Читать книгу: «Ожившие кошмары», страница 13

Новоиспечённый Василий нечленораздельно промычал.

В дверях снова появилась горбатая старуха.

– Ну, как там наш мальчик?

– Нормально, Ирина Фёдоровна, – весело ответила тётя Лена, – почти доварился, скоро будем ужинать.

– Нет, Леночка, я про этого бедокура. – Костлявый палец ткнулся Глебу в бок.

– А, этого…

– Ну что, мил-человек, – обратилась к нему старуха. – Думал, покуролесил, вскружил девушке голову, пролил её кровь – и наутёк? Непорядочно, непорядочно так поступать! Верно говорю?

Тётя Лена хохотнула. Манюша отвернулась.

– Смотри, как зардела, красавица моя! – продолжала горбатая. – Чистое сердце, неиспорченная душа. А ты! Эх-х… Ну, ладно. Вижу я, что глубоко внутри ты юноша порядочный. А раз так, то должен, как порядочный юноша, на девушке жениться! А не так: поматросил и умер.

Тётя Лена подтащила слабо упиравшуюся девушку к хирургическому столу с Глебом.

– Ну-ну, Маша, не скромничай!

– У меня к тебе, мил-человек, один лишь вопрос остался…

Перед едва сдерживающим слёзы Глебом встала вся троица, все внимательно смотрели ему в глаза. Манюша улыбнулась: сперва мелко, нерешительно, одними губами, а затем и по-настоящему.

– Ты кивни только – и начнёшь новую жизнь! – с улыбкой подбадривала тётя Лена.

Манюша сложила руки на груди в ожидании.

Глеб понимал, что у него нет выхода.

– Новую и счастливую… – восторженно прошептала девушка. Её глаза выпучились, а руки изогнулись в богомольи лапки.

– …хоть и не очень долгую.

Олег Гаврюшов. «Случай на озере»

– Про это озеро мало кто знает, – рассказывал Сашка двум своим приятелям, Григорию и Петру, когда они сидели за кружкой пива после тяжёлого трудового дня. – Мой тесть в тех краях лес валил по молодости. Место глухое, рыбалка отменная. Там в нескольких километрах проходит узкоколейка, и дрезина ездит из района на побережье. Машинист – мужик покладистый. Можно договориться не за дорого.

Гриша и Пётр были заядлыми рыбаками. Любителями забраться подальше от цивилизации и отдохнуть с удочкой в руках на берегу водоёма, вдали от суеты и толпы снующих под ногами людей.

Дождавшись выходных, они собрали снасти, продукты, палатку и, прихватив лыжи (поскольку дело было зимой), отправились к незнакомому озеру, где их «кореш», такой же «рыбанутый», как и они сами, «стабильно вытаскивал по ведру окуней».

В районном городке местные жители подсказали им, где найти машиниста дрезины, который действительно оказался покладистым мужиком и, немного поторговавшись, согласился за пару тысяч довезти до нужного места.

– Знаю я это озеро, – провожая их на свой транспорт, рассказывал железнодорожник. – Там недалеко деревня была когда-то. Лесорубы жили. Да только разъехались все, после того как леспромхоз закрыли.

Они залезли в дрезину, машинист показал, куда можно сесть, и помог погрузить багаж.

– Я когда помоложе был, частенько в тех местах охотился. Все тамошние леса с ружбайкой исходил вдоль и поперёк. Каждый кустик знал, – приговаривал он, запуская дизель и ловко управляя дрезиной.

Узкоколейка шла сквозь лес. Когда-то по ней возили брёвна из леспромхоза до лесопилки, а сейчас это была единственная связь между районным центром и селом, где доживали свой век несколько старых поморов.

– Давненько я рыбаков в эти места не возил. Одни старухи ездят с побережья в город, по магазинам да в поликлинику. А вы что это, – он указал на палатку, – с ночёвкой, что ли?

– Может, и с ночёвкой, пока ещё не решили. Посмотрим, какая погода будет да как рыбалка пойдёт.

Ехали недолго, около часа. Машинист остановил дрезину посреди леса и показал рукой в сторону:

– Отсюда километров десять будет. Вон на ту сопку держите, не заблудитесь.

Он подал им рюкзаки и, трогаясь с места, добавил:

– Возвращаюсь я обычно около семи вечера. Так что будьте в это время здесь. Не опаздывайте… Ну, удачи, – он улыбнулся напоследок, – окуньком угостите?

– Угостим. – Они помахали руками вслед дрезине, надели лыжи, сложили рюкзаки в сани и не торопясь побрели в сторону озера.

Было раннее утро, поднималось над лесом солнце. Стоял небольшой мороз, просыпались птицы, несколько раз попадались заячьи следы. Снег был неглубокий, шагалось не тяжело, сани тащили по очереди, время от времени меняясь, чтобы не уставать сильно. Пару раз останавливались: перекурить да попить чаю из термоса.

На озеро добрались через два часа. Петька расчехлил бур и принялся сверлить лунки, Григорий раскидывал прикормку, расставлял «экраны» и «донки», помогал другу. Потом вскипятили чайник на плитке, перекусили бутербродами и немного посидели у лунок. Клёв был отменный, Сашка не обманул. За час с небольшим наловили штук двадцать больших окуней. Не зря, значит, тащились в такую даль.

– Слушай, – Пётр поглядел на небо, – погода вроде неплохая, может, поставим палатку прямо на озере?

Действительно: ветра не было, небо чистое, да и прогноз был хорошим.

Но Григорий сомневался:

– Да хрен его знает. Погода – вещь ненадёжная. Лучше найти подходящее место в лесу.

– Да, сейчас в лесу место искать… Потеряем часа два. Давай на озере поставим, первый раз, что ли?

Грише и самому не хотелось уходить от лунок. После некоторых сомнений решили рискнуть. Они установили палатку входом на юг, вбили крючья поглубже, закидали края снегом, проверили застёжки, крепления и остались довольны. Ближе к ночи усталость дала о себе знать, они забрались в палатку и попытались заснуть. Небо было звёздное, на озере стояла тишина, по берегам шевелили ветками сосны да кричали лесные птицы. Приятели задремали.

Ближе к полуночи задул ветер, набежали тучи и повалил мокрый снег. С палаткой они не угадали. Ветер ударял как раз во входной полог. Переставлять её было уже поздно. Сохранялась надежда, что всё обойдётся, но ветер только усиливался. Первый же сильный порыв снёс их простенькое укрытие, оторвал растяжки от крючьев и погнал бесформенную кучу брезента в сторону леса. Григорий и Пётр бросились вдогонку. Вещи остались на льду, но они решили, что вернутся за ними позже. Сейчас главное было поймать палатку. Они забежали в лес и догнали там своё жилище.

– Пойдём за вещами? – спросил Пётр.

– Давай сначала палатку поставим, – Григорий часто дышал после сильного бега.

Они взялись за тент. На озере порыв ветра оторвал некоторые растяжки и спутал полотно. Крючья остались на льду, поэтому они решили растянуть палатку между деревьев. Рыбаки освободили один целый угол, у которого сохранилась растяжка, и привязали её к дереву, после чего стали растягивать в разные стороны брезент. В спокойную погоду и на открытом пространстве это была простая задача. Но здесь мешали сугробы, в которых приходилось барахтаться, чтобы устоять на ногах. Коченели пальцы. Снежные заряды били в лицо. Холодный ветер рвал палатку из рук. В какой-то момент Григорий оступился и, пытаясь сохранить равновесие, выпустил край, который он удерживал. Метель тут же надула тент, как парус рванула палатку и оторвала единственную привязанную верёвку. Замёрзшие пальцы Петра не справились, ветер выхватил брезент, наполнил воздухом материю и унёс её выше деревьев.

Вьюга кружила снег, свистел ветер в сосновых кронах. Неистово махали ветки. Обречённо они прислонились к дереву с подветренной стороны.

– Нужно было сразу в лесу поставить, – Григорий дышал на согнутые пальцы, пытаясь согреть их.

– Сейчас-то уж чего вспоминать? Поздно, – Пётр повернулся к Григорию. – Что делать-то будем?

– Надо костёр развести. Спички у тебя есть?

Пётр достал коробок и, рассмотрев его, произнёс:

– Немного влажные.

Пётр стал ломать сучья. Он сложил их в кучу, встал на колени и закрыл будущий костёр от ветра. Григорий разбирал спички, выискивая сухие, но таковых оказалось немного. Он выбрал несколько и стал чиркать ими по очереди. Ему удавалось разжечь их, но огонь получался слабым, его было недостаточно, чтобы поджечь ветки. Тогда Гриша взял оставшиеся, собрал их в пучок и чиркнул. Спички вспыхнули, он поднёс пламя к сучьям, и хвоя начала заниматься, послышался даже негромкий треск пламени, друзья уже было обрадовались и вздохнули облегчённо, но ударил порыв ветра, качнул ближние деревья, и крупный ком снега сошёл прямо на занимающийся огонь. Пламя потухло. Спичек больше не было. Они сели друг возле друга, сомкнувшись боками и подставив спины ветру.

Григорий взглянул на друга. Тот сидел, опустив голову вниз, вложив руки в рукава фуфайки, и слегка покачивался.

– Не унывай, – приободрил Гриша, – сейчас пять минут отдохнём, вернёмся к рюкзакам и заберём топор. Потом нарубим веток, сделаем вигвам и переночуем.

– Неплохой план, – Пётр приободрился.

Они поднялись, отряхнулись от снега и пошли в сторону озера.

Внезапно Григорий остановился и принюхался.

– Дым, что ли? – спросил он Петра.

Тот поднял голову и стал шумно вдыхать воздух носом. Он тоже почувствовал едва уловимый запах:

– Точно дым!

Они оживились и стали пристально вглядываться в темноту, пытаясь отыскать источник спасительного огня. Но мешали деревья и падающий крупный снег ограничивал обзор.

– Пошли на ветер, – предложил Григорий, – дым явно оттуда.

Закрываясь руками от ветра и снежных зарядов, они побрели сквозь лес в ту сторону, откуда шёл запах дыма. Сугробы становились всё больше и больше, и всё труднее было пробиваться сквозь них.

– Может, найдём лыжи? – предложил Пётр.

– Долго. Быстрее пешком дойдём. Запах вроде усиливается.

– Мне тоже так кажется.

Продвижение было не быстрым. Ветер бил в лицо, и приходилось нагибаться, чтобы хоть как-то закрыться от снега. В некоторых местах сугробы доходили до пояса, и, чтобы пробиться сквозь них, приходилось разгребать снег руками, но запах дыма давал слабую надежду. В какой-то момент Григорий разглядел вдали трубу, торчащую из снега, из которой вырывался дым и яркие искры.

– Смотри, – указал он Петру, – похоже, там избушка.

– Очень похоже.

Не обращая внимания на снег, который залеплял глаза, и глубокие сугробы, они направились в сторону трубы, работая с удвоенной энергией, и вскоре, взмокшие от пота и мокрого снега, оказались у лесной землянки.

– Слава Богу! – Пётр чуть не плакал от радости.

Они толкнули дверь и вошли.

Внутри было светло. Григорий и Пётр рассмотрели мужчину, который ворошил кочергой в маленькой печке, и поздоровались.

– И вам здрасьте, – мужчина бросил на них короткий взгляд и снова повернулся к печке.

Похоже, его нисколько не удивило появление поздних гостей.

– Погреться пустите? Не помешаем? – Гриша присмотрелся.

Землянка была небольшая, потолок низкий, в полный рост не встанешь, поэтому ему приходилось нагибать голову. У дальней стены стояли нары, возле них пенёк, заменяющий стол, и небольшая буржуйка слева от входа – вот и весь интерьер. Возле печки сидел старик, седой, бородатый, одетый в заплатанные штаны и свитер, на ногах – валенки, возле печки сушилась телогрейка и лежал рюкзак. В землянке вкусно пахло дымом и табаком. На буржуйке закипал чайник.

– Землянка общая, проходите, не стесняйтесь, – прошамкал дед беззубым ртом, кивнув головой в сторону нар. – Чаю хотите?

Они сели поближе к печке, дед достал сухари и конфеты. Недолго почаёвничали. Покурили. Посетовали на погоду. Григорий и Пётр рассказали о своих приключениях.

Дед сочувственно поцокал языком:

– Ничего. Утром метель уляжется, отыщете свои вещи. Не пропадут.

В печке уютно потрескивали дрова, Григорий и Пётр разложили сушиться промокшую одежду, напились горячего чаю. Накатывала усталость, и рыбаков потянуло в сон. Они перебрались на нары, и Петька спросил, чтобы не занять чужого места:

– Отец, ты где ляжешь-то?

– Я устроюсь, не переживайте. Вы ложитесь где хотите, места хватит.

Они улеглись поперёк нар. Их разморило от печного тепла. Очень быстро веки сомкнулись, и два рыболова негромко захрапели.

Первым проснулся Григорий. Было ещё темно. Пётр спал, свесив ноги с «постели» и положив под голову шапку. В землянке густо пахло едой. Старик всё так же сидел возле печки и что-то кашеварил. Он заметил Григория:

– Есть будешь?

– Спасибо, – поблагодарил Гриша и пересел ближе. Он взял в руки банку с гречкой, в которой угадывалась тушёнка, и стал орудовать ложкой.

В лесу еда особенная, не сравнимая ни с чем. Пахнет дымом, морозом, деревьями…

– Как рыбалка-то? – спросил «кашевар».

– Неплохо. Окуней штук тридцать да ещё вот таких сигов с десяток, – Григорий развёл ладони, показывая размер рыб. – Позже проверим донки, может и на них что клюнуло.

– Здесь сига много. Раньше, было дело, я вёдрами рыбу домой таскал, – поделился дед приятными воспоминаниями.

Потом он посетовал, что рыбы стало меньше, городские туристы всю повылавливали сетями да электроудочками… В общем, обычное старческое ворчание.

Посидели, помолчали, в печке трещали поленья, снаружи задувала вьюга.

– Надо бы за дровами сходить, – произнёс дед.

– Я сбегаю, – Гриша поднялся.

Он вышел наружу. Метель стала ещё сильнее. Сквозь деревья он видел поверхность озера, где образовывались большие намёты. Землянку тоже понемногу заваливало, он раскидал ногами насыпавший у двери сугроб, потом достал из поленницы несколько чурок и взялся за дверную ручку, чтобы зайти внутрь, как вдруг услышал вдалеке чей-то вой. Звук был протяжный, секунды три, не больше, но Григорию стало жутко. Он подумал об оружии и посетовал, что топор и ножовка остались на озере.

– Слышал? Кто-то в лесу выл, – спросил он у деда, вываливая дрова на пол сбоку от печки.

– Волки, наверное, – дед был спокоен, – тут зверья хватает.

– На людей нападают?

– Не слышал, – старик подкинул в огонь полено. – Волки на людей боятся нападать. Вот росомаха, та может. Вы-то как это озеро нашли?

– Друг один рыбачил здесь. Он и посоветовал. Говорит, места глухие, конкурентов нет… – Григорий улыбнулся.

– Поня-ятно, – протянул дед.

Проснулся Петька. Он сел на кровати, зевнул и, натянув валенки, пошёл на «двор». Вернулся скоро, вошёл в землянку, «умывая» руки снегом:

– Задувает, однако.

– Скоро успокоится. У нас метели долго не дуют.

– А вы местный? – Петька отхлебнул предложенный чай.

– Местный. Один только и остался.

– Жили поблизости?

– И жил, и работал… Леспромхоз стоял недалеко… Раньше… А здесь деревня была большая… дворов пятьдесят… – дед говорил не торопясь, поглядывая то на огонь, то на гостей. – А что, ребята, самогонки не хотите?

– Что? У тебя и самогон есть?

– Как не быть? – дед потянул из своего рюкзака железную флягу.

Разложили закуску, пошла по кругу фляжка, потекла внутрь самогонка, качнула голову, да под гул самодельной буржуйки ещё уютнее стало в землянке и оживилась компания.

– А где ваш улов-то?

– На озере оставили. На льду.

– Не потеряете?

– Нет. Мы палку воткнули с тряпкой.

– А что сейчас с деревней? – спросил Пётр. Ему понравился дед, и он решил, что тому будет интересно повспоминать прошлое да порассказать случайным знакомым о своей жизни.

– Закончилась деревня, – вздохнул старик, – леспромхоз закрыли, работы не стало, все и разбежались. Молодёжь в города, старики – в могилу. Пустая деревня. Я один остался.

Хороша «мутная» в тёплой землянке, под нехитрую закуску и в мужской компании. Вдали от городской суеты, от наскучившей работы, семейных хлопот и повседневных забот. Вместо людской толпы – хвойный лес, вместо автомобильных газов – запах сосен, и вокруг тишина, покой и азарт рыбалки. Хороша самогонка…

– Землянку сам строил? – оглянулся по стенам Петр.

– Нет. Ещё до меня поставили. Много здесь рыбаков да охотников было.

– Хорошая землянка.

– Хорошая, – согласился дед. Поглядел в пол, видимо, вспомнив что-то, и улыбнулся. – Спасла она меня однажды, – старик обнёс всех табаком и бумажками, показывая, как свернуть самокрутки.

– Случилось что? – Гриша закурил «козью ножку».

Старик затянулся:

– Было дело. Я мало кому рассказывал. Не верит никто. Говорят, пить меньше надо. Да я бы и сам не поверил. Столько лет прошло… Я уже и сам думаю: может, почудилось что по пьяному делу, – он на секунду задумался. – А может, и нет.

Дед глотнул из фляжки, закусил куском сала и с удовольствием затянулся махоркой. Потом перебрался на нары и, поудобнее растянувшись, начал рассказ:

– Я в эту деревню после армии перебрался. Один сослуживец мой отсюда родом был, он и посоветовал. Тогда на лесоповале хорошо зарабатывали, не то что в нашем колхозе. Ну, я и поехал. Устроился в леспромхоз, потом женился на местной, дочь родили, избу поставили. В общем, всё как у людей.

Разговорился дед, видно, наскучило ему одному. Поговорить не с кем, вот и выкладывает вслух то, что в себе копил.

– Ну вот, значит. Был со мной в бригаде мужик из местных – Иван. В возрасте уже. Да только странный какой-то. Всё стороной держался, ни с кем не дружил. Самогонкой особо не баловался, не рыбак и не охотник. А у нас в деревне занятий и не было вовсе никаких. Мужики на охоту ходили или с удочками на озере сидели. А Иван всегда в доме. Жил он с бабой, Клавдией звали, не расписаны были. Она тоже всё людей сторонилась. Из дома в магазин и обратно. Никуда особо больше и не ходила. Ни подруг, ни родни. Так вдвоём век и коротали. Дом у них на самом краю стоял, возле леса.

Случилось как-то осенью, до снега ещё, работать мне в паре с Иваном. Километрах в двух отсюда «палки роняли». Иван «Дружбой» махал, а я «толканом» орудовал. День к концу подходил. Задержались мы чегой-то и не заметили, как темнеть стало. Иван бензопилу заглушил, и пошли мы в деревню. А тут ливень начался. Темень, ни зги не видать. Хорошо, Иван про эту землянку знал. Ею приезжие охотники пользовались. Они и строили, наверное. Нам-то, местным, она ни к чему. В таких землянках всегда есть небольшие запасы: и дрова сухие, и продукты, и соль со спичками, – докурил самокрутку дед и затушил окурок в железную банку. – В этой землянке мы и укрылись до утра. Утром дождь кончился, мы проснулись, собрали «Дружбу» и домой пошли, а землянка у меня в памяти осталась. Как знал, что пригодится.

Ну вот, а через несколько месяцев, зимой, после Рождества, встречаю я Ивана на улице. Я тогда сильно с похмелья был. Праздник отмечал. Подлечиться мне нужно было, я и спрашиваю его: «Мол, у тебя самогонки нет? Может, продашь?» А он отвечает, что, дескать, самогонка у него есть, но он ей не торгует, а вот похмелить может. А мне этого и надо.

Пошли мы к нему в хату. Приходим. Жена на стол накрыла, литру поставила, всё-таки Рождество. Я, хоть и не верующий, но любил самогоночку по праздникам. Они тоже, видно было, гостю обрадовались. За стол сели, всё чин чином: селёдка, картошка, грибочки, побеседовали о том о сём, жена за второй литрой сходила. За разговорами и не заметили, как стемнело. Думаю, надо и честь знать, поднимаюсь я домой идти, а только чувствую, что ноги не слушаются. Так напился на дармовщинку, что и до хаты своей вряд ли дойти бы смог. А Клавдия и говорит: «Ну куда ты в таком виде? Ещё замёрзнешь по дороге. Оставайся у нас. Я тебе в комнате постелю. А проспишься, так и пойдёшь». Думаю, действительно, переночую у них, а жене потом всё объясню. Отвели они меня в комнату. А комната странная какая-то: стены глухие, без окон, ковры всюду от потолка до пола. А посреди комнаты – кровать железная с матрасом и одеялом. Клавдия мне и говорит: «Раздевайся, ложись». Я верхнюю одёжу снял, а куда покласть, не знаю, мебели никакой в комнате не было, ни тумбочки, ни шкафа. Клавдия, видя моё замешательство, протягивает руки: «Давай одёжку, я в сенях положу, не пропадёт никуда, отдыхай пока». Ну и лёг я под одеяло в одном исподнем, даже носки снял.

Сколько проспал, не помню, а только просыпаюсь я от того, что как будто кто-то толкнул меня. Глаза открываю, а самого страх какой-то непонятный охватил с головы до пят. Чувствую, как волосы на голове шевелятся. Ничего понять не могу. Сначала вроде как даже забыл, где нахожусь. В комнате темно было, только через дверной проём немного света шло. Смотрю: в дверях Иван. Стоит как истукан и смотрит направо от меня. Я тоже туда голову поворачиваю, а там Клавдия и тоже как истукан, руки в мою сторону тянет. Взгляды у них какие-то странные, глаза пустые, смотрят насквозь и светятся немного. Я встаю с кровати и слышу голос какой-то в комнате, тихий такой, как будто старушечий: «Смотрите, он просыпается. Хватайте, чтобы не ушёл». Клавдия с Иваном на меня двинулись. Идут как во сне, неторопливо, молча. Меня паника охватила. Спина холодным потом покрылась, волосы на затылке зашевелились. Стал я соображать, что делать-то? Бежать, думаю, надо, а куда? Дверь Иван заслоняет, сбоку Клавдия идёт. Я в угол бросился. Они – ко мне, а чтобы до меня добраться, Ванька должен был от двери отойти. Он и отошёл, дверь освободилась. Я и шмыгнул туда.

Выбегаю на улицу. На дворе ночь, где-то далеко собаки брешут, остановился я и тут только понял, что стою босиком на снегу, в одних подштанниках и рубахе. А в голове старушечий голос всё шепчет и шепчет: «Верни-ись, – протяжно так, – верни-ись». Спокойный такой голос. У меня от него волосы дыбом встали. Оглянулся я: позади изба Клавкина, а впереди лес. Смотрю: из дома Ванька выходит и Клавка за ним. Бредут не спеша так, уверенно. На меня уставились и глядят, не мигая, но что больше всего удивительно: пар у них изо рта не идёт, как будто не дышат совсем. Ох и перетрусил же я тогда.

Побежал в лес куда глаза глядят. Сугробы по колено, я прыгаю из последних сил, а Ванька с Клавкой шагают по снегу, как по земле, и не проваливаются. У меня ноги мёрзнут, сам продрог. Но гонит страх куда-то. А в голове старуха повторяет всё и повторяет: «Верни-ись, верни-ись».

Хорошо хоть небо чистое и луна полная, яркая, как фонарь. Прыгаю по сугробам, спотыкаюсь, ноги в снег проваливаются, горят от мороза. Холод пронизывает, огляделся, думал на дерево какое залезть, потому как боль в ногах, уже совсем терпеть невозможно. Продираюсь сквозь сугробы, дерево подходящее присматриваю. Ничего не попадается, как назло. То ветки высоко – не дотянуться, то стволы слишком толстые – не обхватить. Хотел заорать, на помощь позвать, набрал воздуха полную грудь, а он студёный, как руками меня за глотку схватил, закашлялся я и охрип в момент. Ну, думаю, конец мне настал, остановился, развернулся и приготовился преследователей своих встречать. Думаю: зубами за свою жизнь грызть буду. Стою, кулаки сжал, мороз до костей пробирает, ноги горят, по щекам слёзы бегут. «Прощайте, – думаю, – жена и дочь, видать, не свидимся больше». Смотрю, однако, преследователи мои подотстали немного. Стал я озираться вокруг, думаю, ну должен же быть какой-то выход! И тут я про землянку вспомнил. Вспомнил, где по осени ночевали с Иваном, и дорогу на лесную делянку, где лес валили, тоже вспомнил. Обрадовался, как дитё, и побежал из последних сил.

Сыскал эту избушку быстро. Забежал внутрь, дверь поленом припёр и залез на нары. А немного погодя слышу: за дверью снег хрустит. Шарится кто-то снаружи. В дверь скребётся. Сижу я ни мёртв ни жив. Взял в руки палку, забился в угол и молчу. Долго ходили, и шаги такие чудные, на звериные совсем не похожи. Как будто шаркает кто-то. А в голове у меня опять тот же шёпот: «Ты здесь, что ли?.. Отзовись, – говорит, – выходи, всё одно тебе деваться некуда».

Стал я креститься, хотя в Бога не верил. Шепчу про себя: «Помоги, Господи, помоги». Похмелье с меня как рукой сняло, протрезвел, как стёклышко.

А за дверью всё шаркают и в дверь скребут. Сколько продолжалось это, не знаю. Но только рассвело скоро. Солнечный свет в щели проник. Шаги за дверью пропали. Успокоилось всё, тишина наступила. Лежу я на нарах, в калач свернулся, глаза в дверь вперил, а самого дрожь бьёт, всё никак от погони отойти не могу, вспоминаю, как Иван с Клавкой по снегу идут бездыханные да голос этот старушечий… Мураши прямо до костей пробирают. Заревел без удержу, слёзы ручьём, утирать не успеваю. Долго так лежал, пока всё не выплакал, но всё же успокоился, отпустила меня дрожь. Отдышался я немного, а потом запасы искать начал. Сухари нашёл, спички, печка полная дров была. Затопил потихоньку, из каких-то тряпок портянки соорудил. Печка быстро разгорелась. Тепло пошло. Лежал я, лежал да и заснул крепко.

Нашли меня мужики с леспромхоза. Просыпаюсь, а вокруг бригада наша стоит. Расспрашивают, дескать, что случилась-то? А у меня внутри пустота какая-то, забыл, как разговаривать. Не могу и двух слов выдавить, всё мычу да мычу. Так ничего и не рассказал им.

Дома жена мне компресс с самогонкой к ногам привязала. Отмыла, переодела, в общем, в порядок привела. Сели мы за стол, чуть выпили, закусили, у меня язык и развязался. Открылся ей, рассказал о приключении своём. Думал, ругаться будет, но она выслушала и серьёзно так посмотрела на меня, а у самой в глазах испуг, говорит: «Нехорошая молва про эту Клавку ходит. Жила она до этого с двумя сожителями, да только повесились оба. И мать её, когда помирала, несколько дней криком кричала, всё никак отойти не могла. Только когда мужики крышу пробили, тогда и упокоилась».

С тех пор обходил я стороной Клавкину избу и с Иваном в одной паре больше не работал… Такая вот история у меня с этой землянкой приключилась.

Дед устало вздохнул, зевнул в руку, бороду погладил и заснул тихо.

Печка затухать стала. Григорий сходил ещё за дровами. Снова почаёвничали да по самокрутке выкурили.

Рассвело скоро, погода действительно успокоилась, как дед и обещал, небо очистилось, солнышко показалось. Рыболовы отыскали улов, собрали вещи, какие метель не унесла, и вернулись вечером к узкоколейке. Дрезина не опоздала. Машинист подобрал их в условленном месте, и поехали они в райцентр, где машину оставили. Покачивалась дрезина на разбитых путях, пыхтел дизель. Прыгал впереди свет от прожектора, слабо освещая путь. Звёзды неслись вдогонку состава.

Улыбчивый машинист раскурил папироску:

– Ночью вьюга была, как вам в палатке ночевалось-то?

– Унесло нашу палатку, – вздохнул Гриша.

– Мы землянку в лесу нашли, – пояснил Петька, – там и заночевали.

– Землянку? – удивился машинист. Он ненадолго задумался, затягиваясь табаком, и продолжил. – Была здесь одна землянка. В ней как-то давно мёртвого лесоруба нашли. Голого и босого. Жена у него осталась с дочкой. Да только эта землянка сгорела давно. Как раз после того случая, – он посмотрел с подозрением на пассажиров. – Может, вы путаете чего?

Григорий и Петька переглянулись между собой, но ничего не ответили.

После слов машиниста Гриша ощутил неприятный холодок на спине и перевёл взгляд в окно. Дрезину трясло на кривых рельсах. Стучали колёса на стыках, поднимался в небо дым от дизеля. Окружающий лес скрывался за темнотой. В кабине все молчали.

Григорий смотрел на своё отражение в оконном стекле и вдруг отчётливо услышал, как незнакомый старушечий голос шёпотом протянул: «Верни-ись».