Читать книгу: «Save me. Трилогия Моны Кастен в одном комплекте», страница 13

15
Руби

– Что с тобой? – спросила Эмбер, и я вздрогнула.

Помешивая варенье в кастрюле, я так углубилась в свои мысли, что не заметила, как она подошла ко мне сзади.

– Ничего, – сказала я немного погодя.

Папа показал на меня нераспечатанной упаковкой желатина:

– Что-то не так, тут я согласен с твоей сестрой. Можешь не притворяться.

Я закатила глаза:

– Вы бесите, вот что со мной. – Я начала мешать горячее яблочное варенье слишком быстро, и оно попало мне на руку. Я застонала от боли.

– Сейчас же под струю холодной воды, – велела мама и отняла ложку, всучив ее в руки Эмбер. Она подтолкнула меня к раковине, включая холодную воду.

– Отстаньте, дайте спокойно помереть, – проворчала я.

– Да живи как хочешь, – сказал папа. – Только ты после той пресловутой субботней поездки сама не своя, и я бы хотел знать, в чем дело.

Я только промычала. Даже дома нет покоя.

Я никогда не могла понять, отчего люди всегда проклинают понедельник. Для меня понедельник символизирует начало чего-то нового, когда намечаются планы на всю неделю. И обычно я люблю понедельники. Но сегодня меня все раздражает. Люди в школе, воспоминания о субботе, любопытные взгляды Эмбер. Даже эта маленькая капля на руке, адски обжигающая. Проклятое яблочное варенье.

Я предпочла бы забиться в комнату и тупо учила бы материал на ближайшие три месяца, но родители заставили меня помогать на кухне. При том я уверена, что это варенье – лишь предлог, чтобы вывести на разговор.

– Почему бы тебе просто не рассказать, что произошло? – Эмбер тут же подтвердила мою догадку.

– Потому что тебя на самом деле интересует не мое состояние, – ответила я. – Ты просто хочешь вытянуть что-нибудь про Бофортов.

– Неправда!

– Нет? – провоцирующе спросила я. – Значит, тебе не интересно, как у них там?

Тут она замялась.

– Почему же, интересно. Но одно не исключает другого. Я могу интересоваться и крупнейшим в Англии производителем мужской одежды, и твоим благополучием. В моем сердце есть место и для того, и для другого, сестренка.

– Какая прелесть, – сказал папа, проезжая мимо нас к плите на своей коляске. Он взял чистую ложку и погрузил в кипящее варево.

Смотреть, как он что-нибудь дегустирует, всегда одно удовольствие. Когда пробу снимаю я, это выглядит… обычно. Но когда папа – сразу видно, что он профи. Выражение его лица меняется, как будто мысленно он делит вкус на составляющие и прикидывает, чего не хватает.

Так и сейчас. Он склонил голову набок, и мы внимательно смотрели на него. В следующую секунду лицо папы озарилось, он отъехал к металлической полке, на которой стояли приправы, взял смесь с корицей и бросил пару щепоток в чугунный горшок. Запах сразу напомнил мне о Рождестве – моем любимом празднике.

– Нечего рассказывать, – запоздало ответила я, и сестра сокрушенно вздохнула. – О «Бофорте» ты знаешь все, что только можно.

– Хотела бы я взглянуть на их закроечную, – мечтательно вздохнула она и подперла подбородок ладонями.

– И тебе бы не было скучно? Ты же хочешь специализироваться на дамской одежде, – напомнил папа.

Раздался звонок в дверь, и мы удивленно переглянулись.

– Кто бы это мог быть? – спросила мама и направилась в прихожую.

– Дело же в атмосфере, папа. Посмотреть, как там работают люди, с какими материалами и выкройками – вот что было бы интересно.

Мне всегда больно видеть тоску Эмбер. Я понимала, что ей казалось нечестным то, что я так легко получила возможность побывать в главной резиденции крупного дизайнера, а ей вряд ли светит то же в обозримом будущем. С другой стороны, я-то знала, чем для меня закончилась эта поездка. И я ни в коем случае не хотела, чтобы сестра когда-нибудь чувствовала себя такой же униженной, как я в тот момент.

– Есть идея. Ты не могла бы попросить друга, чтобы он устроил мне такую же экскурсию? – спросила Эмбер, и мысль, что эта просьба лишь наполовину сказана в шутку, встревожила меня.

– А ты и сама можешь его об этом попросить, – неожиданно заявила мама.

Я повернулась к ней, наморщив лоб:

– Что?

– Этот мальчик стоит у нас под дверью, – объявила она, указывая большим пальцем через плечо. – Ты не говорила, что он такой красивый.

Я уставилась на нее с выпученными глазами, защитный инстинкт моментально сработал:

– Ты ведь его не впустила?

– Разумеется, нет. Это можешь сделать ты – или не сделать, если не захочешь. – Мама подошла ко мне и поцеловала в лоб. Я спиной чувствовала любопытные взгляды семьи, когда пересекла кухню и вышла в прихожую. Словно оглушенная, я подошла к двери.

Джеймс стоял на крыльце. Я впервые видела его в повседневной одежде. В темных джинсах и светлой толстовке он выглядел как обыкновенный парень. Если бы я встретила его в таком виде на улице, могла бы и не узнать.

На руке у него висел большой черный чехол для одежды с логотипом «Бофорт». Я некоторое время таращилась на витиеватую букву Б, и меня внезапно охватила ярость.

Ему здесь нечего делать. Я не хочу, чтобы Джеймс так близко подходил к моему дому. Я не могла принять тот факт, что он заявился сюда и просто стер границу, которую я провела несколько лет назад. Не могла после той субботы.

В тот момент, когда я открыла рот, чтобы все ему высказать, он отвел взгляд от кустовых роз и посмотрел на меня, стоящую в дверном проеме. В глазах его вспыхнула какая-то эмоция, которую я не могла определить – мне никогда это не удавалось, – и он поднялся на ступеньку так, что наши лица оказались на одном уровне. Он откашлялся и протянул чехол:

– Я решил завезти тебе платье. Тристан подогнал под твои мерки. Теперь должно сидеть безупречно.

Я даже не шелохнулась, чтобы взять чехол.

– И для этого ты явился ко мне домой?

Он набрал в легкие воздуха, разом выдохнул и почесал затылок:

– Я еще хотел поговорить о субботе. Я вел себя как подонок и очень жалею об этом.

Какое-то время я лишь молчала.

Я впервые слышала от него такое и поневоле задумалась, как часто в жизни ему приходилось извиняться. Если вспомнить, что он себе позволял в школе только за последний год, то его моральные границы проходили намного ниже моих.

Но сейчас он действительно выглядел так, будто искренне сожалеет о случившемся.

– Я не понимаю, – тихо сказала я.

Тем более после того, как он держал меня за руку и какое-то время мы точно провели вместе. Я же видела, каким теплым был его взгляд, и между нами очевидно пробежала искра. Я же не выдумала это.

Джеймс тяжело сглотнул. Целую минуту он ничего не говорил и только смотрел вокруг своим загадочным взглядом. Потом пробормотал так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы разобрать слова:

– Я сам себя не всегда понимаю, Руби Белл.

Я открыла рот, чтобы ответить что-нибудь, но быстро его закрыла. У меня было такое чувство, что он впервые честен со мной, и я не хочу это разрушить, отклонив извинение. И я промолчала. Мы так долго молчали, что с кем-нибудь другим это уже стало бы тягостно, но с Джеймсом – мне кажется, мы могли бы часами молча смотреть друг на друга, пытаясь наладить связь.

– Зачем ты на самом деле пришел? – спросила я наконец.

– То, что ты сказала сегодня… – Он помедлил. – А что, если я не хочу возвращаться к тому, как было раньше?

Я беззвучно рассмеялась.

– Ты прогнал меня. А перед этим опозорил перед родителями. Сделал вид, что я недостаточно хороша, чтобы познакомиться с ними.

Он отрицательно помотал головой:

– Я не это имел в виду.

Я увидела, как он едва заметно покачивается на ступнях, переступая с носка на пятку. Казалось, он нервничает.

– Все было хорошо. Пока… не появились родители. – Он откашлялся. – Мне будет очень жаль, если мы теперь вдруг сделаем вид, будто не знаем друг друга. Ты больше не невидимка. И я не хочу изображать, что не замечаю тебя. Честно…

Хотя горький привкус субботы все еще давал о себе знать, от слов Джеймса во мне собиралось какое-то беспокойное волнение.

– Я не понимаю, чего ты сейчас ждешь, Джеймс, – тихо сказала я.

– Я ничего не жду. Я только не хотел бы, чтобы все было как раньше. Разве мы не могли бы теперь просто… продолжить общение?

Я молча смотрела на него.

Он это не всерьез, пронеслось в голове. Он не может говорить это всерьез – даже если в минувшую субботу мы провели вместе несколько приятных часов. Из-за меня Джеймса отстранили от игры в лакросс, кроме того, я знаю одну большую тайну и тем самым представляю собой опасность для него и его семьи. Скорее всего он просто не хочет упускать врага из виду.

– Если это опять одна из твоих уловок… – скептически начала я, но Джеймс перебил.

– Нет, – сказал он и поднялся на верхнюю ступеньку крыльца.

Мне нельзя было придавать значение словам, я это знала точно. Я не могла их правильно оценить – сомневаюсь, что вообще кто-нибудь мог. И все-таки в этот момент что-то было в его взгляде, что-то честное и раскаивающееся, от чего у меня на мгновение замерло дыхание.

Как это случилось, что нам понадобился всего лишь месяц, чтобы дойти до этой точки – от незнакомства, попытки подкупа и ненависти?

Внезапно за спиной открылась дверь.

– Руби? Все в порядке?

Я оцепенела. Передо мной стоял Джеймс Бофорт с платьем стопятидесятилетней давности, перекинутым через руку, и взглядом, от которого у меня подкашивались колени. А за спиной была сестра, с которой мы пару минут назад возились с папиным вареньем. Два моих мира столкнулись, и меня бросало то в жар, то в холод. Я не знала, как реагировать, и просто кивнула Эмбер с вымученной улыбкой и попыталась дать ей понять без слов, чтобы она исчезла. Она с любопытством и недоверием перевела взгляд на Джеймса и исчезла за дверью, прикрыв ее за собой.

Только после этого я снова смогла повернуться к нему. Мне потребовалось сделать два вдоха, чтобы сосредоточиться. Потом я вспомнила, что так и не ответила ему.

– Я не знаю, – честно созналась я.

Джеймс медленно кивнул.

– Ладно. Вообще-то я пришел, только чтобы извиниться за субботу.

– Только за субботу?

Тут он нахально улыбнулся:

– Ну, я уж точно не буду извиняться за то, что устроил стриптиз.

Не знаю, могу ли я принять его извинение, если он говорит мне такое.

Не знаю, всерьез ли он это или просто хотел сгладить конфликт, чтобы я никому не рассказала про Лидию. Все-таки моя жизнь была бы намного легче, если бы мне не пришлось постоянно из-за него волноваться. Или, может, даже время от времени говорить с ним о школьных делах. В субботу я заметила, что он не только находчивый и остроумный, но и интеллигентный. С Джеймсом очень приятно беседовать. И кроме того, имелось еще что-то, вызвавшее во мне волнение и любопытство.

Я знаю, что это неразумно и что я не должна приближаться к нему ни на сантиметр. Но чем дольше я об этом думала, тем больше замечала, что вообще-то тоже не хочу возвращаться к тому, что было до знакомства с ним.

Я уверенно посмотрела ему в глаза, чтобы он понял, насколько это серьезно, и сказала:

– Второй раз я этого не потерплю.

– Понял, – тихо ответил он и наконец подал мне платье в чехле.

В этот момент начался дождь. Не сильный, но все-таки, я испугалась за платье, хотя оно и было убрано в чехол. Я быстро забрала его у Джеймса и отнесла в гардероб в прихожей.

Когда я вернулась, на волосах у Джеймса скопилось много капель дождя, и они начали стекать вниз по лицу. Он вытер щеки ладонями, потом провел рукой по волосам, не сводя с меня глаз. Воспитание подсказывало мне, что я должна пригласить Джеймса в дом, пока он совсем не промок, но я просто не могла этого сделать. Это было бы неправильно. Я не могла познакомить его с родителями и сестрой. Возможно, я никогда не смогу это сделать.

– Я принимаю твое извинение, – сказала я наконец.

Глаза у него засияли. Я впервые видела на его лице такое выражение.

И мы стояли под дождем, он – на крыльце дома, а я – в дверях, не готовая пригласить его внутрь.

Но это было только начало.

16
Джеймс

Смотреть игру в лакросс, не имея возможности в нее играть, – просто мучение.

Команда заряжена жгучим адреналином, выходя из раздевалки, каждый по очереди бодро хлопал меня по плечу, а я стоял как зритель на краю игрового поля между трибунами. Я позволял себя жалеть, но в тот момент я просто жалел обо всем, а в первую очередь о решении вмешаться в вечеринку «Снова в школу».

Хуже всего то, что Роджер Кри, один из новичков, занял мою позицию и бил так хорошо, что может составить мне конкуренцию. Будь он плох, место в команде оставалось бы за мной, а теперь что? Откуда мне знать, захочет ли тренер принять меня обратно в команду, когда закончится срок наказания? Тем более что Роджер в последнее время уже, кажется, сыгрался с Сирилом и другими парнями.

Когда он появился и протянул мне ободрительный кулак, я поневоле ответил тем же и сел на скамейку запасных у края поля. Сцепив пальцы, я наблюдал, как на поле выбегает команда противников и выстраивается в шеренгу напротив моих ребят. Команда хорошая, я знаю многих игроков по прошлому сезону.

Особенно нападающего, непредсказуемого и невероятно быстрого. Надеюсь, Сирил не упустит его из виду.

– Привет, Бофорт. Жаль, что ты не играешь, – сказал вдруг один из запасных. Его зовут Мэтью, но что-то не припомню, чтобы мы хоть раз разговаривали.

– Да, слушай. Полный отстой, – поддакнул ему другой.

– Я вообще не понимаю, за что такое наказание. Представление было классным.

– Тем более, это же твой последний год. Ужасно, просидеть финальный сезон на лавке.

О'кей, с меня хватит. Я вскочил. Не говоря ни слова, пошел к игровому полю. Хорошо, что на мне темные очки. Не потому, что солнце сегодня светит не по-октябрьски ярко, а потому, что никто не видит, как мне паршиво.

Я встал на небольшое расстояние от тренера Фримана и, скрестив руки, осмотрел все поле. Это просто зверство – смотреть на команду, не имея возможности что-нибудь сделать. После свистка не прошло и пяти минут, как нам забили первый гол.

Вдруг я услышал шаги за спиной. Оглянувшись, я увидел подбегающих к полю Руби и ее подругу Лин. Обе покраснели от бега, волосы растрепались. Они остановились, и Руби громко выругалась. Она меня еще не увидела, появилась возможность незаметно на нее посмотреть.

Она была в школьной форме, хотя большинство из нашей школы приходят на игру в повседневной одежде или в футболках команды. В одной руке она держала штатив, в другой блокнот, а на спине у нее, как всегда, висел этот мерзкий рюкзак, который того и гляди развалится. Он в точности цвета блевоты, но Руби выглядела при этом очень мило и была похожа на черепашку-ниндзя, только растрепанную и красную как рак.

Я поплелся к ним, глядя на то, как они устанавливают штатив и ставят на него довольно тяжелую камеру.

– Вам помочь? – спросил я.

Руби повернулась ко мне и вытаращила глаза. Она явно пока не привыкла к моим попыткам с ней подружиться. Я всю неделю здоровался с Руби в коридоре, и всякий раз она вздрагивала, как будто никогда не случалась, чтобы кто-нибудь заговаривал с ней вне уроков.

– Мы что-то пропустили? – лихорадочно спросила она. Взгляд ее быстро пробежал по игровому полю и остановился на тренере Фримане. Но тот был настолько погружен в игру, что не заметил опоздания Руби и Лин.

– Риджевью забросили один гол. Вколотили, – ответил я.

Руби кивнула и что-то записала в блокнотик.

– Супер, спасибо.

Лин в это время навела камеру и проверила настройки перед тем, как начать снимать.

После этого обе погрузились в документирование игры.

Я обнаружил, что мне вообще-то интереснее смотреть на Руби, чем на команду. Ее вид, по крайней мере, не причинял такой боли. Мы уже давно наверстали упущенное время и вовсю уделывали Риджевью – но я при всем желании не мог этому радоваться. Когда Кри давал пас для двух голов, а во второй половине даже сам забросил один, стало ясно, что ребята прекрасно без меня обходятся. Да лучше б мне было сквозь землю провалиться, непонятно только, почему я это до сих пор не сделал.

Вместо этого я с каменным лицом стоял у края игрового поля, хлопал, когда наши забрасывали мяч, ругался, когда противники атаковали, и между делом отвечал на вопросы, которые задавали Руби и Лин.

После полуторачасовой игры я не чувствовал, будто штурмом взял этот мир, а ведь так было всегда, когда мы выигрывали. Я был весь выжат и не мог больше здесь оставаться ни на секунду. Сама мысль о том, чтобы отправиться сегодня на вечеринку к Сирилу и там выслушивать соболезнования от всех, кто видел меня стоящим у края поля, делала мне больно. Не дожидаясь, когда команда покинет поле, я молча пошел в сторону школы. Я вынул из кармана телефон и нажал кнопку быстрого вызова Перси, чтобы он приехал за мной.

– Джеймс!

Я обернулся.

Ко мне бежала Руби. Ее челка и ветер не особо ладят друг с другом, и отдельные пряди волос поднимались вверх. Она заметила мой взгляд и пригладила челку ко лбу. Это ее странность, на которую я в очередной раз обратил внимание. Я теперь знал про маленький гребешок, который она носит в пенале и использует, когда ей кажется, что ее никто не видит.

– Чего тебе? – спросил я.

– У тебя все в порядке?

Почему она спросила? Никто не спрашивал меня о таком – потому что никого не интересует, что со мной. И даже если бы кого-то и интересовало, то большинство из них не осмелились бы задать подобный вопрос – кто-то от страха, а кто-то из уважения.

– Должно быть, противно смотреть, как играют другие? – мягко спросила она.

– Ну…

Она переступала с ноги на ногу:

– Тебе хочется побыть одному?

Я неуверенно потер затылок и пожал плечами. Слава богу, Алистер спас меня от ответа на этот вопрос. С красной мордой он бежал по траве, не разбирая дороги, и остановился перед нами.

– Бофорт! Куда путь держишь, дружище?

О'кей, вопрос еще дерьмовее того, что задала Руби.

– Домой.

– Ты что, забыл? Сегодня собираемся у Си.

Я не забыл, только, к сожалению, вечеринка у Сирила – последнее, чего бы мне сейчас хотелось. Но я не мог сказать об этом Алистеру. Команда выиграла, и я все еще ее капитан, пусть временно и отстраненный. Не отпраздновать эту победу вместе с ребятами было бы неправильно. Тем более что у меня нет никакой охоты выслушивать вопросы, которые наверняка последуют, если я не появлюсь там вечером.

– Конечно же, я буду. – Краем глаза я видел, как меняется выражение лица Руби. Я старался не глядеть на нее прямо.

– Да не кривись ты так, слышь. Будет суперски. Весь дом в нашем распоряжении.

Я только пробурчал что-то невнятное.

– Эй, а ты что, не с нами, Руби?

Я предостерегающе посмотрел на Алистера, но он только ухмыльнулся.

– Не стоит туда идти, – быстро сказал я. – Вечеринка у Сирила определенно не место для человека твоих убеждений. Не думаю, что тебе там понравится.

Я понял, что выдал что-то не то, когда Руби нахмурилась. Она выглядела так, будто я бросил ей вызов, а ведь хотел я прямо противоположного.

– Откуда тебе знать, что мне понравится, а что нет?

Алистер сдержанно покашлял, и я бросил на него испепеляющий взгляд. Он сделал это намеренно. Он прекрасно знает, что происходит на этих вечеринках и в каком состоянии там люди.

– Я с удовольствием буду, Алистер. Спасибо за приглашение, – сказала Руби с улыбкой, слишком очаровательной, чтобы быть настоящей. – Во сколько и куда приходить?

Алистер хотел было ответить, но тут подключился я.

– Я заеду за тобой.

Руби напряглась.

– В этом нет необходимости, Джеймс.

– Для меня не проблема.

Она подняла бровь:

– А у тебя вообще есть права?

Алистер уважительно присвистнул. Судя по всему, ему нравилось смотреть, как я вербально получил оплеуху. Я уставился на Руби, отрицательно мотая головой.

– Нас отвезет Перси, если ты не против.

Она широко улыбнулась:

– Я совсем не против.

– Перси, хм? Мне он тоже кажется красавчиком. В нем есть что-то от Антонио Бандераса, – прокомментировал Алистер.

– Я сказала то же самое! – Руби засмеялась – и мне стало жарко.

Проклятье. Почему я не могу в ее присутствии сохранять ясный рассудок? Я обещал Лидии, что буду присматривать за ней – и это все, что есть между нами. Мне надо почаще напоминать себе об этом.

– Хорошо, Перси заедет за тобой в восемь.

Руби кивнула:

– Чудесно.