Читать книгу: «Последний Аргумент Истории», страница 2

Он чувствовал, как от разрыва исходит холод, не просто отсутствие тепла, а какой-то первозданный, космический холод, который пробирал до костей. И гул. Он все еще был там, этот низкочастотный гул, который теперь казался голосом самого разрыва, его дыханием.

Юрген притащил небольшой лабораторный столик на колесиках, поставил его рядом с аномалией. Он начал методично бросать в разрыв разные предметы: кусок мела, старую газету, сломанный карандаш, даже свой почти пустой стакан из-под чая. Все исчезало бесследно. Ничто не возвращалось. Ничто не вылетало обратно. Это был односторонний билет в неизвестность.

Он вспомнил свои теоретические работы по червоточинам. Гипотетически, они могли бы соединять разные точки пространства-времени. Или даже разные вселенные. Что если это… оно? Что если этот разрыв – не просто дыра в ничто, а… дверь? Дверь, ведущая куда-то. Или… когда-то.

Эта мысль обожгла его. Если это портал во времени… тогда возможности… и опасности… были невообразимы.

Он снова посмотрел на разрыв. Теперь он казался ему не просто аномалией, а каким-то живым, разумным существом, которое наблюдало за ним, изучало его, ждало. Ждало чего? Чтобы он сделал следующий шаг?

Юрген отошел на пару шагов, тяжело дыша. Голова кружилась. Это было слишком. Слишком невероятно. Слишком страшно. И в то же время… это был величайший научный вызов, с которым он когда-либо сталкивался. Это было открытие, которое могло изменить все.

Он должен был сохранить хладнокровие. Он должен был все задокументировать. Измерить. Проанализировать. Но какая-то часть его, та самая, что слушала по ночам запретное радио и мечтала о других мирах, кричала: «Действуй! Не упусти этот шанс!»

Он посмотрел на часы. Скоро начнет светать. У него оставалось не так много времени, прежде чем придут коллеги. Он должен был принять решение. И он почти знал, каким оно будет.

Шокирующее предположение, которое сначала мелькнуло как искра безумия, теперь разгоралось в его сознании всепоглощающим пламенем. Это не просто дыра в пространстве. Судя по искаженным, фантомным образам, проглядывающим сквозь мерцающую завесу, судя по этому необъяснимому холоду, который, казалось, шел из самой вечности, судя по полному исчезновению материи… это мог быть только портал. Портал во времени. Кротовая нора, соединяющая его лабораторию в Восточном Берлине 1985 года с каким-то другим моментом истории.

Юрген сел на лабораторный стул, чувствуя, как дрожат колени. Его собственные теории, его абстрактные уравнения, которые он годами выводил на доске, вдруг обрели пугающую, почти осязаемую реальность. Он всегда рассматривал путешествия во времени как чисто умозрительную концепцию, интеллектуальную игрушку. Парадокс убитого дедушки, эффект бабочки – все это было материалом для философских дискуссий, а не для практического применения. Но теперь… теперь эта «игрушка» материализовалась прямо перед ним, гудящая, мерцающая и холодная.

Он встал и снова подошел к разрыву, теперь уже не с опаской, а с каким-то священным трепетом, какой испытывает археолог, прикоснувшийся к гробнице фараона. Если это действительно временной портал, то куда он ведет? В прошлое? В будущее? И насколько стабилен этот проход? Может ли он закрыться так же внезапно, как открылся, оставив по ту сторону того, кто рискнет пройти? Или, что еще хуже, выплеснув из своих глубин нечто… чужеродное?

Он вспомнил свои расчеты по теории струн, по многомерности пространства. Теоретически, если свернуть пространство определенным образом, можно было бы создать такой туннель. Но для этого требовались бы энергии, невообразимые для человечества, энергии, сравнимые со взрывом сверхновой. Что же тогда породило этот разрыв? Та аномальная энергетическая флуктуация, которую он зафиксировал? Но откуда она взялась? Может быть, это естественное явление, случайное совпадение космических факторов, как шаровая молния, только в масштабах пространства-времени? Или… или это результат чьего-то вмешательства?

Эта последняя мысль заставила его похолодеть еще больше, чем близость самого портала. Если кто-то или что-то создало этот проход… то с какой целью?

Но сейчас не время для этих вопросов. Сейчас важно было другое. Если это портал во времени, то он, Юрген Рихтер, стоит на пороге величайшего открытия в истории человечества. Или на пороге величайшей катастрофы.

Его взгляд снова метнулся к искаженным образам за мерцающей завесой. Ему показалось, что он видит… что-то зеленое, похожее на листву. И небо. Но оно было другим, не таким, как здесь, в вечно пасмурном Берлине. Оно было ярче, чище. И свет… свет был другим. Более теплым, более золотистым. Как на старых картинах.

Прошлое. Интуиция, острая, как бритва, подсказывала ему, что портал ведет в прошлое. Не в далекое будущее с его летающими машинами и серебристыми роботами, а в какое-то давно ушедшее время.

И тогда, как удар молнии, его осенила мысль, которая перевернула все. Если это прошлое… если можно туда попасть… то можно… можно изменить его. Можно исправить ошибки. Можно предотвратить трагедии.

Гитлер. Имя, как клеймо, выжженное на истории двадцатого века. Если бы его не было… Эрих прав. Миллионы спасенных жизней. СССР, не обескровленный войной, могучий и процветающий. Весь мир, идущий по другому, более светлому пути. Его марксистские убеждения, его вера в прогресс, его боль за свою страну, которая все еще несла на себе шрамы той войны – все это слилось в один мощный, неодолимый импульс.

Он посмотрел на портал. Теперь это было не просто научное явление. Теперь это был шанс. Его шанс. Шанс человечества.

Страх все еще был там, он никуда не делся. Но теперь к нему примешивалось что-то еще. Решимость. И какое-то безумное, опьяняющее чувство всемогущества.

Юрген Рихтер, физик, стоял перед мерцающей дверью в прошлое, и в его голове уже начинал складываться план. План, который мог либо спасти мир, либо уничтожить его окончательно. И он знал, что не сможет устоять перед этим искушением.

Глава 2: Тайна Лаборатории.

Первый луч рассвета, серый и нерешительный, как похмельный гость, просочился сквозь пыльное окно лаборатории, когда Юрген наконец очнулся от оцепенения. Портал все еще был там, мерцающий, манящий, нереальный. Но время работало против него. Скоро придут коллеги, уборщица, возможно, даже кто-то из партийного комитета с очередной проверкой «морального духа» научных кадров. Никто не должен был ЭТОГО видеть. Пока не должен. Мысль о том, чтобы сообщить об открытии официальным властям, промелькнула и тут же была отброшена. Он слишком хорошо знал, чем это закончится. Портал объявят государственной тайной высшей важности, его самого отстранят от исследований, приставят охрану, а потом… потом его, скорее всего, используют в каких-нибудь военных или идеологических целях, которые будут иметь мало общего с его собственными, куда более гуманными, как ему казалось, планами. А Штази… одна мысль о том, что люди из Министерства государственной безопасности сунут свои цепкие пальцы в эту тайну, вызывала у него тошноту. Они извратят все, превратят это чудо в еще один инструмент контроля и подавления. Нет. Это его открытие. И он сам решит, как им распорядиться.

Он лихорадочно начал заметать следы. Лабораторный стол, на котором он проводил свои «эксперименты» с бросанием предметов, был быстро приведен в первозданный вид. Осколок стеклянной палочки он спрятал в карман. Любые необычные показания приборов, которые могли бы привлечь внимание, он постарался стереть из логов или замаскировать под случайные сбои. Но как скрыть сам портал? Он не мог его выключить, как радиоприемник. Он не мог накрыть его брезентом.

И тут ему в голову пришла идея, отчаянная и рискованная. Экспериментальная установка для регистрации гравитационных волн – громоздкая конструкция из металла, датчиков и экранирующих панелей – стояла в том самом углу, где мерцал разрыв. Если немного ее сдвинуть, немного переконфигурировать… Юрген, работая с лихорадочной быстротой, от которой у него вспотели ладони, начал двигать тяжелые секции установки, стараясь создать вокруг портала некое подобие защитного кокона. Это не скрывало его полностью, но, по крайней мере, делало менее заметным для случайного взгляда. Любопытному коллеге можно было бы сказать, что он проводит новую серию калибровок или проверяет чувствительность оборудования. Это было слабое прикрытие, но лучше, чем ничего.

Когда в коридоре послышались первые шаги и голоса, Юрген успел набросить на центральную часть установки, где зиял портал, старое лабораторное покрывало, словно укрывая от холода капризного ребенка. Сам он сел за свой стол, стараясь придать лицу самое обыденное, даже скучающее выражение, хотя сердце его все еще колотилось так, будто хотело вырваться из груди и улететь в мерцающую бездну за его спиной.

Дверь открылась, и в лабораторию вошел Ганс Вебер, бодрый и как всегда немного насмешливый.

– Что, Юрген, снова ночь в обнимку с уравнениями? Не бережешь ты себя, товарищ Рихтер, не бережешь. Партия этого не одобрит. Ей нужны здоровые, а не гениальные, но полумертвые ученые.

Юрген заставил себя улыбнуться.

– Просто… вдохновение нашло, Ганс. Бывает.

Ганс бросил быстрый, цепкий взгляд на установку в углу, укрытую покрывалом.

– Новая конфигурация? Или ты там контрабандный западный виски прячешь?

– Калибрую датчики, – буркнул Юрген, стараясь, чтобы его голос не дрожал. – Слишком много помех в последнее время.

Ганс хмыкнул, но, кажется, удовлетворился ответом. Он прошел к своему столу, начиная раскладывать бумаги.

День прошел как в тумане. Юрген отвечал на вопросы, делал вид, что работает, участвовал в каких-то бессмысленных совещаниях, но все его мысли были там, в углу, под старым покрывалом, где мерцала и дышала холодом дверь в неизвестность. Он чувствовал ее присутствие каждой клеткой своего тела, как радиоактивный изотоп, как бомбу с часовым механизмом. И он знал, что Штази, со своей вездесущей сетью информаторов и «добровольных помощников», рано или поздно заинтересуется его странным поведением, его ночными бдениями в лаборатории. У него было мало времени. Очень мало. Тайна лаборатории должна была оставаться тайной. Любой ценой.

****

Ночь. Снова ночь. Но на этот раз Юрген не спал не от тревоги ожидания, а от бурлящего в нем коктейля из страха, возбуждения и тяжести принятого решения. Квартира казалась тесной, как гроб, стены давили, а тиканье часов на кухне отмеряло не просто секунды, а последние мгновения его прежней, понятной жизни. Он лежал на узкой кровати, глядя в потолок, на котором плясали отсветы уличных фонарей, и мысли, как стая взбудораженных ворон, кружили в его голове, не давая покоя.

Возможности. Они были безграничны, как сама Вселенная. Предотвратить Вторую Мировую. Спасти миллионы. Направить историю по пути истинного социализма, без сталинских перегибов, без брежневского застоя. Представить себе мир без фашизма, без Хиросимы, без Холодной войны… Голова кружилась от этих перспектив. Он, Юрген Рихтер, простой физик из ГДР, мог стать тем самым камнем, который сдвинет лавину, изменившую лик планеты. Это было пьянящее чувство, чувство почти божественного всемогущества.

Но тут же, как темная тень, выползали опасности. Эффект бабочки. Он помнил рассказ Брэдбери. Одно неосторожное движение в прошлом – и будущее могло исказиться до неузнаваемости, породив чудовищ, по сравнению с которыми Гитлер показался бы мелким хулиганом. Что если, убив одного тирана, он невольно создаст условия для появления другого, еще худшего? Что если, пытаясь исправить одну несправедливость, он породит тысячу новых? История – это сложнейший механизм, и он, Юрген, собирался сунуть в его шестеренки свой ломик. Кто дал ему на это право?

И историческая справедливость. Что это такое? С его, марксистской, точки зрения, история двигалась по объективным законам, и фашизм был закономерным этапом развития капитализма в его империалистической стадии. Может быть, эта чудовищная война была необходима, чтобы человечество извлекло урок, чтобы народы сплотились против общего врага, чтобы возник социалистический лагерь? Вмешиваясь, не нарушит ли он этот «естественный» ход вещей, не отбросит ли человечество назад, в какой-то другой, неведомый тупик?

А сам он? Что станет с ним? Если он отправится в прошлое, сможет ли он вернуться? Портал был нестабилен, он это чувствовал. Что если он останется там, запертый в чужом времени, без друзей, без документов, без понимания того, как выжить? Или, что еще хуже, его действия в прошлом изменят его собственную линию жизни так, что он просто… исчезнет, растворится, как сахар в чае? Перестанет существовать. Мысль об этом вызывала приступ почти физической тошноты.

Но потом он снова думал о миллионах погибших, о разрушенных городах, о детях, сгоревших в печах Освенцима, о солдатах, замерзших под Сталинградом. И чаша весов склонялась. Разве риск одного человека, даже если это его собственная жизнь или само существование, не ничтожен по сравнению с возможностью предотвратить такое море страданий? Разве не в этом высший смысл, высшая справедливость – пожертвовать собой ради блага миллионов?

Он встал, подошел к окну. Город спал, но Юргену казалось, что он слышит его тяжелое, прерывистое дыхание, стоны его прошлого, его незаживающих ран. Нет. Он не мог оставаться в стороне. Он должен был попытаться. Даже если это будет стоить ему всего. Это был его долг. Не как физика, не как гражданина ГДР. А как человека.

Он вернется в лабораторию. И он сделает это. Он должен.

Где-то далеко, за Шпрее, в Западном Берлине, начинала играть музыка – приглушенная, меланхоличная мелодия саксофона, доносящаяся из какого-то ночного клуба. Музыка другого мира, другой жизни. Юрген слушал ее, и в его душе боролись отчаяние и надежда. И какая-то странная, холодная решимость. Он был на пороге. И пути назад уже не было.

****

Прежде чем самому шагнуть в неизвестность, Юрген должен был убедиться, что портал – это действительно улица с односторонним движением, по крайней мере, для неодушевленных предметов. Идея просто исчезнуть в прошлом, не оставив следа, была пугающей. Но еще страшнее было представить, что он вернется, а за ним… что-то еще. Или что из портала само по себе что-то начнет проникать в его мир.

Утром, придя в лабораторию раньше всех, он снова, с соблюдением всех мер предосторожности, приоткрыл «завесу» из лабораторного покрывала. Мерцающий разрыв был на месте, все так же холодно и равнодушно пульсируя. Юрген приготовил несколько небольших предметов, которые заранее промаркировал: нацарапал на них свой инициал «J.R.» и текущую дату. Металлический шарик от подшипника. Небольшой магнит. Пластиковая крышка от какой-то банки. И, наконец, наручные часы «Ruhla», дешевые, но еще работающие – он хотел проверить, как время ведет себя по ту сторону.

Он привязал к каждому предмету тонкую, но прочную леску, другой конец которой закрепил на лабораторном столе. План был прост: опустить предмет в портал, подержать некоторое время, а затем попытаться вытащить обратно.

Первым пошел шарик от подшипника. Юрген, затаив дыхание, медленно опустил его на леске в дрожащее марево. Шарик коснулся невидимой границы и… леска натянулась и тут же ослабла, словно ее перерезали. Юрген дернул. Пусто. Леска оборвалась на самом кончике, там, где был привязан шарик. Чистый, аккуратный срез, как будто от острых ножниц.

Сердце ухнуло. Не просто исчезновение. Это было похоже на… на то, как если бы по ту сторону кто-то или что-то откусило приманку вместе с крючком.

Он повторил эксперимент с магнитом. Тот же результат. Магнит коснулся портала, леска натянулась, ослабла, и Юрген вытянул лишь ее остаток с идеально ровным срезом.

Пластиковая крышка. То же самое.

Теперь часы. Юрген немного помедлил. Он чувствовал себя так, словно отправляет маленького разведчика на верную смерть. Он посмотрел на циферблат: 7:15 утра. Он опустил часы в портал. Леска предсказуемо оборвалась.

Ни один из маркированных объектов не вернулся. Все они исчезли бесследно, как будто их поглотила невидимая пасть.

Юрген сел на стул, чувствуя, как по спине струится холодный пот. Это означало две вещи. Во-первых, если он войдет туда, то, скорее всего, не сможет так же просто вернуться, потянув за воображаемую ниточку. Возвращение, если оно вообще возможно, должно быть таким же – через сам портал, если он останется открытым. Во-вторых, то, что находится по ту сторону, обладает какой-то… активностью. Оно не просто пассивно принимает то, что в него попадает. Оно… взаимодействует. Этот ровный срез на леске. Это было странно. Похоже на эффект границы какого-то поля, пересечение которой приводит к разрыву связей.

Он задумался. Если бы он был рыбой и видел, как одна за другой исчезают приманки, он бы, наверное, испугался и уплыл. Но он был человеком. И ученым. И в нем уже горел огонь цели, который заглушал инстинкт самосохранения.

Он должен был попробовать что-то еще. Что-то, что могло бы дать ему хоть какую-то информацию о том, куда вел этот портал. Он не мог просто слепо шагнуть в прошлое. Ему нужна была хотя бы приблизительная датировка. Но как это сделать, если ничто не возвращается?

Мысли метались, как пойманные птицы. И тут его осенило. Камера. Если он не может вернуть предмет, может, он сможет получить изображение? Небольшая фотокамера, настроенная на автоматическую съемку через определенные промежутки времени, закрепленная на длинном шесте… Это был риск. Он мог потерять камеру. Но информация, которую она могла бы принести, стоила того.

Юрген знал, что в институтском фотоархиве есть старые, но рабочие малоформатные камеры, которые иногда использовали для документирования экспериментов. Он должен был достать одну. И это нужно было сделать быстро, пока никто ничего не заподозрил. Тайна лаборатории становилась все более опасной, и он чувствовал себя канатоходцем, идущим над пропастью без страховки. Каждый шаг мог стать последним.

****

Прежде чем рисковать с камерой, Юргена охватила еще одна мысль, почти инстинктивная – а не сталкивался ли кто-то с подобным раньше? Академия Наук ГДР, при всей своей идеологической зашоренности, была наследницей старых немецких научных традиций. Здание, в котором он работал, было построено еще в начале века. Кто знает, какие тайны хранили его пыльные архивы? Что если подобные аномалии уже фиксировались, но были засекречены, забыты или просто неправильно интерпретированы?

Под предлогом поиска старых публикаций по гравитационным волнам – тема, достаточно близкая к его официальным исследованиям, чтобы не вызывать подозрений – Юрген отправился в институтский архив. Это было мрачное, похожее на склеп, помещение в подвале, где пахло вековой пылью, мышиным пометом и тленом забытых идей. Смотрительница архива, древняя фрау Мюллер, с лицом, похожим на печеное яблоко, и подозрительным взглядом маленьких глазок, выдала ему кипу старых папок и журналов регистрации экспериментов, датированных еще тридцатыми и сороковыми годами, временами, когда в этих стенах хозяйничали другие ученые, с другими убеждениями и, возможно, другими тайнами.

Юрген часами сидел за скрипучим столом под тусклой лампочкой, перебирая пожелтевшие, ломкие страницы. Он искал не конкретные упоминания «порталов» или «временных разрывов» – это было бы слишком наивно. Он искал отчеты о необъяснимых энергетических флуктуациях, странных сбоях оборудования, локальных изменениях температуры или гравитационного поля, особенно если они происходили в районе его нынешней лаборатории. Он вчитывался в выцветшие записи, сделанные каллиграфическим немецким почерком, пытаясь уловить между строк намек, какую-то деталь, которая могла бы показаться странной не только ему, но и ученым полвека назад.

Большинство записей были рутинными: измерения, расчеты, описания неудачных экспериментов. Но потом он наткнулся на это. Запись от 17 ноября 1938 года. Руководитель лаборатории, некий профессор Вильгельм Раушенбах, описывал «странный феномен», наблюдавшийся в течение нескольких дней в помещении, которое, судя по прилагаемому плану, было именно тем, где сейчас находилась лаборатория Юргена. Раушенбах писал о «необъяснимом падении температуры», «помехах в работе радиоаппаратуры» и «чувстве беспокойства и дезориентации у сотрудников». Он также упоминал «кратковременные визуальные аномалии, напоминающие дрожание воздуха или марево», которые, однако, не удалось зафиксировать на фотопластинках. Профессор предполагал, что это могло быть связано с неизвестным видом излучения или геомагнитной активностью. Эксперименты были прерваны, а затем, судя по последующим записям, лаборатория была временно закрыта «для проведения профилактических работ». Больше никаких упоминаний об этом «феномене» Юрген не нашел.

1938 год. Всего за год до начала Второй Мировой. За несколько дней до «Хрустальной ночи». Напряженное, предгрозовое время. Могло ли это быть связано? Или это просто совпадение?

Юрген почувствовал, как по спине пробежал холодок. Если Раушенбах видел то же самое или нечто похожее, значит, этот… портал… не был уникальным явлением, порожденным его собственными экспериментами. Значит, он мог открываться и раньше. И, возможно, он мог открыться снова, даже если Юрген ничего не будет делать. Это делало ситуацию еще более непредсказуемой и опасной.

Он аккуратно переписал себе в блокнот детали из отчета профессора Раушенбаха. Имя, даты, описание симптомов. Это была единственная зацепка, но она была важна. Она показывала, что он не сходит с ума. И что тайна его лаборатории, возможно, гораздо старше, чем он думал.

Когда он покидал архив, фрау Мюллер проводила его все тем же подозрительным взглядом.

– Нашли, что искали, герр Рихтер? – спросила она голосом, скрипучим, как старая дверь.

– Да, фрау Мюллер, – ответил Юрген, стараясь выглядеть как можно более невозмутимо. – Очень интересные материалы. История науки полна загадок.

Старуха хмыкнула.

– Некоторые загадки лучше не трогать, молодой человек. Иногда прошлое кусается.

Юрген пропустил ее слова мимо ушей. Но позже, уже возвращаясь в свою лабораторию, он не раз вспоминал ее предостережение. Прошлое кусается. И он, похоже, собирался сунуть ему в пасть не только палец, но и всю руку.

****

После находки в архиве ощущение того, что он ходит по тонкому льду, усилилось многократно. Теперь к страху перед неизвестностью портала добавилась паранойя, вполне оправданная в условиях ГДР, где каждый второй мог оказаться осведомителем Штази. Если в 1938 году подобные аномалии были зафиксированы и, судя по всему, засекречены, то не исключено, что и сейчас кто-то наблюдает за его лабораторией, за его действиями, выжидая удобного момента.

Юрген стал еще более осторожен. Прежде чем войти в лабораторию, он теперь всегда проверял, нет ли на двери или замке каких-либо незаметных меток, оставленных «чужими». Внутри он внимательно осматривал помещение, ища следы постороннего присутствия – сдвинутые предметы, едва заметные царапины, пыль, лежащую не так, как вчера. Он даже начал использовать старый шпионский трюк – оставлять тонкий волосок, зажатый в дверном косяке, чтобы проверить, открывал ли кто-то дверь в его отсутствие. Несколько раз ему казалось, что волосок исчезал, но он списывал это на сквозняк или собственную мнительность.

На работе он старался вести себя как можно более естественно, избегая любых разговоров, которые могли бы привлечь ненужное внимание. Он больше не засиживался в лаборатории допоздна официально, предпочитая возвращаться туда под покровом ночи, как вор, крадущийся к своей добыче. С Гансом он стал более сдержан, опасаясь его проницательности и привычки задавать неудобные вопросы. Ему казалось, что коллеги смотрят на него как-то иначе, с любопытством или подозрением. Или это просто его воображение, разыгравшееся на почве стресса и недосыпания?

Иногда, идя по улице, он ловил на себе чей-то пристальный взгляд. Мужчина в неприметном плаще, читающий газету на остановке. Женщина, слишком долго рассматривающая витрину магазина напротив его дома. Это были мимолетные ощущения, которые тут же исчезали, но они оставляли неприятный осадок, как привкус металла во рту. Ему начало казаться, что его телефон прослушивают, что за ним установлена негласная слежка. Он понимал, что это может быть просто паранойя, естественная реакция на то напряжение, в котором он находился. Но в ГДР паранойя часто оказывалась самой здравой формой реализма.

Однажды вечером, возвращаясь домой, он заметил темную «Волгу» без опознавательных знаков, припаркованную на противоположной стороне улицы, чуть поодаль от его подъезда. В машине сидели двое мужчин в штатском, их лица были скрыты в тени. Они не смотрели в его сторону, но Юрген почувствовал, как у него похолодела спина. «Волги» без номеров или со служебными номерами были фирменным знаком Штази. Он быстро вошел в подъезд, стараясь не оглядываться. Когда он выглянул из окна своей квартиры, машины уже не было. Может быть, ему показалось? Или они просто ждали кого-то другого? Но это совпадение было слишком тревожным.

С этого момента Юрген удвоил, утроил меры предосторожности. Все свои записи, касающиеся портала, он теперь делал мелким, почти неразборчивым почерком, используя систему сокращений и шифров, понятную только ему. Блокнот с этими записями он прятал в самом неожиданном месте – за расшатанной плиткой в ванной комнате. Любые подготовительные действия для своего плана – достать старую камеру, раздобыть некоторую экипировку для путешествия в прошлое – он совершал с максимальной конспирацией, используя все свои знания о методах слежки и контрслежки, почерпнутые из редких детективных романов, которые ему удавалось достать.

Он чувствовал себя героем шпионского фильма, только вот на кону была не просто государственная тайна, а, возможно, судьба всего мира. И ошибка могла стоить ему не только свободы, но и жизни. Или чего-то гораздо худшего. Тайна лаборатории должна была оставаться нераскрытой. Потому что если Штази узнает… Юрген даже боялся представить, что они сделают с порталом. И с ним.

****

Несмотря на растущую паранойю, Юрген не мог позволить себе бездействовать. Просто шагнуть в портал, не имея ни малейшего представления о том, в какую эпоху он попадет, было бы самоубийством. Записи профессора Раушенбаха указывали на 1938 год, но это мог быть лишь один из моментов «активации» портала. А что если сейчас он ведет в каменный век? Или в эпоху динозавров? Ему нужна была хоть какая-то система «нацеливания», пусть и самая примитивная.

Конечно, о настоящем управлении порталом, как в фантастических романах, где можно было бы выбрать точную дату и место, речи не шло. У него не было ни теории, ни технологий для этого. Но он предположил, чисто гипотетически, что состояние портала – его стабильность, интенсивность мерцания, возможно, даже «пункт назначения» – могут зависеть от каких-то внешних энергетических полей. Той самой аномальной флуктуации, которая, по его мнению, и «пробила» эту дыру в пространстве-времени.

Вспомнились старые эксперименты Теслы с резонансными частотами. Что если портал, как гигантский камертон, вибрирует на определенной частоте, и изменение этой частоты или воздействие на него другим полем могло бы… слегка его «подтолкнуть» в ту или иную сторону временной оси? Это была чистой воды спекуляция, основанная больше на интуиции, чем на строгих научных расчетах. Но у него не было ничего другого.

Юрген начал конструировать простое устройство, используя детали от старого радиопередатчика, катушки индуктивности, конденсаторы переменной емкости и несколько мощных магнитов, которые он «позаимствовал» из списанного оборудования. Это была кустарная, почти безумная затея. Он собирал все это по ночам в своей лаборатории, при свете фонарика, вздрагивая от каждого шороха за дверью. Устройство выглядело как нечто среднее между самодельным радио и алхимическим аппаратом. Идея заключалась в том, чтобы генерировать направленное электромагнитное поле с изменяемой частотой и интенсивностью и «облучать» им портал, наблюдая за его реакцией.

Он не ждал чуда. Он понимал, что, скорее всего, это не сработает. Но он должен был попытаться. Он калибровал катушки, подбирал частоты, ориентируясь на те самые пики, которые он зафиксировал ранее. Он пытался «поймать» резонанс, если таковой вообще существовал.

Несколько ночей он провел, направляя свой «излучатель» на мерцающий разрыв. Реакции почти не было. Портал продолжал пульсировать своим холодным, равнодушным светом. Иногда Юргену казалось, что мерцание на мгновение меняет свой ритм или что искаженные образы за завесой становятся чуть другими, но это могло быть просто игрой его воображения, уставшего от недосыпа и напряжения.

И все же он не сдавался. Он менял конфигурацию катушек, экспериментировал с мощностью, пытаясь найти ту единственную комбинацию, которая могла бы дать хоть какой-то эффект. Он чувствовал себя шаманом, совершающим ритуальный танец вокруг священного огня, взывая к неведомым силам. Наука здесь отступала, уступая место отчаянной надежде и почти мистической вере в то, что он сможет обуздать эту стихию.

И однажды… однажды ему показалось, что что-то изменилось. На определенной частоте, когда он направил узкий пучок излучения прямо в центр портала, мерцание стало более интенсивным, а гул, исходящий от него, на мгновение изменил тональность, став чуть выше, почти как тихий стон. Искаженные образы за завесой… они тоже изменились. Зелень, которую он видел раньше, стала гуще, ярче, а свет – более резким, почти как летнее полуденное солнце. Это длилось всего несколько секунд, а потом все вернулось к прежнему состоянию.

Но Юрген успел это заметить. Это была слабая, почти неуловимая реакция, но она была. Он записал частоту, мощность, конфигурацию. Это было оно. Это был его шанс. Его примитивное устройство, собранное на коленке из хлама, возможно, давало ему хоть какую-то, пусть и иллюзорную, возможность «нацелить» портал. Или, по крайней мере, повлиять на то, в какое время он попадет. Он не знал наверняка. Но это было лучше, чем полная слепота.

Он назвал это устройство «стабилизатором временного потока», хотя понимал, что это слишком громкое название для такой кустарной поделки. Но оно давало ему толику уверенности. И отгоняло мысль о том, что он всего лишь пешка в руках слепой судьбы, которая бросает его в неизвестность. Теперь у него был хоть какой-то инструмент. И он собирался им воспользоваться.