Читать книгу: «Судьбинушка. Люба», страница 5

– Неужели? Кого я вижу?! К нам явилась Любовь Алексеевна Кошкина, собственной персоной! С чего это такая честь?

– Вы же сами вызвали меня, – проговорила Люба, ещё не понимая, к чему клонит директор.

– Я имею в виду не мой кабинет, – усмехнулся он в ответ. – Я говорю о школе в целом. Позвольте вам напомнить, дорогая Любовь Алексеевна, что в этом году ваш класс ждут экзамены, к которым я вас не допускаю по причине многочисленных пропусков без уважительной причины. Более того я уже готовлю документы на ваше отчисление, поскольку ваши знания не соответствуют нашей программе.

– Но, Лев Валерьянович, у меня же была уважительная причина! – воскликнула Люба. – Моя бабушка лежала в больнице после серьёзного приступа. Ей даже делали операцию. Как я могла оставить её одну? Она нуждалась в уходе!

– Во-о-от! – Гусев растянул губы в надменной улыбке. – Мы подошли к самому главному. Поскольку вы, Любовь Алексеевна, являетесь несовершеннолетней, а ваша бабушка, по своей сути, недееспособной, я сообщил об этом в соответствующие органы. Поэтому, будьте готовы в скором времени продолжить ваше обучение в специализированном образовательном учреждении, которое в простонародье все называют детским домом.

Люба широко распахнула глаза. Она ожидала от директора любой подлости, кроме этой. Чувствуя, как у неё перехватывает внезапно пересохшее горло, Люба проговорила:

– Почему моя бабушка недееспособная? Она просто болеет, как все пожилые люди. Вот и всё! А ещё у меня есть отец, два брата и две сестры. Они все взрослые и никогда не допустят, чтобы вы отдали меня в детский дом.

– Вы уже много лет проживаете с бабушкой и об этом знают все! – отрезал директор. – У меня есть сколько угодно свидетелей, которые готовы подтвердить, что ваш отец и остальные родственники не принимают в вашем воспитании никакого участия. К чему это приводит, мы все видим. Ваша неуспеваемость и вечные пропуски – прекрасное доказательство моим словам. Так что, как говорится, сушите сухари, милочка!

– Вы… Вы!!! – воскликнула Люба. – Вы бессовестный, бессердечный человек!

– Да что вы говорите! – рассмеялся Гусев. – Я просто хочу позаботиться о вас и делаю всё по закону. Однажды вы скажете мне за это спасибо.

– Не скажу! – воскликнула Люба. – И никогда вас не прощу!!!

– А мне плевать на твоё прощение! – Гусев откинулся на стуле и ослабил душивший его галстук. Но вдруг резко встал, уронив скрипнувший стул. Люба вздрогнула, но не отшатнулась, когда он подошёл к ней и, сузив глаза, наклонился к её лицу: – Я и сам никогда никого не прощаю. Ты могла бы и запомнить это, Кошкина! Я ведь предупреждал тебя об этом…

– Мне тоже плевать на вас! – вскинула голову Люба и, набрав полный рот слюны, плюнула директору прямо в лицо.

Глава 10

Анфиса развешивала во дворе бельё, когда увидела перед собой взволнованную Шуру.

– Что такое? Что с тобой? – пожилая женщина уронила простынь в таз, выпрямилась и с тревогой всмотрелась в лицо внучки.

– Ой, бабушка, произошло такое, что я и описать не могу, – запричитала Шура, забыв даже поздороваться со старушкой. – Я не знаю, что мне делать, и если ты не поможешь мне, просто пропаду.

– Пойдём в дом, там поговорим, – сказала Анфиса и, оставив таз с бельём во дворе, направилась к крыльцу.

Шура поплелась за ней, старательно выдавливая из себя слёзы. Бабушка должна видеть, что она очень расстроенная, тогда будет легче убедить её сделать то, что Шура задумала. Анфиса же терялась в догадках, не понимая, что могло произойти с её внучкой.

Поставив на плиту чайник, старушка выложила на тарелку печенье и подвинула угощение Шуре, но та даже не прикоснулась к нему.

– Я не чаи пришла распивать, бабушка, – заявила Шура, делая вид, что вытирает слёзы. – У меня вообще в последнее время нет никакого аппетита. А знаешь почему? Потому что мне его испортил Андрей.

– Как это может быть? – не поняла Анфиса. – Он же давным-давно уехал. Последний раз я видела его на похоронах Дашутки, и знаю, что он не собирался здесь задерживаться.

– Бабушка, он требует, чтобы я продала наш дом и хочет забрать все деньги, – всхлипнула Шура. – Ему всё равно, что мне некуда идти. Понимаешь? Разве родной брат может так поступить со своей сестрой?

– Он звонил тебе? – нахмурилась Анфиса.

– Нет, Андрей сейчас здесь. Он специально приехал, чтобы выставить меня на улицу. Что мне делать, бабушка? – Шура закрыла лицо ладонями и горько заплакала. – Скажи мне, почему я такая несчастная?!

У Анфисы сжалось сердце.

– Не говори так, девочка. У тебя все будет хорошо! Всё наладится, вот увидишь!

– Нет! – покачала головой Шура. – Не будет! Потому что я теперь бездомная!

– Шурочка, – Анфиса накрыла морщинистой ладонью руку Шуры и слегка пожала её. – Переезжай к нам с Любашей. Место тебе найдётся. Как-нибудь разместимся. В тесноте, да не в обиде. Что уж теперь…

– Место? – воскликнула Шура. – То есть просто кровать? Или раскладушку мне выделишь?

– Шурочка, – Анфисе было искренне жаль внучку. – Что ты такое говоришь? Переезжай и тут уже разберёмся, кто и где разместится.

– Но я не хочу менять шило на мыло! – Шура брезгливо отдёрнула руку, не желая, чтобы бабушка прикасалась к ней. – Что наша Заря, что твоя Касьяновка – всё едино. Дыра, забытая Богом! Но в Заре у меня, хотя бы, есть работа и дом большой. А тут? Почему я должна жить в твоей халупе? Что я буду тут делать?

Анфиса развела руками:

– Я больше ничего не могу предложить тебе, – сказала она плачущей внучке.

– Можешь! – горячо заговорила Шура. – Ещё как можешь! Я всё придумала! Давай мы продадим твой дом, и эти деньги отдадим Андрею, пусть подавится ими. А вы с Любой переедете жить ко мне. Места там всем хватит. Ты можешь поселиться во дворе, где жил в последнее время отец. А мы с Любой останемся в доме. Или, если хочешь, пусть она тоже живёт с тобой.

Анфиса задумчиво посмотрела в окно и покачала головой:

– Прости, Шура, но на это я не соглашусь. Если хочешь, перебирайся к нам, а в Зарю я не поеду. Чувствую, что долго я уже не проживу, сколько мне той жизни осталось? Но умереть хочу здесь, и на кладбище лежать рядом с отцом и матерью. Ты только не сердись…

– Бабушка, ты не понимаешь, – снова заговорила Шура. – Я нигде не смогу найти столько денег, сколько требует от меня Андрей. А суммы от продажи твоего дома на это вполне хватит. Можно отдать его кому-нибудь подешевле. Сама же говоришь, что тебе помирать скоро. Так какая тебе разница, что с твоей хатой потом будет. С собой ты её не заберёшь. Подумай сама. Мы с Любой о тебе позаботимся. Я обещаю. Ну, бабушка, сделай ты хоть одно доброе дело за свою жизнь! Мать всегда говорила, что ты зря небо коптишь. Докажи, что это не так…

Губы Анфисы дрогнули от обиды, но она сдержалась и, немного помолчав, спокойно ответила внучке:

– Это одному Богу известно, кто зря коптит небо, а кто нет. Прости, Шура, но дом свой я продавать не буду. Оставлю его Любаше. Я уже и завещание написала. У девчонки ведь ни за душой, не перед ней ничего нет. А так, по крайней мере, будет хоть какая-то крыша над головой. Да и не поедет она в твою Зарю, не любит она её и жить в твоём доме не сможет. Зачем же я буду мучить девочку?

– Её, значит, жалеешь, а на меня тебе наплевать?! – вспыхнула Шура. Она уже поняла, что разговаривать с Анфисой бесполезно. Упрямая старуха никогда ни у кого не шла на поводу. И если что-то решила, никто не мог убедить её в обратном.

– Шура, успокойся, – попросила Анфиса, невольно поднося руку к сердцу и потирая его.

Но Шура не собиралась сдерживаться.

– Как я могу успокоиться, если мои родственнички поступают со мной, как гады? А? Что за сердце хватаешься? Разжалобить меня хочешь? Ага! Сейчас! За что вы все меня ненавидите? Что я вам сделала плохого? Отец и родная сестра даже не вспоминают обо мне! Братья гонят из дома! А ты вцепилась в свою халупу, как будто это дворец какой-то! Любке ты его отписала? Думаешь, она будет благодарна за этот сарай? Да плевать ей на тебя с большой колокольни. Она, как только получит аттестат, сразу же махнёт хвостом и свинтит в город. А ты загнёшься тут одна вместе со своим вонючим домом!

Шура запыхалась и замолчала, чтобы перевести дыхание. А потом снова сорвалась на крик:

– Я пожалела тебя, поэтому и предложила переехать ко мне. Только ты, вместо благодарности, воткнула мне нож в спину. Подумай сама, хорошо ты поступаешь с родной внучкой? Кому ты ещё нужна, скажи? Любке? Ага! Как же! А я бы за тобой ухаживала! Жила бы ты спокойно, как у Христа за пазухой! Что, думаешь, я слишком дорого за это запросила? Так извини, у меня другого выхода нет. И вообще, я не Андрей, я тебя не выгоняю. Наоборот, хочу предложить лучшие условия. А ты как собака на сене, сама не гам и другим не дам!

– Шура, опомнись! – проговорила Анфиса. – Что такое ты говоришь?

– Что слышишь! – выкрикнула Шура. – Как там мать тебе говорила? Помрёшь, приходи, мы тебя похороним? Так вот! Ко мне можешь не приходить. Я палец о палец не ударю, чтобы хоть как-то тебе помочь. И на похороны твои не приду! Была у тебя внучка Шура, а теперь её нет! Но ничего! Вы меня ещё узнаете! Пропадите вы все пропадом! Ух, как я вас всех ненавижу!

Она толкнула стол, чтобы выйти, и тарелка с печеньем соскользнула на пол, разлетевшись на осколки. Шура наступила на хрустнувшее под ногой печенье, вдавила его в пол и ушла, бросив на Анфису тяжёлый, злобный взгляд.

Старушка вздохнула и скорбно сложила руки на коленях, тихо проговорив вслед ушедшей внучке:

– Ох, Шура, Шура… Как ты сама будешь жить, я не знаю. А вот, кто будет рядом с тобой, горькими слезами умоется. Спаси и сохрани, Господи, от неё всех добрых людей…

***

– Ах ты, зараза! – скривившись от отвращения, Гусев достал платок из кармана и принялся вытирать лицо.

Но когда Люба повернулась, чтобы уйти, схватил её за шею и удержал, впиваясь ногтями в нежную кожу девочки: – Бесстыжая… Да я тебя за это размажу… Нахалка малолетняя… Готовься! Завтра же вылетишь отсюда! Пошла вон!

Директор толкнул Любу с такой силой, что она с трудом удержалась на ногах. А едва девочка скрылась за дверью, вернулся к своему столу и протянул руку к телефону. Но потом помедлил. Нельзя разговаривать с начальством в таком состоянии. Надо немного успокоиться. Но ведь какая дрянь эта Кошкина. Недаром Анжелочка так сильно её ненавидит. Вот дочка у него – золото. Вся в отца. А красивая какая… Летом обязательно нужно свозить её на море, пусть отдохнёт от учёбы и экзаменов.

Мысли о дочери помогли Гусеву расслабиться, и он всё-таки набрал знакомый номер:

– Маргарита Наумовна?! Здравствуйте! Вас беспокоит Гусев Лев Валерьянович. Да-да! Узнали? Мне очень, очень приятно! Маргарита Наумовна, я хочу посоветоваться с вами по поводу одной девочки. Да, ученица нашей школы. Её зовут Любовь Кошкина. Понимаете, в чём дело, девочка находится в том возрасте, который принято считать очень ранимым. Она подросток и сейчас осталась без надзора взрослых. Мать девочки давно умерла, отец, насколько я понимаю, бросил свою семью. Люба сейчас живёт с престарелой бабушкой, которая тоже нуждается в серьёзном уходе. Она просто не в состоянии следить за своей внучкой. И меня это очень беспокоит. В последнее время у Любы очень много пропусков и учителя жалуются, что она серьёзно отстала от программы. Давайте поможем Любе вместе. Потом она сама скажет нам спасибо.

Гусев замолчал, внимательно слушая, что говорит ему начальство. Потом закивал головой, как будто Маргарита Наумовна могла его видеть:

– Да-да, у меня тоже есть дочь одного с Любой возраста, и я прекрасно знаю, о чём говорю. Девочки – подруги и у меня просто сердце кровью обливается, когда я вижу несчастную, вечно голодную Любу. Я бы ни за что не стал беспокоить вас, но мне очень жаль эту семью. Мы можем посодействовать в том, чтобы до совершеннолетия Люба обучалась в каком-нибудь интернате? А бабушку можно определить в дом престарелых и инвалидов. Поверьте, так будет лучше для всех. Мы ведь с вами знаем, что такое наркомания, пьянство и детская половая распущенность. Стыдно говорить об этом, но я уже не раз замечал, как от Любы пахнет алкоголем. Понимаете, что происходит? Девочка, вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, выпивает и проводит время на улице неизвестно с кем. Последствия всего этого вполне очевидны: ранняя беременность, употребление запрещённых веществ, тюрьма. Я ни за что себе не прощу, если мы не убережём Любу от этой беды. Девочка такая хорошая, добрая, отзывчивая, и очень наивная. Пожалуйста, Маргарита Наумова, примите все меры, какие только можно. Назначьте проверку, посмотрите, в каких условиях проживает девочка. Мы в школе тоже проведём комиссию, составим все необходимые акты и документы.

Гусев снова стал внимательно слушать, потом опять закивал и расплылся в довольной улыбке:

– Конечно-конечно, я всё вам передам. Спасибо, Маргарита Наумовна. Я нисколько не сомневался в вашей доброте. Да-да, и вам всего доброго. Буду ждать вашего решения…

Положив трубку, Гусев тихонько рассмеялся и потёр руки:

– Ну, вот и всё, Кошкина. Вот и всё, маленькая зараза. Теперь плюйся, змеюка, сколько хочешь… А я посмотрю. И ой-ой, как посмеюсь над тобой… Вместе с Анжелой.

***

Люба вернулась в класс и села на своё место. Катя, поняв по лицу, что в кабинете директора произошло что-то очень неприятное, тут же наклонилась к ней:

– Зачем Лев тебя вызывал?

Губы Любаши дрогнули:

– Кать, я всю жизнь буду ненавидеть таких как он и Владлен.

– Какой Владлен? – не поняла Катя.

– Не важно… Просто ещё одна гадина…

– Кошкина! Выгоню!

Резкий окрик учительницы заставил Любашу замолчать. Она открыла учебник и уже не поднимала глаз до самого конца урока. Но думала она совсем не над темой, которую изучал весь класс. Она не знала, как ей спастись от новой напасти.

Может быть, поехать в город и попытаться разыскать Стаса? Он друг её отца и должен ей помочь. Хотя… Во время их той встречи он вполне чётко дал понять, что не собирается постоянно опекать её. Люба хорошо запомнила его слова:

– Видеться больше с тобой мы не будем. Тем более что мы теперь в расчёте. Всё, бывай, Люба-Любовь…

Нет, к Стасу она не поедет. Надо придумать что-то другое. Но что?! Эх, была бы тут Соня… Люба подавила тяжёлый вздох и вдруг вздрогнула: а Шура! Есть же ещё Шура! Она обязательно ей поможет. Любаша чуть не засмеялась. Ну конечно! Надо просто поговорить с Шурой и тогда всё решится.

***

Шура вернулась домой, красная от злости и сразу же наткнулась на Андрея, который, лёжа на диване, курил и потягивал пиво.

– Где ты шлялась?! – спросил он у сестры. – Дома шаром покати, в холодильнике мышь повесилась! Жрать нечего, а ты ходишь где-то.

– Пиво купил? – нахмурилась Шура. – Мог бы и продуктов купить. Или ты думал, что я тебя за свой счёт кормить буду? Обойдёшься! И не кури здесь! Фу, провонял всё вокруг! Тошнит даже…

Андрей взял бутылку с недопитым пивом и, подняв её, перевернул, выливая пенистый напиток прямо на пол:

– А мне нравится, – усмехнулся он. – И запомни, сестрёнка. Я всегда отношусь к людям точно так, как они относятся ко мне. Пока ты фыркаешь и ничего не делаешь для меня, можешь не ждать чего-то хорошего. Я сказал, ты услышала.

Шура презрительно взглянула на брата и вышла из комнаты, даже не подумав вытереть растёкшуюся по полу лужу.

***

Любаша прибежала домой и увидела, как бабушка собирает с пола осколки разбитой тарелки.

– Ой, ба! Ты не поранилась? Присядь, я сама всё уберу!

Анфиса покорно села на стул. Но Люба, бросив на неё внимательный взгляд, заметила, что с бабушкой что-то не так.

– Бабуль, ты плохо себя чувствуешь? – забеспокоилась она.

– Нет-нет, всё в порядке, – ответила ей Анфиса, – просто приходила Шура…

– Да? – расстроилась Люба. – Как жаль, что я её не застала. Мне очень нужно с ней поговорить. А зачем она приходила?

– Сказала, что приехал Андрей.

– Ой, так это же хорошо! – обрадовалась Люба. – Бабушка, директор школы сказал, что отдаст меня в детский дом, потому что я живу с тобой, а ты уже старенькая. Я не знаю, почему нам нельзя жить только вдвоём, но он так сказал и теперь к нам кто-то должен приехать с проверкой. Я хочу поговорить с Шурой, пусть она скажет, что тоже живёт с нами. Андрей все подтвердит. Тогда нас все оставят в покое.

– Ох, Люба… Боюсь, что Шура может нам отказать, – вздохнула Анфиса и рассказала, зачем к ней приходила старшая внучка.

Выслушав бабушку, Любаша задумалась, а потом сказала:

– Я всё-таки съезжу к ней и поговорю, – решила она.

***

К удивлению Анфисы не только Шура, но и Андрей встретили младшую сестру с радостью и обещали помочь ей.

– Ну ладно, Шура, – задумчиво сказала старушка. – Она надеется, что я для неё продам свой дом. Если она поможет тебе, я так и сделаю. А вот Андрей меня удивил. Не ожидала я, честное слово не ожидала.

– Бабушка, видишь, как хорошо всё складывается, – обняла её Любаша. – Мы скажем комиссии, что я живу в Заре, а за тобой просто присматриваю вместе с сестрой.

– Думаешь, они поверят? – с сомнением покачала головой Анфиса.

– А как же! – улыбнулась девочка. – Да не переживай ты так, ба! Всё будет хорошо!

***

Комиссия приехала без предупреждения и, осмотрев бедное, но чистое жилище Анфисы, потребовала, чтобы девочка показала им свой дом в Заре.

– Хорошо, – согласилась Люба и села в машину с двумя женщинами и водителем. Остальные представители опеки заняли места в другой машине.

До Зари они доехали очень быстро, и Люба гостеприимно распахнула дверь в дом, приглашая своих строгих гостей войти. Но три женщины и двое мужчин остановились на пороге, сморщив носы от невероятной вони. Всюду было грязно, натоптано и накурено. Пьяный Андрей лежал на диване перед телевизором, а Шура, стоя над ним, кричала, что он ведёт себя как свинья.

– Я только утром навела всюду порядок! – ругалась на брата Шура. – Любка должна приехать, не знаешь, что ли? Когда ты успел всё это натворить? Я же только на пять минут вышла в магазин!!!

– Это и есть ваш дом и благополучные брат и сестра? – спросила Любу главная из приезжих.

– Да, – пробормотала Люба, чувствуя, как заливается краской стыда.

– Мне все ясно, товарищи, – проговорила женщина и направилась к выходу. Остальные потянулись за ней, не обращая внимания на выбежавшую вслед за ними Шуру.

***

Узнав о дне заседания комиссии, Гусев довольно потёр руки. Он заранее подготовил речь и выступил с ней перед всеми участниками, с особенным торжеством поглядывая на Любу. Учителя все как один поддержали директора, боясь его гнева, и Люба поняла, что участь её решена.

– Уважаемые члены комиссии, по заключению, которое мы получили… – начала заключительную речь Маргарита Наумовна, поднявшись со своего места, но остановилась на полуслове, увидев, как скрипнувшая дверь отворилась и на пороге появился незнакомый мужчина.

– Простите, вы кто? – спросила его председатель комиссии.

– Я отец Любы, – ответил тот. – И имею право присутствовать на этом заседании.

– Ой, папочка! – ахнула девочка и бросилась в объятия своего отца.

Глава 11

– Иди, дочка, подожди меня в коридоре, пока мы тут кое-что обсудим с этими товарищами, – Алексей мягко подтолкнул Любашу к двери, а когда она вышла, выглянул вслед за ней в коридор и позвал кого-то: – Георгий Васильевич, уделите нам минутку вашего внимания.

Люба проводила удивлённым взглядом незнакомого ей маленького толстячка в очках с роговой оправой и с папкой в руках. А когда за ним закрылась дверь, припала к ней, пытаясь услышать то, что там будет происходить.

– Позвольте представить вам, – сказал Алексей, – Стародубцева Георгия Васильевича, юриста, который будет представлять на этом заседании наши с Любой интересы.

– Уважаемая комиссия, – заговорил Георгий Васильевич, но его голос был настолько тихим, что Люба, сколько бы не прислушивалась, могла разобрать только какие-то отдельные фрагменты непонятных ей фраз.

Девочка потёрла пылающий лоб и отошла к окну, где решила дожидаться Алексея. Её ещё била нервная дрожь и она никак не могла успокоиться. Всего пять минут назад она стояла перед равнодушными, злыми людьми и озиралась по сторонам, словно испуганный дикий волчонок, загнанный в угол. Ей так хотелось найти в их лицах хоть какую-то капельку сочувствия, однако все они были похожи на бесстрастные театральные маски.

Стоя перед ними как на эшафоте, Люба с трудом сдерживала рвущийся наружу крик. Эти люди, прикрываясь благим делом, были готовы принять страшное решение, они собирались разлучить их с бабушкой, хотели сделать им обеим плохо и больно.

А потом каждый человек из этой комиссии вернулся бы к себе домой, к своим семьям и напрочь забыл бы о только что загубленных им судьбах.

Люба глубоко вздохнула. Она не могла понять, откуда здесь взялся Алексей, но бросилась к нему, как утопающий бросается к соломинке. Она назвала его отцом, хотя прекрасно знала, что он никогда им не был. Они всегда были чужие друг другу, но теперь, когда он так вовремя пришёл к ней на помощь, Любаша была готова простить его за всё.

Заседание комиссии продолжалось ещё около двадцати минут, а потом распахнулась дверь, и в коридор выскочил разгневанный Гусев. Даже не взглянув на Любу, он торопливо пошёл прочь, проклиная Алексея и его непоколебимого юриста, который, опираясь на закон, быстро и легко разрушил все доводы комиссии.

Увидев улыбающегося Алексея, Люба по его лицу поняла, что всё будет хорошо и с явным облегчением шагнула к нему навстречу:

– Меня не отдадут в интернет, а бабушку – в Дом инвалидов?

– Нет, дочка, – Алексей обнял её за плечи. – Пойдём отсюда, подождём Георгия Васильевича во дворе. Он подпишет нужные бумаги и догонит нас.

– А кто он такой? – поинтересовалась Любаша.

– Двоюродный брат Регины, – пояснил Алексей. – Когда бабушка позвонила мне и рассказала о том, что случилось, я сразу же связался с Жорой, хотел проконсультироваться. А он решил поехать вместе со мной и даже сам купил билеты на самолёт. Вообще-то, мы должны были прилететь ещё вчера утром, но рейс перенесли и поэтому мы чуть не опоздали. Я очень волновался, но Жора сказал, что мы в любом случае добьёмся своего, просто после вынесения решения комиссии на это пришлось бы потратить чуть больше времени. А так всё очень хорошо получилось. Мы хоть и задержались, но всё-таки успели на заседание. Так что не волнуйся, дочка. Теперь всё будет в порядке.

– Пап, – вскинула на него глаза Любаша. – Почему ты решил помочь? Ты ведь знаешь, что я тебе не родная. И сам всегда говорил мне об этом.

Алексей поднял голову к небу и несколько минут молча смотрел, как белёсые рваные облака пытаются догнать друг друга. Алексей не подбирал слов и не думал, как лучше всё объяснить стоявшей рядом с ним девочке, пытливо дожидавшейся от него ответа. Он просто прислушивался к собственному сердцу и, когда снова посмотрел на Любу, сказал ей спокойно и мягко:

– Ты выросла, стала совсем взрослой. Но, может быть, поймёшь меня не сейчас, а когда-нибудь позже. Часто бывает, что человек живёт привычной ему жизнью и думает, что так будет всегда. Одним людям это действительно удаётся, а другим выпадает возможность переродиться. Кто-то из них становится лучше, кто-то хуже. Но прежним никто уже не остаётся. У меня тоже так произошло. Раньше, когда я жил с твоей матерью, мне казалось, что больше ничто не изменится. А потом появилась на свет ты, и наша жизнь стала другой. Глупо, но мы, я и твоя мать, винили в этом именно тебя. И только много лет спустя я понял, что мы сами всё разрушили. Правда, чтобы это понять, мне пришлось через многое пройти, падать и снова подниматься. Но есть моменты, которые я себе никогда не прощу. Я говорю о Даше, о тебе и одной женщине…

Люба почувствовала, как трудно ему говорить, и взяла его за руку:

– Можно, я буду называть тебя папой?

– Конечно, дочка, – он прижал её к себе и поцеловал в тёплую макушку.

Любе вдруг захотелось заплакать, но к ним уже подходил Георгий Васильевич, и она, судорожно вздохнув, заставила себя улыбнуться:

– Поедемте домой. Бабушка, наверное, просто с ума сходит от волнения… Она тоже хотела приехать сюда, но я попросила её остаться дома. Надо скорее обрадовать её.

***

Шура вошла в кухню и поморщилась: Андрей сидел за столом с двумя местными алкашами Стасом Чернышовым и Валеркой Жгутиковым, которых не только в Заре, но и во всех окрестных деревнях звали попросту Чернышом и Жгутиком. Когда-то они сидели за одной партой в школе, потом с разницей в пару дней вернулись из армии и принялись вместе куролесить, чуть ли не полгода отмечая свой дембель. Потом также вдвоём устроились в строительную бригаду, но продержались там всего пару лет, и с тех пор зарабатывали исключительно шабашками, нанимаясь по деревням на любую, даже самую грязную работу.

Они чистили коровники и свинарники у своих односельчан, косили траву на сено, спиливали деревья, кололи дрова, и за всё, кроме положенных денег, требовали обязательные пол-литра. Женаты Черныш и Жгутик ни разу не были, хотя поначалу находились бабёшки, желавшие прибрать их к своим рукам. Но, постепенно, таких становилось всё меньше и меньше. И даже Алёна, толстая, рябая дочка Ульяны Гаврилихи, почти два года прожившая с Валеркой в сожительстве, в конце концов, выставила его за порог.

Валерка долго жалел об этом. Его тёща была известной на всю округу самогонщицей, а потом и сама Алёна стала продавать спиртное, вместо состарившейся матери каждый вечер зажигая знаменитые «Волчьи глаза». Проживая в их доме в примаках, Валерка, по его собственному выражению, горя не знал. Он и сам всегда был выпивши, тайком наливая себе то вино, то самогон, и закадычного дружка угощал от всей души.

И ругалась с ним Алёна, и лупила тем, что в руки попадётся, всё было бесполезно. В конце концов, плюнула она и выгнала Валерку из дома, вышвырнув его вещи прямо на улицу:

– Язвить тебя-то! – выругался тогда обиженный Жгутик. – Чёртова баба! Все силы из меня выжала, а теперь гонит в шею!

Это было правдой. Алёна, всегда страдавшая известной бабьей слабостью, терпеливо сносила все пьянки Валерика и ругалась из-за этого на него больше для порядка. Но когда поняла, что он стал совсем никчёмным, жалеть и не подумала.

– Иди-иди, непуть, – махнула она на него рукой. – Ищи другую, которая тебя, дармоеда, за просто так кормить будет.

Вздыхая и качая головой, Валерик поднял с земли свои вещички, сунул их в валявшийся тут же холщовый мешок из-под сахара и поплёлся домой, на край деревни, где со своей престарелой тёткой жила его мать. Увидев на пороге непутёвого сына, женщина только горько вздохнула:

– Живи, чего уж…

А вот Стас Черныш свободе своего друга обрадовался:

– Наконец-то ты развязался со своей ведьмой… Как она, проклятая, в прошлый раз меня держаком от тяпки отходила! Три недели хребет болел…

Вот этих двух друзей, своих старых знакомых, и встретил Андрей, когда пришёл к деревенскому ларьку купить себе пивка и вяленой рыбки.

– Ба, Андрюха! Кошкин! Сколько лет, сколько зим! – обрадовались ему Черныш и Жгутик, как будто встретили собственную родню и засыпали его вопросами. – Когда приехал, дружище? Ну, как там на северах? Ничего себе не отморозил? Ха-ха-ха! А ты тоже, значит, за пивком? И мы! Привезли его уже! Сейчас Люська отпускать начнёт. Ну что, может, посидим по-человечески?

– Айда ко мне! – согласился Андрей.

Когда домой вернулась Шура, они, все трое, с удовольствием потягивали из огромных прозрачных кружек разливное пиво, которое тут же наливали из трёхлитрового баллона. Второй баллон, уже пустой, стоял немного в стороне, прямо на рыбьих очистках, которыми был завален не только стол, но и всё вокруг.

Отвратительный запах сразу же ударил Шуре в нос, и она недовольно поморщилась, глядя на брата и его собутыльников.

– Места вам другого нету, что ли? – напустилась она на них. – Чего сюда припёрлись? Кто вас звал?

– Ну, я, а что? – усмехнулся Андрей. – Вообще-то, это и мой дом тоже, если ты забыла!

– С тобой забудешь! – воскликнула Шура. – Ты что устроил, когда сюда Любка с комиссией приезжала? Специально, да, концерт закатил? Решил, что если Любку отправят в интернат, то она уже не будет тебе мешать, и с ней можно будет не делиться? А вот это ты видел?

Шура быстро сунула большой палец между указательным и средним и поднесла фигу брату под самый нос:

– Накося, выкуси! Я теперь тоже твоим покупателем устрою весёлую жизнь, пусть только появятся! Я здесь прописана и долю свою продавать не буду. Так им и скажу. Если хотят, пусть заселяются. Посмотрю, насколько их хватит. Пить начну! Мужиков к себе водить, гулять направо и налево…

– Каких мужиков? – не понял Андрей.

– Да вот хотя бы Жгутика с Чернышом! – Шура повернулась к друзьям, смотревшим на неё немного осоловелыми глазами: – А? Что? Придёте?! Бесплатно вас поить буду!

– А что ж… – начал Валерик, но, увидев нахмуренные брови Андрея, махнул рукой: – Иди ты, Шурка! Что ты нас с панталыку сбиваешь?

– Давай проваливай! – стукнул ладонью по столу Андрей и бросил сердитый взгляд на сестру. – Я тебе уже сказал, как будет.

– Я тоже! – вскинула голову Шура. Она была далеко не робкого десятка и уже открыла рот, собираясь безо всяких церемоний высказать брату, что думает о нём. Шура даже потянулась за банкой с пивом, чтобы разбить её прямо о стол, но увидела в окно, как возле калитки остановилась машина и ахнула:

– Никита!

Шура пулей вылетела из кухни, метнулась к трельяжу, быстрыми, ловкими движениями поправила причёску и поспешила на улицу встречать своего гостя.

Посмотрев ей вслед, Валерик покачал головой:

– Ох и сестра у тебя, Андрюха! Настоящая гюрза! В кого только такая уродилась? Ей слово, она тебе десять! Вот Сонька – совсем другое дело. Помню, как она всё за Марушем бегала. Влюбилась в него как кошка, по всем углам зажималась. А однажды и нам попалась, только обломилось…

Черныш под столом пнул разговорившегося Валерика по ноге. Но Андрею было всё равно, что там когда-то происходило с его сестрой.

– В Германии она сейчас, Сонька, – сказал он, размолачивая крепкими зубами жёсткий кусок вяленой рыбы. – Замужем. Вроде как второго рожать собирается.

– Ишь ты! – присвистнул Стас, – куда залетела! А Маруш её уже третий год срок мотает. Он же в ментовке сидел, должность какую-то занимал. Сначала своими погонами ларьки крышевал, потом ему мало показалось. За другое взялся. Все городские гулёны под ним ходили, он сам девок покрасивее выбирал, на иглу их подсаживал, а потом бабосы с них стриг.

– Ты-то откуда знаешь? – недоверчиво посмотрел на него Андрей.

– Так никто из этого никакой тайны не делал, – пожал плечами Черныш. – Даже в местной газетёнке об этом писали. Матушка его, директриса наша школьная, помните такую, уволилась и свинтила отсюда куда-то. Опозорил её сынок, вот тётка и не выдержала. А какую королеву из себя всегда строила! Фу-ты ну-ты, ножки гнуты!