Читать книгу: «Чабанка», страница 24

В начале сентября, сбежал из части очередной наш салабон, меленький такой забитый молдаванин. И не то чтобы его сильно прессовали. Просто как-то там выяснилось, что у него сифилис. Как, откуда? Непонятно. Может он устыдился этого, а может забоялся, что бить будут, а может путь заражения, по его мнению, мы бы посчитали стрёмным и загнали бы его под шконку, как в путёвой хате, и это в лучшем случае. Не знаю. Но он убежал. Ума он был самого что ни на есть короткого, а поэтому было понятно, что убежал домой. Кстати, «убежал» говорили в нашей части, если солдата дней пять-семь не могли найти, так как просто отсутствовали много и регулярно. Если объявлять тревогу, после одного дня отсутствия бойца, то трибунал должен был бы жить в нашем батальоне, а офицеры бы в жизни не видели своего вожделенного очередного воинского звания. И кому это надо?

В соответствии с процедурой, направили письма в военкомат по месту жительства и домой бегунку. Ответа не получили. Тогда на родину героя поехал старшина Корнюш, а когда вернулся рассказал в курилке нам следующее:

– Ну псих, бля. Приехал я к нему в село, зашел в хату, там мамка его старая и жена…

– Он что женат был!!?

– Почему был? – старшина задумался, – А может теперь и был, придурок. Меня сразу к столу, а я голодный был, согласился. Вина не пил, но попробовал, значит, молдавское мороженое…

– А что это такое, товарищ прапорщик?

– Что не знаете? – ждал стервец этого вопроса, – Не знаете знаменитого молдавского мороженого? Мамалыга! Не смейтесь, это правда. Ну вот, ем я и расспрашиваю. Родственники ни в какую, не видели, мол, и всё тут. Что делать? Доел я, поблагодарил, вышел, зашёл за соседний дом, смотрю. Минут через пять его жена с котомкой вышла и пошла из села в сторону лесочка. Я за ней. Вывела она меня на шалаш в самом начале леса. Вот он родной! Ну думаю, сначала послушаю, что она ему расскажет о моем приходе, что посоветует, дура. А они и не разговаривали, этот гундос сифилисный её сразу завалил и давай драть.

– От пидор!

– Ни хрена себе! Жену родную?!!

– Убить козла!

– Ша! Вы послушайте дальше. Я сразу зашел им за голову и на его руке наручник щёлк и защелкнул, а второй уже на моей руке был защелкнут. От, думаю, весело будет, если она его сейчас от страха защемит, как сука кобеля, но нет, не защемила. «Вставай» – говорю, – «набегался ты и наебался. Как же ты свою жену дерешь с сифоном то?». Думал, она на этих словах в рожу его мерзкую вцепится. А она заплакала, встала и говорит «я знаю», – Корнюш сделал театральную паузу, – «но мы же осторожно, он же это.., как его.., ну, типа, не спускает в меня».

Слушатели заржали, а старшина подвёл итог так:

– Вот вам и любовь на фоне обильного виноделия. А вы говорите – мамалыга!

Вам смешно? И мне – нет.

Осень 1985 года. Симферополь

С развода меня выдернул Кривченко. Как обычно, не к добру, но до какой степени не к добру, я тогда и не подозревал.

– Бери Камышана в зубы и вези его в Симферополь.

– Куда?!

– Куда-куда, я сказал в Симферополь, – замполит был не в духе.

– На кой ляд…

– Поговори мне, совсем оборзел. Общественным обвинителем будешь, тебе не привыкать. Бумагу официальную тебе в штабе накатают.

– А почему в Симферополь? – я стал серьезным, – Он же служит в Одесском гарнизоне, значит и трибунал должен быть здесь.

Спросить сразу – «А почему, собственно? А что он натворил?», – в голову не приходило. Камышан был из крымской босоты и срок маячил ему всегда, что уже за спиной, что спереди.

– Гражданский суд его будет судить.

– Как гражданский? Военнослужащего не может судить гражданский суд.

– Если преступление совершено еще на гражданке, то может.

– На гражданке?!! Он же уже скоро год как в армии!

– Не знаю. Приказ из военной прокуратуры – сопроводить, доставить, обеспечить. Так что давай дуй в солнечный Крым, блядь. Там как раз бархатный сезон в разгаре.

– Есть дуть в Крым, – сдался я с неохотой.

Заныло у меня на душе, холодный пузырек нехороших предчувствий раздувался внизу живота. И предчувствия меня не обманули.

Вечером на пассажирском поезде «Одесса-Симферополь» мы с Камышаном выехали в столицу Крымской автономии. Плацкартный вагон, кругом люди, говорить без свидетелей мы могли только на перекурах и то, если никого с нами в тамбуре не было. Из обломков его рассказов я выяснил следующее:

Год назад, за несколько месяцев до призыва в армию, летом провожал Камышан свою зазнобу домой. Шли они через школьный двор, где встретили троих знакомых пацанов, поздоровались, пошли дальше своей дорогой. В подъезде дома подруги, по понятным причинам сугубо личного толка, задержались. Когда Камышан пошёл назад, то увидел, что на школьном дворе стоят милицейские машины. От греха подальше он это место обошёл. А на следующий день его арестовали.

Оказалось, что эти парни хотели изнасиловать какую-то девчонку. Но им не дали это сделать два военных прапорщика, проходивших мимо, и, к их чести, вступившиеся за девочку. За что им и были нанесены тяжкие телесные повреждения. Несовершеннолетняя потерпевшая не стала дожидаться, пока вернутся к прерваному, воспользовалась занятостью насильников и убежала. Она сразу обо всем рассказала родителям. Двоих парней вычислили уже ночью, а позже они показали, что Камышан был с ними. Он отпирался. Третий исчез. Его сначала объявили в республиканский розыск, а потом во всесоюзный. Найти не смогли, а без него дело рассыпалось. Те двое были малолетки, а третий уже совершеннолетний, причем ранее судимый. Камышана сначала выпусили под подписку о невыезде, а потом он был призван в армию. Он вообще думал, что дело закрыто. А вот оказалось, что нет. Мне же Камышан божился, что его на месте преступления не было. Ладно, думаю, посмотрим материалы дела.

Утром на вокзале нас встретила та подруга Камышана. Светка была девочка не видная, но вполне милая, приятная и по разговору совсем не дура. Она нам сказала, что под зданием суда нас ждёт адвокат Камышана. Мы прямо с вокзала поехали к зданию суда. Там познакомились с адвокатом – пожилой уже, небольшого роста, кругленькой женщиной. В здании суда нам дали возможность ознакомится с делом, меня определили официальным участником судебного процесса, Камышана не арестовывали – он, как военнослужащий, считался под военным конвоем, то есть конвой – это был я. А ещё Камышан подписался, что ознакомлен с обвинительным заключением.

Даже двух часов, которые мне дали на то, чтобы полистать толстенное дело, хватило для составления собственного мнения: Камышана там не было. Были свидетельские показания потерпевшей, данные сразу в тот же день. Она там четко описывает только троих и среди этих троих Камышана не было. Один из прапорщиков не мог опознать никого, у него тяжелое сотрясение мозга с последствиями – нарушены речь и слух. Второй «отделался» только удалением разорванной селезёнки, он опознал Камышана, но самого протокола опознания в деле нет, а есть только написанное от руки заявление этого прапорщика, где он заявляет, что узнаёт в предъявленном ему парне того, кто напал на него. Потом был от руки нарисованный план местности, но на нем не были отмечены фонарные столбы, а так как был вечер, возникал вопрос, а могли ли вообще прапорщики видеть лица. Я выписал себе на листочек, все ключевые фразы и номера соответствующих страниц уголовного дела, чтобы при необходимости ссылаться на них.

Рассказал мне Камышан, как проходило опознание. По его словам, его в наручниках привезли в больницу и просто завели в палату, где лежал после операции прапорщик.

– Узнаете?

– Узнаю, – прошептал потерпевший.

Полное нарушение процессуальных норм на лицо.

Потом я поговорил с адвокатом.

– Почему дело рассматривается сейчас, а не год назад?

– Только сейчас задержан четвёртый, некий Белозерцев.

– Четвёртый? Как по-вашему, был ли на месте преступления ваш подзащитный?

– Я думаю, нет.

– Почему же эти малолетки и следствие, а теперь, как я вижу, и этот Белозерцев упорно показывают на Камышана.

– Мне кажется, что дело было так – избив до беспамятства прапорщиков, преступники осознали, что потерпевшая убежала. Опытный Белозерцев, человек уже с уголовным прошлым понял, что их могут вычислить и арестовать. Для него это грозило очень серьезным сроком. Ведь меру наказания суд будет определять не только по 117, так как было покушение на изнасилование и по 101 – умышленные тяжкие телесные повреждения, но и с учетом отягощающей вину статьи 208 – вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность. А, следовательно, по всем статьям он может получить максимальные сроки, что даже при условии поглощения большим сроком меньшего, может обернуться для него лет так в десять, а то и в двенадцать.

– То есть, он мог пойти «паровозом»?

– Совершенно верно, – не споткнувшись о «паровоз», подтвердила адвокат, – Осознав это и используя свой авторитет, Белозерцев принудил несовершеннолетних преступников показать на присутствие ещё одного совершеннолетнего. Камышан был подходящей фигурой – ранее судимый, на учете. Они это знали.

– А почему именно Камышан?

– Мне кажется, он пришел на ум Белозерцеву потому, что полчаса назад проходил мимо. А это давало шанс на то, что у него нет алиби. Назвав любого другого, кого они не видели в тот вечер, могло получиться так, что у того было бы неопровержимое алиби. Это был бы прокол с тяжелыми последствиями. Мне кажется, что все было именно так.

– Похоже. Логично. И что делать?

– Будем основываться на материалах дела, на недоработках следствия.

– Да, я обратил внимание, что недоработок много. А кроме этого, есть ещё и показания потерпевшей. Это же просто гвоздь!

– Да, и это тоже. Я думаю, что у нас есть очень неплохой шанс дело выиграть.

– Дай-то Боже!

Как обычно, я не мог заставить себя даже мыслить с точки зрения обвинения, я рассуждал только с позиции защиты.

По дороге домой к Камышану мы купили бутылку вина. У Светы был ключ от его квартиры – видно отношения у них перед призывом Камышана были самые что ни на есть серьезные. Я ожидал увидеть бедную, плохо обставленную хавыру, этакую крымскую «малину», но нет – маленькая двухкомнатная квартира в хрущевке выглядела ухоженной и не бедной, как для такого района Симферополя. Вечером пришла с работы мать, плакала. Отца у Камышана не было.

В отличии от меня, ребята оптимизмом не страдали. По их мнению, ничего изменить нельзя, все участники дела и самого судебного процесса будут или запуганы или куплены. Всё дело, оказывается, в отце Белозерцева. Его все знают, это известный местный уголовный авторитет, игровой⁹⁸, человек страшный. Ходят слухи, что он играет на чужие жизни, его все боятся, это он, конечно же, сразу спрятал сына, а потом помогал скрываться ему от следствия на протяжении более года. Этот человек, зная по собственному опыту, какая большая разница между пятью и десятью годами заключения, сделает все возможное, чтобы «паровозом» пошел не его сын, а «лох сохатый» Камышан.

На следующее утро мы пошли в суд. Вчера я не обратил, а сегодня, благодаря толпе читающих, обратил внимание на доску «Помогите найти» перед входом в суд. Лучшей рекламы отцу Белозерцева, подумал я, найти было нельзя. Некоторых пропавших люди ассоциировали с его именем. В толпе физически ощущался страх, он передался и мне, до меня впервые дошло, что здесь не шутят, что я лезу в серьезное дело, что моя позиция «защитничка» может для меня плохо закончиться.

В зале суда находилось много людей, суд был бы закрытым, если бы изнасилование совершилось, но так как было только покушение, суд мог быть открытым. Родственники, друзья, знакомые четверых подсудимых, троих потерпевших и просто праздные любители чужой беды заполняли зал. Ввели подсудимых, все они были небольшого роста, но в двоих сразу читался малолетний возраст, не по росту, а по глазам, запуганным, затравленным. Третий отличался взглядом наглым, дерзким, вызывающим. Только третий был в наручниках, правда, конвой наручники сразу с него снял, как только тот оказался на скамье подсудимых, за деревянным барьером. К моему удивлению Камышана на скамью подсудимых не посадили, а определили ему место в первом ряду среди зрителей, крайнее, сразу напротив деревянного барьера. Хороший знак. Наверное, и здесь он считался всё ещё в армии, находящимся под моим конвоем, гражданская власть на него пока не распространялась. Хотя я сидел далеко от него, под окном, напротив скамьи подсудимых, рядом с государственным обвинителем в прокурорской форме и, при всем своем желании, если бы Камышан решил бежать, я не смог бы его остановить. Итак, напротив меня подсудимые, справа на возвышении суд, справа же от меня плечом к моему плечу прокурор, слева зал и небольшая трибунка для свидетелей.

Прокурор произвел на меня хорошее впечатление – высокий, сухой, вытянутое лицо в глубоких складках крупных морщин выдавало в нем человека властного, а глаза за не очень толстыми линзами очков – человека умного. Он радушно со мной поздоровался, мы познакомились. Удивило меня отсутствие за столом для защитников, стоящим прямо перед барьером, знакомой мне адвокатши. Там сидело четверо незнакомых людей – молодой человек, две женщины и старик с орденскими планками на пиджаке. Я подумал, что у кого-то из подсудимых может быть двое защитников, а наш просто опаздывает.

– Встать, суд идёт!

Начался процесс. Почти два часа ушло на представление всех участников, на процессуальные детали, на отводы и так далее. Я был удивлен дважды. Первый раз, когда зачитали, что Камышан ранее судимый не по уважаемой сто сороковой статье, как он всех уверял в части, а по позорной сто восьмой – заражение венерической болезнью. За такой обман на зоне бы его точно опустили, да и в стройбате он бы мог «под нарками» оказаться. Если в часть вернемся, придется мне решать для себя моральную проблему – говорить об этом или нет? Второй раз я был обескуражен тем, что у Камышана таки новый защитник. И этот защитник перед началом суда даже не поговорил со своим подзащитным, я то всё время был рядом с Камышаном и знал это точно. При представлении одна из двух женщин передала справку в суд, что теперь она защитник Камышана по причине болезни предыдущего адвоката. Здесь же на месте она подписала у Камышана соответствующую бумагу. Это был плохой знак, очень плохой знак! Вчера у меня не сложилось впечатления, что адвокат может заболеть, а вот то, что она будет бороться за Камышана, было четкое впечатление.

Короткий перерыв. В перерыве мы познакомились с новым адвокатом. Она сказала, что первая внезапно заболела и защитником назначили её. У неё времени на ознакомление с делом было достаточно и она считает себя в силах защищать Камышана. Слегка успокоенные, мы пошли на улицу перекурить.

После перерыва, судья больше часа зачитывал заключение следствия. Затем, на вопрос «Понимаете ли вы, в чём вас обвиняют и признаете ли вы себя виновными?» только Камышан ответил отрицательно. Белозерцев вину признавал частично, а малолетки полностью. К моему удивлению, один из малолеток оказался немым. Он слышал, но не говорил, речь его переводила женщина-переводчик, что затягивало процесс, в некоторой степени. Немой малолетка вызывал у всех присутствующих искреннюю жалость.

Отсутствовала на процессе потерпевшая. Вместо неё была её заплаканная мать. Еще один плохой знак для Камышана. Председательствующий на суде маленький, лысый, круглый, чебурашкообразный мужчина издал распоряжение: потерпевшую в суд доставить. При этих словах мать расплакалась ещё больше, её долго не могли успокоить, она дико голосила, в её вое слышалась глухая материнская безысходность, причина которой вскрылась позже. Допрос потерпевшей перенесли на послеобеденный час. Первым суд допросил потерпевшего.

Государственный обвинитель умело расставлял вопросы, ответами на которые потерпевший в самом лучшем свете мог продемонстрировать свое и своего товарища поведение и с самых скверных сторон осветить преступное поведение подсудимых. Потом наступил мой черёд. И здесь я впервые показал, на чьей я стороне. Как я не старался подчеркнуть свою беспристрастность, задавая вопросы, изобличающие преступников, пришел момент, когда я попросил прапорщика рассказать, как он опознал Камышана.

– Расскажите, как и при каких обстоятельствах вы опознали подсудимого Камышана?

При этом вопросе я почувствовал, как мне в спину вонзилась холодная сталь прокурорского взгляда.

– Ну, я лежал в больнице после операции. Завели в палату парня и я признал в нём того, кто на нас напал.

– Когда это было?

– В смысле? Я не понял вопроса.

– Ну, на какой день после операции? Или в день операции?

– На следующий.

– К вам в палату завели только одного парня?

– Да.

Я не делал никаких выводов, но каждый понимающий в таких делах человек мог легко из ответов прапорщика сделать выводы самостоятельно и выводы эти должны были быть однозначными. Я же с каждым вопросом, и я чувствовал это спинным мозгом, вбивал гвозди в свой гроб. А затем я их, для надежности, заменил на саморезы:

– Расскажите, как произошло нападение?

– Я уже рассказывал.

– Повторите, пожалуйста, ещё раз.

Хоть был я и общественным, но всё же официальным участником процесса и отвечать он был обязан. Правда, на этот раз он сократил свой рассказ до телеграфного стиля:

– Шли мы по улице, вдоль школьного забора.

– В какое время суток это было?

– Вечером.

– Было уже темно?

– Нет, не полностью, начинались сумерки.

– Дальше?

– Услышали голоса, потом женский крик. Поняли, там что-то нехорошее происходит. Мы сначала крикнули, нам ответили пьяные голоса. Мы с моим товарищем решили перелезть через забор и вмешаться.

– Пожалуйста, подробнее с этого места.

Прапорщик с негодованием посмотрел на меня. Я чувствовал, что и в зале зарождается глухое раздражение мною, моими вопросами. Как же – потерпевшие действительно герои. Многие ли сегодня, не зная, сколько там преступников, могли бы броситься на помощь жертве преступления? Честь и хвала таким людям! Но мне надо было добиваться своей цели, я действительно хотел выяснить правду и я шёл своим путем, задавая достаточно подлые, а порой и провокационные вопросы.

– Там за забором сразу кустарник. Как только я продрался сквозь кустарник, я получил камнем в голову. А потом они ко мне подскочили и начали бить ногами.

– Большой камень?

– В полкирпича.

– Куда точно, попал камень?

– В лоб.

– Когда вам камень попал в лоб, что вы сделали?

– Как это?

– Ну, покажите, куда вам камень попал? И что вы сделали, какие действия предприняли?

– Камень попал мне сюда, – он показал себе на правую надбровную дугу, – и я так наклонился сразу, наверное, опасаясь новых камней.

– А затем? Человек обычно хватается рукой за такое место, стараясь его прикрыть. А вы?

– Да, конечно, я двумя руками схватился за лицо и почувствовал, как руки у меня все в крови.

– Сильно текла кровь, – сукой подколодной, участливо спросил я.

– Очень, мне сразу полностью залило глаза.

– И здесь на вас напали преступники?

– Да, меня сбили с ног и начали бить. Я только успевал прикрывать голову.

– А ваш товарищ?

– Я не видел его, только слышал его крик в самом начале избиения. Наверное, ему тоже сразу в голову попали. Не знаю, не могу сказать, я скоро потерял сознание.

– А видели ли вы лица нападавших? Подумайте, от вашего ответа зависит судьба возможно невиновных людей.

– Протестую. Это давление на потерпевшего, – вмешался немедленно прокурор.

– Протест суд поддерживает. Задавайте следующий вопрос, – судья.

– У меня больше нет вопросов.

Зал уже не смотрел на меня с негодованием, люди умные поняли и мои вопросы и ответы на них. По крайней мере, этот потерпевший опознать никого не мог. Я вновь сел прямо, ко мне наклонился прокурор и зашипел:

– Сержант, что с вами? Вы задаете вопросы, которые могут задавать только защитники. Вы на чьей стороне? Не забывайте, вы – обвинитель.

– Я только хочу разобраться, что произошло на самом деле.

– Ну ладно, – протянул с угрозой, не поверивший мне прокурор.

Во время обеденного перерыва мы переговорили с Камышаном и нашим адвокатом. Так как мои вопросы были действительно вопиющими для обвинителя, я попросил, чтобы последующие вопросы, которые я заготовил, задавал наш защитник. Я продиктовал ей свои наработки, назвал номера страниц соответствующих ссылок. После обеда снова на допрос была вызвана потерпевшая. Вместо нее в зал вошел инспектор уголовного розыска и пояснил суду, что найти потерпевшую ему не удалось. Так как потерпевшая была несовершеннолетняя и таким образом частично за неё отвечали родители, к даче показаний вызвали мать потерпевшей. Эта убитая горем женщина, будучи, как я понял, уверенной, что самое худшее в её жизни уже произошло, ничего не боялась и рассказывала всё без оглядки. Рассказала, что дочь её пропала три дня тому назад, что ещё в прошлом году к ним приходили люди с угрозами и требовали, чтобы они забрали своё заявление из милиции. Потом год их никто не беспокоил. А недавно к ним домой заявился отец Белозерцева. Сначала предлагал деньги, потом угрожал, угрожал, что что-то страшное может произойти с её дочерью. А за три дня до суда дочь пропала. Здесь с бедной женщиной снова случилась истерика, её долго успокаивали, приводили в себя. Успокоившись, она сказала:

– Я знаю, я чувствую, моей доченьки уже нет. Я ничего не боюсь. Я хочу справедливости, я требую, чтобы всех этих негодяев посадили, я требую, чтобы Белозерцева старшего расстреляли. Это он всему виной, от него вся беда. Как таких только земля носит?

В ответ на этот призыв матери суд был вынужден снова вызвать в зал заседаний инспектора и поручить ему доставить в качестве свидетеля Белозерцева старшего. Затем вернулись к допросу матери. Моя очередь вопросов уже прошла, я старался быть очень осторожным на этот раз, я надеялся, что все необходимые вопросы задаст защитник. Но не задала, она не задала тех вопросов, о которых мы с ней договаривались. Спросила какую-то ничего не значущую херню и всё. Круг прошёл, я не выдержал и поднял руку, как в школе. Мою правую щеку обжигал взгляд прокурора. Судья:

– У вас, что возник вопрос к свидетелю?

– Да.

– Пожалуйста.

– Скажите, а не описывала ли вам дочь конкретно, кто тогда был с ней вечером на школьном дворе. Вы же знаете все эти имена, живете же в одном районе.

– Ну, я не всех до этого знала, поэтому она мне имен и не называла, а может и она не всех по именам знала. Это же шпана, а она у меня была девочка… – мать снова заплакала.

– Прекратите немедленно, товарищ сержант, – демонстративно на весь зал зашипел прокурор.

– У меня тогда просьба к суду, – не унимался я.

– Пожалуйста, – вздохнул судья.

– Прошу зачитать страницу дела номер тридцать два.

Хорошо видно было, как председательствующий начал вяло листать дело, перелистал явно больше, чем тридцать страниц, начал листать в обратную сторону уже внимательней, круглое лицо его, насколько только природа позволила, вытянулось, после короткого размышления он произнёс:

– Страница номер тридцать два в деле отсутствует.

– …!!!

В зале зашумели. Судья повернулся на секунду к одному кивале, затем ко второму и выдал:

– Суд, совещаясь на месте…

Уж кто-кто, а я хорошо знал цену такому совещанию на месте.

– … постановил продолжить слушание в отсутствие страницы дела номер тридцать два. У вас есть ещё вопросы или просьбы, товарищ общественный обвинитель?

– Нет. Больше нет.

Всё стало до ужаса понятным. Потерпевшая пропала, протокол ее первого допроса, где идет речь только о трех преступниках, из дела исчез. Вчера был, я с него выписку делал, а теперь исчез. И суд решает продолжать слушания, а прокурор, видя всё это беззаконие, не вмешивается. Картина была ясной и я со своими вопросами в эту картину ну никак не вписывался.

Объявили перерыв до завтра. Все пошли на улицу, по дороге в коридоре меня дернул за рукав старенький адвокат-фронтовик, он защищал немого:

– Молодой человек, можно вас на минутку?

– Конечно.

Мы остановились.

– Молодой человек, те вопросы, которые вы задаете, делают честь вашему знанию дела…

– Спасибо большое…

– Простите, это не всё, что я хотел сказать. Главное, что ваши вопросы делают честь вашей смелости и, простите ещё раз, глупости. Смею заметить, безрассудной смелости и вопиющей глупости. Вы понимаете, с кем вы боритесь?

– Кажется, да.

– А мне кажется, что нет. Поверьте, это очень опасные люди, а вы ещё молоды, вам есть, что терять. Не рискуйте. Я человек уже старый и знаю, что говорю. Не рискуйте больше. Я вам помогу, я задам те вопросы, которые вы хотели бы задать.

– Спасибо. Так давайте я вам их передам.

– Вам кажется, что вы умнее всех? Молодость… Не будьте так наивны. Все здесь люди умные и все понимают, что, у кого и как надо было бы спросить и если не задают этих вопросов, так это потому, что не хотят. А я вам обещаю, что эту ношу я возьму на себя.

– А вы не боитесь?

– Я?

Он немного театрально усмехнулся и поковылял вниз по лестнице, не ответив. Я вышел на улицу вслед за ним. Пока мы разговаривали, к зданию суда подъехал «воронок». Стал он на минимально возможное расстояние от двери, получилось метров десять. Милиционеры образовали коридор. Сейчас должны были выводить подсудимых. Оказавшись на краю толпы, которая окружила этот живой коридор, я обратил внимание на трёх человек идущих от стоящего недалеко «жигуленка». В центре этой троицы выделялся мужик с большим животом и властным лицом. Вывели подсудимых. Люди зашумели, родственники и друзья старались крикнуть что-то одобряющее. Шум толпы накрыл рокот за моей спиной:

– Сына, держись!

На голос дернулся Белозерцев.

– Батя, спасибо тебе!

Его сразу в спину подтолкнул конвоир. Белозерцев младший поднялся в проход воронка, остановился там и повернулся, его глаза обегали толпу в поисках отца.

– Сына, не боись, люди тебя встретят.

– Батя, спасибо, спасибо тебе за всё!

Конвоир втолкнул подсудимого в черную утробу. А из оцепления обернулся пожилой старшина милиции:

– Не положено! Немедленно прекратите разговаривать с подсудимым!

– Пошел ты на хуй, ко-о-озёл, – довольно беззлобно ответил Белозерцев старший, повернулся, и троица неспешно зашагала обратно.

Вся толпа с ужасом и страхом смотрела им вслед. Мы с Камышаном, его матерью и Светкой пошли домой. Молчали. Все понимали, что мы столкнулись с глухой и опасной стеной. Без аппетита поужинали. У меня на душе было мерзко, сосало под ложечкой. Действительно, надо было быть более осмотрительным, решил я перед тем как заснуть. Ну, кто он мне этот Камышан? Не сват и не брат, личность, признаться довольно мерзкая. Наконец, я не был уверен в его невиновности на все сто процентов. Помятуя, как он всех обманывал со своей первой судимостью, я не мог полностью ему доверять. Смущало меня и то, как трое могли сразу завалить двоих молодых здоровых мужиков. Четверо могли. А трое? Я сомневался. Но я, как ненормальный, действительно хотел найти правду.

А утром не смог встать на ноги. Ступня правой ноги сильно распухла. Не сразу я понял, в чем дело. Потом только вспомнил, что несколько недель назад, работая в своих изношенных кроссовках на Кулиндорово, проткнул ногу арматурой. Вроде и не сильно – так зеленкой помазал и всё, а оказалось, что не всё. Нога с огромными трудами втиснулась в полностью расшнурованный ботинок. Мы поковыляли в суд.

Первым для дачи показаний был вызван инспектор уголовного розыска. Мерзкая личность с наглой вызывающей улыбкой. Формально он был предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний, так как выступал по делу свидетелем. В основном вопросы суда касались того периода, когда дело было приостановлено год назад, как и где скрывался Белозерцев. Мой ветеран вдруг начал расспрашивать свидетеля о роли отца Белозерцева в сокрытии сына. Эти вопросы не касались защиты его подзащитного, но он их упорно задавал. Молодец дед, исполняет обещаное, подумал я. С прокурором мы не разговаривали. В конце допроса председательствующий спросил, привел ли инспектор, которому вчера это суд поручил, на допрос отца Белозерцева.

– Нет.

– Почему?

– Я его не нашёл.

– Какие действия вами были предприняты для его поиска?

– Ему передали повестку в суд.

– Лично?

– Нет, просто оставили по месту его прописки.

– Он был дома в это время?

– Насколько я знаю, нет.

– Вы пытались его найти?

– Да. Безуспешно.

– Вы врете… – прервал адвокат.

Инспектор заулыбался персонально ему.

– …вы хотите сказать, что не виделись вчера с Белозерцевым старшим?

– Да.

– Что да? Будьте точнее в ваших ответах суду под присягой.

– Нет, не встречал.

– Но я вас видел вместе с ним под зданием районного отделения милиции в восемь часов вечера.

– Ах, да, кажется, мы встречались, запамятовал, простите, – ещё больше разулыбался мент.

– Так и где же он?

– А он отказался прийти, что я его арестовывать буду? У меня на то санкции прокурора не было.

– Ещё вопросы есть к свидетелю? – прервал допрос председатель, – нет. Вы свободны.

Цирк. Только что был уличен во лжи под присягой свидетель и ему суд это, походя, прощает. Чего можно было ждать ещё в продолжение?

Потом выступали другие свидетели, среди них Светка, которая целиком и полностью подтвердила версию Камышана. Перед самым перерывом допросили первого подсудимого, немого. Он по сути ничего нового не добавил. Наученный мною, Камышан попросил его подтвердить, что его, Камышана с ними не было. Немой опустил голову, не отвечает. Пауза в пользу Камышана. Потом немой голову поднял, повернулся и встретился взглядом с Белозерцевым. Всё, этого было достаточно, чтобы он подтвердил – Камышан был с ними. В перерыве я настроил Камышана нарушить ход процесса и в любой момент задать тот же вопрос второму малолетке, благо тот сидел буквально в двух метрах от него.

После перерыва все обратили внимание, что Белозерцева вернули в зал в наручниках. Председатель:

– Начальник конвоя, почему подсудимый в наручниках?

– Нарушение режима конвоирования.

В чем это выражалось, читалось по покрасневшей щеке немого. Белозерцев улыбался.

При допросе третьего настал момент нашего психологического трюка. Воспользовавшись минутной тишиной в зале, Камышан громко попросил его:

– Владик, ну скажи правду!

– Подсудимый Камышан, прекратите немедленно!

– Влад, ты же меня в зону ни за что ни про что гонишь!!! Пожалей, скажи правду!

Видно было, еще мгновение и тот колонётся, голову уже вскинул. Мига не хватило. Всё тело Владика только дернулось и он снова голову втянул в плечи, молчит. Увесистый удар ногой по ноге он получил от сидящего рядом Белозерцева. Бросился конвой, но уже поздно. Подтвердил Владик – был с ними Камышан.