Читать книгу: «Временщики», страница 3

Глава 3. Чарох

Жара ударила в лицо, едва я шагнул из марева. Раскаленный воздух обжег легкие – вдох вышел резким, как будто я втянул пыль с раскаленного металла. Горло сразу пересохло. Я закашлялся, потеряв ритм дыхания. Под ногами хрустел песок – золотистый, сухой, с дробным, стеклянным звуком. Он тянулся до самого горизонта – без линий, без теней, без намека на направление.

Я остановился, сделал полный круг. Медленно. Барханы – везде. Однообразные, плотные, как будто их копировали с одной матрицы. Ветер слабый, но настойчивый – шевелил верхний слой песка, как ткань. Все вокруг было подвижно, но бессмысленно. Ни движения, ни точки зацепки. Только я, песок и глухое небо. И ангар. Он стоял в пятидесяти метрах – не скрытый, не замаскированный, просто поставленный посреди этой пустоты. Грубая, тяжелая конструкция. Прямоугольник из тусклого металла, без окон и опознавательных знаков. В обычной обстановке я бы прошел мимо. Назвал бы уродливым. Но здесь – он казался центром. Как якорь, удерживающий меня в пространстве. Я смотрел на него дольше, чем хотел. Не от удивления – от внутренней потребности за что-то зацепиться. Мозг искал опору. Хотелось действий, но не было команды. Все внутри замедлилось.

Я ощущал, как дыхание выходит слишком быстро.

Темп был сбит, мысли – растянуты, как в медленной записи. Каждое движение казалось громким. Я шагнул вперед. Песок ответил хрустом. Металл ангара дрожал в жарком воздухе – как мираж, но я знал, что он реальный. Один шаг. Потом второй. Каждое движение возвращало ощущение веса, пространства, тела. Я снова собирался. У входа кучковались люди. Земляне. Узнал сразу – по нервным жестам, по тому, как они вытирали лбы, не глядя друг на друга, по обрывкам ломаного английского, вперемешку с акцентами и паникой:

– «…сказал, надо ждать…»

– «Черт, где вода?..»

Одежда у них была разная – кто в комбинезонах, кто в гражданском. У большинства – пыльные ботинки, кое-где – следы ожогов на коже. Один присел на корточки, уронив голову между плеч. Другой ходил кругами, будто искал точку выхода. Пришельцев, которые привели меня, рядом не было. Ни одного. Ни тех, кто открыл переход, ни тех, кто молча сопровождал. Пусто. Ладони стали влажными. Не только от жары – это был другой тип пота: холодный, резкий, как при сбое в механизме. Микросекундный всплеск тревоги, едва ощутимый, но достаточный, чтобы тело среагировало раньше сознания.

Я стоял и смотрел на них, пока с противоположной стороны ангара, в сотне метров, не возникло новое марево. Контуры дрогнули – точно так же, как при моем переходе. Из искаженного воздуха вышла девушка. Слишком далеко, чтобы разглядеть лицо или одежду. Но поза была знакома. Она застыла, как и я минуту назад. Стояла, обернувшись, выравнивая дыхание, оценивая окружение. Тот же хруст под ногами. Те же секунды дезориентации. Я еще секунду смотрел на нее. Затем направился к группе у ангара. Шаг за шагом, удерживая темп, чтобы не выделяться.

Семеро человек, горячий спор. Один жестикулировал, другой перебивал, третий отмахивался. Слова срывались на крик – недосказанные, обрывочные. Замолчали, когда я подошел. Мгновенно. Все как один. Первым шагнул вперед коренастый мужчина с квадратным лицом и выгоревшей тканью на рукавах.

Протянул руку:

– Роберт.

– Марианна, – представилась женщина рядом с ним. Брюнетка, около тридцати, едва доставала мне до плеча. Смотрела прямо, уверенно, но глаза выдавали усталость – она здесь была не первую минуту. Остальные назвались коротко.

– Тим.

– Зоя.

– Махмуд.

– Джей.

– Алина.

Имена пролетели мимо. В памяти не осели – слишком много шума, слишком мало смысла. Лица сливались. Только Роберт и Марианна держались устойчиво – как локальные центры. Я мельком заглянул сквозь открытые ворота ангара. Внутри – десятки кроватей, выставленные в ряды. Ровные линии, белые матрасы, по паре пластиковых контейнеров у каждой койки. От стены до стены – одни и те же прямоугольники. Поймал себя на том, что начал считать.

– Не напрягайся, – хрипло рассмеялся Роберт. – Шестьсот. Ровно шестьсот.

Он говорил с легкой хрипотцой, голос будто царапал воздух.

– Есть мысли? – спросил он.

– Пока нет, – я пожал плечами. – Гадать бессмысленно.

– Тебя тоже «они» притащили? – спросила Марианна. Говорила быстро, будто спешила уточнить главное.

– Нет, сам зашел. Скучно стало, – моя шутка прозвучала плоско, неестественно.

Но Роберт все же фыркнул:

– Смело. Некоторые тут орут, что их силой затащили. Один парень полчаса не мог поверить, что мы не в аду.

– А где мы?

– Не знаем, – коротко ответил Джей. – Снаружи – только песок. Внутри – пустота и кровати. Никаких координат. Ни связи, ни времени. Даже солнце не двигается.

– Они с вами говорили? – уточнил я.

Зоя покачала головой:

– Нет. Просто вывели и исчезли. Одно движение – и ты здесь. Дальше – тишина.

– Никто ничего не объясняет, – добавил Махмуд. – Ни задач, ни угроз. Только этот ангар. Он же как декорация.

– Тебя привели?.. – Марианна нахмурилась. – Или сам дошел?

– Привели, – коротко кивнул я. – А потом исчезли.

– Стандарт, – пробормотал Роберт. – У всех так.

Повисла пауза. Кто-то шевельнулся, раздался звук шагов по песку за спиной. Я не оборачивался.

– Слушай, – тихо сказал Джей, – если вдруг узнаешь что-то новое – делись. Тут каждый день одинаковый. Даже час не отличить от следующего. Люди с ума начинают сходить.

– Не люблю сюрпризы, – ответил я. – Так что, если что узнаю, скажу. Сами не рвитесь.

Он кивнул.

Роберт перевел взгляд на ангар:

– Пошли, покажу, где свободно. И держись рядом. Здесь странно уходит время. Слишком странно.

За следующий час ангар заполнился. Люди прибывали постоянно – поодиночке, парами, иногда сразу по трое. Одни стояли в ступоре, другие задавали вопросы. Никто не получал ответов. Я заметил, как Марианна пыталась организовать перекличку. Ее голос звучал твердо, но срывался на вторую сотню.

– Имя. Откуда. Когда прибыли.

– Имя. Страна.

Она повторяла это снова и снова, будто упорство могло заменить порядок.

– Number? – спрашивала она.

– Имя? Your name?

Рядом кто-то переводил на испанский, кто-то на арабский.

Скоро стало ясно – двух сотен хватит. Дальше система ломалась. Каждый говорил на своем. Жестикулировал, спорил, указывал на ворота.

Остальные просто садились у стен. Молчали. Ждали.

Кто-то выглянул наружу – молодой парень в черной футболке, с коротко остриженными волосами. Щурился от света.

– Уже двадцать минут никого…

Роберт подошел ко мне, глядя в проход:

– Поток иссяк. Странно. До этого шли без перерыва.

Я кивнул. Двери ангара по-прежнему были распахнуты. Но пустота за ними теперь казалась глухой – как запертая. Внутри становилось душно. Сначала просто жарко – как на солнце. Потом хуже. Воздух начал густеть. Потянуло паром, как из-под крышки. Словно кто-то незаметно прибавлял жар, по щелчку. Ни вентиляции, ни окон. Люди начали беспокойно оглядываться. Кто-то стянул куртку. Шепот. Толчки. Потом первые крики:

– Откройте что-нибудь!

– Нам нечем дышать!

– Кто-нибудь, сделайте что-то!

– Остынь, – бросил кто-то.

– Чем? Льдом? – последовал ответ.

Когда температура перевалила за сорок, стало ясно: здесь нельзя оставаться. Люди рванули к выходу. Паники не было – скорее, инстинктивное бегство. Просто потянулись к свету, один за другим. Мы столпились снаружи. Слепящий свет полоснул по глазам. Многие прикрылись руками. Песок снова хрустел под ногами. Воздух был раскален, но по крайней мере – дышать можно.

– Что за чертовщина?! – закричал кто-то из толпы. Молодой, нервный. Рвал на себе рубашку, бросил ее в песок. – Это тест?! Они нас испытывают?!

– Кто «они» вообще?! Где они?!

– Спокойно, – бросил Роберт, хрипло, в сторону людей. – Без истерики. Дышите.

– Что дышать, если дышать нечем?! – выкрикнула женщина с седыми волосами. – Мы не в автобусе, мы в ловушке!

– Они наблюдают, – тихо сказал Джей. Стоял, щурясь на барханы. – Гарантированно. Где-то есть камеры. Или другое. Что-то. Это проверка. Или сортировка.

– Отличная теория, – пробормотал Махмуд. – Только дальше что?

– Ждать, – ответил я. – Пока нет вариантов.

– Ты всегда такой спокойный? – спросила Марианна. Стояла рядом, не шевелясь, глаза прищурены.

– Только снаружи, – ответил я.

Она кивнула. Больше не спрашивала. Ветер усилился. Песок начал собираться у ног, волнами. Над горизонтом дрожал воздух. Новых людей не было. Никто не знал, сколько времени прошло. И что делать дальше.

Прямо на нас неслась стая невиданных существ. Сначала я подумал, что это оптический обман – жар, марево, нервное переутомление. Но нет: песок дрожал под ударами лап, и линия горизонта колебалась от пыли. Бежали низко, стремительно, скоординировано. Не просто звери – хищники, выведенные или выращенные для убийства.

Они напоминали земных животных, но я точно знал – ничего подобного на Земле не существует. Каждое существо было размером со льва. Тело приземистое, широкое, с мощными, короткими лапами, напоминающими крокодильи. Массивные когти заглублялись в песок так, что за зверями тянулись канавки. Хвост – длинный, как скорпионий, с тяжелым утолщением на конце, торчал вверх, будто антенна. Он двигался независимо от тела – рывками, угрожающе. Голова – приплюснутая, почти треугольная, с двумя огромными зелеными глазами, занимавшими почти все лицо. Ни морды, ни носа. Только глаза и пасть – непропорционально огромная, с четырьмя саблевидными клыками и множеством мелких зубов, как у акулы. Маленькие уши были прижаты к голове, почти на затылке, еле различимы на фоне серой шкуры. Позже мы назовем этих тварей «собаками». Просто – собаки. Без шуток. Стая мчалась к нам с пугающей скоростью. Не лаяла, не ревела – двигалась молча, как смерч. Люди закричали.

– Бегите!

– Назад в ангар!

– Что это?! Кто пускает их сюда?!

Кто-то споткнулся, кто-то закричал, кто-то побежал в противоположную сторону. Беспорядочно. Бестолково. У нас не было ни малейшего шанса. Ни укрытия, ни оружия, ни времени. Я не побежал. Понимал бессмысленность попыток. Даже если бы у меня был фору в полкилометра – догнали бы. Единственное, что удерживало меня на месте, – слабая, почти абсурдная надежда: возможно, это тест. Очередное безумное испытание наших «новых друзей». Возможно, за этим наблюдают. Возможно, это не по-настоящему.

Я бросил взгляд вбок. Роберт тоже не двигался. Стоял, как и я, глядя на приближающихся существ. Мы не переглянулись, не кивнули друг другу. Но что-то общее в этом было. Не страх. Отказ. Первая тварь прыгнула на меня. Вес ударил в грудь, сбил с ног. Песок хрустнул под спиной. Когти разорвали ткань футболки, вонзились в кожу – глубоко, как будто проверяя, насколько я плотный. Мелькнуло лицо зверя – глаза, зеленые и блестящие – прямо над моим. Пасть раскрылась почти на сто восемьдесят градусов – я увидел три ряда зубов. Не театральных, а настоящих: серо-желтых, с темными пятнами, как у старой акулы. Верхняя челюсть нависла, а нижняя рванулась вверх – и два саблевидных клыка вонзились в живот. Острая боль пронзила тело. Не резкая, а плотная, медленно нарастающая. Как будто мне разрывали мышцы раскаленными проволоками. Существо не спешило. Медленно, с механической точностью опускало верхнюю челюсть, разрезая ткань, кожу, внутренности. Я видел, как подрагивают мышцы у него на морде. Как чуть дрожат ноздри. Как в глазах – настоящих, со зрачками – появляется выражение. Ни голода, ни ярости. Что-то иное. Существо смотрело на меня, и я мог поклясться – на его морде появилась ухмылка. Слегка приподнятый край губ, напряженные мышцы – будто оно понимало, что делает. Что я чувствую. И ему это нравилось.

Все происходило медленно, как в замедленной съемке. Клыки вспарывали живот. Я чувствовал, как что-то выходит наружу – тепло, липко, безвозвратно. Я хотел закричать, но не смог. Рот был приоткрыт, но голос не шел. Ни звука. В этот момент я понял – это конец. Никакой симуляции. Никакого наблюдения. Это не шоу. Последние мгновения жизни. Медленный, холодный разрыв сознания.

– «Твари… пришельцы…» – мелькнуло. Даже не как мысль – как рефлекс, как дыхание перед остановкой. Потом – ничего.

ПРЕБЫВАНИЕ В АДУ

Я редко пью. Но если уж начинаю – то до конца. Не из-за слабости, не потому что теряю контроль. Напротив – контроль остается. Я просто заранее знаю: если открыл бутылку, значит, дойду до границы. И за нее. Не вижу смысла в «несколько бокалов для настроения». Или ты пьешь – или нет. Все остальное – отговорки. Утро после обычно стандартное. Еще до того, как открыть глаза, я проверяю себя. Голова – пульсирует или нет. Желудок – мутит? Суставы – ломит? Панически перебираю в голове, что было вчера: с кем говорил, что сказал, как закончил. Если удается вспомнить вечер целиком – хорошо. Если нет – тревога. Если обрыв – значит, мог наговорить, натворить. Или хуже. Но в тот раз все было иначе. Я проснулся – и мгновенно понял, что тело в идеальном состоянии. Даже не «нормально», а как будто я только что прошел полное медицинское обновление. Ни боли, ни жжения в желудке, ни отеков. В голове – абсолютная ясность. Не похмельная резкость, а настоящая – чистая, резкая, как лезвие. Настолько непривычно, что я сразу насторожился. Память – тоже без провалов. Я помнил все. До деталей. Лица, голоса, запах песка, жар. Крик. Вспышку боли. Собаки. Клыки. Страх. Это был не сон, не бред, не галлюцинация. Все по-настоящему. Я распахнул глаза и понял, что стою. Голый. На холодном бетонном полу. Прямо босыми ступнями. Над головой – металлические фермы перекрытия, слабый гул вентиляции. Стены ангара серые, гладкие, с тонкой грязной пленкой. Вокруг – десятки других людей, таких же. Кто-то сидел, кто-то приходил в себя, кто-то просто стоял, тупо уставившись в одну точку. Я опустил взгляд на руки. Целые. Живот – цел. Кожа чистая. Ни следа от вчерашнего разрыва. Ни шрама. Ни боли. Что это было? Где мы? Почему я так хорошо себя чувствую – физически – и так ужасно внутри?

Я сделал шаг – и в этот момент воздух в ангаре изменился. Температура поднялась. Незаметно сначала. Просто стало тепло. Потом – жарко. Потом – очень жарко. Кто-то тихо выругался.

Кто-то прошептал:

– Что за черт?..

Женский голос разорвал тишину:

– Жарко… Я не могу дышать!

Ее крик был истеричным, визгливым – как трещина. За ним последовали другие. Паника распространялась, как огонь: быстро, беспорядочно. Люди начали толкаться, кто-то кинулся к воротам. Кто-то застыл – не понимая, что происходит. Через минуту дышать стало действительно невозможно. Воздух густой, сухой, плотный, как сжатый пар. Я чувствовал, как по спине течет пот, но он тут же испаряется.

Кто-то закричал:

– Откройте двери!

– Там жарче, не выходи!

– Не держите нас здесь!

– Нас сжигают! Они нас сжигают!

Первые подошли к выходу с осторожностью – высунулись, как животные из клетки. Остальные толкали их в спину. В конце концов, ворота поддались. Люди хлынули наружу. Снаружи не стало легче. Небо было ослепительно белым, с голубоватым отливом. Солнце висело высоко, больше и ближе, чем должно быть. Свет от него бил в глаза, словно прожектор. Я стоял, щурясь, и все равно не мог оторваться. Это не было нашим солнцем. Ни по цвету, ни по размеру, ни по ощущениям. Я стоял, пока реальность, как стягивающаяся петля, не начала душить сознание.

Из-за спины донесся нечеловеческий рев. Я обернулся и увидел… Со стороны, откуда вчера пришла стая собак, надвигалась новая волна. Они мчались по песку с той же дикой скоростью. Без крика. Без эмоций. Просто – атака. Паника разорвала толпу, как выстрел. Люди бросились в разные стороны. Я не стал думать. Не стал анализировать. Просто развернулся и побежал. Вперед. К пустыне. К бархану¹.

Рядом со мной бежал парень. Весь в татуировках, с пирсингом в носу, губе и даже в сосках. Волосы коротко острижены. Я заметил это потому, что он, как и я, был абсолютно гол. Но никто не обращал на это внимания. Мы бежали, чтобы не умереть. Бархан казался ближе, чем был. Метров триста. Я выбрал его автоматически – как точку. Как шанс. Если подняться – может, будет видно. Может, где-то есть укрытие. Или еще что-то. Каждый шаг давался с боем. Воздух жег горло. Песок проваливался под ногами. Ноги уже не бежали – они тащили меня вперед. Тяжело, рывками. Я не оглядывался. Рев сзади становился громче. Они догоняли.

Парень исчез. Или свернул. Или упал. Я не видел. Я был один. Считал: сто метров. Девяносто. Восемьдесят… Сил почти не осталось. Я начал замедляться. Сзади – хрип, шаг, удар. Рев. Лапы. Пятьдесят метров. Меня сбили. Я упал. Песок ударил в лицо, в рот, в глаза. Горячий, как печная зола. Лапа вжалась мне в голову. Я почувствовал, как череп выгибается, как сдавливается воздух в легких. На секунду показалось – это конец. Может, даже лучше так. Быстрее. Без агонии, как вчера. Но я ошибался.

– Виктор, не открывай глаза, прошу тебя…

Голос. Шепот. Узнаваемый. Роберт.

Он сидел рядом, наклонившись ко мне так близко, что я чувствовал его дыхание на щеке. Говорил быстро, сдержанно, почти беззвучно:

– Не открывай глаза. Просто слушай. Нам нужно уходить. Вместе. Только так. Если рванем поодиночке – они разорвут. Я предлагаю: на счет три – вместе. Что скажешь?

– Я за, – прошептал я. – Куда?

– Налево от ангара. Ты ведь туда вчера побежал?

– Да. Не дошел до вершины метров пятьдесят.

– Что там?

– Без понятия. Но если где и есть выход, то там.

– Тогда все. Начинаем?

Я кивнул и вскочил – резко, словно кто-то нажал на спусковой крючок. Мышцы сработали вслепую. Мы побежали – без сигнала, без команды, просто сорвались с места, как звери, учуявшие пожар. Сзади, как и вчера, метнулись и другие. Те, кто уже пришел в себя и еще был в состоянии двигаться. У них не было ни плана, ни цели. Только один инстинкт – следовать за теми, кто бежит уверенно. Даже если это всего лишь иллюзия. Иллюзия – лучше, чем паника в одиночестве. Мы свернули налево, взяли курс на тот самый бархан. Я, Роберт и еще четверо. Песок обжигал ноги, ветер бил в лицо. Никто не оглядывался – только вперед.

Мы бежали, как обреченные, которым еще позволено надеяться. Я все-таки бросил взгляд направо – и увидел их. Собаки. Появились внезапно, будто вынырнули из-под земли. Их было много. Они двигались рывками, с пугающей, животной точностью.

Женский визг прорезал воздух:

– Нет! Не хочу! Не надо!

Она бежала рядом, но внезапно потеряла ритм.

– Ребята, пожалуйста, помогите! Не оставляйте меня! Мальчики… Я вас прошу…

Это были слова не просто испуганного человека. Это был крик души, полностью потерявшей контроль. Она споткнулась. Мы замедлились.

Ее страх повис в воздухе, как туман – густой, липкий, замедляющий всех. Один из парней подхватил ее справа, я – слева. Она снова побежала, всхлипывая. Это стоило нам несколько драгоценных секунд. Но тогда никто еще не был готов оставить другого. Пока еще нет. Собаки приближались. Они были… слишком быстрыми. Слишком координированными, будто понимали, кого и как атаковать. Один из них уже накинулся на мужчину в хвосте колонны – мы услышали сдавленный крик и обернулись: тот рухнул, а зверь рвал его с такой сосредоточенностью, будто выполнял хирургическую процедуру.

– Как ты смотришь на то, чтобы дать им отпор? – бросил я Роберту на бегу.

– Думаешь, у нас есть шанс?

– Нет. Но быть сожранными на бегу – это лучше?

Наш короткий диалог услышали остальные. И, к нашему удивлению, первой заговорила та самая девушка:

– Я буду сопротивляться. Я не побегу.

Ее голос уже не визжал – он стал плоским, решительным. Она будто на секунду прозрела.

– Роберт, ты справа. Виктор, слева. Вики – чуть позади. Мы с Мартином по центру, – сказал кто-то. В голосе не было паники, только напряженное сдерживание. – Наша задача – зацепить хотя бы одного. Понять, как они устроены.

– Мы не выживем, – добавил кто-то.

– Неважно. Мы узнаем.

Мы остановились и повернулись к приближающемуся ужасу. Сжимали кулаки, напрягали тела, ловили дыхание. Песок скрипел под ногами. И тогда они напали. Все одновременно. Не на нас как группу – на каждого по отдельности. И не просто физически. Это было… глубже. Будто не лапы, а пространство само схлопнулось вокруг нас, будто мир отверг попытку сопротивления. Они рвали не тело – они разрывали саму структуру того, кем мы были. Боль не укладывалась в привычную шкалу. Она была не внутри – она была вовне, она обнимала тебя, перемалывала, прожигала сквозь время. В последнюю секунду я все-таки закричал:

– Завтра я не с вами!

И провалился. Не умер. Отключился. Темнота не давила – просто обрубила. Как щелчок. Как вырубка питания. Я уже знал: это не конец. Только начало. Пробуждение – всегда одинаковое. Сначала – звуки. Шорох песка. Сдержанные стоны. Кто-то рядом кашляет, кто-то хрипит, проверяя голос. Потом – тело. Ощущения возвращаются с задержкой. Руки. Ноги. Грудная клетка. Легкие снова дышат. Сухой воздух. Привкус пыли на языке.

Я цел. Снова собран. Каждое пробуждение – как перезагрузка. Утренний ритуал. Я не знал, сколько прошло. Дни, недели, месяцы – не имели смысла. Мы назвали это «днями» просто по инерции. Чтобы хоть как-то отмерять. Первые минуты – тишина внутри. Никаких слов. Просто лежать. Живой. Подумать. Собрать в голове, что было до. Отсеять. А потом – встать. И снова бежать. Я добегал до бархана. Не раз. Почти.

В один из «дней» я преодолел половину подъема. Ровное дыхание. Ритм был выверен.

Собака появилась внезапно – но я уже не вздрогнул. Страх притупился. Притупился, но не ушел. А вот боль… Боль осталась прежней. Четкой, беспощадной. Боли не учишься. Только терпишь. Потом мы поняли: Собаки не бросаются сразу. Они ждут. Следят. Они идут за тем, кто сбавляет темп. Кто сбивается, оступается, колеблется. Не слабость даже – пауза. Любая. Мы начали говорить. Первые минуты после пробуждения – короткие брифинги. На ходу. На коленях. На песке. Кто что заметил. Кто куда добежал. Что произошло перед тем, как их настигли. Это стало обычным. Неписанным правилом.

Сначала были те, кто отказывался бежать. Просто ложились. Закрывали глаза.

Но твари не щадили. Наоборот – медленных терзали дольше. Словно за принцип.

Потом эти люди все-таки начинали говорить. Кто-то сразу. Кто-то – после пяти-шести провалов. Они делились. И стало ясно: только бег. Только граница. Только предельное усилие дает хоть что-то, похожее на контроль.

Я зацепился за идею. Бархан. Добраться до вершины. Хоть раз. Это стало целью. Механической, конкретной. Мечтой. Я заражал этим других. Стал говорить об этом как о маршруте. У каждого появился свой бархан. Своя точка отсчета. Своя «цель». Это не было спасением. Но было чем-то, за что можно держаться. Я бежал. Как зверь. Без мыслей. Без пауз. В голове только дыхание. Только темп. Ритм крови стучал в ушах. Сзади – приближался рык. Он не пугал. Он подгонял. Как метроном. Мы все стали другими. Быстрее. Выносливее. Даже те, кто раньше был далек от спорта.

Олимпийцы среди нас признавали: такого не бывает. Ни на Земле. Ни в лагерях. Ни в лабораториях. Словно нас перенастроили. Под одно – бег. Оставались метры. Я чувствовал, как дыхание срывается. Как мышцы начинают жечь. Это была черта.

Предел. Если сорвусь – все сначала. Я был там. У самой вершины. И каждый раз… Что-то срывалось. Не ноги. Не выносливость. Эмоции. Вспышка изнутри. Мгновенная слабость, когда голова сама отвлекалась. На мысль. На образ. На кого-то из своих. И снова провал. Рывок. Боль. Черная пустота. Пробуждение. Песок под ладонью. Рядом кто-то хрипит. Новый день. Новая попытка.

Но в этот раз – нет. Я контролировал себя. Каждая клетка работала на цель. Ни лишнего движения. Ни колебания. Я двигался как машина. Четко. Без сбоя. Три шага до вершины. Именно в этот момент внутри – щелчок. Я как будто нажал кнопку. Тело перезапустилось. Не срыв – апгрейд. Я больше не чувствовал усталости. Только курс. Только вектор. И тут – из песка, будто вынырнули из пустоты, – появились собаки.

Четыре. Потом шесть. Распределились полукольцом. Рядом с визгом сорвалась с места девушка. Я ее не знал. Раньше не видел. Она завизжала сразу – не как человек, а как разрываемое тело. Слишком пронзительно. Голос треснул.

– Нет! Не хочу! Не надо! – кричала она, захлебываясь, почти задыхаясь. – Ребята… пожалуйста… помогите! Не оставляйте меня! Мальчики… прошу вас…

Это не был крик помощи. Это был срыв – как короткое замыкание. Она уже была вне. Потеряна. Она оступилась. И мы, почти по инерции, замедлились. Пауза на секунду – как удар по всей группе. Ее отчаяние будто вытянуло энергию. Один парень – высокий, в черной майке, схватил ее под руку. Я – с другой стороны. Мы подняли ее и заставили двигаться. Драгоценные секунды. Но тогда мы еще не умели бросать. Тогда – еще нет. Собаки приближались. Рывками. На огромных прыжках. Песок под их лапами не поднимался. Словно они не касались земли.

– Как ты смотришь на то, чтобы дать им отпор? – крикнул я на бегу, не глядя в сторону.

Рядом раздался знакомый голос. Роберт. Дыхание сбито, но тон уверенный:

– Думаешь, у нас есть шанс?

– Нет.

– Но быть сожранными на бегу – по-твоему, лучше?

Он молчал секунду. Потом резко:

– Согласен.

Нас вновь услышали. Сначала – двое. Потом трое. И вдруг, ни с того ни с сего, тонким, но жестким голосом отозвалась та самая девушка:

– Я буду сопротивляться, – сказала она, не сбавляя шага. – Я не побегу. Не снова.

Мы переглянулись на ходу. Никто не остановился, но все уже готовились. Внутри – холод. Решение принято.

Команду скомандовал кто-то из нас. Без паузы, четко:

– Роберт, ты справа. Виктор слева. Вики чуть позади. Мы с Мартином по центру. Наша задача – ударить хотя бы одну. Найти слабость. Не выжить. Понять. Пауза.

Вики хрипло произнесла:

– У них должны быть глаза. Или уязвимости. В суставах. В шее. Где-то…

– Только ближний бой. Если повезет – переживем хотя бы три секунды.

Мы развернулись почти одновременно. Без сигналов. Ноги тормознули в песке.

Пыль поднялась, но не спасла. Они прыгнули. Атака была одновременной. Каждому по одной. Быстро. Без раскачки. Я видел, как Роберт ударил. Он попал. И сразу исчез – его отбросило, словно ударной волной. Я успел шаг вперед – встретить. Ударил локтем по шее. Никакой отдачи. Ни звука. И в тот же миг – удар в грудь. Воздух вырвало. Сознание – вспышка. Пространство погасло. Я понял: это хуже. Это не просто физическая боль.

Они били вглубь. Внутрь. Будто ломали само право на борьбу.

Последнее, что успел:

– Завтра я не с вами!

И отключился. Не умер – отключился. Я уже знал, что это не конец. Я просыпался каждый раз. Целый. Невредимый. Заново собранный. Пробуждение. Проверка тела. Шум и стоны тех, кто очнулся раньше. Все это стало утренним ритуалом. Ментальной зарядкой. Сколько прошло времени – дней, недель, месяцев – я не знал. Мы начали называть их «днями» просто потому, что каждое пробуждение ощущалось как новый отсчет. Мне нужно было хотя бы несколько минут на то, чтобы просто полежать. Подумать. Проанализировать. Пережить. Я уже добегал до бархана. Не раз. Почти. В один из дней, не сбавляя темпа, с четким дыханием, преодолел половину подъема. Появилась собака. Я не испугался. Уже нет. Со временем страх стал тусклее, а вот боль осталась прежней – острой и безжалостной. Мы узнали одно: собаки нападают только тогда, когда ты теряешь темп. Ослабеваешь. Устаешь. За те несколько минут между пробуждением и первым рывком мы начали делиться опытом. Это стало привычкой. Многие вначале отказывались бежать. Просто ложились на песок и ждали. Но жестокость тварей разрушила даже этот протест. Те, кто не бежал, мучились в разы больше. И после – рассказывали об этом. И все поняли: только бег, только предел, может облегчить неминуемое. Я был одержим. Мечта всей моей изломанной жизни – добраться до вершины бархана. И я заразил этой идеей весь наш коллектив. У каждого был свой бархан. Своя точка «спасения». Я бежал. Словно зверь. В ушах стучал ритм крови. Сзади, как приговор, надвигался рык. Мы стали сильнее. Быстрее. Даже олимпийцы среди нас признавали: такого на Земле не бывает. Почти все мы достигли пиковых форм. Словно нас выращивали для бега. Оставались метры. Я чувствовал, как дыхание сбивается. Знал: если снова сорвусь, меня разорвут. Я уже был там, на грани. Уже достигал вершины… и каждый раз что-то срывалось.

Эмоции сбивали, мешали. Но в этот раз – точно нет.

Я контролировал себя. Каждая клетка моего тела работала на достижение цели. Я двигался, как машина. Как идеально отлаженный механизм. И вот – три шага до вершины. И именно в этот момент я перезапустил тело. Как будто нажал внутри кнопку, которая изменила все… Я буквально ощутил себя оператором собственного тела, словно техник, вручную управляющий сложнейшим живым механизмом, как будто между мной и физической оболочкой исчез посредник – больше не было автоматических движений, только осознанный, хрустально ясный контроль. В это мгновение я не просто бежал – я управлял бегом, дирижировал своей биомеханикой в последнем акте отчаянного симфонического финала. Я почувствовал каждое мышечное волокно, как струну, натянутую до предела. Нога, сбившаяся с ритма – я уловил ее работу, не в целом, а точечно, буквально одним импульсом – от ахиллова сухожилия до подъема стопы. Я ощущал, как в ней назревает сбой, как дрожь готова нарушить мой темп, и словно внутренним усилием поймал этот срыв, приглушил, вернул ее в строй, как камертон возвращает инструменту правильный тон. Я прочувствовал удар сердца. Единственный удар, но такой важный, как если бы от него зависело все: он словно качнул по сосудам последнюю волну кислорода – не для выживания, нет, – для победы. Он задавал ритм, качал кровь с точной силой, нужной для того, чтобы легкие не захлебнулись, а мышцы не заплакали от усталости. Это был удар решимости, пульсация в грудной клетке, как барабанный бой в битве за жизнь.

Я прочувствовал спазм в легких – не как сигнал боли, а как необходимое усилие, подобие внутреннего толчка, как рывок мотора, перегретого, но все еще работающего на пределе. Этот спазм не пугал, он поддерживал, сжимал и расправлял воздушный поток, подавая в кровь остатки кислорода. Каждое мое дыхание в тот момент было подобно глотку воздуха на дне океана, необходимому, чтобы не утонуть, не захлебнуться в боли и слабости.

Правый локоть, казалось бы, незначительный элемент в общем механизме, вдруг стал критически важным рычагом. Я ощутил, как именно усилие в этом суставе, этот малый вклад в движение рук, балансирует корпус, дает дополнительный вектор ускорения. Он работал в синхроне с шагом, с дыханием, с взглядом, устремленным вверх. Это была молекулярная настройка тела, и я ощущал каждый винтик, каждый подшипник.