Читать книгу: «Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 16. Серебро и олово», страница 2

– Дурное управление, – замечает курфюрст.

– Я об этом и говорю, – соглашается с ним генерал. – Раз нет в земле истинного хозяина, так все иные будут от той земли отрывать, кто сколько осилит, и приведут ту землю к полному разорению, непременно приведут.

Это было то, что герцог хотел слышать, и посему он согласно кивал: да, барон, вы правы. Ну, естественно никто из вельмож не остался в стороне, все с этим тезисом генерала были полностью согласны. Но имелись к нему и вопросы:

Граф фон Вильбург поинтересовался:

– А как же вы узнали о столь бедственном положении казны Винцлау? Неужто вам казначеи показали счета?

– В том-то и дело, что не хотели показывать, причём не мне, а принцессе, – начал барон, – нагло ссылались на её глупость, дескать, она ничего в них не поймёт. Когда я привёз её в Швацц, у неё не было хорошего платья, кровопийцы держали её в плохой одежде, и она просила у канцлера несколько тысяч монет себе на новый гардероб. Но ей было отказано, за неимением денег в казне. Хотя я видел, как богата земля, поля обильны, виноградники, даже рощи олив встречаются, да там один мост через реку, возле Швацца, приносит денег больше, чем половина мостов Ребенрее, – вспоминал он. – А принцессе, у которой холопки растащили гардероб, пока она была в плену, казначей не находит нескольких тысяч монет. Дескать, мы выплачиваем проценты по долгам. Ждите, принцесса.

– Простите, барон, – уточняет фон Виттернауф. – Вы сказали, что прислуга разворовала гардероб принцессы?

– Не только гардероб, они разворовали ещё и часть её драгоценностей. Как выяснилось, у принцессы и опись драгоценностей пропала, или её вообще не было. – Тут Волков делает паузу. – А может быть драгоценности воровала уже не прислуга. Причём на требование инхаберин выяснить, кто своровал её платья и наказать виновных, кастелян дома сказал, что не может этого сделать, так как новых горничных ему не найти, потому что зарплата их мала, так её ещё и не выплачивают. Мне пришлось

искать маркграфине служанку.

Герцог, слыша это только качал головой, в его дворце не воровали.

За подобное прислугу могли отправить в каторгу, выпоров перед этим. И все это знали. К тому же во дворце работали семьями, поколениями, так что случаи воровства тут были крайне редки.

– Вам пришлось искать ей служанку? – Переспрашивает прокурор.

– Да, с трудом, но ей удалось избавиться от той служанки, которую подозревали в воровстве, и я нашёл Её Высочеству девушку, которой можно было доверять. У меня в отряде не было женщин, чтобы прислуживать принцессе в пути, пришлось нанять одну крестьянку. А уже в Швацце уговорить её остаться у маркграфини.

– Вы оказали принцессе много разных услуг, – замечает тут министр фон Виттернауф. – Возможно поэтому, маркграфиня в письме к нашему сеньору, просит оставить вас при ней в Винцлау.

– Да, она упоминала о том, – поддерживает его герцог,– и мы уже

думали дать согласие.

– Она просила Ваше Высочество оставить меня там с нею? – Он некоторое время молчит. – Да, она и меня просила остаться, и я её прекрасно понимаю, ведь те несколько рыцарей, её ближнего круга, которые служили ещё её отцу, были убиты Тельвисами. Другие сбежали… Она в своём замке оказалась совсем одна, у неё даже не было верных служанок, их тоже убили колдуны.

И тут первый раз за весь разговор слово взял молодой принц Георг Альберт:

– Барон, расскажите нам… господам, как вы освобождали

принцессу из лап ведьм и колдунов?

Но курфюрст смерил сына взглядом немного усталым, и чуть недовольным, и заговорил с укором:

– Вам, принц, пора уже взрослеть. О своих подвигах в замке, барон будет рассказывать за ужином при дамах, вам, как будущему правителю, нужно слушать то, что он рассказывает сейчас. Это очень всё поучительно. Он видел двор Винцлау изнутри, и никто более нам про внутренние дела большой и очень, очень богатой земли не расскажет. Так что внимательно слушайте барона.

– Да, батюшка, – кивнул молодой принц.

И тут снова заговорил Вильгельм Георг фон Сольмс граф Вильбург:

– А отчего же вы, барон, не остались при маркграфине, раз женщина и будущая наша родственница прибывала в столь неприятных для неё условиях? Уж верная рыцарская рука ей бы при дворе не помешала, судя по вашим же словам.

Да, обер-прокурор умел задавать вопросы, и, казалось бы, ничем он в словах своих генерала не упрекнул, но так ловко смог спросить, что и ответа иной человек не сразу бы нашёл. Но то не касалось опытного генерала, и он сразу нашёлся, что ответить:

– А я и намеревался, поначалу, побыть с нею и дождаться приезда нашего посольства, но тут мне из наших земель пришло письмо, что творится здесь вопиющее. На моего юного племянника, и на мою сестру, совершено отвратительное и подлое покушение. Что некоторые добрые подданые нашего сюзерена, пролили кровь защищая моих любимых родственников, и что подлые убийцы так распоясались, что, не выполнив чью-то гнусную волю днём, пришли ночью к дому почтенного человека и брали его штурмом, как орда злобных сарацинов брала замок христолюбивых рыцарей. И всё это было в городе Малене, где для каких-то господ-разбойников, словно и законов нет, словно не боятся они никого, или чьим-то именем весомым прикрываются, упиваясь своей безнаказанностью.

Тут в зале для советов повисла гробовая тишина, и так как ему никто не ответил, Волков и продолжил:

– Я единственный муж в доме своём, я единственная защита для графа Малена и для графини Мален, не на кого им более уповать, не у кого было искать спасения, и как мне было поступить в той ситуации? Остаться при принцессе, или кинуться спасать своих близких?

– Но они, всё-таки, нашли своё спасение, – саркастично замечает обер-прокурор. И нашли его без вас.

Конечно, он знал, что Брунхильда с графом уехали в Ланн, к извечному сопернику дома Ребенрее.

– Они поехали к моей племяннице, она приютила их, – замечает ему Волков, – а куда же ей было бежать? Графиня не знала когда я буду.

– И побежала она к архиепископу Ланна, – продолжает гнуть своё обер-прокурор.

Волков интересуется:

– Уж не подскажите, господин граф, куда ей и сыну её податься, когда в следующий раз, убийцы не понесшие наказания, и обнаглевшие от безотказности, снова наймут головорезов, чтобы убить юного графа?

Да, вот теперь Вильгельм Георг Сольмс фон Ребенрее, граф Вильбург, дядя курфюрста, смотрел на Волкова с неприкрытой неприязнью, потому как сколько не пытался, а не мог найти ответа на заданный этим проклятым выскочкой вопроса. А в довершении к его этому ступору, пока прокурор пыжился в поисках нужных слов, вдруг снова заговорил юный принц Георг Альберт:

– Господин граф, а в самом деле, от чего же никак вы не сыщите тех негодяев, что учиняли бесчинства в Малене?

– Дорогой Георг, – чуть приглушённо отвечает ему обер-прокурор, он так говорит, словно не хочет, чтобы ещё кто-то слышал его слова, – следствие о том деле… Идёт, идёт.

– Просто странно это, у того мальчика, такая же фамилия, как и у

меня, он ведь тоже Мален, как и я, отчего же к делу тому отвратительному такое небрежение, быть может, вы не считаете его нашим родственником?

Дело, вдруг, из ничего, буквально на пустом месте стало оборачиваться такой грозной склокой, которая сейчас, ни прокурору, ни Волкову, ни курфюрсту была не нужна, и посему герцог постучал дланью по подлокотнику кресла: тихо, господа, прошу тишины. И чтобы лишние слова, тут, перед большим скоплением чиновников и первых лиц земли Ребенрее не вспыхнули уже открытой ссорой, сдобренной неприкрытой неприязнью, он произнёс, отводя потоки негодования:

– Барон, а как вам показалась маркграфиня?

– Прекрасна, умна, для женщины, и сильна как крестьянка.

– Как крестьянка? – Стали повторять его слова вельможи. Кажется, это немного разрядило атмосферу в зале. Господа посмеивались. – Он сказал: сильна как крестьянка? Он именно так и сказал о маркграфине?

И пока все улыбались, Волков продолжил:

– Если Её Высочество одеть как крестьянку и чуть присыпать пылью, вы не отличите её от той сильной женщины, что за день на поле вяжет сотню снопов.

И тут уже атмосфера в кабинете курфюрста окончательно разрядилась. И сам сюзерен улыбался, и его сын посмеивался, и все иные господа не стеснялись своих улыбок и смешков. Ну, надо же, что этот генерал придумал: истинная принцесса, а он сравнил её с крестьянкой, да ещё и говорит, что это прекрасно.

Глава 4

– То есть здоровье у неё хорошее? – Интересуется казначей Нагель.

И конечно это был важнейший вопрос. Ведь речь шла о здоровье женщины, которой предстояло рожать наследников, учреждать династию.

– Вид у неё хоть и не цветущий был, после длительного заточения, но здоровье, как мне кажется, у неё хорошее.

– Откуда же вам знать как она сильна и как её здоровье? -интересуется обер-прокурор, и опять в его голосе, генерал чувствует неприязнь, подозрительность. А может даже и намёк.– Вы же не врач, почему вы так решили?

– Я провёл в башне, мы заперлись там от врагов, с маркграфиней полдня, ночь и ещё утро до полудня, без еды и воды, я по мере сил выполнял роль её прислуги, так как она стеснялась моих оруженосцев и солдата, что были с нами. Я помогла ей по мере сил ещё два дня, пока нам не удалось в одном из селений найди для неё горничную. Маркграфиня сильна, она легко переносила жажду и голод, при том не падала духом, в окружении злых врагов. Для неё подняться на верх башни с самого низа, по высоким ступенькам, вовсе не представляло труда. – Этого рассказа было достаточно, хотя он мог бы так же вспомнить как крепки у принцессы… Объятия.

– Но у неё же больна дочь, – напоминает ему фон Виттернауф. – Вам известно о том, барон?

– Да, но пути Господни неисповедимы. Не думаю, что дочь принцессы больна какой-то наследственной болезнью.

– М-м… – Замечает граф Вильбург. – Так вы ещё и лекарь, и разбираетесь в болезнях.

– Нет, но я видел болезное дитя, то какая-то тяжкая хворь, что приводит к отторжению пищи, и я сказал принцессе Оливии, что у меня есть хороший врач, и я ей обещал его прислать, и как только оказался дома, послал ей своего врача. Надеюсь, что он уже у неё.

И тут герцог поднял палец! Это был знак для его статс-секретаря, тот стоял за креслом курфюрста и сразу склонился к Его Высочеству, а герцог и говорит:

– Барон, пусть ваш врач напишет отчёт по приезде, и пришлёт его нам, нам важно знать, что болезнь дочери Её Высочества не наследуется по линии матери.

Статс-секретарь тут же велел писарям записать это распоряжение курфюрста, чтобы потом не забыть и справиться о его исполнении. А герцог спросил:

– А на кого, по-вашему, мы могли бы положиться там, в Винцлау, кто

в той земле нам друг?

– Уж и не знаю, даже, кто там нам друг, – отвечает ему генерал задумчиво, – сама маркграфиня разве что… Она ждёт жениха, и думает, что он поможет ей сладить со своеволием сеньоров в земле, ну может ещё и обер-егермейстер Гуаско ди Сальвези, правда большой роли при дворе он больше не играет, он был важен при живом маркграфе, а теперь охота не очень-то нужна и его хотят отставить, а великолепные псарни, конюшни и соколиные павильоны убрать, дескать слишком дорого всё это содержать. Но думается мне, всё это великолепие, особенно конюшни, местные придворные хотят… Попросту разграбить, пока во дворце не появился новый хозяин.

Герцог некоторое время молчит, а потом и спрашивает:

– А и вправду так хороши те конюшни и псарни?

– Они лучшие из тех, что я видел, – отвечал ему Волков. И добавляет. – Если вы пошлёте к нему кого-то из ваших егерей, чтобы посмотреть их… Возможно это остановит отставку Гуаско.

– Или ускорит её, – замечает обер-прокурор.

С этим трудно было спорить и Волков развёл руками. А барон фон Виттернауф, тогда спрашивает у него:

– Ну, с друзьями мы определились, а кто же тогда нам недруги?

– Недруги? – Волков вздохнул. – Да все сеньоры земли. Им

абсолютно не нужен суверен. – И тут вельможи согласно кивают

головами, они всё понимают. – А главный наш противник, как я смог уразуметь, это Брудервальд.

– Дядя маркграфини, – уточняет фон Виттернауф.

– Да, дядя маркграфини, – соглашается Волков. – Он завилял прилюдно, что сеньоры Винцлау имеют право сами избрать себе суверена, сами найти принцессе мужа, и так же говорил, что если для того нужно будет собрать ландтаг, то он сам это сделает.

– О! – Воскликнул молодой принц и сразу повернулся к отцу. – Батюшка, но разве он имеет на то право?

И все другие присутствующие также были удивлены, как и молодой человек. Удивлены и даже немного шокированы. А герцог лишь смерил осуждающим взглядом сына: что это за эмоции? Где ваше хладнокровие, принц? И тогда фон Виттернауф поясняет молодому принцу и всем иным господам:

– При отсутствии в земле первого сеньора, представители первых семейств общим желанием и согласием имеют право собрать ландтаг из нобилей земельных, а также представителей городов и отцов церкви. – И он уже теперь обращается к Волкову. – И как вам кажется, барон, сеньоры Винцлау осмелятся собрать ландтаг, чтобы выбрать маркграфине мужа?

И тогда Волков и отвечает ему:

– Уж и не знаю, господин барон, – потом он смотрит на герцога и продолжает, – не знаю сеньор, но сдаётся мне, что не будь на то чьей-то высокой воли, то и речи эти сеньоры Винцлау насчёт ландтага заводить не посмели бы. Уж очень большая дерзость с их стороны.

Едва он это сказал, как тонкие узловатые пальцы курфюрста стали постукивать по подлокотнику кресла, хотя его лицо и оставалось спокойным или даже чуть надменным. Курфюрст умел сохранять хладнокровие. А вот в том постукивании генерал разглядел волнение, а может быть раздражение своего сеньора, верный знак того, что он думал точно так же, как и Волков, и теперь генерал лишь подтверждал его мысли.

«Высокая воля! И чья же воля могла так раззадорить сеньоров Винцлау?» Только того, кто имел право оспаривать у курфюрстов Ребенрее марьяж с принцессой Винцлау. То первый сеньор империи. И словно в продолжении этого, министр Его Высочества спрашивает:

– А что же у вас произошло с горожанами, там, в Винцлау?

– Мой оруженосец был тяжко ранен во время схватки в замке, – начал генерал, – и с двумя людьми я отправил его в Туллинген, чтобы он там мог получить врачебную помощь. Но мои люди были схвачены и брошены в тюрьму, а потом мне в обиду,– тут Генерал не стал упоминать, что ещё и в обиду и самому курфюрсту, об этом говорить нужды не было, – они ещё и были биты, им выбили зубы.

– Бюргеры вольных городов – скоты, – констатировал барон фон Виттернауф, – но этим же их козни против вас не кончились?

– Не кончились, – подтверждает генерал, – на обратном пути, эти негодяи вывели из города войска, втрое больше моего, и потребовали у меня ту добычу, что я взял в замке упырей Тельвисов, дескать я её своровал, но ещё требовали и принцессу, что уже была со мной, тоже видно уворованную. Серебро пришлось отдать, но принцессу я отдавать отказался, сказал, что буду биться за неё, простроил людей на удобном месте, да и сама она не захотела с ними идти. Проявила свою волю. Сказала, что я её освободил, я её и в Швацц провожу.

– Молодец какая! – Произнёс кто-то из вельмож.

– А сколько же было при вас серебра? – На всякий случай уточнил казначей.

– Считать времени не было, – отвечает ему барон, – по слухам, за мной из соседнего кантона спешил отряд горцев, призванных колдунами, так что я серебро и не счёл, а просто бросил в телеги, и его хватило на две.

– Две телеги! – Казначей и другие господа качали головам. – Как жалко, как жалко!

– Хорошо, что жадные бюргеры позарились на серебро и им удовлетворились, а погибать на жаре из-за маркграфини им явно не хотелось, хоть их к тому и понукали, и они не стали биться за принцессу, считай я от купился от них серебром и тремя, пленёнными мною, подручными колдунов.– Объяснил барон. – А тот человек что подначивал бюргеров взять и маркграфиню Оливию, сам-то горожанином не был, он так и не смог уговорить их

отбивать принцессу силой.

– А имени того человека вы не помните? – Спрашивает фон Виттернауф.

Ну, как же Волков мог не запомнить имени того «прекрасного» человека, что грозился повесить его людей и угрожал ему лично? Да ещё сделал всё, чтобы отобрать у него маркграфиню. Нет, нет, имени подобного господина он позабыть не мог:

– Франтишек Спасовский.

Министр Виттернауф закатил глаза к потолку, словно пытался что-то вспомнить, да, видно, ничего не вспомнил, а лишь кивнул генералу: ну ладно, и пригладил волосы у себя на голове. И тогда герцог спросил:

– А эти жители Туллингена знали, что вы в Винцлау не по своей прихоти?

– Конечно, я первым делом им про то и сказал, дескать, курфюрст Ребенрее прислал меня сюда освободить принцессу, – и тут бы он мог сказать, что горожане просто пренебрегли этим фактом, но Волков зная, как Его Высочество трепетно относится к своей чести, добавил. – Так они стали потешаться и скабрезничать, и мне говорить, что Ребенрее здесь, в Винцлау – ничто, а я в земле их разбойник и вор.

– Бюргеры вольных городов чести не знают, откуда им? Рыцарство и этикет купчишкам чужды. – Снова говорит фон Виттернауф. – Брать примеров им не с кого. Платят дань императору, да живут по своим законам, подобно дикарям горным.

Герцог понимающе кивает, он согласен со своим министром и внешне абсолютно спокоен. Но генерал знает, это спокойствие своего сеньора. Оно эфемерно. Курфюрст всё слышал и всё запомнил. А ещё Его Высочество ничего, никому, никогда не прощал. А того и надобно было генералу. И тому, что он задет поведением горожан, есть одно косвенное подтверждение, ведь герцог спрашивает опять:

– А оруженосец ваш, тот, что за помощью в Туллинген поехал… Он умер?

– Нет, сеньор, – отвечает ему генерал, – но руку, которую я надеялся спасти, пришлось ему урезать, из-за гниения.

Герцог опять кивает: понятно. И снова начинается разговор про двор Швацца, про армию маркграфства, про сам город. И длится он и длится, как кажется не позавтракавшему генералу, без конца. У герцога и его советников много к нему разных вопросов, на которые у Волкова нет и не может быть ответов. И если про состояние некоторой части дорог он может ещё что-то рассказать, то вот про налог на соху доменного крестьянина, или налог на мельницу, он ничего не знает. И на все подобные вопросы может ответить лишь пространным:

– Среди людей пахотных нищеты я не встретил. Голодные по дорогам милостыню не просят. И чего бы им просить, коли разорённых сёл нигде нет, так как войны Винцлау не знала многие лета. А церквей по земле много и церкви те хороши. Мельниц много и по холмам, и водных по рекам, в каждом селе ручей и запруда с мельницей. Скота повсюду много всякого, от коз и овец, до дойных коров и лошадей.

– В общем земля сия изобильна, – подводит итог казначей. Взгляд его туманен, а ещё господин Нагель чуть похлопывает в ладоши, сам того не замечая. И говорит он с какой-то потаённой мыслью, как будто уже думает о Винцлау как о своем скором прибавлении в делах.

– Вне всякого сомнения – изобильна, – подтверждает его мысли генерал. Хотя это и ни к чему, всем и так известно, что маркграфство богато, так богато, что и земель подобных рядом с ним и нет.

Где-то на востоке есть богатая земля Эгемия, а на юго-востоке богатейший город, что стоит на воде, озолотившийся на торговле и пиратстве, да на юге от Швацца есть богатая земля Ламбрии, но и среди всех этих названых городов и земель, славное маркграфство Винцлау не затеряется.

Глава 5

И тут уже заканчивая и без того затянувшийся разговор, герцог и спрашивает у него:

– Барон, так как вы считаете, что же нам надобно предпринять в сложившейся, мягко говоря, непростой ситуации?

– А что же я могу вам сказать, сеньор? – Волков, да, был там, многое увидал, многое понял, но вот чего точно он не хотел, так это давать герцогу советы по этой «непростой ситуации». Вот так дашь совет, а потом, если вдруг, что не сложится, тебя ещё и виновным назначат. При таком-то обер-прокуроре. – Я же в делах геральдических и высоких марьяжах смыслю мало.

– Стоит ли нам ускорить отъезд свадебного посольства? – пояснил вопрос герцога фон Виттернауф, – или подождать пока всё будет готово? Есть ли у нас время ждать?

И тут генерал даёт совет:

– Уж и не знаю, что там в свадебном посольстве надобно готовить до рождества, но если так тянуть надобно, то я бы с тем посольством, а лучше вперёд него, послал бы в Винцлау отряд в пару тысяч человек при толковом командире.

Барон фон Виттернауф лишь смеётся над этими его словами, а граф Вильбург с кислой миной говорит:

– Генералу нашему, лишь бы солдат позволили нанять, да потом пустили его в землю, что побогаче, а уж там на него никакой управы не будет. Он нам там и войну сразу устроит, и главное, обернёт всё так, что будет та война во славу герба Ребенрее. – И так как герцог, да и другие господа, смотрят на обер-прокурора с непониманием, тот и поясняет. – Генерал Фолькоф с одни малым отрядом, разорил целую провинцию, вывез сокровищ возы, чуть не подрался с городом Туллингеном, едва принцессу не потерял. А что будет если ему большой отряд дать?

– Не нужен мне никакой отряд, – сразу парирует Волков, – у меня своих дел в Эшбахте и Малене дольно, я в награду, – тут он глядит на курфюрста, – хочу просить лишь об одной милости…

– О чём же вы хотите просить меня, друг мой? – Сразу интересуется Его Высочество.

– Об отдыхе, сеньор. – Отвечает барон. – Прошу вас хоть об одном годе покоя, чтобы все свои дела домашние завершить, хоть немного с долгами своими разобраться. – После чего он кланяется. Судя по лицу, у герцога на его счёт планы были несколько иные, а фон Виттернауф их ещё и озвучил тут же:

– Так значит вы не хотите, барон, возглавить отряд гвардии, охрану нашего свадебного посольства и жениха Её Высочества принцессы Винцлау?

– То большая честь для любого, – и в этом случае Волков абсолютно не кривил душой, это и вправду была большая честь, по сути, человек возглавлявший охрану следующего маркграфа мог считаться человеком ближайшего круга высшей знати огромной и богатой земли. Вот только… Барон действительно хотел хоть как-то утрясти ситуацию с Брунхильдой и юным графом Маленом, хотел разобраться со своими нескончаемыми долгами и мечтал оживить разграбленный графский дом в Малене, и наконец… Наконец, достроить замок! Какие ему ещё посольства, какие отряды и путешествия, если у него на реке опять разбойничал родственничек герцога? И посему он закончил вполне твёрдо. – Я всё-таки прошу, сеньор, позволить мне уделить некоторое время себе, моим личным делам. Ибо они прибывают в большим расстройстве. А также делам ваших южных земель, Ваше Высочество, в которых гнусные преступления и откровенные разбои, увы, остаются безнаказанными. – В этом месте граф Вильбург с презрением усмехнулся, выражая свое полное пренебрежение эдаким ловким посылам барона. Но Волков и не думал обращать на него внимания и продолжал. – Тем более, что у Его Высочества, найдутся люди более достойные для подобной миссии.

– Вы уверены, барон? – А вот герцог явно не был доволен этим его пожеланием остаться от посольства в стороне. Он снова тарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Напомню вам, дорогой мой, сама маркграфиня Винцлау просила меня, чтобы я прислал к её двору именно вас.

«… маркграфиня просила… прислать именно вас».

Несомненно! Несомненно прозвучало это двусмысленно, ну, во всяком смысле, для тех, кто умел искать иные подоплёки. И тут Волков подумал, что герцог знает про его «тёплую дружбу» с маркграфиней. Знает, знает… А как иначе? Не зря же умный и улыбчивой барон фон Виттернауф содержит огромный штат всяких мерзавцев-шпионов во всех соседних землях, да и внутри самой Ребенрее. Нет, не зря он тратит на них сундуки серебра. Барон был столько лет в фаворе у прижимистого курфюрста, видно непросто так министр «свой хлеб ест». Не может быть такого, что чьи-то внимательные глаза во дворце не видели их поздних ужинов с принцессой, и не могли умные люди, не писать о том министру, а тот, в свою очередь, не доложил бы герцогу, что принцесса за своё удивительное освобождение расплатилась с своим рыцарем-освободителем сполна. А может расплачивалась ещё и с радостью. Кто знает, может и это имел в виде герцог, уговаривая его и произнеся своё многозначительное:

«Вы уверены, барон?»

Но барон как раз был уверен, конечно, что уж там говорить, принцесса была прекрасной женщиной, но тем не менее возвращаться в Винцлау… Волкову подумалось, что сие будет сродни добровольному погружению себя… В чан с ядовитыми змеями, которые только о том и мечтают, как бы поглубже загнать ему, в, итак, не самую здоровую плоть, свои ядовитые зубы.

«Нет, пусть те, кто ищет возвышений, берут на себя смелость участвовать в подобных делах, а с меня довольно. Хорошо, что из того замка вышел, на этот раз, со шкурой не пробитой, хорошо, что городскому быдлу драться было лень на жаре, и хорошо, что во дворце не отравили…

«Нет. Довольно с меня чанов со змеями. У меня этих змей вокруг Эшбахта в избытке. Что ни замок – то клубок. С ними бы управиться».

И уже после всех этих мыслей он твёрдо отвечает своему сеньору:

– Ваше Высочество, дома у меня дел накопилось много. И дела те безотлагательны. Посему прошу меня от высокой чести, быть при свадебном посольстве, освободить.

Естественно, сеньор не доволен просьбой вассала, но отказать ему никак не может. Что ни говори, а вассал проводит в услужении у него много больше времени, чем требует вассальный обет. И тогда герцог соглашается:

– Господа, вы всё слышали, нам придётся найти другого достойного для охраны посольства. – Потом он обращается к Волкову. – Барон, мы более не будем злоупотреблять вашим временем. У меня есть и другие вопросы, но их я приберегу для ужина.

Волков встал, поклонился Его Высочеству, ещё раз всем присутствующим вельможам и покинул кабинет. Он и подумать не мог, что следом за ним из залы выскочит молодой наследный принц:

– Барон, прошу вас, подождите.

Генерал остановился:

– Да, Ваше Высочество?

Молодой принц долговязый и чуть нескладный, было видно, что он немного волнуется:

– Вы же так и не сказали, согласны ли вы прийти завтра на ужин.

Этот ужин с мальчишками был ему абсолютно не интересен, эти титулованные баловни были ему скучны. Но Волков опять вспомнил, что сеньор не вечен, и может так статься, что ему придётся давать вассальную клятву тому самому человеку, который сейчас стоит перед ним и заискивающе интересуется насчёт ужина.

– Конечно же, Ваше Высочество, – отвечает он, и улыбается, – глупо отвергать приглашения тех, кто желает слушать твои старческие россказни. Может быть… Когда банкиры пустят меня по миру, мне придётся своими байками зарабатывать семье на пропитание.

Принц начал, было, что-то говорить ему. Но двери в кабинет курфюрста распахнулись и в приёмной появился статс-секретарь Кайсель, он, поискав кого-то глазами, объявил довольно громко:

– Господин Шеленброк!

И тогда со стула у стены, где сидели многие ожидающие господа, встал один человек. Был он лет средних, и выглядел… Средне. Не бедным, ни богатым. Конечно же Волков видел его не единожды во дворце, и часто в компании со старым канцлером Фезенклевером, но вот не подумал бы уж точно, что это будущий всесильный канцлер Ребенрее.

– Господин Шеленброк, – продолжал статс-секретарь, он делает пригласительный жест к распахнутой двери, – проходите, совет ожидает вас.

Георг Альберт даже и не взглянул в сторону нового возможного канцлера, а барон, проводив Шеленброка взглядом, снова вернулся к разговору с молодым принцем. И обещал тому непременное быть на званом ужине. А принц обещал сообщить уже на ужине сегодняшнем, где будет приходить ужин завтрашний.

Фон Готт, дожидавшийся его неприменул напомнить:

– Время уже обедать, сеньор. А между прочим, я и люди ваши сегодня ещё не завтракали!

– Не вы одни, мой друг, не вы одни, – ответил ему генерал, садясь в карету. – И как сатисфакция за сегодняшний завтрак… Завтра возьму вас с собой на ужин.

– И что это за ужин? – Заинтересовался оруженосец, закрывая за сеньором дверцу кареты.

– Меня пригасил молодой принц, чтобы я рассказал ему и его дружкам, как было дело в замке Тельвисов.

– Ну, уж рассказывать-то вы мастер! – Заметил фон Готт с несвойственной ему иронией.

– Будете зубоскалить – не возьму, – обещает ему генерал, – а ужин намечается богатый. И с музыкой.

– С музыкой? – Значит и с танцами. – Тогда больше не буду зубоскалить. Может и девы какие будут из благородных семей?

– Может и будут, – соглашается барон. – А вы что же фон Готт,

собираетесь, никак, жениться?

– А у меня всего два пути, – замечает оруженосец. – Либо я женюсь на девице с приданым, – и он добавляет мечтательна, – хорошо бы если то была землица с мужичками, – и тут он возвращается из мечтаний в реальный мир и продолжает уже сумрачно, – либо мне проломят голову в очередной вашей затее. – И пока Волков смотрит на него с укором, он заканчивает свою мысль. – Уж лучше жениться.

– То вовсе не факт, – не соглашается генерал и просит трогать. И они с оруженосцем едут в трактир «Жирный фазан» пообедать, а заодно посмотреть, как там.

***

А дома шум, сыновья, уехав от учителя, празднуют свободу, дерутся во дворе. Молодой барон Карл Георг хотел выйти со двора, стал толкать на запертые после отъезда кареты отца ворота, но средний Генрих Альберт, кажется, более умный, позвал няньку, та барона успела за руку схватить и на улицу не выпустила, за что он потом со средним рассчитался кулаками. И самый младший сын Оттон Фердинанд кричал в голос. Это и удивило генерала, из трёх сыновей то был самый тихий. На удивление спокойный мальчик. А тут вдруг ор на весь дом.

– Что с ребёнком? – Сразу насторожился отец едва заходя в дом.

– Да ничего страшного, господин барон, всё как должно, всё как должно, – успокаивала мать Амалия, она как раз выносит из комнаты кучу пелёнок в стирку.

– Не страшно? – Не верит ей генерал. Он проходит в детскую. – Отчего же ребёнок кричит?

– Живот у него крутит, – сообщает ему жена. – Не волнуйтесь, мой господин, ребёнок не хвор. – И она успокаивает то ли мужа, то ли сына. – Ничего, ничего… Сейчас всё уляжется…

– Но живот же крутит. От чего сие?

– Растёт. Кушать стал много, – поясняет ему супруга, укачивая плачущего сына, – у кормилицы молока не хватает, вот добавили в докорм молока коровьего, а чрево-то не привыкло… Вот привыкает, как обвыкнет, так и перестанет плакать.

– А я говорил вам. – Кричит из коридора монахиня. – На козьем, на козьем надобно докорм начинать.

Теперь, когда всё прояснилось, и он понял, что опасности для чада нет, он сразу теряет интерес ко всему происходящему и уходит из детской, напомнив супруге: