Читать книгу: «Временщики», страница 4

И тогда я сделал невозможное: надавил внутри себя на невидимые нервные центры, на самые чувствительные, спрятанные глубоко под сознанием пульты управления. Надавил не пальцами, а намерением. Одновременно. Однотонно. Четко. Внутри меня возникла идеальная синхронность, без провисов, без дисгармонии. Механизм запел, как точно отлаженные часы. Я и мое тело стали одним существом, наконец-то понявшим, что такое настоящая целостность. И в этот момент я вошел в режим, в котором никогда прежде не бывал. Это было не просто состояние «на грани» – это было по ту сторону грани, где живет чистая, обнаженная эффективность. Где сознание не думает, а знает, где тело не сопротивляется, а движется как идеальный снаряд к единственной цели – преодолению последнего барьера, последнего витка этого бесконечного кошмара.

Рывок – и я на вершине. Я добрался. Я достиг. Цель, мечта, наваждение последних бессчетных дней – преодолено. Все, к чему стремилось тело, за что держался разум, – все завершилось в одном шаге. Я стоял, опираясь на колени, грудь разрывалась от дыхания, а в голове – тишина. Пустая, звенящая. Я ждал. Облегчения. Эйфории. Хоть чего-то. Но ничего не пришло. Вместо этого – волна боли. Не физической. Куда глубже. Боль, которой некуда было деться, которую нельзя было приглушить дыханием или силой воли. Она поднималась изнутри, вспарывая что-то в основании сознания. Будто кто-то вбил раскаленный клин прямо в центр моего «я».

Я задохнулся от обиды. Не закричал – не смог. Воздух в легких застрял. Крик был беззвучным, он завис в сухом жарком воздухе и не исчез. Просто остался – рядом. Я хотел, чтобы лучше бы все закончилось. Чтобы меня разорвали. Чтобы псы бросились, как раньше, – и в клочья. Чтобы боль была физической, простой, понятной. А не это – предательство. Предательство самой реальности. Я поднял голову. Вперед. Песок. Новые барханы. За ними – снова песок. И дальше – горизонт. Ничего больше. Пустота. Обман. Молчаливый, холодный. Хотя… никто ведь ничего не обещал. Ни слова, ни образа, ни намека. Но я надеялся. И надежда – умерла.

Я опустился на колени. Не от усталости – от потери. Меня больше ничего не держало. Ни воля. Ни злость. Ни страх. Даже привычка сжаться перед броском – исчезла. Я просто сел на вершину бархана и смотрел в бесполезную даль. Песок. Только песок. Он шевелился под ветром. Спокойно. Как всегда. Я не сразу понял, что он рядом. Пес. Как он появился – не знаю. Он не рычал. Не нападал. Просто подошел. Спокойно. Уверенно.

Как будто мы оба знали, что так и должно быть. Он начал есть меня. Без ярости, без резких движений. Просто вгрызся в плоть – неторопливо, размеренно. Я видел его морду. Его глаза. Я чувствовал, как челюсти сжимаются. Как зубы пробивают кожу, входят глубже. Как когти давят в бок. Но боли не было. Вообще. Это и было страшно.

Невыносимо страшно. Когда тебя едят – а ты не чувствуешь. Когда тело разрывается – а ты безмолвен. Без боли. Без жизни.

Я смотрел на песок и ощущал только одно: обиду. Не страх, не ужас – только липкую, холодную обиду, которую не отмыть, не забыть. На всех. На тех, кто рядом. На псов. На саму вселенную. Но больше всего – на них. На тех, кто наблюдает. Кто поставил нас сюда. Кто смотрит – и молчит. Они ничего не объяснили. Ничего не пообещали. Они даже не солгали. Они просто молчали. И это молчание – было хуже боли. Пес продолжал. Он ел меня методично, как палач, получивший строгую инструкцию: не торопись. Он знал – чем дольше, тем хуже. Он не убивал. Он разбирал меня. По частям. По слоям. Я лежал. Небо – все то же. Безжизненное. Светло-желтое. Песок в глаза. Челюсти – где-то в районе ребер. А внутри – только пустота. Но вдруг… Возврат. Боль. Плавная. Не удар. А как спазм. Как ток, прошедший по всем нервам одновременно. Она не вернулась – она прорвалась.

Ослепительная, честная, без остатка. Она прошла от макушки до пяток, прожигая каждый миллиметр тела, каждый заблокированный сигнал. Я снова был собой. Я чувствовал. Я закричал. Это был первый настоящий крик – не мысленный, не внутренний. Настоящий, с голосом, с рвущим воздухом звуком. И в тот же миг – отключился. Тьма. Абсолютная, но не пугающая. Я ушел в нее, как в укрытие. И в этой тьме было больше смысла, чем в той слепой надежде, с которой я рвался к вершине.

Как только я осознал себя – не просто проснулся, а именно вспомнил, кто я, где, и что все еще жив – я резко сел, потом вскочил с лежанки. В следующую секунду, прежде чем успел хоть что-то обдумать, из меня вырвался крик:

– Тихо! Слушайте все!

Он вылетел, как взрыв. Рванулся из глубины, минуя горло, не спрашивая разрешения. Воздух внутри ангара дрогнул, будто его хлестнули плетью. Гул отразился от стен и закатился вглубь металлических перекрытий. Горло мгновенно запеклось, будто я прошелся по нему наждаком. Сердце сбилось, дыхание сорвалось. Я рухнул на колени, сжав кулаки в ткань на бедрах, будто только что выдохнул остаток последних сил. Все, что копилось – страх, злость, бессилие – вырвалось наружу одним куском. И в этот момент стало по-настоящему тихо. Абсолютная, плотная тишина, в которой слышно, как капает вода в дальнем углу. Те, кто уже очнулись, замерли. Даже не шевельнулись. Кто-то обернулся. Кто-то замер с полураскрытым ртом. Не было ни возражений, ни вопросов. Только внимание. Ни один из нас раньше не поднимался первым. Не кричал. Не рисковал стать центром. Мы были скорее разрозненной группой тел, чем чем-то целым. Я медленно поднялся. Руки дрожали, но голос уже держал себя:

– Мозг… – начал я, чувствуя, как волнение сминает слова. – Вчера… со мной случилось нечто странное. Новое. Я… осознал организм. Не просто чувствовал, что у меня есть тело. Я управлял им. Осознанно. Каждой мышцей. Каждым вдохом. Сердцебиением.

Я говорил быстро – насколько позволяли горло и пересохший рот. Слова цеплялись друг за друга, но я продолжал. Рассказал все: как бежал по песку, выбрался на вершину бархана, как в какой-то момент стал не просто бегущим телом, а оператором этого тела. Будто впервые получил доступ к панели управления. Не тело управляло мной – я им. Четко, ясно. Без паники.

– Я чувствовал, как напряжена каждая сухожилие, как работает диафрагма, как распределяется кислород… – продолжал я. – Это не было озарением. Это была точка, в которой я впервые стал собой. Целиком.

Кто-то сделал вдох. Слишком громко. Я перевел взгляд в ту сторону, но не остановился.

– И потом… я добрался до вершины. Там… ничего. Ни спасения. Ни границы. Ни выхода. Только следующая полоса барханов. Такая же. И еще. И еще. Конца не видно. Одна пустыня. Один обман.

Слова повисли. Они тянулись, как пыль в мертвом воздухе. Кто-то опустил взгляд, кто-то отвернулся. Люди замкнулись, будто услышали диагноз.

– Но… – я сделал паузу, выдержал. – Я думаю, это начало. Сегодня что-то изменится. Я чувствую это не умом. Чем-то глубже. Мы дошли до точки. Все, что было до нее – подготовка. Мы можем больше. Мы просто этого еще не поняли.

Я шагнул вперед. Ноги уже слушались. Не дрожали.

– Больше никто не будет ждать. Ни я. Ни вы. С этого дня мы начинаем движение. Не от смерти – к жизни. Своей. Настоящей.

Несколько человек подняли головы. В глазах было что-то новое. Не вера – еще нет. А интерес и внутренняя готовность. И это было достаточно.

Я не ошибся. С каждым циклом пробуждения выносливость росла. Это было не просто ощущение – это фиксировалось в теле, в реакции, в движениях. Я уже мог позволить себе не бросаться вперед, как только открывались створки. Несколько минут я стоял среди остальных. Дышал. Осматривался. Чувствовал. Мы больше не выскакивали в пекло сразу. Мы ждали, пока температура в ангаре не поднималась до критической. До того момента, когда воздух становился вязким, горячим, как пар из открытой топки.

Мы знали: это сигнал. Это отсчет. И когда становилось невыносимо – мы выходили. Сегодня я вышел первым. Не торопясь. Без лишних движений. Как в последний бой. Песок ослеплял. Воздух стоял. Все дрожало от жара. Но я уже знал, как двигаться в этом – не ломая себя. Я побежал. Бежал, как всегда, выкладываясь. Но теперь – с другим сознанием. Я чувствовал тело, как чувствуют инструмент. Понимал, где и когда заканчивается запас. Где мышцы забьются. Где дыхание собьется. Но главное – я умел продлевать. Не спасать, не сохранять силы, а продлевать. Раньше конец наступал внезапно – падение, спазмы, смерть. Теперь – была фаза, которую я называл «предел». Я мог пройти через нее. Иногда – просто теряя сознание. Это было лучше, чем быть растерзанным. Но сегодня… было иначе. Я добежал дальше, чем когда-либо. Ландшафт менялся, барханы становились мельче, потом снова росли, но я бежал.

В какой-то момент я почувствовал: все, силы уходят. Предел близко. Но… в этот раз он не наступил. Внутри включилось что-то иное. Глубинное. Не ментальное, не волевое. Как будто тело само решило: можно еще. Я почувствовал толчок изнутри – сначала слабый, как импульс. Потом – сильнее. Как будто в теле был скрытый резерв, аварийный источник, не связанный с обычной энергией. И он включился. Сначала – прилив. Не всплеск, не взрыв. Волна. Мягкая, но мощная. Адреналин, но не такой, как раньше. Он не гнал сердце – он стабилизировал. Уравновешивал. По коже пошел ток – тонкий, как рой микроскопических искр. По позвоночнику скользнуло что-то холодное, почти неощутимое – как ветер в разгерметизированном отсеке. Дыхание стало чище. Ровнее. Глубже. Я не чувствовал жажды, не задыхался. Я не бежал. Я скользил. Над поверхностью. Мышцы двигались в такт, без лишних напряжений. Все работало. Все было в порядке.

И вдруг – тишина. Сзади – ничего. Ни рыка. Ни шагов. Ни тяжелого дыхания. Я повернул голову – коротко, на грани риска. И увидел: пес отстал. Он больше не приближался. Он не успевал. Он терял меня. Меня захлестнуло. Волна победы, восторга, облегчения. Меня будто ударило изнутри. Я подпрыгнул – коротко, спонтанно. Без мысли. Забыл, где нахожусь. И тут – споткнулся. Ненамного. Я не упал. Удержался. Но сбился с ритма. Доля секунды – и тело дрогнуло. Дыхание сорвалось. Левое колено чуть повело в сторону. Этого хватило. Он будто ждал. Рывок – и он догнал. Словно вся его ярость копилась все это время.

Он впился в меня с силой, которую я даже не мог себе представить. Клыки не просто рвали – они наказывали. Это была казнь. Не инстинкт. Решение. Я почувствовал боль мгновенно. Не вспышкой – цельным ударом. Боль захлестнула. Внутри все оборвалось. Судорога скрутила тело. Ноги подкосились. В голове – белый шум. Каждая клетка, каждый нерв – горел. Кричал. Умирал. И тогда пришла тьма. Чистая. Глухая. Как дверь, захлопнувшаяся с глухим щелчком. Я провалился в нее с облегчением. Отключился.

Поймав момент пробуждения, не тратя ни секунды на иллюзию покоя, я резко подскочил с лежанки. Мгновенно, на автомате. Все тело сжалось в одном рывке – как будто каждая мышца уже знала, что делать. Я выдохнул и закричал:

– Информация!

Это слово было у нас как команда. Как сирена или удар в колокол в тонущем отсеке. Все, кто уже очнулся, обернулись. Без слов. Без вопросов. Внимание собралось, как пружина. У нас давно сложилось негласное правило: если ты узнал хоть что-то, что может спасти других – ты говоришь. Без промедления. Без фильтров. Потому что иначе – никто не спасет и тебя. Никто не уклонялся. Никто не молчал. Мы давно перестали быть просто выживающими. Мы стали системой. Сообществом. Нас не обучали, но мы обучили друг друга. Потому что каждый знал: один не пройдет. Один не выстоит. Но, может быть… вместе – кто-то дойдет. Хотя и мы не знали – куда именно. Что там, за чертой. Что значит «результат»? Что будет, если кто-то добежит дальше всех? Мы не знали. Но продолжали. Продолжали бежать. Продолжали пытаться.

– Я… – выдохнул, чувствуя, как пересохшее горло скрипит, – вчера это было. Что-то новое. Внутри. Сила. Как будто кто-то другой… проснулся. И он бежал – не уставая. Он не боялся. Не останавливался.

Я делал паузы, чтобы не сбиться и не задохнуться – температура уже начинала подниматься. Жара снова входила в ангар. Нужно было успеть. Я говорил быстро, точно, не давая себе уйти в образы. Только факты. Ощущения. Последовательность.

– Это был не прилив энергии, – продолжал я. – Это… как режим. Переключение. Будто тело вошло в другую частоту. Все стало легче. Не меньше боли, не меньше жара – но все было… управляемо. Я не бежал – я вел себя. Понимаете?

Я описал все до мельчайших деталей. Что я чувствовал в легких. Как пальцы на ногах перестали терять чувствительность. Как сердце стабилизировалось, и кожа стала как будто проводником. Внутренний холод. Вспышка ясности. И – легкость. Почти невесомость. Как будто я не выносил боль – а переводил ее в движение. Кто-то из стоящих рядом начал что-то спрашивать – о пульсе, о дыхании, о моменте включения. Но времени не было. Жар усилился. Воздух в ангаре зазвенел. Это был сигнал. Мы выбежали. Но все пошло не так.

Собаки были уже там. Ждали нас. Это было невозможно. Они никогда не приходили сразу. У нас всегда был зазор – две, три, иногда пять минут. Мы успевали разогнаться. Найти ритм. Уйти. Но сегодня… их выпустили раньше. Нас выталкивали – прямо к ним. Они не охотились. Они перехватывали. Как будто знали, где мы будем. И кем. Мы бросились вперед, кто куда. Кто-то влево, кто-то по центру. Почти сотня – пошли за мной. Это стало привычным. Я делился опытом – значит, знал путь. Или хотя бы делал вид, что знаю. Этого хватало.

Но псы не верили в видимость. Они шли жестко, методично. Без суеты. Их было много. Они работали, как сеть. Кто-то падал сразу – не выдержав темпа. Кто-то оступался, сгорал в рваном дыхании, терял ноги на рыхлом склоне. Один за другим. Без шансов. Я остался один. Опять. Песок шел под ногами туго, как вода.

Я чувствовал – он близко. Его дыхание. Его шаги. Тяжелые, глухие удары лап. Но теперь я знал, что делать. Я не ускорился, не метался. Я искал внутри ту точку, тот режим. То состояние, которое вчера вспыхнуло случайно, тогда нашел его на грани. В полном одиночестве. И сейчас – снова было только это: я и пустыня. Жара. Песок. Давление крови в ушах. Сухость во рту. Но под всем этим – пульс. Сигнал. Фокус. Я сосредоточился. Выключил шум. Обрезал страх. Щелчок. Я не почувствовал ничего яркого. Просто… переключение. Как будто внутри сменилась частота.

И тут же всплеск. Не адреналин. Не боль. Стабильность. Острота. Вся система – на пике. Мозг стал холоден. Ровен. Тело – точным, как инструмент. Линия движений – чистая. Никакой суеты. Каждое усилие – в цель. Никакой лишней траты. Я вошел в это состояние сам. Не наобум. Не из паники. Я включил его и управлял им. Но я понимал: ускориться я не могу. Скорость – максимум, предельный. Выше – только смерть. Сердце не выдержит. Легкие сгорят. Все развалится. Но вот выносливость… выносливость была другой историей. Она – не в мышцах, не в дыхании. Она – в намерении. Я мог бежать долго. Очень долго. Может, даже – бесконечно. Время шло. Без отсчета, без делений. Я давно перестал считать шаги. Песок под ногами больше не казался горячим. Просто хруст. Просто движение.

И вдруг я заметил: свет изменился. Впервые за весь мой срок здесь, за бесконечные циклы монотонности, я увидел, как светило сместилось. Оно опускалось. Медленно, почти неуловимо – но шло вниз. Голубоватый диск, всегда висящий в зените, начал ускользать к горизонту. Я остановился. На мгновение. Потрясение было почти физическим – как удар.

Ночь. Наконец-то. Значит, все же есть смена. Есть ритм. Планета живая. Я не во сне. Не в петле. Во мне вспыхнула надежда – тусклая, крошечная, но упрямая, как искра в подземелье. Я сжал ее. Не дал разгореться, не дал себе утонуть. Держал себя в кулаке. Каждую мысль. Каждое движение. И побежал дальше. Свет угас. Наступила тьма. Не просто сумерки – тьма глухая, вязкая, плотная, как нефть. Никаких очертаний. Ни теней, ни бликов. Даже руки перед лицом – нет. Я оказался в пустоте. В безликой, безмолвной, слепой пустыне. И именно в этой тьме во мне начало ползти старое, забытое чувство. Паника. Я думал, что уже все прошел. Все. Боль, одиночество, изнеможение. Но нет. Теперь началось по-настоящему. Испытание – новое, самое хрупкое. Не физическое. Ментальное. Я не знал, куда бегу. Не знал, что впереди. И в этой полной слепоте совершил роковую ошибку. Очередной бархан. Я не заметил, как он пошел вниз. Не увидел спуска. Нога сорвалась – не вниз, а в никуда. Я споткнулся. Не упал. Но этого хватило. И он вырвался. Мгновенно. Из воздуха. Из песка. Из тьмы. Не знаю. Он ждал. Он чувствовал. Ждал моего сбоя. Рывок. Звук, будто воздух взорвался. И сразу – боль. Старая, знакомая, многократная, но теперь – с новой, выверенной жестокостью. Он не просто нападал. Он знал, куда бить. Будто хотел вырезать все, что я успел построить. Разорвать не только плоть – надежду. Я не закричал. Не успел. Сознание выключилось. Просто – тьма во мне. Я не умер. Просто исчез – до следующего утра, до новой попытки. Как и прежде. Как всегда.

В этот раз, прежде чем снова встать на ноги и вернуться к бегу, я позволил себе провести ментальную гимнастику. Без спешки. Я закрыл глаза, выровнял дыхание, ушел внутрь.

Вспомнил все, что происходило со мной за последние дни. Точнее – циклы. Здесь нет суток. Только перегрузки. Только боль и череда выживания. Те жалкие минуты покоя, что еще неделю назад казались мне даром, уже не имели ценности. Это были не перерывы. Не отдых. Просто паузы между новыми рывками. Время, в которое тело не успевало восстановиться, но и не могло отказаться от продолжения. В прошлый цикл я почувствовал прилив силы. Не похожий на обычную вторую волну, что-то иное, будто внутри меня включили дополнительный источник. Я ощущал легкость. Не усталость, не остаточную энергию, а настоящую свободу движения. Такую, какой не знал ни в юности, ни в лучшие физические формы. Мышцы были живыми, гибкими, полными энергии. Будто сам космос вдохнул ее в меня – и я был готов идти до предела, без сна, без остановок, без цели. И в тот момент, когда я только собирался подняться, открыл глаза – передо мной уже стояла группа. Люди. Кого-то я знал. Чьи-то лица были новыми. Они смотрели на меня в упор. В их взглядах было ожидание. Словно я – тот, кто знает ответы. Тот, кто может объяснить, что дальше.

– Рассказывай, Виктор!

– Постой, Роберт, дай ему встать!

– Тихо, не препирайтесь, – сказал кто-то спокойным голосом.

– Слушайте внимательно. Все, что сейчас важно – не останавливаться. Дойти до своего предела. Не тормозите, не давайте себе ни одной лишней мысли. Только движение. Только приказ. Сомневаешься – падаешь. Думай телом. Приказывай ногам. Все остальное – шум.

Я мог бы что-то возразить. Поспорить. Уточнить. Но времени не было.

Я поднялся. Медленно. Почувствовал, как тело снова заполняет адреналин – не острый, не панический, а ровный, как топливо, как запал.

– Вчера я видел, как заходит солнце… – сказал я, глядя в пустоту за спинами.

– Ну и что? – спросил кто-то из новых.

– А потом… Я не заметил спуска. Бархан. Слетел. Больше ничего не помню.

В ответ – смех. Громкий, сухой, живой. Сначала один голос, потом второй, и вскоре – весь круг. Беззаботный, почти веселый. Словно смерть – это часть анекдота. Часть правил. Часть этой странной, бесконечной игры. Мы не шутили. Но мы смеялись.

Нам больше нечего было терять. Мы давно научились не бояться, а смеяться в лицо аду. Привыкли к боли. К провалам. К повторениям. Наша реальность была проста: ритм – бег, жара, паника, падение, тьма, удар, исчезновение, пробуждение. И снова бег. Мы жили от отрезка к отрезку. Без надежды на конец. Без спроса о цели. В ангаре становилось жарко. Слишком жарко. Температура ползла вверх, за границу «терпимо». Кожа начинала гореть. Песок на подошвах плавился. Это был сигнал. Время выходить. Мы снова готовились.

Каждое тело – как механизм. Изношенный, но еще рабочий.

Мы знали: будет бег. Будет закат. Будет ночь. Каждый запоминал рельеф – барханы, спуски, точки ориентации. Каждое неверное движение стоило перезапуска. Но даже идеальное не избавляло от боли. Она оставалась. Неизменной. Как метка. Как правда этого мира. Я бежал в темноте, глотая песок. Он скрипел на зубах, забивался под веки, стягивал кожу. Новый шаг забирал силы. Достаточно – чтобы преодолеть очередной бархан. Только для этого. Дальше – снова ночь. Или день? Уже не имело значения. Свет и тьма здесь были одинаковыми. Боль. Собаки. Убийство. Снова. И снова пробуждение. Цикл. Без пропусков. Без перемен.

Мы начали догадываться: это не просто испытание. Это – программа. Эксперимент. Чужие. Неизвестные. Далекие. Они смотрели. Откуда-то извне, возможно – извне самого времени. Игра без цели. Без приза. Только выбор: выдержишь – живешь. Сдашься – исчезаешь. Я продолжал работать над собой. Экспериментировал с остатками воли. С намеками на силу, что просыпалась во мне еще на Чарохе. На раскрытие первой ступени мне потребовалось около трех месяцев. На следующую – не меньше. Каждое продвижение давалось через изнеможение. Без веры. Не потому, что не хотел. Просто здесь вера не имела веса. Только факты. Только пройденное. Только прожитое. День за днем – все повторялось. Как в кошмаре без просыпания. Но самое страшное – не сам цикл. А то, что я привык. Мой разум адаптировался. Тело – подстроилось. Я стал частью этого мира. Как зверь, что больше не ищет выхода из клетки. Сурок, встречающий одно и то же утро. Одни и те же удары. И с каждым разом – все менее способный сопротивляться. И все же, я снова был готов. К следующему этапу. К следующей смерти.

Но я дождался. Момента, который не пришел внезапно – не обрушился, не вспыхнул. Он подкрадывался. Медленно. Через сотни шагов, десятки срывов, сотни падений. Это был переход. Как будто где-то глубоко, в самой середине головы, в той зоне, о которой мы не знали, – что-то развернулось. Древнее. Уплотненное. Спящее. И вот теперь – проснулось. Я не «увидел» – это не было зрением. Это было… восприятием. Прямым. Мгновенным. Я почувствовал весь ландшафт вокруг. Барханы. Движение песка. Воздух. Температуру. Без глаз. Без усилия. Будто кто-то другой смотрел вместо меня – изнутри. И самое важное – я понял, что не один такой. К тому моменту мы уже были коллективом. Все достигли первой ступени. Мы умели доводить тела до автоматизма, работать в режиме абсолютной синхронизации. Мышцы, дыхание, воля – все действовало как единое. Никто больше не ждал команд. Мы стали самодостаточными машинами выживания. Но новое открыл не я. Это был парень из Эквадора. Невысокий, жилистый. С лицом, в котором не было ни грамма сомнения. Я проснулся и увидел, как он, запинаясь, сбивчиво, на ломаном английском пытался объяснить остальным, что с ним произошло.

Он показывал руками: будто нащупал в воздухе невидимую точку. Потянулся внутрь себя. Включил что-то. Не кнопку. Скорее – переключатель внутри. Как будто до этого все каналы были заглушены, а теперь один из них – стал активным. Мы поняли.

Это не случайность. Это – доступ. Если знать, куда тянуться – можно добраться.

Не ждать чуда. Идти к нему. Его рассказ стал ключом. Первым. Впервые мы не просто чувствовали – мы поняли, что можем дотянуться. И вот, в ту ночь, когда я снова бежал сквозь вязкую, глухую тьму, в которой не видно даже рук, – это случилось. Внутри щелкнуло. Без боли. Без вспышки. Просто – перешел порог. И все изменилось. Это не было зрением в привычном смысле. Я не видел глазами. Я осознавал. Пространство вокруг стало чувствоваться каждой клеткой, как если бы воздух стал вязким, наполненным информацией. Я не видел барханы, а знал, где они. Не ощущал их через прикосновение – видел их изнутри, как будто мои чувства вышли за пределы тела и слились с окружающим миром.

Я не сбился с ритма, не замедлился, не остановился. Я продолжал бежать, и при этом в моей голове раскрывался новый мир.

Те самые барханы, которые днем, под слепящим светом местного солнца, казались простыми пейзажами из золотого песка, теперь выглядели совершенно иначе. Их формы остались прежними, но цвета… О, цвета были такими, каких человеческий глаз никогда не видел. Это был не просто песок – это были металлические переливы, холодные сияния, словно поверхность барханов покрыта тонким слоем драгоценных сплавов.

Я различал десятки оттенков серебра: светлое, почти белое, как если бы расплавили платину и дали ей застыть на морозе. Темное, тусклое, как свинец, плотное, тяжелое. Живое и текучее, как ртуть, вибрирующее и струящееся даже без движения.

И рядом с ними – тени, цвета, которые нельзя назвать. Они были могильными, глубинными, как будто вынутыми из недр земли, из тех пластов, куда никогда не проникал свет – ни солнца, ни звезд.

Я бежал, и весь этот новый спектр, вся эта зрительная симфония, вливалась в мое сознание, не перегружая его, а наоборот – успокаивая. Это было не зрение, а чистая интуиция, обернувшаяся образом. Я не смотрел на мир, а впитывал его. Он раскрывался мне, как тайна, которую бережно несла сама реальность, пока я не был готов ее принять.

С этим пришло ощущение эйфории. Не просто восторг, не просто радость. Это было наркотическое опьянение, не вызванное веществами, а чистой внутренней трансформацией. Я никогда не пробовал ничего сильнее легкой травки – и то, в универе, как часть юношеских экспериментов. Но тогда я впервые подумал: вот как, наверное, чувствуют себя люди на самых тяжелых веществах. С полным отрывом от реальности, но в полном единении с миром.

Только я знал, что мое состояние было сильнее, чище, реальнее. Я не убегал от боли, а перешагивал ее. Я не прятался от страха, а освобождался от него. Я продолжал бежать – без остановки, без сомнений, на пределе, но теперь – в новом мире. И этот мир был моим. Я продолжал бежать. Мой организм работал как слаженный механизм, как совершенная биологическая машина. Но сознание – оно больше не было связано только с телом. Оно скользило вне, над, внутри всего, что окружало меня. И с каждым шагом я чувствовал, как новый мир открывается мне не просто как пространство – как сущность.

Мои ноги касались песка, но я ощущал движение рельефа за сотни метров вперед. Я чувствовал, как барханы растут, как изменяется плотность почвы, как воздух сжимается между изгибами дюн, образуя невидимые воронки давления. Я знал, где мне нужно сделать более широкий шаг, а где напрячь мышцы спины, чтобы не потерять равновесие. Это был бег в абсолютной темноте, но ощущался он как движение в прозрачно-кристаллическом мире, наполненном вибрацией и неведомыми потоками энергии.

В какой-то момент, не сразу, не по четкому сигналу, а словно на краю мысли, я поймал себя на ощущении, которое было одновременно чужим и пугающе новым:

я не слышал пса. Ни тяжелых прыжков за спиной, ни глухого дыхания, ни рваного ритма лап, жрущих песок позади. Тишина. И в этой тишине – тревожная пустота.

Я не замедлился сразу. Бежать я продолжал из инерции, как часы, которым забыли выключить маятник. Но внутри уже начался сбой ритма, трещина между привычным ужасом и его внезапным отсутствием. Поверить в происходящее было невозможно, но игнорировать – еще труднее. И тогда, предельно осторожно, словно сам взгляд мог нарушить хрупкое равновесие, я обернулся. Пусто. За мной никого не было.

Ни тени, ни силуэта, ни затаившегося зверя. Только темные дюны, зыбкие формы барханов и горизонт, в который утекал мой бег. Я был один. Впервые за все это время – по-настоящему один. От удивления мои движения стали вялыми, будто мышцы утратили приказы. Бег замедлился. Стремительный марш превратился в осторожный быстрый шаг, затем – в обычную походку. Вскоре я остановился вовсе, тяжело дыша. Сердце все еще билось в темпе погони, но никто не гнал меня. Я стал вертеть головой, всматриваясь в ночь, словно пытался поймать движение, услышать хруст, вдох, всплеск страха в своей голове. Ничего. Ни звука, ни движения. Ни пса. Ни угрозы. Ничего. И вот тут пришел страх. Не облегчение, не восторг, не освобождение. А страх – ледяной, липкий, старый как сам ужас. Тот, что приходит не от боли, а от неопределенности. Месяцы.

Долгие, бесконечные месяцы я был дичью. За мной гнался хищник. Я знал, как он приходит. Я знал, как он убивает. Я даже научился умирать с минимальной болью – когда умирал на бегу, сжимаемый последним усилием. Это была рутина, как умыться утром или лечь спать ночью. Жестокая, извращенная, но понятная. Привычная. И вот она исчезла. А вместе с ней – вся моя карта реальности. Я стоял, окруженный пустотой, как слепой в идеально тихом, гладком пространстве, где нет стен, нет потолка и даже эха. И я не знал, что теперь. Где начало, где направление, что ждет за следующим шагом. Кто я без зверя за спиной? Без сценария, в котором моя роль была четко прописана – бежать, падать, умирать, воскресать. Меня охватила парализующая растерянность. Я простоял так долго. Может десять минут. Может двадцать. Или вовсе все тридцать. Я потерял счет времени, потому что впервые оно не считало мои секунды до гибели. Мне не нужно было торопиться. Не нужно было бежать. Я мог просто быть. И тогда я лег на спину, прямо на холодный, подернутый серой пылью, песок. Он вдавливался в лопатки, хрустел под головой, касался кожи прохладой, которую я почти забыл. Я смотрел в черное небо – в этот немой купол, где не было звезд, не было облаков, не было даже Луны. Только бесконечная, плотная тьма, черная, как закрытые глаза Бога.

И я вдруг вспомнил. Вспомнил, каково это – просто лежать. Не умирать, не ждать удара, не бежать – а лежать. Наслаждаться… отсутствием боли. Это чувство было настолько чужим и одновременно родным, что слезы подступили к глазам. Оно было как воспоминание о жизни, которую я когда-то жил. Жизни, где было все: солнце, люди, тепло, ветер, еда, смех, сон. Жизни, которая теперь казалась сном, или воспоминанием умершего.

Я лежал, и казалось, что я уже умер, а это место – чистилище, созданное по каким-то непонятным законам. Я не знал, за что. Но я верил, что наказание справедливо.

Только вот… сейчас наказание исчезло. А значит, пришел черед другого этапа.

Чего ждать дальше – я не знал. Но внутри нарастало ощущение, что мир изменился. И я, возможно, больше не жертва. Я лежал. На спине, распластавшись на прохладном, шероховатом песке, в полной тишине. В груди медленно поднималась и опускалась тяжелая, уставшая грудная клетка. Сердце отбивало неровный, но уже не смертельный ритм – будто спрашивало у самой реальности, имеет ли смысл продолжать. Все мое тело было наполнено странной тишиной. Не внешней – внутренней, той, что наступает, когда не осталось даже страха. Только пустота, словно я стал частью этой беспощадной планеты, врос в нее, слился с пылью и дюнами. Это не было зрением в привычном смысле. Я не видел глазами. Я осознавал. Пространство вокруг стало чувствоваться каждой клеткой, как если бы воздух стал вязким, наполненным информацией. Я не видел барханы, а знал, где они. Не ощущал их через прикосновение – я видел их изнутри, как будто мои чувства вышли за пределы тела и слились с окружающим миром.