Читать книгу: «Временщики», страница 5

Чернота начала исчезать. Нет, не сразу. Она не растворялась, не улетала ввысь, не смещалась. Она разбавлялась, как тушь в воде. Где-то вдали, на краю горизонта, начала просачиваться медленная, холодная голубизна. Она не имела источника. Сначала. Просто возникла – не свет, а свечение, мягкое, вязкое, как рассвет, который забыл, как быть теплым. Я лежал, не шелохнувшись, и смотрел, как тьма уступает место странному свету. Он не наполнял окружающее – он просто заменял. Барханы начали проявляться, словно материализуясь из тумана. Их контуры оставались мягкими, неясными, как в сне, когда ты понимаешь, что видишь знакомые формы, но не можешь сфокусироваться на деталях.

Спустя несколько минут, я увидел это. На горизонте поднималось новое солнце. Или не солнце. Что-то круглое, яркое, холодное, пробивающееся сквозь медленно отступающую ночную завесу. Оно было голубым, неоново-белым, казалось, что оно не светит, а вспоминает, как светить. Его появление было без торжественности. Оно не сжигало, не грело, не слепило. Оно просто было – чужое, далекое, немое. Может быть, это и была местная Луна, если у этого места вообще были циклы, небо, звезды и смысл. А может – просто оптический обман, ловушка тех, кто наблюдает. Я смотрел на него, и оно на меня – если можно так выразиться. Между нами не было диалога, не было связи. Оно было, и я был. Вот и все. Мне, по правде говоря, было… все равно. Я не чувствовал ни облегчения, ни восторга, ни даже страха перед неизвестным.

После всего, что я пережил, появление нового солнца – это уже не чудо. Это просто следующий кадр в фильме, который давно вышел за рамки логики. Новый виток в бесконечной петле. Может, теперь за мной придет что-то другое. Может, мне снова придется бежать. Может, меня снова будут убивать – уже не собаки, а нечто другое. А, может, я просто сдохну здесь, под этим мертвым сиянием, как забытый игрок в чужой игре. И пусть. Я закрыл глаза. Свет не исчезал – он проходил сквозь веки, как рентген, как память о свете, а не сам свет. Он не давал покоя, но и не мешал. Просто существовал рядом. Как я. Как все здесь. И я снова понял: этот мир жив. Он меняется. Но меняется не для меня, а сам по себе. Я – просто точка в этом изменении. Возможно, его свидетель. Или просто функция. Мне оставалось только дождаться, что будет дальше.

Не успел спутник этой проклятой планеты полностью подняться над горизонтом, как меня вырубило. Не боль, не страх, не усталость – просто щелчок, и я исчез. Как будто кто-то незримо выключил рубильник. Свет – и тьма. Бег – и тишина. Очнувшись, я вскочил с лежанки, не дожидаясь, пока тело окончательно включится в работу. В висках еще гудело, в мышцах оставалось чувство гудящего холода, как после перегрева. Но я не мог лежать. Все происходило слишком быстро. Я чувствовал: что-то сломалось – в хорошем смысле. Порог, блок, граница. И упустить это чувство было бы преступлением перед самим собой.

– Я остановился… – выдохнул я, глядя в бетонный пол под ногами, будто проверяя, все ли на месте. – Собаки не было. Я увидел, как восходит луна… или что это там было. И отключился.

Кто-то поднял голову.

– У меня такое уже в третий раз, – отозвался парень, сидящий у противоположной стены. Высокий, сутулый, с уставшими глазами. Голос у него был низкий, будто простуженный, уставший до самых костей. – Каждый раз все дальше. И каждый раз – с тем же ощущением… что больше не вернусь.

– У меня… в первый, – раздался голос сзади. Девушка. Ее имени я не знал, но лицо помнил – угловатое, с коротко подстриженными волосами и резким подбородком. Сейчас в ее голосе не было ни дрожи, ни паники. Только удивление. – Первый раз… и впервые – без страха.

– И умения тоже в первый, – добавил парень, похожий на викинга. Светловолосый, широкоплечий, с лицом, словно вырезанным топором. Он говорил спокойно, будто давно принял правила этой игры.

Повисло молчание. Все переглядывались. Люди медленно выныривали из своих замкнутых оболочек. И тогда кто-то – я не знал, кто именно, голос был ровный, без акцента, – произнес то, о чем, вероятно, подумали многие:

– Предлагаю в этот раз бежать вместе. Мы на одинаковом уровне. И… кажется, в одиночку мы больше ничего не поймем.

– Поддерживаю, – сказал я. Говорить было странно. Словно заново учился языку.

– Я за, – отозвалась девушка. Она уже стояла, вытянув шею, как будто пыталась заглянуть за стену ангара, куда-то дальше, в будущее.

– За, – добавил парень с татуировкой на шее – стилизованное крыло, темное, резкое, как порез. Раньше я видел его только мельком, в движении.

Потом раздалось еще несколько коротких:

– За.

– Согласен.

– Я с вами.

Мы не договаривались. Не обсуждали. Просто поднялись и пошли к выходу. Тринадцать человек. Мы не ждали, пока внутри поднимется температура. Не сверялись с режимом. Просто вышли. Будто внутри нас что-то перестроило график, сбросило автоматизм. Ни с кем из этих людей я раньше не говорил по-настоящему. Да, взгляд, да, короткое «готов» перед рывком, но не больше. Они были частью декораций ада, не личностями. Статистами в пейзаже. А теперь – мы были вместе.

Мы рванули быстро, слаженно. Никто не тянул. Никто не ждал команды. Я не был первым. Я шел в середине, ведомый другими. Мы направились к бархану, к которому раньше не стремился. Я вдруг понял, что всегда бежал по одному и тому же маршруту. Никогда не сворачивал. Почему? Не знал. И не стал тратить силы на это. Просто бежал. Дышал. Удерживал темп. И в этот раз – не был один. Сначала было только дыхание, скрежет песка, ритм шагов. Потом в рядах начал появляться разговор. Короткие реплики.

Прямые, без эмоций – как пульс, ровный и скупой:

– У меня это – максимум. Быстрее не могу, – бросил парень впереди, не сбавляя темпа.

– То же самое, – подхватил кто-то сзади. – Как будто что-то внутри ограничивает.

– Думаю, это у всех так, – сказала девушка. – Потолок. Или… защитный механизм?

– Или – следующая дверь, – добавил викинг. – Только мы ее еще не нашли.

– Интересно, почему собаки нас не трогают? – раздался новый голос, высокий, но спокойный.

– Может, они чувствуют, – ответил парень с татуировкой. – Мы вышли на другой уровень. У них теперь… другая задача.

– Какая?

– Не знаю. Но точно – не загонять. Не в этот раз.

Мы продолжали. Темп держался. Солнце поднялось в зенит, не спеша. Воздух был тяжелым, сухим, будто натянут между нами и небом. Здесь время текло иначе – густое, вязкое. Все ощущалось медленнее, словно кто-то замедлил пленку, но не сказал об этом. Час. Второй. Третий. Пот не высыхал. Но шаги стали уверенными. Координация – общей. Не словом, не взглядом – телами. И вдруг, среди ровного бега, один из ребят – кажется, тот же с крылом на шее – сказал:

– Мы одни. Собаки… нет.

Он не прокричал это. Просто сказал. Спокойно. Но это прозвучало как заклинание. Как то, чего все ждали. Мы пробежали еще немного. И по какому-то неявному, тихому, внутреннему сигналу – остановились. Песок хрустнул под ногами. Дюны вокруг были безмолвны. Воздух – ровный. Небо – пустое.

– Бежим дальше? Или… ждем луны? – спросил парень с акцентом. Высокий, широкоплечий, черная кожа блестела от пота, в его лице виднелась уверенность.

Он посмотрел по сторонам. Потом добавил:

– Я… за то, чтобы остаться. Здесь. Сейчас. Вместе.

– Поддерживаю, – сказал кто-то слева.

– Я тоже, – добавил викинг.

– Остаемся, – коротко кивнул парень с крылом.

– Да, – сказала девушка, вытирая лоб тыльной стороной ладони. – Я не хочу, чтобы этот момент прошел мимо.

– Тогда ждем, – заключил я.

Мы присели. Кто-то лег. Кто-то просто опустился на одно колено. Мы не знали, что будет. Но впервые никто не ждал удара в спину. Мы были здесь все вместе, и это был уже не отряд, не толпа, а группа. Живая. Думающая. Готовая.

Мы сели на песок. Он был раскален, как металлический лист, забытый на солнце. По ощущениям на нем можно было жарить яичницу. Но тело не отдергивалось, не жаловалось. Мы адаптировались. Ад научил нас не чувствовать мелкое, пока рядом настоящая боль.

Мы молча устроились в круг. Тринадцать человек. Десять мужчин и три женщины. Голые. Потные. Усталые. Без экипировки, без защитных оболочек, без команд. Только дыхание. Впервые за весь этот цикл – без страха. Без тревоги. Без тупого ожидания боли, которая вот-вот сорвется с тишины. И тут это пришло. Не резким толчком, не озарением. А осознанием. Я почувствовал его почти физически – как будто воздух стал плотнее. Мы смотрели друг на друга. Мужчины – на женщин, женщины – на мужчин. Без смущения, без позы. Просто взгляды. Медленные. Тихие. Внимательные. Где-то глубоко внутри проснулся инстинкт. Не похоть. Не желание. А что-то другое. Старое. Укорененное. Память о том, что у нас есть тела. Что где-то был мир, где прикосновение – это прикосновение. Где кожа – это близость. Где взгляд – не оружие, а жест.

Я поймал себя на том, что смотрю на спину соседа – и ощущаю, что вижу не только мускулы, но и живое тепло под кожей. Рядом кто-то переложил ногу. Песок зашуршал. Жара обволакивала все, как пленка. Но нас это не тревожило. Мы были внутри момента. Ни одного взгляда с вожделением. Только внимание. Как будто все только сейчас вспомнили: мы – не только бегуны, не реакция, не сгустки инстинкта. Мы – люди. Одна из девушек, худая, с короткими темными волосами, чуть подалась вперед, поставив подбородок на колено. Потом усмехнулась, хрипловато, как после долгого молчания:

– Ничего, мальчики. Мне кажется, никто из нас тоже не горит желанием.

Пауза. И смех. Реакция была почти беззвучной вначале, будто все сначала удивились себе. А потом он прорвался. Громкий, рваный, хриплый. Кто-то захохотал, опрокинувшись на спину. Кто-то стукнул ладонью по колену. У кого-то затряслись плечи.

– Черт, – прохрипел парень с бородой. – Я думал, у меня уже голос не работает.

– Мы, похоже, только что вернули себе голос, – добавил другой.

Это был первый живой смех. Без иронии. Без страха. Без желания заглушить ужас.

Просто – чистый выброс чего-то человеческого. Мы смеялись. Каждый по-своему: кто в голос, кто сквозь сжатые зубы. И все равно вместе. Мы зазвучали, как единое целое. Когда смех стих, наступила тишина – другая, не напряженная. Она не давила. Не ждала. Она позволяла. Мы сидели на горячем песке. Кто скрестил ноги, кто поджал под себя, кто обнял колени. Кто-то просто вытянулся, положив руки за голову. Жара все еще стояла, но никто даже не шевелился. Кожа обжигалась – но все равно было хорошо. Где-то сбоку раздался голос – тихий, внятный, спокойный:

– У вас есть предположение… зачем все это?

Говоривший сидел с прямой спиной, худощавый, с вытянутым лицом и внимательными глазами. Его голос звучал так, будто он обращался не к нам, а в пространство. Пауза. Ответов не последовало сразу.

Только через несколько секунд один из парней, темноволосый, с высоким лбом и татуировкой на шее, выдохнул:

– Они нас совершенствуют.

Он не задавал вопроса. Он констатировал.

– Я не вижу другой причины, зачем все это. Ад с точностью. Логика в боли.

Парень кивнул.

– Я Никки.

– Я с тобой, Никки, – сказал мужчина слева. Крепкий, с тяжелым подбородком и руками, как будто выточенными. – Все действительно поэтапно. Сначала тело. Потом рефлексы. Потом – другое зрение. Другая чувствительность, – он сжал пальцы.

– Мы начали чувствовать песок до прикосновения. Воздух – до вдоха. Это не просто выживание. Это конструкт.

Он перевел взгляд на меня.

– А ты, Виктор? Что думаешь?

Я медленно повернул голову.

– Ты знаешь мое имя?

– Знают почти все, – кивнул он. – Ты первый, кто не просто бежал. Кто остановился. Кто исчез не от удара, а от перехода.

– Ну… – я улыбнулся, – звучит чересчур, – я провел ладонью по песку, чувствуя, как под ней собирается влага. – Но да. Я тоже думаю, что все это – не наказание. А… путь.

Я замолчал, подбирая слово:

– Отбор. Или тренировка. Или и то, и другое, – я взглянул на них:

– Пришельцы ведь говорили, что сила есть у всех. Но почему тогда нас – шестьсот?

– А ты сам как думаешь? – спросила девушка с короткими волосами. – Они проверяют нас? Или готовят?

– Возможно, – сказал я, – они просто смотрят, кто выдержит. Кто не только добежит, но и… поймет.

– Или, наоборот, – вставил мужчина с сутулой спиной, длинными руками. Голос у него был чуть глуховатый, но в нем не было слабости. – Может, им не нужно, чтобы мы поняли. Им достаточно, чтобы мы шли.

Он немного помолчал.

– Я Давид.

– Давид, у тебя философия прямо с пылу с жару, – сказал кто-то и усмехнулся. – Еще немного – и я поверю, что все это игра богов.

– Нет, – ответил Давид спокойно. – Не богов. Просто… других. Для них это может быть естественный процесс, – он повел взглядом по кругу:

– Главное – не останавливаться. Потому что как только мы остановимся внутри, а не снаружи – все станет бессмысленным.

– А ты кем ты являешься на Земле? – спросила Никки. – Профессор?

– Архитектор, – кивнул Давид. – Я просто всегда считал: структура – везде. Даже в песке. Даже в боли.

После этого в кругу что-то щелкнуло, будто замок повернулся. И заговорили все. Но не шумом. Не перебивая. Каждый – в свое время. Своим голосом. Со своей тенью в глазах. Мы говорили. Потом молчали. Потом снова говорили. О детях. О старых привычках. О том, кто впервые понял, что умер – и снова встал. О том, как у кого-то дрожали руки после третьей смерти, и как потом перестали.

Солнце медленно уходило. Песок становился менее горячим. Появился легкий ветер. Где-то, совсем на границе пустыни, начинал подниматься белый, тяжелый, нездешний диск. Луна или ее подобие. Мы смотрели. Не отводя глаз. И никто не вставал. Мы ждали ночь. Но теперь – вместе. И без страха. И вот, пришла темнота. Без звука, без вспышки, будто кто-то медленно наложил прозрачную вуаль на весь мир – сначала убрал золото песка, затем погасил серые переливы, а потом все стало черным. Не как ночь на Земле. А как небытие. Как чистый пепел. Как финальная точка у глухого удара сердца.

Мы сидели молча. Все это было – впитываемо. Необъяснимо – но мягко, бесконфликтно. Мы не боролись с тьмой. Наоборот – позволяли ей сесть рядом. Впервые за весь цикл – тишина не означала опасность. Она была просто тишиной.

– Слышите? – прошептала девушка с короткими волосами. – Слышите, как тишина тоже звучит?

Кто-то кивнул. Никто не усмехнулся. Тьма не давила, а обволакивала. Песок остыл, теперь он был как ткань под открытым небом, как свежая глина. Мы не шевелились. Только дышали. Жар исчез. Вместе с ним – остались только мы. И тут – она появилась. Сначала – край. Потом дуга. Потом – половина круга. А затем – весь диск, полностью, целиком. Луна. Или то, что мы называли луной. Гладкая. Глухо-белая. С голубым холодным бликом на нижнем краю – как полированная кость, покрытая слоем инея.

Она не поднималась – всплывала, как медуза в черной воде. Свет был ровный. Мягкий, но цепкий. Он не освещал – обнажал. Как будто вырезал формы из тьмы. Мы замолкли. Даже дыхание стало тише. Все было заранее обговорено. Трое – в центре. Пятеро – во внутреннем круге. Пятеро – во внешнем. Каждый шаг – рассчитан. Каждое движение – проверено. Каждое расстояние – отмечено в песке. Мы потратили весь предыдущий день на подготовку.

– Центральные? – раздался голос откуда-то сбоку.

– Готова, – сказала Никки. Ее силуэт медленно поднялся.

– Я – тоже, – ответил Давид.

– Готов, – сказал я. – Начинаем.

Мы встали одновременно. Остальные – вслед за нами. Мы не отдавали команды – все уже было внутри. Мы как будто были одной машиной. Слаженной. Спокойной. Не отрепетированной – пережитой. Мы выстроились. Трое – в центре. Спиной друг к другу, треугольником. Пятеро – внутренний круг, по часовой. Пятеро – внешний.

Расстояние – вымерено шагами. Я чувствовал Давида за правым плечом, Никки – за левым. Каждый из нас держал тело прямо. Ладони – расслаблены. Шея – свободна.

Мы не стояли, мы – ждали.

– Дышим в ритме, – тихо произнес Давид. – Один на вдох, два на выдох.

– Раз… два… – прошептала девушка из второго круга.

И мы начали движение. По кругу. Медленно. Ровно. Каждый шаг – как импульс. Песок – прохладный, мягкий, податливый. Он как будто знал, куда мы идем. Мы не спешили. Это было не перемещение. Это был ритуал. Танец. Жест, который понимал не разум, а что-то древнее. Что-то внутри костей.

– Луна стабилизируется, – сказал кто-то из внешнего круга. – Свет перестает вибрировать.

– У меня дрожь в пальцах, – признался парень с длинными руками. – Легкая, как будто гудит ток.

– Это нормально, – отозвалась Никки. – В прошлый раз у меня трясло все тело, но потом пошло чувство…

– Какое? – спросил кто-то.

– Не объяснишь. Как будто ты стал песком. Не человеком. Элементом.

Я шел по кругу, и в какой-то момент почувствовал – нас слышат. Не кто-то конкретный, не наблюдатели, а сама планета. Как будто она прислушивалась. Ветер усилился, но совсем чуть-чуть. С песка начали подниматься легкие волны пыли. Они не мешали, не резали глаза. Они участвовали. Кто-то тихо запел. Мелодия без слов, без ритма. Как гудение в груди. Как вибрация.

– Что это? – спросили сбоку.

– Не знаю, – отозвалась девушка. – Я просто не могла молчать. Оно… само.

– Пой, – сказал Давид.

Она пела. Мы двигались. Тишина становилась плотнее. Свет луны – яснее. В теле начинала подниматься легкая волна. Как перед сном. Как в момент медитации. Как перед чем-то, что изменит тебя. Я понял: что-то должно произойти. Или уже происходит. С каждым кругом песок под ногами казался все мягче. Как будто мы проходили по волне.

Не по земле – по глади. И вот – все стало тише. Даже звук песка исчез. Даже дыхание – будто ушло внутрь.

Кто-то сказал:

– Сейчас.

Глава 4. Попытка

Как и в прошлый раз, я очнулся в ангаре. Резкое пробуждение – словно всплытие на поверхность из глубокой, мутной воды. Первые вдохи – жадные, судорожные. Не боль, не страх – просто пустота и необходимость понять, что было вчера.

Стал собирать воспоминания, как обломки после взрыва: один – восход луны, другой – круг наблюдения, третий – мгновение… и все. Черная дыра. Не смог понять, как именно меня отключило. Это было уже в третий раз. Кажется, я начал распознавать паттерн, но каждый раз он ускользал, словно вода сквозь пальцы.

Я огляделся. Пусто. Только слабое гудение стен и тонкая дрожь пола напоминали: ангар жив, как и мы. Я поднялся и на мгновение задержал дыхание, слушая себя. Сердце билось спокойно, мышцы отзывались слаженно. Я был в форме – даже лучше, чем обычно.

Я надеялся, что кто-то из остальных сможет пролить свет на произошедшее. Может, кто-то видел, что случилось, или хотя бы почувствовал момент отключения. Но сидеть и гадать – не вариант. Лишние минуты спокойствия здесь ничего не значат.

Я вышел из ангара, как и было заранее решено. Вся группа уже ждала меня.

Моя чертова дюжина.

– Поговорим по пути? – бросил Мартин, легко подтягивая мышцы перед стартом. Его движения были выверенными, даже грациозными – как у машины, отлаженной до идеала.

– Может, нам стоит остаться здесь… и сообща все обсудить? – подал голос Давид. Его спокойствие контрастировало с тяжестью слов. – Не думаю, что сейчас важно количество пробега.

– Обсуждение не исчезнет, – девушка с короткими волосами, та самая, что никогда не говорила лишнего, посмотрела на нас. – Давайте в пути. Пока тело работает, ум лучше воспринимает.

– Согласен, – коротко сказал я. – Движемся.

Но не успели мы сделать и десяти шагов, как на вершине ближайшего бархана появились они.

Стояли.

Не мчались, не ревели, не прыгали. Просто стояли. Смотрели.

– Что за… – пробормотал кто-то сзади.

До этого дня мы никогда не видели собак в ожидании. Они всегда были движением, яростью, болью. А теперь… они смотрели. Без рычания, без прыжков, как бы давая понять: «Не думайте, что все закончилось. Двигайтесь. Вы – еще не закончили свое.»

Мы поняли.

Уже все научились считывать послания без слов, без звуков. Боль – наш учитель. Тишина – новый язык.

Мы сорвались с места, как одно целое, в ту же сторону, где вчера все оборвалось.

– Виктор! – догнал меня голос с фланга. – Сзади группа. Роберт ведет. Они нас нагоняют. Как поступим? Думаю, хотят объединиться.

Я пробежал еще пару шагов, прежде чем ответить:

– Я против. У нас уже достаточно людей. Если мы станем слишком большой группой, это может быть воспринято негативно. И дело даже не в псах или чужом контроле. Больше людей – больше мнений. Потом, когда все станет сложнее, будет трудно отколоть кого-то. Даже если они не были с нами с самого начала, разрыв будет болезненным. Это не про власть. Это про устойчивость.

– Я солидарна, – это была та же девушка. Она не смотрела на меня, просто продолжала бежать. – Только… Давайте откажем уважительно. Без высокомерия. Мы с ними еще много испытаем, чувствую это.

– Согласен, – сказал Мартин. – И давайте без длинных речей. Коротко, по делу.

Мы слегка замедлились, чтобы дать возможность Роберту и его людям приблизиться. Вскоре они догнали нас, но не врывались резко – будто понимали, что тут есть кодекс. Молчание длилось несколько секунд, пока Роберт не вышел чуть вперед.

– Привет, Виктор. Привет, Мартин. Всем привет, – голос мужчины был ровным, без нажима. – Не займу много времени. Объединиться, наверное, не получится. И ладно. Но я о другом. Предлагаю: после пробуждения, каждый день, обмен опытом. Мы когда-то это делали. А теперь, с этими новыми изменениями, все молчат. А ведь испытания могут идти еще очень долго…

– Я за, – сказал я. – Думаю, все поддержат.

– Я уже говорил с Евой и Дмитрием. Две другие группы тоже согласны. Предлагаю вам выделить двух человек. Один – передает информацию Еве, второй – получает отчет от Дмитрия. И дальше – вы предлагаете еще двум группам участвовать. Не подумайте, я не лезу в управление. Не хочу быть лидером. Я просто… предлагаю.

Он кивнул в сторону, где шли Ева и Дмитрий – я видел их раньше, мельком, но никогда не разговаривал.

– Похоже на нейросеть, – вставил Давид. – Передача пакетов через узлы. Хорошая идея.

– Работает, – согласился Мартин. – Если все четко.

Я посмотрел на свою команду. Они уже знали, что я спрошу. Один за другим кивнули. Давид – чуть заметнее, Мартин – утвердительно, девушка – спокойно.

– Добро. Давиду скажи, что ты хочешь, а я подойду с инфой. Действуй. Только без формальностей.

– Принято, – Роберт не стал прощаться. Он просто ушел вбок, увел своих.

На все ушло две минуты, не больше. Мы даже не переставали бежать, именно поэтому, возможно, собаки так и не появились.

После разговора повисло молчание. Длинное, выверенное. Каждый переваривал, что только что произошло.

Но бежать мы продолжали. На максимальной скорости.

Быстрый бег и разговор – вещи несовместимые…

Там, на Земле. Здесь – вполне нормально.

Путь, который мы теперь проходили, стал инстинктом. Мы могли бы преодолеть его с закрытыми глазами. И не в переносном смысле – в буквальном. Мы знали каждый шаг, каждый изгиб бархана, каждую вибрацию земли.

Мы добрались до нужного места – той самой поляны, которую уже начинали считать своей временной базой. Здесь не было ничего, кроме песка, но место становилось узнаваемым: более плотный грунт, чуть ниже по рельефу, защищенный от ветра. Тишина пустыни обволакивала нас, словно сама среда подстраивалась под напряженное, но уже привычное ожидание. Даже звуки шагов глушились, будто песок понимал, что сейчас не время для шума.

Все остановились, тяжело дыша, кто-то потянулся, кто-то осмотрелся по сторонам, кто-то сел прямо на горячую поверхность, словно приняв ее как неизбежное. Постепенно, без суеты, началась негромкая беседа, в основном на отвлеченные темы – о звуках, о песке, даже кто-то пошутил про отсутствие шнурков на ногах. Мы, казалось, научились говорить и не думать о смерти. Эти разговоры были нужны, как дыхание – простые, ненавязчивые, без давления.

Я стоял чуть поодаль и чувствовал, как нарастает внутреннее напряжение. Я не хотел быть лидером, не стремился к власти. Но и пустить ситуацию на самотек не мог. В этом мире, где каждый шаг может стать последним, хаос – прямой путь к распаду. Люди начинают действовать бессистемно – и погибают. Или становятся причиной гибели других.

Я шагнул ближе к центру и спокойно произнес:

– Не против, если я покомандую?

Наступила тишина. Я вгляделся в лица ребят. Ждал не слов, а реакций. Настоящее мнение всегда в глазах, в линии губ, в непроизвольном движении плеча. Они могли согласиться или отвергнуть, и я увидел – согласны. Кто-то кивнул еле заметно. Кто-то просто продолжил сидеть, не изменив положения – это тоже был ответ.

– Я не против, – сказал Давид спокойно и уверенно. – Если что-то пойдет не так – поправим или добавим. Но кто-то должен задавать направление.

Я кивнул. Вдохнул. И начал:

– Давид, ты поднимаешься на бархан. Наблюдай с высоты, фиксируй любые изменения. Если появятся псы – не спускайся. Просто свистни трижды. Мы поймем.

– Принято, – коротко сказал он, вставая.

– Никки, ты уходишь дальше, как можно дальше, чтобы видеть его сверху. Если понадобится – двигайся по кругу, пусть даже в пасть к собакам, но твоя задача – получить информацию. Либо через визуальное наблюдение, либо через то, что сам почувствуешь. Как только проснешься, вместо меня идешь к ребятам Роберта. Ты передаешь информацию.

– Поняла, – подтянула волосы в пучок, как будто собиралась на утреннюю пробежку. – Но это не все, верно?

– Не все, – я повернулся к ней. – Ты садишься в центр. Твоя задача – напрячь чувства, все, что у тебя есть. Ты должна попытаться осознать природу угрозы еще до того, как она проявится.

– Но как я могу понять, если я даже не знаю, в чем состоит угроза? – в голосе не было сомнения, только практический интерес.

– В этом и смысл, – я посмотрел на нее в упор. – Не анализируй. Просто старайся чувствовать. Мы попробуем понять угрозу, а твоя задача – предвосхитить ее. Даже если это не поддается логике.

– Принято, командир, – сказала она с полуулыбкой.

– Только не надо «командир». – Я усмехнулся. – Я Виктор, не босс, не шеф. Просто… один из.

– Так и будет, Виктор, – ответил Давид. – Но кто-то должен держать фокус. Ты умеешь.

– Все остальные повторяют вчерашний танец, – продолжил я. – Мы должны двигаться, чувствовать друг друга, наблюдать. И еще: напрягите свой потенциал. Это важно. Мы слишком долго смотрели наружу. Пришло время посмотреть внутрь. Не забывайте: иногда ответы – не снаружи, а в нас самих.

Мартин что-то пробормотал себе под нос, вроде «будто внутри есть карта», и встал, начиная разминку плеч и шеи. Другие постепенно подтягивались.

На мой взгляд, именно это и есть цель всего этого эксперимента – раскрытие мозга, доступ к недоступному. Не только навыки, но и понимание – того, кем ты становишься. Не дожидаясь реплик, я сел на песок, скрестил ноги и попытался расслабиться. Внутри все еще гудело, как мотор, работающий на холостом ходу. Я закрыл глаза и начал поиск – не внешнего врага, а внутренней точки доступа.

Видеть пустыню без света у меня уже получалось автоматически. Принцип тот же, что и при включении силы во время бега. Щелкнуть внутренним ключом, нажать на нужные нервные окончания, создать колебание, которое запускает механизм.

Сначала это было похоже на случайность. Теперь – как мускульная память. Как научиться шевелить ушами или поднимать одну бровь. Только здесь все гораздо глубже – взаимодействие не с мышцами, а с тонкими структурами нервной системы. Их много, и они разбросаны по телу, но при желании – можно нащупать.

– Виктор, а ты сам откуда? – неожиданно раздался голос.

Я открыл глаза. Все смотрели на меня. Судя по всему, пока я сосредоточенно искал в себе новую ступень, у остальных завязалась непринужденная беседа. Она шла сама собой, легко, впервые – не как оборонительная реакция на ужас, а как человеческое желание узнать друг друга.

– Сейчас… все это неважно.

– Почему? – спросила та же девушка, светлая, с внимательным взглядом. – Мне кажется, все важно. Даже то, кем мы были, может влиять на то, кем станем.

– Может быть. Но здесь все другое. Здесь ты не ученый, не водитель, не солдат. Здесь ты – просто ты. И если не знаешь себя, то не выживешь.

Молчание. Кто-то кивнул. Кто-то задумался.

Снова вынужден был прерваться, когда один из ребят сказал:

– Мне все-таки кажется, что нам что-то отключают. Ну не может же быть так, чтобы мы смотрели друг на друга – мужчины и женщины – и вообще не чувствовали никакой близости.

– Отключить – вряд ли, – отозвался Давид. – А вот добавить в питательную смесь, когда мы без сознания – запросто.

– Я думаю, Давид прав, – кивнул Мартин. – Самый простой путь. Химия. Но тут встает другой вопрос: что вообще с нами делают, когда мы без сознания?

– Как по мне, ответы мы уже знаем, – подал голос Алан. – Просто… мы не хотим верить. А ради поддержания разговора – можно и пофилософствовать. Но если серьезно, треп не поможет. У нас сейчас появился шанс ускорить свой путь к выходу из этого ада. Надо не терять его. Надо работать. Каждый день. До последнего.

На этом все замолчали. Не из страха – из размышления. Слова Алана попали точно в яблочко.

Мы продолжали сидеть, кто-то разминался, кто-то концентрировался. В нас не было прежнего отчаяния. Была цель. И пусть мы еще не знали, в чем она состоит, мы двигались в нужную сторону. Мы просто не имели права остановиться. Нам просто нужно тренироваться более усердно.

Все посмотрели на меня. Я почувствовал их взгляды – не просто как направление глаз, а как волну непонимания, прокатившуюся по кругу. Они не злились и не осуждали. Но в их взглядах было что-то… разочарованное, почти обидчивое. Как будто я сорвал важный момент, сломал редкую гармонию, раздавил дыхание надежды, едва ставшее расправляться в их душах.

Мои слова не были злыми. Я не кричал, не приказывал, лишь пытался держать всех в тонусе, направить в сторону тренировок, напряжения, работы с силой. Но… это было не то, чего они ждали.

После всех тех месяцев, недель, дней, которые мы провели в этом бесконечном аду, уже сам факт того, что сегодня нас не убивали, был праздником. Мы не бежали, не умирали. Собаки не выходили из барханов. Луна не обрушилась чьим-то клыком в затылок. Это было необычно, почти празднично.

И я – в этот момент – говорил о дисциплине, внутренней работе, структуре, самоконтроле.

Я увидел, как Никки слегка отвела взгляд в сторону, будто мой настрой вдруг стал слишком тяжелым. Мартин сжал губы, но не стал возражать. Давид, впрочем, как всегда, не выдал никаких эмоций, но в его взгляде была вежливая дистанция, как будто он говорил без слов: «Не время. Не сейчас.»

Кто-то хмыкнул. Кто-то поднял бровь. Кто-то – просто отвернулся и сел на песок, подняв ладони к солнцу.