Отзывы на книгу «Дама с собачкой (адаптированный текст)», страница 2, 51 отзыв

Часть 1.

Набоков однажды заметил, что мир Чехова в рассказе "Дама с собачкой" чем-то схож с волновой теорией мира. Быть может, Набоков потому называл этот рассказ одним из лучших в мировой литературе, что он, словно мир, легко и прозрачно, по-Блейковски отражённый в голубой капле росы, светло и трагично отражает весь сложный мир любви, души и жизни?

Звёздный вечер цвёл нежной сиренью: звёзды доверчиво и прозрачно дрожали, словно бы там, в тёмной, сердцекружительной высоте, ветер робко тянулся к ним тонкими, бледными пальцами, но они призрачно проходили сквозь звёзды, сжимая прохладную, шелковистую пустоту. Карий шум волн доцветал на бледном берегу, и был похож на нежную, грустную розу, лежащую на коленях у одинокой женщины. Если любовно присмотреться на волны, то можно заметить как пена сквозится в сумерках волн лёгким рассыпчатым снегом. В этот миг, чувствуешь себя ангелом, сидящим где-то на лунном островке ночи, вдали от жизни и людей, смотря на сладостно стихший, по-осеннему дотлевающий мир. Ах, но волны и правда цветут! Они таинственно повторяют тихие спирали лепестков розы. Вот, лиловый, бледный лепесток волны оторвался и упал на песок, поцеловав мои ноги. Я здесь часто бываю одна, на берегу вечернего моря... Кузнечики так славно тикают в нежном тумане цветов, в пене цветов... время течёт голубою и тихой рекой, унося моё сердце лёгкой кувшинкой. Тонкие стрелки травы, словно тёплые тени голосов кузнечиков так хорошо бегут куда-то вдаль, не по кругу, как затравленный зверь в тёмной клетке, - ах, часы любовного томления, ожидания, надежды, так мучительны!, - а раскованно, весело, словно бы время освободили для любви, и оно течёт и дышит во все стороны, и к небу и в стороны, и даже в меня.

Моя Эммочка, мой нежный, белый шпиц, лежит у моих ног и смотрит на луну, которую, как нежное дитя, на своей груди укачивают волны. Ночь, Офелией плывёт в тёмном потоке времён, прижав к груди своё дитя - любовь, ненужную миру. А есть ли в мире любовь? Эммочка, есть любовь? А что, если мир, жизнь, и есть любовь, но мы выпали из этого мира, жизни живой, её красоты, мы противопоставили себя жизни, и даже бога противопоставили жизни и любви, и он, тот, кто зовётся любовью, обречён со слезами на глазах, наказывать... точнее, в муке бессилия глядеть с высоты на то, что мы сделали с любовью и богом на Земле. За какие грехи мы наказаны с тобою, Эммочка? Разве ты счастлива? Ну перестань, перестань лизать мою руку. Если я на тебя замахнусь, ударю тебя, ты ведь и тогда будешь лизать её? Ладно, не бойся, ты ведь знаешь, что я не обижу тебя. Ты сыта, в тепле и заботе... но человеку мало этого сытого счастья. У него ещё есть нравственный рудимент крыльев - любовь, но он не знает, что с ней делать: съесть её - нельзя, взлететь - не может... и мы в пароксизме любовного томления робко и грустно летаем во снах искусства, разбиваясь; мы поедаем глазами, губами, нежное тело и лицо любимого человека, боясь и не смея впустить его тело - в себя, ближе к сердцу: знаешь, я иногда думаю, что ребёнок однажды в раю появился в женщине от её метафизического бессилия любовно съесть, вобрать своего любимого в себя, ощутив его сладкое, цветущее тепло изнутри, в животе, рядом с сердцем...

Посмотри, как сладко море дышит, как вздымается грудь моря! Это таинственная сила любви, луны, невесомо, незримо притягивает её к себе, в высоту, к звёздам... ах, так и кажется, ещё чуть-чуть, и море, ночь, что плещется под моими ногами, невесомо приподнимется, оторвётся от земли, и замрёт меж небом и землёй, и дно волшебно просияет ласковым посверком нового, незакатного дня! Как похожа должно быть одинокая Земля с белой луной, прогуливающаяся у голубого моря дня, на нас с тобою, Эммочка.. Почему мне так больно и грустно, Эмма? Хочешь свободы? Вот оставлю тебя здесь, среди ночи и звёзд, и уйду. Я видела тут на причале славных иностранцев: стройный итальянец - дог, томный испанец - пиренейский мастиф... а есть и простые, свободные в своём диком счастье - дворняжки. Возьмёт один такой "морячок" тебя с собой в морское путешествие на корабле... Помнишь как у Бодлера? "Голубка моя, умчимся в края, где всё как и ты, совершенство..." Ты посетишь Гранаду, Рио, Сейшелы... ты узнаешь новый мир и любовь, и крылья парусов расцветут за твоими плечами.

Боже, как мне зябко и больно в душе, Эммочка! Так больно, что я её, душу, чувствую как дыхание, которое мы замечаем лишь когда нам не хватает воздуха. Странно это: в душу не верю, а иногда чувствую её... Любовь для меня - как воздух, а дышать мне нельзя, и я умираю. Я словно живу на странной и грустной планете, где заканчивается воздух любви. Мне сегодня снилось, что ко мне, нырнув в голубую ночь, плыл таинственный ангел, расправив крылья широкими плавниками. Он подхватил меня, покорно и тихо опускающуюся на дно, расправив руки крестом, и прильнул губами к моим губам: он подарил мне глоток поцелуя и воздуха: тёплый глоток жизни, сердца!

Сегодня так грустно тикают кузнечики... время замкнулось, оступилось, и словно пошло, полетело, желая что-то или кого-то догнать... Мы так привыкли наслаждаться пением кузнечиков, что не видим трагедии в их голосах. На днях я читала в парке "Даму с камелиями" Александра Дюма, услышала кузнечиков, встала и подошла к траве, взволнованная красотой пения, опустилась на колени с улыбкой, и увидела... ад: я опустилась на колени прямо в ад. Паук нежно пеленал в простыню паутины кузнечика, он насиловал кузнечика, робко и судорожно сопротивляющегося, а другой кузнечик сидел на цветке, не убегал, хоть ему было безумно страшно, и кричал, молил о помощи... и вот этим звуком, криком, болью, я наслаждалась. Как безумно и страшно жить на этой земле, Эммочка! Моё сердце кричит, стонет, а люди... улыбаются в ответ, мой муж гладит меня, рассказывает какой-то пошлый анекдот. Я умираю, вечность, небо во мне умирает, а он не видит этого; лживые люди, пекущиеся о вечности за гранью этой жизни, не только не видят этого, но и не замечают насилия над душой, её криков и судорог. Его мерзкие, холодные руки на моей груди, лице... как пальцы паука. Они осуждают мои мечты, они считают грехом, если я освобожусь от "паука". Они паточно и лживо говорят о вечности, которую я ненавижу... а чем, скажите, буду я жить в этой вечности, если вечность и красота души во мне - умрёт?

Часть 2.

Набоков говорил, что Чехов вошёл в этот рассказ без стука. Я бы добавил: а вышел из него, забыв прикрыть дверь, оставив своих героев наедине перед тёмным сквознячком вечности, прямоугольным, гробовым проёмом двери и вздувшейся бледной пеной занавеской у засиневшего окошка. К слову, Набоков дивно подметил это "без стука" лишь с точки зрения писателя, стиля, со стороны. Читатель сказал бы иначе: окно страницы светло открылось под моими пальцами, и навстречу мне хлынули тёплые звуки и краски приморского курорта, и самое лицо женщины вплыло в комнату ко мне тихо и плавно, словно бледная кувшинка. Так спящий человек, проснувшись, но ещё сладостно медля, не открывая глаз, чувствует сквозь лепестки век тёплое, доверчивое касание утра, ласкового цветения звуков и мира. Вот как Чехов начинает свой рассказ: "Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой".

Заметьте, как Чехов мастерски, на стилистическом вдохе, расширяет пространство образа и слова, наполняя его воздухом и инерцией времени и мысли о женщине: "говорили..." Это слово, как тихие, синие волны голосов нежно вынесли на бледный берег повествования, цветок - милое лицо женщины; заметьте также, что Чехов использует именно это слово - "лицо", сужая описательный фокус на спиральном, цветущем подтексте данного слова: в русском языке это и просто человек и в тоже время - высокая нота личностного, парящего приближения: словно в тёмной комнате перед лицом человека засветили свечу, подчеркнув тем самым бледность и смазанные лица всех остальных.

Свеча, зажжённая гением Чехова перед самим трагическим ликом любви, светила в ночи, но её умудрились не заметить не только пошлейшие критики 19 века: "лёгкость ялтинских взглядов Чехов хотел показать, что ли?", но и Толстой. В своём дневнике он записал: "Читал "Даму с собачкой". Это всё Ницше. Люди, не выработавшие в себе ясного мировоззрения, разделяющего добро и зло. Прежде робели, искали, теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т.е. почти животные" Просто поразительная слепота сердца Толстого, ещё более поразительная, если учесть, что тёплой нотой al dente, в рассказе прозрачно звучит не только пушкинская тема, но и тема Анны Карениной, которую словно нарочно "литературно воскресили" и дали второй шанс - на любовь и вечность. Но в этот раз все преграды и лож - сметены высшим чувством и крыльями ангелов над влюблёнными.

Интересно, читал ли Толстой Бодлера? Есть у него изумительный стих - "Духовная заря".

Лишь глянет лик зари и розовый и белый, И строгий Идеал, как грустный, чистый сон, Войдет к толпе людей, в разврате закоснелой, В скоте пресыщенном вдруг Ангел пробужден.

Толстой просмотрел в рассказе не только любовь, которая всегда "по ту сторону добра и зла", но и христианство самой жизни ( смутно предсказанное Есениным и Андреем Платоновым), в которое тайно, сами не ведая того, веруют и язычники и атеисты и верующие: это именно та красота чувства, которая по Достоевскому должна спасти мир. Да, этот вроде бы банальный по сюжету рассказ, наполненный удивительным, трагическим светом любви - прочитав его, Горький писал Чехову: после вашего рассказа, другие рассказы, кажутся написанными не пером, а поленом, - говорит о Евангелии самой жизни, о боге жизни, к которому всю жизнь стремился Толстой, а увидев его воочию, не узнал и отрёкся от него, как Пётр.

Ну разве в искусстве не всё было сказано об адюльтере? Но Чехов не просто очерчивает адюльтер набрудершафт, ибо и Он и Она - в браке, но и сам их союз, начинаясь с порока и греха, кончается высшей любовью. Ахматова бы сказала: "Когда б вы знали из какого сора, растут стихи..." Разве сам Христос, вобрав, вдохнув сердцем и судьбой грехи и тьму человеческую, не протянул человечеству, векам, на кресте, с просиявшей, невесомой, кровоточящей высоты, любовь и кротость? Разве человечество поняло, что он им протянул? Христос назвался любовью? Ну что ж, любовь воскресла в человеке, в котором умер бог, кто умер для любви и для жизни, кто был порочен и развратен и был несчастен в браке, и словно бы мстил всем женщинам, называя их "низшей расой". Неужели все критики прошлого так и не поняли, что Чехов изобразил в этом рассказе - историю грехопадения и искупления любви, а главного героя сделал - Савлом любви? Да, в нём воскресла любовь, а в ней?

Мужчина не всегда понимает, чем женщина жертвует, опираясь на любовь, доверяя любимому, чувствуя и дыша над бездной. В 2-3 штрихах Чехов создаёт эстетическое чудо, достойное кисти Караваджо, которое, к сожалению, большинство почему-то не замечают в той же мере, в какой многие не видят в мире присутствие бога. Анна на пристани смотрела в лорнетку на море и почти крылатый корабль - перелётные, рембовские, пьяные корабли!, - а вокруг неё шелестел пеной прибоя пустой, лирический, любовный шёпот Андрея. В прежние времена, женщина отдаваясь чувству, сердцекружительно и сладко теряя себя в нём, роняла из словно бы не своей руки, не своего, чужого и странного тела, платок на пол. В рассказе же, Анна роняет в толпе, вслед за сердцем - лорнетку ( почти очки), дыхание взгляда, оступившегося, обнажённого, беззащитного: на небесном плане повествования, это так же интимно, безнадёжно и вечно, как шёлковое струение, спадающей в полумраке с плеч женщины, отдающейся мужчине, отдающей ему всю свою обнажённую судьбу и сердце: Набоков, к слову, в одном из своих романов, бережно и грустно поднимет эту утерянную Анной на пристани, лорнетку. Кстати, Чехов стилистически описывает это в совершенно прозрачно-сжатой стилистике позднего Набокова, смешивая стилистический жест потери лорнетки, описанный им, с жестом потери лорнетки - Анной, слитой с дальнейшим, лёгким и беззащитным течением повествования.

После ночи падения, она была на постели в белой, влажной ряби складок, словно на берегу моря. Обнажённая, тихая, она стояла на коленях, волосы, тёмными волнами стекали по груди и плечам... она плакала, чувствуя себя порочной, а он сидел в кресле, и думал о том, что она похожа на грешницу на какой-то старой картине. Андрей отрезал алую, сочную дольку арбуза и сладострастно, тихо впился в неё алым ртом. За этой тончайшей мелодикой плотоядного эротизма в образе дольки арбуза и упоминанием старой картины, сокрыт намёк на Марию Магдалину. Но в отличие от библейской истории, тут уже не бог, не мужчина, а женщина, сама любовь, взяла все грехи людские на себя, точнее, то, что они сделали с нею, распяв и надругавшись над самим этим словом, перестав в неё верить, принизив любовь до банального секса. Бог снова стал любовью. Точнее, любовь назвала себя богом, а не наоборот, как ошибались древние мудрецы. Бог наказывает, судит, смотрит на ад свысока? Любовь же, всех любит, всё прощает, и сходит в ад к тому, в ком тлеет зёрнышко любви. Быть может, бога ещё и нет, он ещё дремлет в природе, искусстве, красоте человеческих лиц и касаний, глазах детей и животных... Иной раз от пошлых рецензий или мнений о прекрасном испытываешь чувство экзистенциальной сопричастности этой поруганной красоте, словно бы в светлый храм искусства вошли в грязной обуви, не успев переобуться, или же привыкнув к ней после блужданий по литературным трущобам.

Но как могла любовь воскреснуть из тьмы и порока? Чехов, со скрупулёзностью доктора, препарирующего ангела под наркозом искусства, справляется с этим безупречно. Помните как в конце ПиН Достоевского Родион и Сонечка сидели в ссылке на холме, смотря на реку под их ногами? Милый голос за кадром сказал: их воскресила любовь... Эту же ноту Достоевского берёт и Чехов ( главный герой убил не старушку - но душу свою), но примешивает в неё высокую ноту природы, её вечную, бессонную красоту. Андрей и Анна сидят на скамье, недалеко от церкви - под сенью вечности и неба, - смотря на море под ногами, дивного, сиреневого цвета. Они молчали... за них говорила сама природа: мерцание звёзд, плеск листвы за плечами, похожий на плеск новорождённых крыльев, волны прибоя... Этот тёмный сон природы, её кровоточащая красота тихого равнодушия к жизни и смерти, говорила, шептала им: и звёзды умирают, и люди умирают, падает листва, отшумев... но загораются новые звёзды, рождаются новые люди и листва... волны жизни, нежно смешиваясь и перебивая друг друга, говорят голосами веков и любви, одной и той же, вечной любви, если в неё веришь и любишь сам...

Да, этот томный сон природы тихо срастался со сном жизни Андрея ( для гурманов искусства: этот момент подслушивания природы, её мечтаний, сладостно похож на волшебный момент из Войны и мира, когда Андрей Болконский подслушивал у раскрытого окна мечты Наташи, сидевшей у окошка ниже), он в этот миг переживал века и миры, утекая сердцем - к звёздам. Красота природы, её тёплое и нежное крыло - красота, прозрачно касалась влюблённых, находившихся в зачарованном месте, где-то далеко наз Землёй, временем, веком. Вот так вот, за любовь, доверие к природе, за томление и моление не богу, но красоте, которой отдаёшься без остатка, сжимая руку любимой в своей руке, как высшее откровение жизни - даруется любовь.

Море ласкает, укачивает звёзды. Кузнечики тикают, кричат... да, именно кричат. Кричит само время, поруганная красота двух одиночеств, которым невозможно быть вместе. Этот же крик, не песню, а крик кузнечиков, Андрей услышит после того, как Анна на поезде - тема Карениной в рассказе, - уедет домой, к мужу, в нелюбовь и ссылку: да её сердце и здесь было как в ссылке без любви. Ах, досыта насмотреться, на лицо любимого перед разлукой, как перед смертью.. вобрать его в себя, надышаться лицом... Да, именно надышаться: в любви, лицо любимого, его слова - просиявший, зримый воздух самой жизни: без него задыхаешься.

В рассказ грустно входит тема двойственности жизни: Андрею была предначертана другая жизнь, он был филологом, он хотел петь, а теперь его судьба и душа - заперты в банке, душа кричит с нелюбимой женой в чужом и странном мире. В эту ночь расставания, ему впервые за все его годы прелюбодеяний, перед сном мучительно является нежный призрак Ани, похожий на тихий цветок: тонкая шея и серые глаза... Это похоже на чудо, на спиритизм любви: Аня дышала перед разлукой, похожей на смерть, лицом любимого, его глазами, и вот, он в муке пробуждающейся, расцветающей в ночи любви, вызывает её образ, тень, словно бы уже частичку себя, и этот образ - ангельский, ибо виден уже не грешной плотью, но взором сердца, памятью сердца, как сказал бы поэт Батюшков.

Волны любви, прилив и отлив любви, сердцебиений, дней и ночей. Томление в буднях московских без любви, её милых глаз - как мытарство в аду. Первая волна прибоя - он не выдерживает, и едет к ней, в Питер. Они в театре, там её муж, они мечутся по лестнице, словно неприкаянные души, застрявшие между мирами, а над ними, в облаках сигаретного дыма, стоят и курят два молоденьких студента: удивительная сцена, напоминающая известную потолочную фреску Андреа Мантеньи с ангелами наверху, смотрящими в колодец пролёта мира на всех нас.

Волны-руки, волны-крылья, с белыми перьями пены, нежно смешиваются... новый прилив: Анна сама отлучается в Москву, к любимому, в тайне от мужа. И тут Чехов делает то, что раньше никто не делал в искусстве и в жизни: он ласково воскрешает тихо падающий снег, который шёл в момент встречи Анны Карениной и Вронского на перроне, целуя их лица, руки, плечи... Эта дивная реинкарнация снега, словно древнего, нежного духа: соучастник великой но грешной любви в романе Толстого.

Андрей Гуров идёт с дочкой под тихо падающим белым снегом, пушистым, как шпиц Анны, и их разговор - мистический разговор с душой Анны; этот разговор проходит на тех Гималаях искусства, куда не часто поднимались Джойс, Набоков, Флобер: - папа, а почему грозы нет зимой? ( боже, какая гроза и шторм в душе!). Почему термометр показывает тепло, а падает снег? Спираль двоемирия, с разными атмосферами вверху и внизу, набирают обороты. Да, человек живёт в двух мирах, одновременно. Нечто вечное в нём, грозовыми корнями неба и ветра, касается облаков и звёзд, живёт человечеством, красотою мира и безумной любовью, парящей над миром; нечто другое в нас - живёт на земле, плотской страстью. Но иногда эти миры мучительно пересекаются ( похожая мысль была у Навалиса: мол, параллельно с нашими, реальными событиями, существует идеальная их последовательность. В этой последовательности - Анна и Вронский, Анна и Андрей, Наташа и Андрей Болконский - блаженно и навсегда вместе; нечто в сердце бессознательно опирается на эту высшую реальность, и чем больше старается её припомнить и жить ею, тем сильнее и порочнее падение сердца и тела в этой реальности, которая не замечает то, чем мы опёрлись о небо.

Чехов создал вечный образ, равный Ворону Эдгара По, Моби Дику Мелвилла: огромный белый кит, сама тайна смерти, переливающаяся добром и злом, словно айсберг, растаял, и от этой тайны осталась лишь маленькая льдинка, пушистая, как снег: белый дух - мистическая собачка со своею прекрасной, блоковской Дамой ( сама Анима, благодаря которой Андрей нашёл в чужом городе свою любимую). Что нам великий образ Мефистофеля с тёмной собачкой? У нас есть дама с собачкой, знающая об Аде любви больше дьяволов.

Один из критиков чеховских времён, написал в рецензии на данный рассказ какую-то пошлость о том, что это, разумеется, не Ромео и Джульетта... Знаете что? Это именно Ромео и Джульетта, но... взрослые. У Ромео уже снег на висках. Анна - моложе, но в исстрадавшейся душе тоже грустно сквозится седина, но даже в разлуке, они нежно сливались друг с другом в аллитерации имён: Дмитрий Дмитрич и Анна фон Дидериц ( словно в русской сказке, девушка в плену у какого-то немца, что над златом чахнет..). Их встреча - любовь сквозь века; их прикосновения - сжигают дымные, мгновенные, кожные блики их перерождений, и на полу остаются склонённые, полуобнажённые, грустные тела, голые души: всё, они вспомнили кто они, и они не могут жить друг без друга. Образы семей Монтекки и Капулетти, расширились на два мира: на жизнь и смерть, и они равно их отвергают. Как им жить? Куда жить? Эта экзистенциальная трагедия обречённости самой любви и жизни на земле. Обняться в ночи на полу перед раскрытым окном и смотреть на волны ночи, на крик звёзд, пульсирующих в ритме кузнечиков... Измученные, как птицы в клетке несчастного брака, принужденные скрывать душу, словно свою тайную, грешную любовь.

Женщины писали Чехову грустные, пронзительные письма после прочтения рассказа: "Антон Палыч, а дальше? Как дальше жить? Чем жить? Подскажите, ради бога!!" Несчастные, милые, они надеялись, верили, что Чехов знает ответ, тайну концовки рассказа, а Чехов тихо плакал, держа за вечерним столом в своих руках, обнажённые женские сердца, и не знал, чем им помочь: он дал им надежду... распятую. Знали ли они, что тайна концовки рассказа - равна тайне самой жизни, любви?

«Дама с собачкой» – небольшой, но увлекательный рассказ. В нем нет бури эмоций, накала страстей, лихо закрученного сюжета. Он интересен другим – основной акцент делается на внутренний мир героев, их душевные переживания.

Казалось бы такая банальная история. Курортный роман, переросший в нечто большее. Встретились двое отдыхающих на курорте. У каждого из них своя скучная жизнь, есть семьи, дети, но они оба несчастливы в браке. У них завязываются отношения – несколько дней, на протяжении которых они возможно были счастливы. И вот уже пора расставаться, возвращаться домой, к семьям, детям. Никто не знал, к чему приведет это мимолетное увлечение. Все могло бы так и закончиться, если бы не возникшая любовь. И вот он ищет с ней встречи. И вот опять у них связь. И так тяжело и мучительно от того, что невозможно разрушить брачные узы, что приходится врать и изворачиваться.

Концовка у произведения фактически отсутствует. Будущее героев не определено. Может быть потому, что у героев нет совместного будущего? Есть только настоящее, здесь и сейчас. Каждый сам может придумать окончание рассказа, как ему нравится.

Я люблю читать Чехова. Тонкая психология человеческой души просматривается в каждом произведении. Курортный роман мог окончиться лишь приятными воспоминаниями, греющими душу. Или просто было и было, без лишних эмоций. Такое происходит часто и многие к этому относятся нормально. Автор же решил усложнить ситуацию и показать героев с той стороны, как привыкли жить большинство люди. Они влюбились. Недолгие встречи обернулись большой любовью. Казалось бы, для этого мы и родились на белый свет, чтобы по итогу найти свою любовь и создать семьи. В идеале это так, но в реальности все гораздо сложнее и грустнее. Малый процент пар, прожив продолжительное время вместе, остаются влюбленными друг в друга. Это связано и с бытовой жизнью, нехваткой денег, усталостью, нервозом, шумными детьми и самое банальное остывание друг к другу, а может и вообще отсутствие любви с самого начала. Поэтому единицы проживают жизнь с любимым человеком. Есть категория людей, которые более смелые, они разводятся и опять стараются найти любовь и у многих получается. Но есть и такая категория, как наши герои, которые влюбились, но счастливы по полной быть не могут, у них семьи, а уйти не правильно. Где найти эту границу когда правильно, а когда не правильно? Что лучше, быть любимым и счастливым или правильным и несчастным? Как выбрать правильный путь, чтобы не осудили и чтобы совесть была спокойна? Знаете, что я заметила прочитав определенное количество классики? Почти в каждом произведение есть действие осуждаемое обществом и в большинстве своем это аморальное поведение: распутство или измены. Это осуждается, но про это постоянно писали и будут писать, потому что это правда жизни. Потому что очень тяжело выбрать именно ту половинку, с которой готов прожить всю жизнь. Потому что звериный инстинкт часто преобладает над человеческим. Вот и получается, что эта одна из главных тем в литературе и даже спустя века ни чего не меняется.

Кто был в санаториях, знает, что они есть средоточия соблазна, греха, прелюбодеяний и прочих проявлений незаконной любви. Все знают, какие «органы движения» и каким образом там лечат. Я тут начал вспоминать и всплыло из прошлого множество историй со знакомыми и не очень знакомыми мне людьми, по которым можно было написать не один рассказ. Это при том, что у меня нет писательского таланта с буйством фантазии. А так, и на повести небольшие могло набраться). Были и похожие истории, и непохожие. Есть такие, которые тянутся больше десятка лет и я с интересом наблюдаю за их развитием.

Поэтому сюжет рассказа Чехова банален, как и все эти санаторно-курортные истории. Но ведьЧехов не был бы Чеховым без интриги и второго дна, как мне кажется.

С дамой то все понятно - охладевшая к своему опостылевшему мужу, она легко попадает в сети опытного обольстителя, и таких примеров тоже, увы, много в жизни. Что же он? Вы верите в катарсис очерствелой и циничной души при соприкосновении с чистой и светлой любовью? Он стареет, она в два раза моложе его. Он ловелас, она - невинна,совестлива и стыдлива.. Я не очень верю всему этому... Ну да ладно, хватит брюзжать. Поверим великому писателю и в его историю про позднюю и настоящую любовь! Должно же быть какое-то светлое пятно среди этой тоскливой и хмурой осени! Аминь!

Рассказ о банальном адюльтере. Герои не вызывают ни симпатии ни сочувствия. Встретились от скуки. Она не любит и стыдится мужа, он не любит жену и выработал привычку к изменам. Несчастные люди. Она изменяет и терзается осознанием греха, он изменяет и, я так думаю, даже не подозревает о существовании мук совести. Расстались. Он не может ее забыть опять же из-за скуки. Она осталась последним более или менее ярким событием за последнее время однообразной жизни. Им кажется, что это любовь. А не кажется ли вам, что любовью тут и не пахнет? Редкие встречи, опасность разоблачения, присутствие какой-то совместной тайны – вот, что будоражит им кровь, а вовсе не высокое чувство. Написано гениально, все как в жизни.

Невозможно написать отзыв на произведение, ставшее за 120 лет с момента издания не только классикой, но и своеобразной «лакмусовой бумажкой» для проверки вас самих по меткому высказыванию одного литературного критика: «По тому, что вы напишете о «Даме с собачкой», будут судить не об этом рассказе, а о вас!». Хотите высказаться? Или доверитесь Владимиру Владимировичу Набокову, считавшему «Даму с собачкой» одним из величайших литературных произведений в истории. Алексей Максимович Горький в письме А. П. Чехову в январе 1900 года сообщал: «Читал „Даму“ Вашу. Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм. И убьете Вы его скоро — насмерть, надолго. Эта форма отжила свое время — факт! Дальше Вас — никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это умеете. … После самого незначительного Вашего рассказа — все кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом. И — главное — все кажется не простым, то есть не правдивым. Это — верно… Огромное Вы делаете дело Вашими маленькими рассказиками — возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни — черт бы ее побрал!.. Рассказы Ваши — изящно ограненные флаконы со всеми запахами жизни в них, и — уж поверьте! — чуткий нос всегда поймает среди них тот тонкий, едкий и здоровый запах „настоящего“, действительно ценного и нужного, который всегда есть во всяком Вашем флаконе». Лев Николаевич Толстой в личном дневнике от 16 января 1900 года оставил следующую запись (орфография сохранена): «Читал Даму с собачкой Чехова. Это всё Ничше. Люди, не выработавшие в себе ясного миросозерцания, разделяющего добро и зло. Прежде робели, искали; теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, то есть почти животные». Вот так три классика высказались о рассказе Антона Павловича. И дали о себе прекрасные характеристики. Только наиболее известных киноэкранизаций было шесть. Это по рассказу из 15 страниц(!!!). 1960 - Дама с собачкой (СССР) режиссёр Иосиф Хейфиц. 1971 — Дама с собачкой / La dama del perrito (ТВ) (Аргентина), режиссёр Алехандро Дориа[es] 1972 — Дождь / Kisa (Югославия), режиссёр Младомир «Пуриша» Джорджевич (экранизация рассказа) 1975 — Дама с собачкой / De dame met het hondje (ТВ) (Бельгия), режиссёр Жан-Пьерр Де Декер[nl] 1987 —«Очи чёрные» Вольная экранизация Никиты Михалкова 2009 - Дама с собачкой/Die Dame mit dem Hündchen(Германия), режиссёр Юлий Колтун

От себя могу сказать только одно – человек, хоть однажды переживший сумасшедшее чувство любви, про которое точно сказал Арсений Тарковский –«Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке», всегда будет благодарен Антону Павловичу за столь мощное описание противоречивых чувств, охватывающих людей, попавших в любовный круговорот, с головой уходящих в омут желания, взятых в плен сильнейшим романтическим мороком. А, если вы никогда не теряли голову – может быть, и не жили… «Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу». (Высоцкий В.С.) Фраза – «И казалось, что еще немного - и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается». Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 105

В рассказе описывается обычный курортный роман между замужней приличной дамой и женатым почти сорокалетним мужчиной, который находит в интрижках отдушину, разрядку от тягостной монотонности и рутины брачной жизни. Читая, я окунулась в повествование, как в киноленту. Душная комната, пропахшая духами из японского магазина, яркий арбуз, который уплетал Гуров. Неприятная сцена. Пришёл к даме в номер, совершил половой акт, сидит жуёт арбуз и не понимает, почему изменившая своему законному супругу плачет и презирает себя. Мужчине никогда не понять женщину. На одни и те же ситуации мы смотрим под разными углами. Прозаичная история, каких тысячи есть и будет. Семья семьёй, а случайные влюблённости случаются сами собой. Возможно, страсти можно контролировать, но стоит ли? Что тогда останется в жизни, если убрать вспышки света, Ялту, собачку, арбуз? Гуров не ожидал, что Анна Сергеевна наполнит его сознание. Кратковременная интимная связь поменяла жизнь героя и он решает ехать в город С., где проживает дама со шпицем. У тайных любовников всегда две жизни – явная и тайная. Чаще всего именно вторая занимает все мысли. Чехов писал о том, что знал не понаслышке . Биография раскрывает писателя как любителя женщин и балагура. Не удивлюсь, если он списал историю с кого- либо из своих товарищей или подруг, а, может, с себя.

1.Кто Вы, Анна Сергеевна фон Дидериц?

Лиза Калитина предпочла долг чувству. Анна поступила иначе. Между поступками двух прекрасных женщин прошло… ну, лет 30-35 (возьмем за точку отсчета годы публикаций «Дворянского гнезда» и «Дамы с собачкой»). Ну и что с того? И дамы «из тургеневских дворян» поступали иначе, нежели Лиза. И дамы «из чеховских» ездили себе на юга. Без умыслов. «…должно быть, это первый раз в жизни она была одна, в такой обстановке, когда за ней ходят, и на нее смотрят, и говорят с ней только с одною тайною целью, о которой она не может не догадываться».

«Анна Сергеевна была трогательна, от нее веяло чистотой порядочной, наивной, мало жившей женщины; одинокая свеча, горевшая на столе, едва освещала ее лицо, но было видно, что у нее нехорошо на душе».

«Я не знаю, что он делает там, как служит, а знаю только, что он лакей. Мне, когда я вышла за него, было двадцать лет, меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, — говорила я себе, — другая жизнь. Хотелось пожить! Пожить и пожить… Любопытство меня жгло… вы этого не понимаете, но, клянусь богом, я уже не могла владеть собой, со мной что-то делалось, меня нельзя было удержать, я сказала мужу, что больна, и поехала сюда… И здесь всё ходила, как в угаре, как безумная… и вот я стала пошлой, дрянной женщиной, которую всякий может презирать».

Так в чём мораль? А она, несомненно, есть. И самая человеческая из человеческих. Мораль – в той самой индивидуальной судьбе, где всегда – всё с нуля, где всегда – твой собственный выбор, где всегда – твои вершины и твои падения – исключительно твои. В этом и есть «самое человеческое, слишком человеческое». В этом – неизбывный, неиссякаемый источник постоянно переживаемой драмы собственной судьбы. Твоей собственной, единственной судьбы. Потому как за могилой нет ни любви, ни размышления, - ведь так написано в одной книжке? Но с Анной Сергеевной мы не прощаемся.

2. Кто Вы, Дмитрий Дмитрич Гуров? «В его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их; он знал об этом, и самого его тоже какая-то сила влекла к ним».

Дмитрий Дмитрич Гуров, филолог (ну а кем же ещё мог быть сердцевед? Разве что доктором), но служивший по банковскому делу. Имевший два дома в Москве, устоявшуюся и, видимо, состоявшуюся жизнь, имел ещё богатый и разнообразный опыт в «женском вопросе».

«Что он Гекубе, что ему измены?» Живший и познавший так много, что к своим «почти сорока» имел не то, что представление – классификацию особ женского пола, которых, почему-то называл «Низшей расой». То есть завоевывал, получал, как победитель, всё, а потом – презирал. Наверное, за доступность? Или как там происходит: «что нам дано, то не влечет»? Но, очень убедительно говорит автор рассказа, без низшей расы не мог прожить и двух дней.

«Опыт многократный, в самом деле горький опыт, научил его давно, что всякое сближение, которое вначале так приятно разнообразит жизнь и представляется милым и легким приключением, у порядочных людей, особенно у москвичей, тяжелых на подъем, нерешительных, неизбежно вырастает в целую задачу, сложную чрезвычайно, и положение в конце концов становится тягостным. Но при всякой новой встрече с интересною женщиной этот опыт как-то ускользал из памяти, и хотелось жить, и все казалось так просто и забавно».

Так раб или хозяин? И тот, и другой, разумеется. Того, что сейчас называют сексом. В чеховские – страстью, влечением, чувством. Но чем для него, Гурова, был секс? Какую функцию (напомню читателю о многофункциональности этого чувства) он выполнял? А давайте чуток вернемся назад и прочтем выведенную Гуровым классификацию особ женского рода, «низшую расу», без которой жить самого классификатора была совершенно невозможной более двух дней.

«Быть чувства мелкого рабом…»? «От прошлого у него сохранилось воспоминание о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от любви, благодарных ему за счастье, хотя бы очень короткое; и о таких, – как, например, его жена, – которые любили без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким выражением, как будто то была не любовь, не страсть, а что-то более значительное; и о таких двух-трех, очень красивых, холодных, у которых вдруг промелькало на лице хищное выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать, и это были не первой молодости, капризные, не рассуждающие, властные, не умные женщины, и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем ненависть и кружева на их белье казались ему тогда похожими на чешую».

3. «Вот и встретились два одиночества…»

Но сначала встретился нам наш старый знакомый, знакомый ещё по «Палате № 6» - забор! «Гуров не спеша пошел на Старо-Гончарную, отыскал дом. Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями. «От такого забора убежишь», — думал Гуров, поглядывая то на окна, то на забор.

Он ходил и всё больше и больше ненавидел серый забор, и уже думал с раздражением, что Анна Сергеевна забыла о нем и, быть может, уже развлекается с другим, и это так естественно в положении молодой женщины, которая вынуждена с утра до вечера видеть этот проклятый забор».

Задаваться вопросом: символом какого разделения служит этот самый забор? – столь же бессмысленно, как и вопрошать: от чего или к чему бежит Гуров в город С.? Потому что одновременно и «от чего?» и «к чему?». А забор… а что забор – серый, бесконечный и равнодушный. Да к тому же поставленный с целью, заранее известной, а, значит, скучной и равнодушной.

Равнодушной, кстати, как и то море под Ореандой, что шумело до них, и будет шуметь после них (равнодушное в своей вековой мощи море мы уже встречали в потрясающем рассказе о желаемой супругой смерти мужа, ушедшего на морскую рыбалку в рождественскую ночь). Равнодушие большой жизни перед судьбами маленьких людей – мужчин и женщин, живых, трепетных, ранимых, не имеющих больше попыток «заново прожить». А потому…

А потому и едет Гуров, как и многие-многие после него, в города С., М., К., и ещё, и ещё, и ещё.

Так же, как Анны Сергеевны, едут один раз в месяц или в два – в Москву, в гостиницу, в номера, к своим любимым.

И, как маленькие люди перед стихиями мира, прижимаются друг к другу, согреваясь теплом другого, в надежде обрести, наконец, и любовь, и жизнь, и судьбу.

Есть мнение, что рассказ был написан Чеховым под впечатлением его поездки в Ялту, а также встречи с последней любовью писателя — Ольгой Книппер.

У каждого человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая, самая интересная жизнь.

Если посмотреть с одной стороны, то я не вижу ничего ужасного в отношениях этих двоих влюбленных, конечно если бы они жили в наше время, то могли просто напросто расстаться со своими семьями и сойтись с чистой совестью, но, к сожалению, они жили в другое время когда подобное было дикостью, когда двум влюбленным приходилось прятаться что бы быть вместе. Ну а с другой – я чуток призираю и не понимаю такие отношения, как можно, влюбится в мужчину, который годиться тебе в отцы, или в женщину годящийся тебе в дочери?! Думаю мне все ж таки немного рановато читать этот рассказ, так как испытываю противоположные чувства, а может это и вполне нормально.

Такой простой, обыкновенный маленький рассказик о любви. О том, как два человека нашло друг друга.

Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем.

Ну вот собственно говоря в этом и проблема. Любовь они нашли, вот только оба имеют семью. Пожалуй рассказ чересчур маленький, потому что концовка совсем отсутствует. Не знаю мне кажется должен был быть в этом какой-то логический конец, философский смысл. Нужно ли изменять мужу/жене, если ты полюбил/а кого-то? Что делать в ситуации, когда человек, которого ты любишь — твой любовник? Бросать семью и жить счастливо, не заботясь ни о чем? Или же оставить свою любовь быть верным и несчастным? Что делать-то? Ни на один вопрос Антон Павлович нам не ответил. Он очень осмотрительно затронул тему любви и измены, не выказывая своего отношения к этому напрямую. Он как бы позволяет нам самим выбрать как мы хотим, чтобы закончился рассказ. Я пока еще нахожусь в школьном возрасте и прочитала "Даму с собачкой" по программе, поэтому сама еще не могу ответить на эти вопросы. Я не знаю осуждать ли мне главных героев или радоваться за то, что они нашли любовь. Возможно когда-нибудь я выражу свое мнение но не сейчас.