинского произведения, увидела то, чего нет, однако это мое личное ощущение от книги.

Я думала, какую оценку поставить этой книге? И в итоге и остановилась на 4.

По-моему, нормальная оценка.

15 декабря. Четверг. 23:36. В этот самый момент, когда еще один замусоленный день вырвался из календаря и улетел на юг, а на город торжественно опустилась черная ряса мглы, ничего такого интересного, о чем можно было бы написать на первой полосе в газете, не произошло. Не произошло оно и после того, как на тропу войны, освещенную одинокими фонарями, которые перемигивались о чем-то своем электрическом, выползли горделивые тени крыс и проституток. И уж тем более не случилось ничего экстраординарного, когда я на цыпочках подошел к окну и стал с укором и одновременно с надеждой таращиться на прыщавую луну, застрявшую среди когтистых ветвей дуба. Луна о чем-то фривольно болтала с полярной звездой и делала вид, что не замечает меня. По градусу изгиба ее полумесяца я понял, что между нами все кончено. Сердце забурлило и заклокотало. Правая рука дернулась запулить в луну табуреткой, но тут же была осечена левой. К чему это школярство и уничижение? Как говорится, былого не воротить, а будущее – и со скидкой 50% не нужно. Оставалось лишь ждать утра, методично жевать медные пуговицы и гладить тишину против шерсти. В довесок из головы никак не хотел выходить прочитанный намедни роман Сорокина «Норма».

Выдержка из допроса Иванова Н.П., проходящего по делу № 3549Б#: «Ну, то лихие девяностые были, значит, эт самое. Кругом бардак, беспредел, пятое-десятое. Народное имущество без зазрения совести пустили с молотка, сукиии, и назвали сие безобразие приватизацией. Заводы позакрывали, НИИ посокращали. Страны нет, правительства нет: живи, как знаешь, и на судьбу не сетуй. Я вон китайскими кроссовками на рынке барыжил, а по ночам на родной копейке извозчиком зашибал. Жрать-то охота, елы-палы. Всякое было, чего уж там. И очереди, и ваучеры-шмаучеры. Вот. Тогда-то, собственно, я впервые и познакомился с творчеством писателя Владимира Сорокина. Кореш Мишка, сосед по лестничной клетке, подогнал роман «Голубое сало», дескать, на, зацени современный литературный андеграунд, постмодернизм на выезде. Ну, а я чего – взял и заценил, подумаешь эка невидаль. По факту прочтения восторгом особо не воспылал: местами прикольно, но не больше – стандартная модная херня под хвост догорающей эпохе. В общем, в ту пору мне показалось, что Сорокин – это такой одиозный скандальный писатель, тупо эксплуатирующий чернушные образы и танцующий на костях истории исключительно саботажа и эпатажа ради. При ветре перемен литература такого пошиба – обычное явление. Чего тут руками махать-то с пеной у рта… Эмм. Закурить можно? Ага, благодарствую. Так-с, о чем это я… ах, да. Шли годы, маразм крепчал, гербовый щит ржавел. Жена, шельма портовая, от меня сбежала к какому-то хахалю, мол, на моих показателях рентабельности далеко не уедешь. Я тогда еще на стройку подался. ДСП там, кирпич, шифер, эт самое. Под эту движуху дачу наконец-таки достроил. Всякое было, чего уж там. Одно время даже думал бизнес замутить… Что? А, хорошо-хорошо, ближе к делу, так ближе к делу. К тому моменту я заборол у Сорокина еще «Очередь», «День опричника», «Метель», какие-то повести и сальные рассказики, и вместе с тем пришло понимание, что Сорокин не так-то прост и что никакой он не упырь и не андроид, а всего лишь любитель холодной экзотики и сторонник неординарных решений. Однако общее впечатление по-прежнему оставалось крайне противоречивым и кособоким. Окончательно чашу весов перевесил роман «Норма», после которого, собственно, все и началось. Ну, а что было дальше, вы лучше меня знаете. Дела идут, контора пишет. Такая вот ботва. На той же квартире я оказался совершенно случайно – меня туда Зинка заарканила. Больше, гражданин начальник, я ничего не знаю и ведать не ведаю. Вот вам крест и верительная грамота».

Глава, в которой мы узнаем, что роман Владимира Сорокина «Норма» - это вереница галлюцинаций о жизни в великом и ужасном Советском Союзе; знакомимся с главными героями, имена которых можно не запоминать; начинаем подозревать, что норма не то, чем кажется, и теряемся в догадках о том, чем же закончится весь этот бред в летнюю ночь.

Чернуха, или если угодно трэш, или если настаиваете философия оптимизма на воскресный обед, является не только неотъемлемой частью культурно-исторического паноптикума, но и может быть использована в качестве гуталина для кирзовых сапог, а также в качестве удобрения для взращивания сельскохозяйственных роз. Как правило, под чернухой подразумевается мрачные и негативные стороны быта или некие сомнительные идеи, возведенные в степень жестокости и извращенности. Как следствие, реакция на такую экспозицию – это чувства отвращения и омерзения и мысли о безысходности существования. Но тут возникает закономерный вопрос: почему одни явления - табуированы и вызывают ужас, а другие считаются приемлемыми и даже полезными? Вряд ли сей парадокс можно объяснить банальной дихотомией мира на добро и зло. Скорее уж я поверю в золотое сечение ненависти фашистов-гермафродитов, чем в халву хваленым небесам. На мой взгляд, все гораздо проще интеграла от иррациональной функции - собака вместе с остальными героями сказки «Репка» зарыта в обыкновенном гносеологическом барьере, на который рано или поздно натыкаются абсолютно все. Или вы хотите сказать, что вас никогда и ни за что не посещали чистые кальсоны, грязные мыслишки? Чтобы преодолеть этот барьер, достаточно выпить коктейль «Содом и Гоморра», замешанный из отчаяния солдата-дезертира и радости сбежавшей невесты в пропорции один к одному. А далее просто следуйте за темным попутчиком и получайте удовольствие. Остальное сделает круговорот. И больше не будет никаких координат, иерархий и систем, не будет ничего святого и постыдного. Один раз живем, два раза не умираем. Истины нет, дозволено все. Ну, а если вы по-прежнему не уверены и колеблетесь, произведите элементарный мысленный эксперимент. Ковырните волшебной палочкой мои свежие раны. Включите на полную граммофон, призывающий всадников апокалипсиса. Вскипятите белесый гной – я запью им ваши унылые мечты. Затем подойдите поближе, ближе, еще ближе, еще, а теперь смело и густо насрите мне на лицо. Не стесняйтесь – я сегодня побрился. Потом обменяйте веру в завтрашний день на гнилые овощи и фрукты. Станцуйте на паперти буги-вуги. Пригласите врагов на пикник. Набейте любимого кролика опилками и тряпками. Продайте родину! Сожгите дом! Будьте самими собой! (Отрывок из блога Маркиза Де Сада, найденный в жопе у одетого в костюм единорога Калигулы)

КАРУСЕЛЬ СТИЛИСТИКИ В ФРОНТАЛЬНОМ РАЗРЕЗЕ: Постмодернизм / концептуализм / сюрреализм / дадаизм / гротеск / коллаж / турбореальность / гипертекст / метод автоматического письма / поток сознания / понос сознания / рвота сознания / Джеймс Джойс отдыхает / Станиславский утратил веру в «не верю» / русская классика в вольере / эпистолярные вензеля / сатанинский юмор / пасторальное ничегонеделание / наркоманская риторика / глухонемое многоточие / монолог самовара / диалог громогласных гласных / тетралог шизофрении / to beer, or not to beer? (Shakesbeer) / о времена, о канавы / психотерапевтический метод забить большой ржавый гвоздь / амфитеатр советского бессознательного / декоративно-прикладное искусство из жженой резины / пластмассовый конструктивизм / инфразвуковая порнография / безработный минимализм / лошадиный символизм / просто изм / изм наоборот / изм измов / мзи / зим / миз / зззззззззззззззз

Седьмые сутки без сна и роздыха русский офицер Краснов В.И. настырно продвигался по бескрайним просторам земли-матушки родной. Вчера он отмахал дюжину верст по заросшим бурьяном полям и лугам, а сегодня вместе c утренней зорькой – вступил в полосу мелколесья. Картуз набекрень, шинель в репейнике, глаза навыкате, оглобли вкривь да вкось. Молодой березняк и аляповатые кустарники встретили его безмолвным покачиванием. Дозорные вороны, кружившие в пасмурном небе, напротив, подозрительно закаркали. Под ногами среди пожухлой трын-травы алыми каплями крови мелькала поспевшая земляника. Мысли Краснова были сбивчивы и капризны, но цель задания, ради которого пришлось забрести к черту на рога, он помнил, как отче наш. За подлеском разлеглась дубрава из осинника и ельника. Тонкий аромат смолы и хвои бил в нос и воскрешал детские воспоминания. «Природа есть природа, и неважно, какого ты рода», - подумал русский офицер и разродился невинной улыбкой. И тотчас за проплывающими кораблями облаков подмигнуло солнце, мол, верно думати человеческий отрок. Долго ли, коротко ли, усладами, потугами, Краснов не заметил, как миновал просеку из крапивного семени с иван-чаем по грудь и очутился на прогалине в сосновом бору. Тамошняя лепота буквально давила на плечи, которые и без того уже налились свинцовой усталостью. Душе хотелось петь и плясать хороводную. Про глухомань заповедную, про лесные чащи непролазные, про Русь русскую. Но долг звал топтать землю вперед. Если не выполнить задание, то пиши пропало, поминай как звали. Худо ли, бедно ли, дальше, больше, Краснов заступил в зону смешанных лесов. Кроны да кущи покрыли тропинку чернявой тенью, бурелом да чащоба же участились донельзя. Где-то приходилось корячиться вприсядку, а где и ползком ничком. Силы у русского офицера были на исходе. Стенания и поползновения дней минувших давали о себе знать. Еще ему постоянно чудилось, что за ним кто-то наблюдает – не ровен час одноглазое лихо. Однако чем больше Краснова снедало отчаяние, тем пуще прежнего он пыжился, ерепенился, фанфаронился и напористо продолжал ход. Изо всех сил, через силу, напролом, наобум, всем ветрам назло. Забыв обо всем и вся, отрешенно и смиренно, шаг за шагом, монотонно повторяя про себя букву задания, которое в официальном приказе звучало как: найти, осознать и доставить русскую идею.

Альтернативная история 20-го века, том 4: мутации Как-то раз Гитлер со Сталиным поспорили о том, у кого из них страшней и инфернальней усы. На следующий день вооруженные силы Германии произвели нападение на Польшу, ознаменовавшее начало Второй мировой войны.

Экстерьер: поля, луга, река, плотина, на заднем фоне лес. Камера движется по панораме слева направо до тех пор, пока в кадре не появляется Владимир Сорокин, идущий в сторону плотины. С. одет в джинсы и пиджак, за плечами небольшой рюкзак. Камера устремляется за ним. Смена плана: С. у плотины. С. снимает рюкзак и достает из него бомбу. Бомба представляет собой стопку книг, перевязанных проводками разного цвета, ведущих к пульту управления. С. выставляет таймер. Крупный план лица С. Установив бомбу, С. уходит в неизвестном направлении. Камера поднимается от горизонта к небу. Звук громкого затяжного взрыва.

Тра-та-та … бах-бах-бах … пиу-пиу-пиу … СССР … ВЛКСМ … ЦК … ВСНХ … КГБ … ВКПБ … ГОЭЛРО … ГКЧП … НКВД … ХЗ … РСДРП … XXVIII съезд КПСС … великая октябрьская социалистическая революция … ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету … ИТАР-ТАСС уполномочен заявить … спят усталые игрушки, книжки спят … ты записался добровольцем? … рок-н-ролл мертв, а я еще нет … эта очередь за сапогами? ... я помню чудное мгновение: передо мной явилась ты … семь раз отмерь, один раз отрежь … 12 апреля - субботник, явка обязательна … а теперь горбатый! я сказал: горбатый! ... даешь пятилетку в четыре года! ... через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир … материалистическая диалектика … один день Ивана Денисовича … капитал … экономика должна быть экономной … путевка в Крым … сигареты «Пегас» … холодильник «Зил» … мандарины … санки … салат «Оливье» … журнал «Моделист-конструктор» … велосипед «Урал» … моя фамилия слишком известна, чтобы ее называть … ученье – свет, а не ученье – тьма … Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить! ... на дальней станции сойду, трава по пояс … мир, труд, май … счастливые трамвайные билетики … Юрий Алексеевич Гагарин … Спартак – чемпион … металлургическая промышленность … республика ШКИД … орден «за заслуги перед отечеством» … бородатый анекдот … доброе разумное вечное…

Стоя на пожухлом пустыре постсоветского пространства неподалеку от мертвого дерева, увенчанного осколком от сорокинской бомбы, я безмятежно вкушал свежий воздух уходящей осени. Над головой простиралось грозное серое небо, не терпящее возражений, а панорама бескрайних лесов и полей напоминала о чем-то давно забытом, безвозвратно растерянном в веренице кочующих дней. Во мне назревало дотоле неведомое чувство перемен. Я был уверен, что скоро должно произойти нечто грандиозное, нечто, выходящее за рамки известного. Все старое неизбежно обернется пеплом, канет в лету, и в дверь постучится новая жизнь, новая любовь и новая литература, разящая и удивительная.

Это не книга. Это ключ к тому совку, из которого вылезла страна, и в который она снова в забытье вползает. Поэтому если вам вдруг померещится этот ни с чем не сравнимый характерный запах - знайте, все это уже было. И мы знаем, чем все это закончилось. Ну и помимо всего прочего, здесь есть фрагменты, которые необходимо учить наизусть, настолько они гениальны. Я конечно же про письма Мартину Алексеичу.

С первых строк влюбилась в данное произведение. Все прочитавшие насчёт "Нормы" разделяются, как я поняла, на два лагеря (ну, биполярность - наше всё): по мнению первых Сорокин законченный идиот, по мнению вторых - вершина в среде постмодернизма. Скрепя сердце я принимаю вторую позицию. Моё знакомство с его творчеством началось только вчера, т.е. за день до написания рецензии на "Норму". Читая первый для себя литературный труд Сорокина, а им оказался "Лошадиный Суп", я рыдала и сводила челюсти от боли, пронзавшей меня по ходу чтения. "Норма" же для меня стала американской горкой - то вниз, то вверх, то в жар, то в холод. В библиотеке, где я нашла роман, находится всего один экземпляр, выдаваемый лишь для ознакомления в читальном зале. Ох неспроста... Ибо "Норма" - это мина замедленного действия, да. Не все части книги вызывали у меня восторг. Футуристической части могло и не быть, хотя, возможно, для автора она чуть ли не объяснение сути происходящего.

"Норма" - живописные словарные статьи, приведённые к разным значениям слова. Норма - это кусок дерьма, который надо в себя впихнуть, чтобы не забыть его вкус уже никогда. Норма - это не познать вовремя своих корней и удивляться. Норма - это реанимация, массаж, смерть. А кто знает, где границы нормы?

Несомненно, знаковая работа, которая нелегка в прочтении. Такое чувство, что я постранично ела брикетик за брикетиком, но в отличие от советской нормы Норма Сорокина действительно осмыслена. Роман читается как манифест и бравадные лозунги, как бессмертная литературная классика, как памфлет и грозное оружие. Сорокина я очень люблю за его прямолинейность и неординарность; мне нравится, как он работает на стыке классики и авангарда, в его литературе поразительно сочетается несочетаемое. Норма не исключение, а скорее, восхитительное воплощение. Я свою норму выполнила.

Поделенная на восемь частей, книга теряет в цельности, но выигрывает в полифоничности. Конечно, впечатляет и моментально влюбляет в себя первая часть про поедание говна. Мыши кололись, но продолжали жрать, это ли не идеальная метафора безвольного человеческого бытия в ачеловечных общественных условиях. Тем удивительнее смотрится контрастная третья часть про потомка Тютчева. Написанная в лучших традициях русского романа, она наполнена любовью и ностальгией. Словно марево, которое ненадолго закрывает глаза и колышет почти позабытое тёплое чувство к стране. Впрочем, марево на то и марево, чтобы стремительно рассеяться и вернуть убаюканного мечтателя обратно в грубую и неотёсанную реальность. Великолепна ода нормальным родам. Не менее великолепны обрамлённые в прозу советские стихи. И в каждом предложении, в каждом абзаце издёвочка, изподвыподверт, тыльная сторона вышитой картины с узелками и порванными нитками. За портрет страны, поколения, человека Сорокину благодарность. Хоть истошно рыдай или истерически хохочи.