Читать книгу: «Как мы писали роман. Наблюдения Генри», страница 2

Прошло два дня, и я наконец решился. Написав на листке «Ханна», я отослал письмо. Спустя две недели пришел ответ от Джосайи. Он благодарил меня за совет, мельком прибавив, что предпочел бы видеть невестой Джулию. Однако мне виднее, писал он, в этом у него нет сомнений, и когда я получу письмо, они с Ханной уже станут мужем и женой.

Письмо растревожило меня. Меня охватили сомнения, ту ли девушку я выбрал. А что, если Ханна совсем не такая, какой я себе представлял! На какие беды я тогда обрек Джосайю! Разве я располагал достаточными сведениями, чтобы делать правильные выводы? А вдруг Ханна ленивая, сварливая особа, источник постоянного беспокойства несчастной, изможденной трудами матери и бич, нависший над головами младших братьев и сестер? Как знать, хорошо ли она воспитана? А отец, прикидывающийся добрым христианином, возможно, просто старый плут. От него она могла унаследовать только ханжество.

С другой стороны, озорная ребячливость Джулианы могла перерасти в нежную, дарующую радость женственность. Отец, в противоположность общепринятому мнению о моряках, мог быть достойным, ушедшим на покой капитаном, удачно вложившим скопленную круглую сумму в какое-нибудь надежное дело. А Джулиана – его единственный ребенок. Какое право имел я лишить это прелестное юное существо счастья быть женой Джосайи?

Я достал из ящика письменного стола фотографию Джулианы. В больших глазах мне виделся немой упрек. Я представил себе, как далеко в небольшом домике первые слухи о женитьбе Джосайи упали, подобно гибельному камню, в мирно текущие воды ее жизни. Я видел, как девушка стоит на коленях у отцовского кресла, а седой старик с бронзовым лицом нежно гладит ее белокурые волосы. Прижимаясь к отцовской груди, она с трудом сдерживает подступающие рыдания. Угрызения совести терзали меня.

Отложив фотографию Джулианы, я взял другую – победительницы Ханны. Мне показалось, что она смотрит на меня с холодной, торжествующей улыбкой. Теперь Ханна вызывала у меня неприязнь. Я боролся с этим чувством. Называл его предубеждением. Но чем больше я ему сопротивлялся, тем сильнее оно росло. С течением времени неприязнь сменилась отвращением, а отвращение – ненавистью. Подумать только, и такую женщину я избрал для Джосайи в спутницы жизни.

Несколько недель я не знал покоя. Я боялся вскрывать письма, опасаясь увидеть письмо от Джосайи. При каждом стуке в дверь я вздрагивал, подсознательно ища, где бы спрятаться. Каждый раз, когда я наталкивался в газетах на заголовок «Домашняя трагедия», меня пробивал холодный пот. Вдруг я прочту, что Джосайя и Ханна убили друг друга и скончались, проклиная меня.

Время шло, никаких известий я не получал, страхи мои понемногу улеглись, и ко мне вернулась вера в правильность моего интуитивного выбора. Наверно, я сделал доброе дело для Джосайи и Ханны, они счастливы и благословляют меня. Так мирно протекли еще три года, и я стал понемногу забывать о существовании Хэкетта.

И тут он объявился снова. Однажды вечером, вернувшись с работы, я застал его в холле. Стоило мне бросить на него взгляд, как я понял, что мои худшие опасения сбылись. Я пригласил его в кабинет. Хэкетт послушно последовал за мной и сел на тот же стул, как и три года назад. Перемены в нем были разительные, он очень постарел и выглядел изможденным. Передо мной сидело само воплощение безнадежности и смирения.

Некоторое время мы молчали. Он, как и в первый раз, теребил свою шляпу, а я делал вид, что привожу в порядок бумаги на столе. Наконец, почувствовав, что молчание слишком затянулось, я заговорил.

– Похоже, дела у вас обстоят не лучшим образом, Джосайя, – сказал я.

– Да, сэр, можно сказать и так, – тихо произнес он. – Ваша Ханна оказалась сварливой особой.

В его голосе не было и тени упрека. Он просто констатировал скорбный факт.

– Но во всем остальном Ханна ведь хорошая жена? – с надеждой в голосе спросил я. – У нее, как и у всех нас, есть недостатки. Но зато она энергичная и хваткая. Согласитесь, ведь у нее все в руках горит.

В эту минуту мне было важно услышать что-нибудь положительное о Ханне. Ни о чем другом я думать не мог.

– Это да, конечно, – согласился Джосайя. – Иногда мне кажется, что она даже слишком энергичная для нашего маленького домика. Видите ли, – продолжал он, – ее иногда сильно заносит, да и мать ее не подарок.

– Ее мать? – воскликнул я. – А она тут при чем?

– Да ведь она живет с нами, сэр, – ответил он. – С тех пор, как старик отчалил.

– Отец Ханны? Отчалил? Вы хотите сказать, умер?

– Не то чтобы умер, сэр, – замялся Джосайя. – Около года назад он сбежал с одной из молодых женщин, что ведут занятия в воскресной школе, и стал мормоном. Все были крайне удивлены.

Я тяжело вздохнул и спросил:

– А его бизнес? Торговля древесиной? Кто им теперь заправляет?

– Вы о бизнесе? – переспросил он. – Бизнес пришлось продать, чтобы расплатиться с кредиторами – хотя бы частично.

Какой удар для всех вас, посочувствовал я, и предположил, что после такого несчастья семья распалась, и ее члены разбрелись кто куда.

– Нет, сэр, – простодушно ответил Джосайя. – Никто никуда не ушел. Все живут с нами. Но вы в этом не виноваты, сэр, – продолжил он, увидев выражение моего лица. – Осмелюсь предположить, что у вас и своих забот хватает. Я приехал сюда не с целью огорчить вас. С моей стороны это было бы черной неблагодарностью после всего, что вы сделали для меня.

– А как дела у Джулии? – спросил я. – У меня пропало всякое желание интересоваться его делами.

Его унылое лицо мгновенно озарила улыбка.

– Ах, – ответил он, сразу повеселев, – при одной мысли о ней на душе сразу теплеет. Она замужем за моим другом, Сэмом Джесопом. Иногда втайне от Ханны я отлучаюсь из дома и забегаю к ним. Господи, каждый раз словно в раю побывал. Сэм любит подкалывать меня. «Ну, ты дал маху, Джосайя», – часто повторяет он. Мы с Сэмом старые друзья, сэр, и я на его шутки не обижаюсь. – Потом улыбка пропала с его лица, и он прибавил, тяжело вздохнув: – Я часто думаю, сэр, как было бы хорошо, если б тогда вы сочли бы для меня возможным жениться на Джулиане.

Я понял, что нужно срочно переключаться на Ханну.

– Значит, вы с женой так и живете на прежнем месте? – спросил я.

– Да, – ответил он. – Только жизнью это не назовешь. Трудно живется, ведь теперь семья у нас большая.

Он даже не представляет, как сводил бы концы с концами, если б не помощь отца Джулии. Капитан – сущий ангел, другого такого не найти.

– Конечно, он не из таких умников, как вы, сэр, – пояснил Джосайя. – К нему не пойдешь за советом, как к вам, но он очень хороший человек. Кстати, это напомнило мне, зачем я приехал к вам, – прибавил он. – Не сочтите меня навязчивым, сэр, но…

– Джосайя, – перебил его я, – во многом, что с вами произошло, виноват я. Вы просили совета – я его дал. Не станем обсуждать, кто из нас поступил глупее. Но все же совет был мой, а я не из тех, кто уклоняется от ответственности. Что бы вы ни попросили, я помогу во всем, если это в моих силах.

Джосайя был вне себя от благодарности.

– Я знал, сэр, что вы мне не откажете. Так и сказал Ханне: «Поеду к тому джентльмену и все ему расскажу. Попрошу у него совета».

– Чего? – переспросил я в испуге.

– Совета в одном небольшом деле. Меня мучают сомнения – не знаю, какое принять решение.

Не издевается ли он, промелькнуло у меня в голове, но вид у Джосайи был чрезвычайно серьезный. Он сидел в моем кабинете и ждал от меня совета, куда вложить тысячу долларов, которые ему ссудил отец Джулианы. Купить прачечную или бар? Похоже, первого раза ему было мало (я имею в виду мой неудачный совет), и он снова жадно ждал моего приговора. Выбор жены – совсем другое дело, утверждал он. Возможно, тут он дал маху. Наверно, не стоило спрашивать моего совета. Но выбрать лучший бизнес из двух предложенных – под силу любому деловому человеку. По его словам, он еще раз перечитал мою книгу «Как стать счастливым…», и если джентльмен, написавший ее, не в состоянии оценить сравнительные достоинства прачечной и бара в одном и том же городе, тогда остается только прийти к заключению, что знание и мудрость не имеют в нашей жизни никакой практической ценности.

Задача показалась мне простой. В конце концов, я, как опытный бизнесмен, должен больше понимать в таких делах, чем этот простофиля. Было бы жестоко отказать ему в просьбе. Я обещал все хорошенько обдумать и сообщить свое мнение. Джосайя встал и пожал мне руку. Никакие слова не в силах передать его благодарность, сказал он. Уходя, он смахнул с глаз слезу.

Я так много думал об этой тысяче долларов, что за потраченное время мог бы сам учредить банк. Мне не хотелось повторять предыдущий промах. Внимательно изучив оставленные Джосайей бумаги, я не пришел к какому-то определенному мнению. Тогда я инкогнито съездил в город, где жил мой подопечный, и на месте ознакомился с обоими объектами. Втайне навел кое-какие справки в округе. Прикидываясь простодушным молодым человеком, который унаследовал небольшие деньги, я втирался в доверие к слугам. У половины горожан я взял интервью под предлогом, что пишу историю экономического развития Новой Англии и хотел бы узнать, как развивалась их карьера, а под конец беседы непременно спрашивал, какой бар они предпочитают и где стирают свои вещи. В городе я провел две недели. Большую часть свободного времени я сидел в баре, и намеренно запачкал одежду, чтобы отнести ее в прачечную.

В результате этого расследования мне стало ясно, что оба бизнеса равноценны, и отдать одному из них пальму первенства не представлялось возможным. Надо исходить из того, какой вид деятельности больше подходит Джосайе.

Я стал размышлять. У владельца бара много искушений. Слабохарактерный человек, находясь постоянно в компании сильно пьющих людей, сам может спиться с кругу. А у Джосайи исключительно слабый характер. И не стоит забывать, что у него сварливая жена и полный дом жениных родственников. Предоставить такому человеку свободный доступ к горячительным напиткам просто безумие.

С другой стороны, мысль о прачечной навевала спокойствие. Там требуется много рабочих рук. Родственники Ханны были бы пристроены и самостоятельно зарабатывали себе на жизнь. Ханна могла применить свою энергию в утюжке белья, а Джосайя крутил бы ручку отжимного катка. Вырисовывалась уютная картина семейного счастья. И я посоветовал Хэкетту приобрести прачечную.

В следующий понедельник Джосайя сообщил в письме, что последовал моему совету. А уже во вторник я прочитал в «Коммершл интеллидженс», что одной из поразительных примет нашего времени является невероятный рост доходности гостиниц и баров по всей Новой Англии. В четверг там же сообщалось о банкротстве не менее четырех владельцев прачечных, что, по мнению газетчиков, объяснялось возросшей конкуренцией со стороны китайцев, из-за них американские прачечные пребывали на стадии издыхания. Я ушел из дома и напился до чертиков.

Моя жизнь превратилась в ад. Весь день мысли о Джосайе не оставляли меня. Не было ночи, чтобы он мне не снился. Мало того, что я стал причиной его несчастливого брака, так теперь я лишил его возможности добывать средства к существованию, и щедрая помощь старого капитана оказалась на деле бессмысленной. В этой ситуации я выглядел гением зла, постоянно чинившим вред этому простому, но достойному человеку. Однако время шло, от Джосайи не было никаких известий, и понемногу груз вины становился легче. Но через пять лет Джосайя пришел снова.

Когда я открывал ключом входную дверь, он подошел сзади и положил мне на плечо дрожащую руку. Вечер был темный, но я разглядел при свете фонаря его лицо. Несмотря на красные отблески и мутную пелену его глаз, я тотчас узнал Джосайю. Я грубо схватил его за руку, втолкнул внутрь и потащил в кабинет.

– Садитесь, – прошипел я. – И начинайте с самого плохого.

Джосайя огляделся, ища взглядом свой любимый стул. Я нутром почувствовал, что если в третий раз увижу его на том же месте, то сотворю нечто ужасное с обоими. В последний момент я выдернул из-под него этот злосчастный предмет мебели. Джосайя тяжело плюхнулся на пол и залился слезами. Я не сделал никаких попыток его поднять, и он остался сидеть на полу. Всхлипывая и икая, он поведал мне печальные события своей жизни.

Дела прачечной шли все хуже. Подведенные к городу железнодорожные пути изменили его топографию. Деловой центр и жилые кварталы сместились к северу. Теперь тот бар, которому я предпочел прачечную, оказался в торговом центре города. Человек, купивший бар вместо Джосайи, продал его за круглую сумму и сказочно разбогател. Что до южной части города, где находилась прачечная, выяснилось, что она расположена на болоте, где условия не соответствуют санитарным нормам. Поэтому осторожные хозяйки перестали отдавать белье в прачечную из неблагоприятного района.

Несчастье не приходит одно. Единственный сынок Джосайи, радость его жизни, упал в котел с кипящей водой и сварился заживо. Мать Ханны получила увечья при работе с отжимным катком и стала беспомощным инвалидом, требовавшим постоянного ухода. Беды сыпались одна за другой, и Джосайя стал искать утешение в вине, превратившись со временем в законченного алкоголика. Он остро сознавал свое падение и безудержно плакал. В радостной обстановке бара, считал он, можно ощущать себя сильным и решительным, а в гнетущей атмосфере прачечной с устоявшимся запахом мокрого белья и мыльной пены теряешь остатки мужества.

Я спросил, что думает по этому поводу капитан. Джосайя вновь разрыдался и сказал, что тот умер. Это напомнило ему, зачем он пришел. Добрый старик завещал ему пять тысяч долларов, и Джосайя хотел, чтобы я посоветовал, куда их лучше вложить.

Первым моим желанием было убить его на месте. Жалею, что этого не сделал. Я сдержался и только предложил ему выбор: либо он, не говоря ни слова, уходит через дверь, либо я немедленно выбрасываю его в окно.

Джосайя сказал, что готов вылететь в окно, если я прежде скажу, куда лучше вложить деньги – в компанию нитратов «Терра-дель-Фуего» или в банк «Юнион Пасифик». Жизнь больше не представляет для него ценности. Все, что ему надо, – это знать, что денежки лежат в надежном месте и родные люди после его смерти не будут нуждаться.

Джосайя настаивал, чтобы я высказал суждение о нитратах. Я ничего о них не знал и отказался отвечать. Из моих слов он сделал вывод, что я о нитратах невысокого мнения, и объявил о своем намерении вложить деньги в банк «Юнион Пасифик». Это его право. Пусть поступает, как считает нужным, сказал я.

Джосайя замолчал, и было видно, что он задумался над моими словами. Потом понимающе улыбнулся и сказал, что догадывается, что я имею в виду. И благодарит за намек. Все деньги, до последнего доллара, ему следует вложить в нитратную компанию «Терра-дель-Фуего».

Он с трудом поднялся, чтобы уйти. Я остановил его. У меня не было сомнений, что с той же непреложностью, с какой ежедневно встает солнце, любой мой совет по части инвестирования или предположения Джосайи, каким он мог быть (что, по сути, одно и то же), приведут к тому, что эта компания обанкротится. Моя бабушка инвестировала все свои небольшие сбережения в «Терра-дель-Фуего». И я не хотел, чтобы в старости она бедствовала. Что же касается Джосайи, деньги он потеряет в любом случае. Я посоветовал ему вложить полученное наследство в акции банка «Юнион Пасифик». Он ушел и последовал моему совету.

«Юнион Пасифик» продержался восемнадцать месяцев. Потом его акции пошатнулись. Известие огорошило финансовый мир: банк считался одним из самых надежных в стране. Все недоумевали, но я-то хорошо знал истинную причину. Банк отчаянно сражался, но против судьбы не попрешь. Спустя девять месяцев наступил полный крах.

Все это время нитраты (вряд ли нужно говорить об этом) стремительно росли в цене. Бабушка умерла владелицей миллионного состояния и оставила все деньги на благотворительность. Знай она, что это я спас ее от разорения, возможно, приняла бы другое решение по части наследства.

Спустя несколько дней после банкротства банка на пороге моей квартиры появился Джосайя. В этот раз он был не один, а привел с собой всех своих родственников. В общей сложности я насчитал шестнадцать душ.

Что мне оставалось делать? Шаг за шагом я привел этих людей к нищенскому состоянию. Лишил их радости и надежды на лучшее будущее. Теперь я мог только позаботиться о том, чтобы в дальнейшем они ни в чем не нуждались.

С тех пор прошло семнадцать лет. Я по-прежнему слежу, чтобы у них было все необходимое, и сознание того, что они довольны жизнью, греет мне душу. Число домочадцев с тех пор выросло до двадцати двух, а весной мы ждем еще прибавления.

Вот такая история, – закончил рассказ джентльмен. – Надеюсь, теперь вы простите мне неприличный эмоциональный взрыв, вызванный тем, что вы попросили у меня совета. С определенного времени я никому и ни по какому поводу их не даю.

Все это я пересказал Макшонесси. Тот согласился, что случай поучительный, и он обязательно его запомнит хотя бы для того, чтобы рассказать некоторым знакомым, которым, по его мнению, подобный урок пойдет на пользу.

Глава вторая

Не могу сказать, что на первой встрече мы сильно продвинулись в работе. И вина тут целиком лежит на Брауне. Ему не терпелось рассказать нам одну историю. Это был анекдот с длинной бородой о собаке, которая повадилась ходить по утрам в одну булочную с пенни в зубах и получала за эту цену от пекаря сдобную пышку. Однажды он, полагая, что пес не заметит разницы, попробовал подсунуть бедному животному булку вполовину дешевле, но пес сразу вышел из лавки и привел с собой полицейского.

Браун в тот день впервые услышал этот допотопный анекдот и был от него в восторге. Не представляю, где провел Браун последние сто лет! Это великая тайна. Он может остановить тебя на улице со словами: «Ты должен это услышать. Классный анекдот!» – и увлеченно, со смаком поведать шутку, популярную во времена Ноя, или анекдот, который Ромул некогда рассказал Рему. Когда-нибудь случайный знакомый поведает Брауну историю Адама и Евы, и он, решив, что новый сюжет прекрасен, задумается, не стоит ли положить его в основу романа.

Эти предания старины глубокой он выдает за собственные воспоминания или за случаи из жизни троюродного брата. Как ни удивительно, но почти со всеми вашими знакомыми происходили какие-нибудь невероятные, поистине катастрофические приключения или, на худой конец, они становились их свидетелями. Я ни разу не встречал человека, который не присутствовал бы лично при падении пассажира с верхнего этажа даблдекера ² прямо в телегу мусорщика и последующем извлечении его оттуда лопатой.

Есть еще одна затасканная история о даме, чей муж внезапно заболел в гостинице. Жена стремглав бросается вниз, готовит на кухне горчичный компресс и спешит обратно, но в суматохе попадает не в тот номер и там, стянув одеяло, нежно ставит компресс незнакомому мужчине. Я так часто слышал этот анекдот, что последнее время боюсь засыпать в гостинице. Каждый, кто его рассказывал, уверял, что спал в соседнем с жертвой номере и проснулся от страшного крика, когда мужчине налепили на спину жгучую горчицу. Поэтому он (то есть очередной рассказчик) знал все подробности этого случая.

Браун хотел, чтобы мы поверили, будто фантастическое, вневременное животное, о котором он рассказывал, принадлежит его шурину, и страшно обиделся, услышав, как Джефсон пробормотал про себя, что это двадцать восьмой шурин, известный ему как владелец собаки, не говоря уже о тех ста семнадцати, которые уверяют, что собака принадлежала им самим.

Мы сделали попытку приступить к работе, но анекдот Брауна сбил весь настрой. Грешно рассказывать такую историю в обществе обычных, не лишенных тщеславия людей. Стоит одному завести разговор о такой чудо-собаке, как у остальных возникает неодолимая потребность рассказать историю еще покруче. Вот, к примеру, одна из них. Не ручаюсь за ее достоверность, ведь ее рассказывал мне судья.

Приходской пастор, добрый и благочестивый старик, пришел навестить умирающего и, желая подбодрить беднягу, рассказал анекдот о собаке. Когда он закончил, больной приподнялся на подушках и сказал: «Знаю историю получше. У меня была однажды собака – крупная, коричневая, кривобокая…» Усилие превысило физические возможности больного и истощило его последние силы. Больной откинулся на подушки, а врач, подойдя ближе, понял, что тот кончается. Старый пастор поднялся, взял руку умирающего в свои и слегка пожал.

– Мы еще встретимся, – мягко произнес он.

Больной повернулся к нему. Безмятежная и благодарная улыбка озарила его лицо.

– Мне радостно это слышать, – прошептал он слабым голосом. – Тогда напомните, чтобы я досказал историю о собаке.

И больной мирно скончался с благостной улыбкой на устах.

Рассказавший свою «собачью» историю Браун был полностью удовлетворен и хотел, чтобы мы занялись судьбой нашей героини, но остальные не чувствовали, что готовы к этому. Каждый вспоминал слышанную им когда-то историю на собачью тему и прикидывал, насколько правдоподобной она выглядит.

В Макшонесси с каждой минутой заметно нарастало беспокойство и нетерпение. Довольный Браун, завершив свою историю, пустился в пространные рассуждения, которые, впрочем, никто не слушал, и наконец не без гордости подвел итог:

– Чего вам еще надо? Этот сюжет пока никто не использовал, и характеры во всех отношениях оригинальные.

И тут Макшонесси не сдержался.

– Если уж заговорили о сюжетах, – начал он, придвигая стул ближе к столу, – то у меня есть кое-что на примете. Я не рассказывал вам о собаке, которая жила у нас в Норвуде?

– Кажется, это был бульдог? – занервничал Джефсон.

– Да, бульдог, – невозмутимо признал Макшонесси, – но не думаю, что я рассказывал вам эту историю.

Зная по опыту, что спорить с ним себе дороже, мы приготовились в очередной раз слушать этот рассказ.

– Тогда в наших местах объявилось много грабителей, – начал Макшонесси, – И папаша решил, что настало время завести собаку. Лучше всего для этой цели, по его мнению, подходил бульдог, и он купил самого свирепого на вид пса из всех предложенных.

Увидев собаку, матушка встревожилась.

– Надеюсь, ты не позволишь этому зверю разгуливать по дому! – воскликнула она. – Он непременно кого-нибудь загрызет. У него на морде написано.

– Такой мне и нужен. Пусть загрызет грабителя насмерть.

– Мне неприятно слышать такие слова, Томас, – расстроилась матушка. – На тебя это не похоже. У нас есть право оберегать частную собственность, но нет права лишать такого же, как мы, человека жизни.

– Таким, как мы, опасаться нечего. По крайней мере до тех пор, пока они не залезут в наш дом без приглашения, – весьма резко возразил отец. – Я оставлю собаку в буфетной при кухне, и если у вора возникнет желание здесь поживиться, это его проблемы.

Примерно месяц у моих стариков шла перепалка из-за пса. Отец упрекал матушку в чрезмерной сентиментальности, а та его в излишней жестокости. А пес тем временем рос, и вид у него становился все более устрашающий.

Как-то ночью матушка разбудила отца словами:

– Томас, внизу грабитель. Я в этом уверена. Я отчетливо слышала, как открывали дверь на кухню.

– Если что, собака его уже загрызла, – пробормотал сонным голосом отец, который ничего такого не слышал и хотел только одного – спать.

– Томас, – строгим голосом произнесла матушка. – Я не собираюсь лежать здесь, зная, что кровожадный зверь убивает человека. Если ты не спустишься и не спасешь ему жизнь, это сделаю я.

– Что за ерунда, – заворчал отец, поднимаясь. – Вечно тебе что-то мерещится. Похоже, все женщины ложатся в постель только для того, чтобы не спать всю ночь, прислушиваясь, не залез ли грабитель. – Однако, чтобы успокоить жену, он натянул брюки, надел носки и спустился вниз.

Но на этот раз матушка оказалась права. В дом действительно проник грабитель. Окно кладовой было распахнуто, а в кухне горел свет. Отец тихонько подкрался и заглянул в слегка приоткрытую дверь. В кухне удобно расположился воришка, с аппетитом уплетая холодную говядину с овощами, а рядом на полу сидела наша бестолковая собака с восторженным, почти любовным выражением на наводящей ужас морде и дружелюбно виляла хвостом. Эта сцена настолько потрясла отца, что он позабыл об осторожности.

– Черт меня возьми… – И тут он разразился такой бранью, какую я не решаюсь воспроизвести.

При звуке голоса грабитель метнулся к окну и быстро дал деру, а пес явно обиделся за нового друга, которого так грубо выпроводили. На следующее утро мы повели пса к заводчику, у которого его приобрели.

– Как вы полагаете, зачем я купил эту собаку? – спросил отец, стараясь сохранять спокойствие.

– Помнится, вы сказали, что вам нужна хорошая собака для дома, – ответил заводчик.

– Именно это я и сказал, – продолжал отец. – Но разве я просил пса, готового лизать ноги грабителю? Который с первой минуты устанавливает с проникшим в дом вором дружеские отношения и сидит рядом, чтобы тот, упаси бог, не чувствовал себя за ужином одиноким?

И отец поведал заводчику, что случилось предыдущей ночью. Тот согласился, что основания для жалобы у нас есть.

– Кажется, я понял, в чем дело, сэр, – продолжил он. – Этого пса готовил мой сынишка Джим, и, похоже, натаскивал его, озорник, больше на крыс, чем на грабителей. Оставьте мне собаку на недельку, сэр, и все будет в порядке.

Мы так и сделали, и в назначенный срок заводчик привел бульдога.

– Думаю, теперь вы будете довольны, сэр, – сказал он. – Не могу сказать, что этот пес большой интеллектуал, но я постарался вправить ему мозги.

Отец решил, что неплохо проверить, насколько хорош достигнутый результат, и потому мы заплатили одному человеку шиллинг, попросив залезть в кухню через окно, в то время как заводчик будет держать на цепи бульдога. Пес был спокоен до тех пор, пока нанятый человек не оказался в кухне. Тогда он совершил мощный прыжок, и, если бы не крепкая цепь, шиллинг бедняге обошелся бы дорого. Отец успокоился, решив, что отныне может засыпать с легким сердцем, зато беспокойство матушки за судьбу местных воришек заметно возросло.

Шли месяцы, ничего не происходило, но как-то ночью в нашем доме нарисовался еще один грабитель. И на этот раз сомнений не было: пес не зря ест хлеб. Грохот на нижнем этаже был чудовищный. Дом сотрясался от борьбы.

Отец схватил револьвер и бросился вниз. Я – за ним. В кухне все было вверх дном. Столы и стулья перевернуты, а на полу лежал мужчина и сдавленным голосом звал на помощь. Поставив на беднягу лапы, пес его душил.

Отец приставил револьвер к виску мужчины, а я, собрав все силы, оттащил нашего защитника от жертвы, пристегнул к раковине и только потом зажег газовую лампу. Лежащий на полу человек был полицейским.

– Бог мой! – воскликнул отец, выронив револьвер. – Вы как сюда попали?

– Как я сюда попал? – повторил мужчина голосом, в котором слышалось крайнее – и вполне понятное – возмущение. – Выполнял свой долг – вот как. Только и всего. Увидел, как грабитель лезет к вам в окно, и – прямиком за ним.

– И вы его схватили? – спросил отец.

– Схватил? Как же! – пронзительно выкрикнул полицейский. – Как я мог его схватить, если ваше чудовище вцепилось мне в глотку, а грабитель спокойно закурил трубку и вышел через заднюю дверь?

На следующий день отец принял решение продать бульдога. Матушка, успевшая за это время привязаться к псу, который смиренно терпел, когда мой младший брат дергал его за хвост, была против продажи. Животное ни в чем не виновато, настаивала она. Мужчины вломились в дом почти одновременно. Бульдог не мог напасть на обоих. Он сделал все, что мог, – бросился на одного. То, что им оказался полицейский, а не грабитель, – случайность чистой воды. Такое могло произойти с любой собакой.

Но отец по-прежнему был враждебно настроен против бедного животного и на той же неделе поместил объявление в «Филд», где характеризовал пса как надежное вложение капитала для любого предприимчивого представителя криминального мира.

Макшонесси отыграл свою подачу, и мяч перешел к Джефсону, рассказавшему трогательную историю о бездомной дворняжке, попавшей под машину на Стрэнде. Собаку со сломанной ногой доставил в больницу на Чаринг-Кросс проходивший мимо студент-медик. Там ее вылечили и держали под наблюдением до полного выздоровления, и только тогда отпустили восвояси.

Бедняжка, видимо, понимала, как много для нее сделали, и на протяжении всего пребывания в больнице слыла самым благодарным пациентом из всех, кто там лечился. Весь медицинский персонал горевал, расставаясь с ней.

Как-то утром неделю или две спустя дежурный хирург, выглянув из окна, увидел ковылявшую по улице дворняжку. Когда она приблизилась, хирург разглядел в зубах у нее монету в одно пенни. На мгновение дворняжка задержалась рядом c тележкой продавца, торгующего мясными обрезками, и ее поза говорила о некотором колебании. Но благородство взяло верх, собака решительно направилась к больничной ограде и, встав на задние лапы, уронила монетку в ящик для пожертвований.

На Макшонесси эта история произвела большое впечатление. Он восхитился замечательной чертой в характере животного. Ведь собака была полным изгоем, бродяжкой, у нее никогда раньше не было цента в лапах и никакой надежды, что он когда-нибудь еще там появится. Пенни этой собаки значило гораздо больше, чем щедрый чек самого богатого человека в мире.

Теперь вся троица горела желанием приступить к работе над романом, но мне это показалось несправедливым. Я тоже знал парочку отличных историй о собаках, и их стоило рассказать. В прошлом мне довелось жить в одном доме с черно-рыжим терьером. Пес удрал от своего хозяина (если, конечно, он позволил кому-то быть хоть на время его хозяином, что выглядело проблематично, учитывая его независимый и агрессивный характер) и теперь жил совершенно самостоятельно. Наш холл стал его спальней, а столовался он у всех жильцов поочередно.

В пять утра терьер легко перекусывал в обществе юного Холлиса, ученика механика. Тот вставал в полпятого и сам варил себе кофе, чтобы успеть к шести на работу. В восемь тридцать пес плотно завтракал с мистером Блэром со второго этажа. А иногда даже дожидался встававшего поздно Джека Гэдбата и получал порцию жареных почек с подливой.

Потом терьер обычно исчезал и появлялся к пяти часам, когда я пил чай и съедал отбивную котлету. Где он был и что делал в этот длительный промежуток времени, покрыто тайной. Гэдбат божился, что пару раз видел, как пес выходил из конторы биржевого маклера на Треднидл-стрит, и каким бы невероятным ни казалось поначалу это утверждение, со временем, размышляя над необычной страстью терьера к монетам, которые он у всех клянчил и куда-то прятал, мы почти в него поверили.