У многих есть такое воспоминание из детства: когда произошло что-то очень странное и вы уверены, что наблюдали это, но рассказать не то чтобы стыдно — неловко. Как признаться в компании веганов, что ты предпочитаешь говяжье филе почти сырым, с кровью.
Такое воспоминание есть и у меня. Мне пять или шесть, мы с родителями смотрим телевизор, после какого-то спора я начинаю реветь, — и тут слышу, как в коридоре кто-то шагает. При этом в квартире, кроме нас, больше никого нет. Выглянув в дверной проем, я увидел, как старые коричневые тапочки пересекли коридор, потоптались на пороге другой комнаты и остановились.
До сих пор не знаю, что это было, но если кто-то и предложил рабочий вариант объяснения, то это Татьяна Замировская в своем новом романе.
Но сначала — к сюжету. Недалекое будущее, ученые научились копировать сознание живых людей на случай их смерти. После смерти дубликаты «активируются» в цифровой среде, и с ними можно общаться по мессенджеру, как с живыми людьми — да и дубликаты себя и воспринимают как живых людей. Но поскольку сознание — это еще к тому же опыт и воспоминания, мир мертвых быстро превращается в большой город со своими местами жизни, досуга и даже конференц-центром. Единственное условие: мертвым запрещено влиять на жизнь живых. Активированные «дубликаты» поднимают восстание и взламывают электронные устройства по всему миру, устраивая налеты полтергейста на «умные» дома, веселясь с электронными системами безопасности и так далее. Некоторое время спустя после восстания активируют дубликат главной героини. Она живет с дубликатом еще живого мужа (да, у живых тоже могут быть дубликаты — просто не совсем легально) и встречается с другим мертвым, А., да вот незадача — оказывается, в «мертвых» героиня оказалась, когда муж нанес ей двадцать три ножевых удара. И хотя сама рассказчица восклицает:
Когда я размышляла, за что он меня убил, я задавалась вопросом: почему убивают всегда за что-то? Откуда это внутреннее обвинение жертвы, святая уверенность в том, что, выяснив мотив преступления, мы оправдаем не столько преступника, сколько случившийся слом, разрыв, оплошность?
Но после Восстания мертвых связь цифрового мира дубликатов с миром реальным отключают, и теперь главной героине — и единственной рассказчице романа — нужно найти способ попасть снова на ту сторону и узнать: почему любящий муж ее убил?
Цифровое бессмертие — одна из главных тем современной фантастики. Цифровой Элизий описывает в романе «Падение. Додж в Аду» Нил Стивенсон, смешивая научную фантастику, антиутопию и фэнтези с обязательными философскими отступлениями. Сложные отношения мертвых, с которыми можно связаться и которые ведут полноценную самостоятельную жизнь, и живых людей находятся в центре повествования в фантастическом шпионском триллере «Страна вечного лета» Ханну Райаниеми. Отличает Замировскую от упомянутых авторов то, что она не боится сделать следующий шаг: не просто выдумать мир, в котором живые позавидуют комфорту мертвых, но и предположить, к каким социальным и научным последствиям это открытие может привести.
По большому счету «Смерти.net» — роман не о смерти, а о жизни, как бы банально это ни звучало, точнее, о живом сознании, которое переживает мертвую материю. Ключ к теме романа — в «нейрозомби», или, как их официально называют в мире романа, «тех, кого помнят» — оживших воспоминаниях, которые могут выглядеть как живые люди и даже вступать в коммуникацию.
Те, кого помнят — не совсем люди. Их никто не копировал, они ничего не дублируют. Эти чужие неприкаянные мертвые (точнее, воскресшие) — овеществленная память некоторого предельного для их активации количества людей (разумеется, умерших) об отношениях с ними (разумеется, умершими). Воплотившаяся коллективная память. <...> Нейрозомби трагически погибших молодых талантливых людей вообще, как правило, имели огромный успех: их помнили только идеальными, безвозвратными, лучшими в мире.
«Нейрозомби» считаются низшей кастой среди мертвых — как раз потому, что только имитируют мышление, а не мыслят самостоятельно. Здесь Замировская отсылает к известному концепту «философского зомби» — гипотетического существа, которое отличается от нормального человека только тем, что у него отсутствует сознательный опыт или способность ощущать. Но если такое существо неотличимо от человека, почему мы не можем считать его человеком? Разве неспособность что-то ощущать делает человека автоматически не-человеком?
В конечном итоге, то, что делает нас живыми, — это наш собственный опыт и память нас о себе и других о нас, а не телесность и биологические характеристики. После смерти близкой подруги в подростковом возрасте один из героев Замировской обнаруживает, что до знакомства с ней как будто не существовал:
До нее меня не было. А потом я стал собой. Я стал слушать ее кассеты — она оставила мне огромную сумку с кассетами. Через год я нашел в ящике письменного стола те дневники, что она писала в четырнадцать лет. Я не читал их, не мог, ведь она верила, что я не буду. Я просто таскал их всюду с собой и использовал как записную книжку: писал на полях, и на форзацах, и на оставшихся страницах — там были свободные страницы. Я не мог это читать, но я не мог это не использовать. Я словно жил ее жизнь — точнее, жил ту жизнь, которую она для меня придумала.
Ключевой поворот происходит, когда А. находит в мире мертвых свою умершую первую любовь в форме «нейрозомби» и недоумевает — ведь в действительности ее никогда не существовало, он ее придумал. Но если и выдуманный человек может обладать подобием сознания, то разница между выдумкой и реальностью стирается, а также разница между сознающим и несознающим, и в конечном итоге.
Все новое возникает из памяти. Бог — это память.
«Смерти.net» превращается из фантастического детектива в сиквел знаменитой статьи американского философа Томаса Нагеля «Что значит быть летучей мышью?» В нем Нагель ставит читателя перед проблемой: мы не можем представить себе, каково быть летучей мышью — существом с практически нулевым зрением, но невероятным слухом, способным улавливать ультразвук, благодаря чему оно может передвигаться с помощью эхолокации. Человек просто не в состоянии адекватно представить себе этот опыт, не сведя его к антропоцентрической экстраполяции, а значит, сознание нельзя свести исключительно к свойственному одному человеку феномену. Замировская идет дальше: в мире ее героев собственной формой сознания обладают не только герои — вещи, например, кактусы:
Быть кактусом — это как не спать всю ночь перед экзаменом на первом курсе.
Или камни:
У камня есть сознание — и это не предполагает, что камень разумный и со страстью потенциального экспата страдает, что вместо монументального отсутствия мха под ним щекотное отсутствие водички (где родился, там и пригодился — не эмпатируй русскому камню, он ничего не чувствует). Камень не мыслит. Я кладу его на спину и перехожу болото. Я не упаду — и я знаю, что не упаду: в меня встроен великолепный гироскоп. Одно сознательное существо тащит через болото другое сознательное существо, и это в каком-то смысле разделенный опыт. Просто ни один из нас не мыслит. Мир без мыслей тоже мир.
То есть вещи, в духе популярного сейчас философского направления объектно-ориентированной онтологии, обладают собственнымсознанием и, соответственно, памятью, — и двенадцать котов-дубликатов могут «воссоздать» образ ухаживающей за ними бабушки, который очень трудно отличить от оригинала. Мир становится текучим, прозрачным, одно сознание может проникнуть в другое, и вот уже мертвые из будущего могут проникать в прошлое с помощью реальных вещей, предметов, не подключенных даже к электросети (а мертвый дедушка может, например, надеть тапочки и пройтись по коридору, как ни в чем не бывало). Получается то, что не вышло у Кристофера Нолана в фильме «Интерстеллар»: мир, где смерти.net
Все это могло бы сделать текст излишне серьезным, но Замировской удается на основе философских концепций создать живой мир мертвых (каламбур намеренный) и описать его с юмором. Вот, например, героиня проходится по современному классику, намекая, что и его тексты не обошлись без вмешательства мертвых:
Еще профессор упомянул литературный текст как способ регрессивного контакта — в частности, он остановился на новом романе писателя П., вышедшем этой осенью, как обычно (последние тридцать лет — или немного больше, я не запомнила, — писатель П. выпускает новый роман каждую осень; кабальные условия контракта. Не очень понятно, почему писатель П. не может сбежать от рабского труда туда, где никогда не бывает осени, например в Калифорнию — хотя, кажется, там все-таки тоже бывает), — вышло так, что некоторым дубликатам удалось проникнуть в роман чуть ли не на стадии черновика, хотя поначалу они были уверены, что вмешались уже в процесс печати.
Подтрунивание над классиком, творчество которого в последние годы во многом превратилось в самопародию, звучит органично из уст авторки, которая фактически развивает идеи, заложенные этим самым классиком, но им же и заброшенные: смерти нет, есть живое сознание, которому подчиняется любая трансценденция. Мир превращается в борхесовское «зеркало загадок», систему, в которой каждая вещь несет информацию, а означающее сливается с означаемым. Именно поэтому мать героини хранит письма, которые в свои пятнадцать писала погибшей первой любви: ей важно помнить того человека, которым она была когда-то и которым быть перестала:
Опыт вплавляется в нас, как печать в воск. Это то, что ответила мама, когда я спросила ее, как это — вдруг стать адресатом своих собственных писем, отправленных мертвому человеку. И она сказала: мне было стыдно перед ней, этой девочкой. За то, что я стала совсем другая. За то, что она — не я и в то же время я. Опыт не делает нас хуже, но делает нас чужаками для нас в прошлом.
Да, текст и речь — способ коммуникации поколений и способ связи с миром. Герои пишут письма себе в прошлое, получают способность превращаться в буквы табло в аэропорту и передавать зашифрованные послания сквозь белый шум. Простая, вроде бы, идея, но таково свойство больших романов: самые простые идеи они подают в необычной форме, почти поэтической. Что не мешает Замировской разделываться с призраками прошлого: на страницах романа погибает после очередной сюжетной перипетии диктатор — правитель одной из соседних с Россией стран, которого читатель мгновенно распознает. Собственно, почему бы и нет: если слово все еще обладает магическими свойствами, как в романе Замировской, то вдруг получится.
В конце романа мертвые обретают автономию: они «отключаются» от мира живых и навсегда оказываются заперты в своей реальности оживших идей. Теперь им нельзя отправить сообщение или передать оцифрованную вещь. Но разве что-то изменилось, если человек продолжает жить в нашей памяти? И послания, которые мы пишем мертвым (как рассказчица «Смерти.net» — своей бабушке) мы пишем в том числе и для себя. Чтобы помнить, кем для нас являлись эти мертвые, за что мы их любим и какие бы из их качеств мы хотели бы сохранить в себе.
И если вдруг однажды домашние тапочки в вашем коридоре оживут, не беспокойтесь: просто мертвый дедушка передает вам привет. Почему бы не написать ему послание?
Отзывы на книгу «Смерти.net», страница 4