Читать книгу: «Легкомысленные рассказы», страница 6

  Ага, квартира № 28. Поднял руку, чтобы нажать на звонок и замер: из квартиры, сквозь широкую замочную скважину, были слышны голоса. Приглушенные, но разобрать через простую деревянную дверь с полусбитым косяком, было можно. Дверь явно советских времен, такие уже редко встретишь, разве что у тех, кто по бедности сдает квартиры в таких вот панельках.

  Говорил мужчина, строгим голосом:

  -Я тебя сколько раз просил, уйми свои гормоны. Ну не можешь терпеть иди, на панель, черт возьми. Ты ведь меня подставляешь. Вон, уже от Самого приходил, твой адрес спрашивал, говорил, что в суд на меня и тебя подаст.

  -От кого "самого"?

  -Эх, дура, какая....От Кондратия Павловича.

  -За что в суд?

  -За то, что ты ему весь тыл, как он выразился, разворотила.

  -Какой "тыл"? Не трогала я никого, а если и трогала, то нежно.

  -Вот ведь дура какая. Всё, мое терпение лопнуло. Больше не буду снимать тебе эту квартиру, катись обратно в свой Камнежорск.

  -Камнегорск, – поправила Зайцева. – Забыл уже, миленький.

  -Я тебе не "миленький". Одни неприятности от тебя, Ирина, честное слово. Билет на поезд, в плацкарте я тебе оплачу.

  Слуховой орган Пеструхина превратился в локатор. Он даже не заметил, что мимо проползавшая бабка ткнула его клюкой, что-то проворчала. Он обратил на нее внимание, когда старуха уронила с грохотом свою палку и неприлично выругалась.

  -Помоги, что ль, – обратилась она к нему. – Хватит уже чужие секреты выведывать.

  -Иди, иди ведьма, не мешай. Тут такое… Это ж главврач Гулькин врачиху распекает. Его голос! Точно, одна шайка-лейка! Ну, дела. Сплошной коллапс.

  Бабка плюнула в сторону Савелия, сама потащилась за своей палкой.

   Гулькин, тем временем, продолжал:

  -Билет в одну сторону куплю, так и знай! Обчесывай свое либидо в Камнегорске о булыжники.

  -А я не поеду.

  -Поедешь!

  -Я уже в другую поликлинику документы подала. Сказала, что в этой главврач дурак и самодур, поэтому пришлось уйти.

  -Сама ты… А в какую поликлинику?

  -Тебе не всё равно? Ну, в Зареченскую.

  -Так там мой однокашник главным, Семен Агапкин, кажется.

  -Агафонов. Мы уже познакомились.

  -Уже? Ты что успела и ему простату проверить?

  -Долго ли умеючи. Я по глазам вижу, когда мужику что-то надо. Показала ему свои документы, сразу спросила: не беспокоит ли его "мужское сердце". Он и признался. Дальше дело техники. Ты знаешь.

  -Знаю. А тебя больше знать не хочу. Все!

  -А как же быть, если тот тип, ну от "самого" действительно в суд подаст? Я-то могу уехать, спрятаться, а вот ты куда денешься? Оскандалишься на весь мир.

  -Тогда....Как говорится, нет тела, нет дела. Придется тебя…

  -Что ты имеешь в виду? Угрожаешь?

  -А мне больше ничего не остается.

  За дверью раздалась какая-то возня. Неужели Гулькин сейчас задушит Зайцеву? Нет, это уж слишком. Вот ведь дебилы, подумал Савелий, будь я от "самого" стал бы я подавать в суд, Гулькина давно бы уже сняли и пожизненно лишили врачебной практики.

  Хотел застучать в дверь, но только тронул ее, она открылась. И что же он увидел?

  Госпожа Зайцева со всем старанием "проверяла" простату, раскорячившемуся на тахте главврачу Гулькину. Оба стонали. Они даже не заметили, как вошел Пеструхин, настолько были увлечены.

  Савелий, было, растерялся, но быстро пришел в себя. Достал телефон, аккуратно, из-за угла записал минутное видео. Так же тихо удалился.

  Теперь можно было требовать от Гулькина что угодно, но этого Савелию было не надо. Его как дьявольским магнитом тянула уролог Зайцева.

  Через неделю он пришел в Зареченскую поликлинику. Зайцева уже принимала и опять в 315 кабинете. Он ворвался в него без очереди, положил на стол телефон, включил видео. Ирина Викторовна даже бровью не повела.

  -И что? – наконец спросила она.

  -Компромат!

  -Чего же вы хотите?

  -Только одного, не двухнедельный бесплатный массаж, а пожизненный! Иначе…

  -Что "иначе"? – Она указала пальцем на мобильник. – Есть такая 137 статья в Уголовном кодексе " о незаконном нарушении неприкосновенности частной жизни". Вы вторглись в мое жилище – раз, провели тайную съемку – два. Словом, пара лет на свежем таежном воздухе вам обеспечена.

  Савелий сразу поник. Уголовного кодекса он не учел.

  -А-а, так это вы от Кондратия Павловича к Гулькину приходили! – воскликнула, прозрев Зайцева. – Ну, вы друг друга стоите. Проходимцы. Пошел вон!

  -Что?

  -Пошел вон, говорю! Тоже мне, вымогатель-шантажист.

  Пеструхин встал, словно прибитый мешком, и вдруг повалился на колени:

  -Простите, Ирина Викторовна! Дурак я набитый.

  -И еще козел, – более миролюбиво добавила врачиха. – Вонючий.

  -Конечно, козел…козел -провокатор. Есть такие козлы, которые....Не могу я без вас, без ваших рук, хоть убейте. Прям, словно муха какая укусила, эротическая, сплошной коллапс.

  Тяжело вздохнув, доктор Зайцева сделала какую-то запись в своем ноутбуке. Затем удивленно, словно видела впервые, взглянула на Пеструхина:

  -Вы еще здесь, а ну снимайте штаны и марш на кушетку!

  Вскоре Пеструхин развелся с женой, расписался с госпожой Зайцевой. Свидетелем был, разумеется, главврач Гулькин. За свадебным столом он произнес краткий тост:

  -Это прям какой-то коллапс. За эротическую муху, за ее сладкие, чрезвычайно полезные для здоровья и души укусы! Горько, как же горько, господа…

Сказка-ложь

Четыре раза Дима Белкин бросал женщин, столько же они его. Всегда сильно переживал предательства, забывая о предательстве своём… Но все женщины, как одна к нему возвращались, пытались наладить с ним прежние отношения. Однако они ему были уже не нужны. Он променял их всех, когда-то горячо любимых, на ту, которая изначально вызвала в нем жуткую антипатию.

  Лично я не верю, что из негатива может получиться позитив, простите за невольный каламбур, это как между мужчиной и женщиной, которые нравятся друг другу, испытывающие взаимное влечение, не может быть дружбы. Природа подталкивает к продолжению рода, а не к целомудренности. Словом, от ёлки березка не родится, из осинки не вырастут апельсинки, ну и так далее, в том же духе…

  Однако, как уверяет меня Белкин, он опроверг своим опытом эту, кажется, незыблемую истину. Нет, речь не о дружбе между полами, это даже не обсуждается (дружба может быть только между бывшими супругами), а о том, что антипатия может перерасти в любовь. Конечно, если разобраться что такое вообще любовь с точки зрения биохимии… И опять же, сейчас не об этом.

  Итак, вот что Белкин мне рассказал. Димку я с детства зову Митей, так и теперь буду его называть.

  Однажды в теплую московскую зиму, когда под вечер всё же подморозило, он поскользнулся на непосыпанной солью аллее. Нелепо взмахнул руками, инстинктивно пытаясь схватиться за ветки молодой липы, но, не удержав равновесия – верхняя часть туловища назад, ноги вперед, рухнул на асфальт.

  К его удивлению и радости, он не почувствовал боли в пятой точке, а его голова самортизировала о большой пакет, идущей за ним девушки. Он почувствовал, что по его лбу растекается что-то вязкое и липкое.

  Поднявшись, Митя увидел перед собой невысокую, затянутую в кожаные штаны, взлохмаченную как ураганом брюнетку, лет двадцати пяти. Ее мраморное, узкое лицо, с черной помадой на губах, пылало гневом. Ворс на ее жуткой темно-серой куртке, кажется тоже встал дыбом. На фоне всего черного, голубые, острые как иглы глаза, обведенные серыми тенями, готовы были пронзить его насквозь. На шее у нее был железный амулет в виде звезды со страшной рожицей в центре.

  Не иначе, сатанистка, мысленно выдохнул Митя.

  -Вы мне все яйца побили! – воскликнула она.– Лучше бы свои расколотили.

  Девушка вынула из сумки в черно-белую клетку коробку из-под яиц, из которой на асфальт и на её явно неновые сапожки на квадратных каблуках со стертыми мысами, потекла струйка желтой, вязкой массы.

  Ее вульгарная фраза "лучше бы свои расколотили", покоробила Митю. Приличная девушка так бы не сказала, а первым делом спросила бы, не ушибся ли он. Однако девица продолжала "зажигать" в том же духе:

  -Впрочем, какие у вас яйца, когда вы на ровном месте падаете, как мерин на льду.

  Белкин хотел что-нибудь ответить на такие обидные слова, но они, от возмущения, застряли у него в горле.

  Да такое бывает, порой наглец может огорошить, поставить в тупик своей беспардонностью умного человека.

  -Даже и не пытайтесь ответить, видно и с мозгами у вас, как у кавалерийского жеребца – куда удила натянут, туда и побежит, а самому думать нет необходимости.

  Это был уже перебор. Белкин пришел, наконец, в себя.

  -Я очень извиняюсь за причиненный ущерб, но ваши слова…

  -Это была только разминка, – оборвала его девица.– Предупреждаю, у меня первый разряд по ненормативной лексике и вообще я занимаюсь самбо.

  Белкин невольно поморщился: все в ней его отталкивало – и внешность, и поведение и речь… А еще он не любил спортсменок, считал их мужеподобными существами. Нет, те, что ходят в фитнес, плавают, бегают по дорожкам, подкачивают бедра и остальные части тела для здоровья и красоты – ничего, нормально. А вот те дамы, что повернуты на спортивных рекордах, как правило, не дружат с головой. Они грубы, безапелляционны и злы. Спорт обязывает их быть всегда впереди, расталкивая конкурентов локтями и всем, чем можно и нельзя.

  Впрочем, это опять же мнение Белкина, с которым я не совсем согласен, хотя… Ладно, продолжим.

  В общем, кроме негатива девушка в нем ничего не вызвала. И тогда, сам от себя не ожидая, он спросил как ее зовут и не оставит ли она ему свой номер телефона. Мол, переведет ей деньги за ущерб.

  -Обойдешься, – резко ответила спортсменка. – Я за разбитые яйца денег не беру. Мне здоровые и крепкие яйца нужны, ха-ха.

  Какая же она вульгарная ко всему прочему, подумал Белкин. Ему стало противно и тяжело находиться рядом с ней. К тому же только теперь он почувствовал боль в копчике – все же падение даром не прошло.

  -Пока, мерин, – бросила сатанистка, выкидывая под липу, смятую яичную коробку.

  Она еще и засоряет город. Митя демонстративно поднял упаковку, донес до ближайшей урны. Засмеявшись хриплым, прокуренным смехом, она хлопнула ему ладошкой, пошла к переходу. У "зебры" обернулась:

  -Меня Мартой зовут.

  И скрылась между домов.

  "Марта", произнес Митя, словно пробуя имя на вкус. Надо же, как необычно для Москвы.

  Дома залез в энциклопедию: Марта, в переводе с арамейского языка – хозяйка, госпожа. Судя по её поведению, похоже. Русский аналог – Марфа. Ага, Марфушенька – душенька, как в известной сказке звали злую сестрицу Настеньки. Надо же какое совпадение, не в бровь, а в глаз. Марфинистка – сатанистка, значит. Так оно и есть. И по виду, и по характеру. А возможно и "морфинистка".

  К своему огромному удивлению, Митя чуть ли ни всю ночь думал о "злой Марфушке". Что и говорить, сплошной негатив. Разве что глаза… Птичьи, острые, слегка размытые, словно в синьку добавили мела. Такие "птичьи" глаза обычно бывают у сексуальных женщин. И еще. Насколько дама понимает и ценит юмор, настолько она активна в постели. У этой Марты юмор, конечно, злой, маргинальный, но она все же пыталась шутить. Большинство девушек вообще лишены чувства юмора, хотя требуют его от партнера. Это объясняется тем, что женщины, как правило, очень самолюбивы, эгоистичны и любое острое слово воспринимают, как выпад в свою сторону.

  Да, в этом трудно не согласиться с Митей: безмерной самовлюбленности женскому полу не занимать. Это заметно по корреспонденткам и ведущим ТВ – из одежды выпрыгивают, чтобы продемонстрировать свою исключительность и значимость, даже на войне. Кстати, начальников, что посылают девиц на фронт, надо отдавать под суд – от журналисток на войне одни проблемы, там нет бытовых условий, нормальных туалетов, вот и носятся с ними бойцы под обстрелами, рискуя их жизнями и своими… А они красуются перед камерой, заставляя оператора снимать в первую очередь себя. Знакомо, потому что побывал в нескольких горячих точках.

  Но вернемся к спортсменке в жутком сатанистском прикиде. Белкина зацепили не только ее сексуальные глаза – в конце концов, он не был озабочен – иногда, как и все нормальные одинокие мужики, пользовался услугами легкодоступных женщин. Но что тогда? Худые, можно сказать, куриные ножки в кожаных штанах, взлохмаченная черная шевелюра… Стоп. Волосы-то некрашеные, натуральная брюнетка. В этом Митя ошибиться не мог – слишком большой опыт общения с противоположным полом. Обычно у крашенных, даже недавно женщин, основания волос отличаются от остальной части "шерсти". О чем это говорит? Она естественна. Во всем. Хотя и эпатажна. Но откуда такая злость? Возможно, бросили с ребенком и она сердита на всех мужиков. Нет. В магазин за яйцами не вернулась, значит, детей у неё нет, и живет, скорее всего, одна.

  И еще. Она назвала свое имя, то есть оставила Мите зацепку, вернее шанс. Чтобы он заплатил за разбитые яйца? Ерунда. Тогда бы дала свой телефон. Такая колючая личность не будет унижаться из-за ста рублей. Девица явно небогата: жуткая одежда и стоптанные сапоги с ободранными мысами. И старуха не наденет. Мир против нее, а она против мира, но еще надеется…

  К рассвету Белкин твердо осознал, что хочет её снова увидеть. Для чего – непонятно. Но как Марту найти? Если живет здесь, а не приехала навестить родственников, то несложно. Просто "перехватить" ее вечером на аллее, где встретил вчера. Нет, не годится. Нужен другой подход.

  Интернет и даже пиратский диск с адресами жителей города, не помогут – не известна ни фамилия, ни хотя бы приблизительный адрес. Выход один – участковый старший лейтенант Семён Ильич Саврасов. С участковым Митя познакомился, когда регистрировал итальянское охотничье ружье. Он не охотник, просто любит красивое оружие и иногда пострелять по мишеням.

  Семён Ильич выдал сразу:

  -Известная дамочка. Марфа Курочкина по кличке Дездемона. Величает себя Мартой.

  -По кличке? – удивился Митя.

  -Два года отсидела за хулиганство и нанесение телесных… По амнистии вышла. Она актриса районного драмтеатра "Суета сует". Режиссер Каблуков так ее замучил на репетиции спектакля по Шекспиру, что она, игравшая Дездемону, шмякнула его по голове табуреткой. У того треснул череп, еле выходили. Но после этого Каблуков стал заикаться и забывать кто он.

  -А говорила самбистка.

  -Видимо, на зоне натренировалась. Девица резкая, никому спуску не дает.

  -Это я уже понял.

  -Зачем она тебе?

  Митя замялся.

  -Я ей яйца разбил, – ответил он.

  -Неудивительно, – заржал старлей. – Дездемона – конь с яйцами.

  -Да нет… Яйца диетические, из магазина. Я споткнулся, а она сзади оказалась.

  -И ты решил, что ничего случайного не бывает. Я признаться, тоже суеверный. Иногда. Но в данном случае, не советую тебе с ней связываться. Хотя… Вот такие эпатажные замороженные девицы, если их растопить, оказываются самыми преданными и сердечными существами. Попробуй.

  Митя собирался снова возразить, но вдруг понял, что участковый прав, дал ответ на вопрос – почему его тянет к Марфе. Надо же, какой Саврасов оказывается психолог. А говорят, что менты просты и прямолинейны, как железнодорожные рельсы.

  Саврасов дал домашний адрес Курочкиной и сказал, что Марфа продолжает служить в театре. После отсидки её с распростертыми объятиями снова приняли в труппу, видно из благодарности, что избавила от надоевшего режиссера Каблукова. Мало того, ей дают ставить спектакли.

  Через Сеть Митя узнал, что вечером в театре "Суета сует" дают спектакль "Сказка-ложь…" по мотивам пьесы А.П. Чехова "Три сестры". О-о, постановка Марты Курочкиной!

  Купил несколько темно-бордовых роз – надо бы черных да где их натуральных найдешь к вечеру, крашенных ведь не надо – и отправился к театру за полчаса до начала.

  Возле районной Мельпомены оказалось довольно много народу. Нет, лишнего билетика не спрашивали, но одеты все были прилично, в основном дамы старше бальзаковского возраста: с яркой косметикой и громоздкой бижутерией. Сразу было видно, что прожженные театралки. Они оживленно беседовали, некоторые "парили" зловонными электронками.

  К входу, разбрызгивая январские оттепельные лужи, подкатил черный мерс. Из него выскочил шофер в элегантном костюме, белой рубашке с галстуком, блестящих, словно лакированных ботинках, услужливо распахнул заднюю дверь. Из нее медленно вышла Марфа Курочкина, затянутая в свою сатанинскую форму, ее антрацитовые волосы торчали в разные стороны, словно антенны инопланетянки. Она кивнула водителю, пошла к театру. Толпа перестала гудеть. Все взоры обратились на нее, кто-то даже захлопал.

  Ничего себе!– удивился Митя. На черных "меринах" с водителем разъезжает, а в магазине, как простая "кошёлка" яйца покупает и домой на своих двоих шагает. И какое к ней внимание публики! Неожиданно. Видно, совершенно от культурной жизни отстал, подумал Булкин, сжимая подмышкой свой жалкий "веник".

  Когда Марта скрылась в фойе, Митя подошел к мерседесу. Шофер курил в окно, поглядывая на часы.

  -Будешь здесь ждать хозяйку? – спросил Булкин. – Тут ведь стоянка запрещена.

  -Какую "хозяйку"? – Водитель вновь взглянул на наручные часы. – Привез, через пару часов заберу. Высажу у метро и свободен.

  -Так ты не личный шофер и охранник Марты?

  -Какой еще "Марты"?

  Митя начал терять терпение:

  -Да той, что сейчас привез!

  -А-а. Плати несколько синеньких и тебя куда желаешь довезу, а когда скажешь заберу.

  -Так она тебя просто на время наняла! – догадался, наконец, Митя. Точно эпатажная девица, как выразился участковый. Перед публикой красуется. А что, имидж – первое дело. Народ изначально воспринимает обертку, а не содержимое. Ну, Марта…

  Не-ет, это не "Марфушенька – душенька", рассуждал Булкин, бери выше – Марфа-посадница. Смелая, дерзкая, непреклонная. Хотя… Курочкина подвержена своим многочисленным комплексам, от этого и вид у нее соответствующий, и пыль любит в глаза пускать. На мерсе, видите ли, подкатила…

  Впрочем, комплексы и определяют характер человека, а значит и его судьбу. Ладно, поглядим, что за спектакль.

  Перед началом, купив билет в первый ряд, Митя открыл Интернет. Спектакль с похожим названием шел в нескольких театрах. В основном, это интерпретации нескольких народных сказок, собранных воедино. Здесь же сам Чехов!

  Как Булкин и ожидал, Марта начала эпатировать зрителей с первого действия: все три сестры: Ольга, Мария и Ирина были одеты во всё черное, с темными, густо накрашенными "синяками" под глазами. Вероятно, автор хотела подчеркнуть их беспросветную судьбу, ведь как писали критики о пьесе – это поэзия провинциальной скуки.

  Быстро заскучал и Митя, пока на сцене не появилась Марта в образе Натальи, которая по ходу действия должна "все прибрать к своим рукам", в том числе и поместье Прозоровых. Она была в том же сатанинском наряде, что и на улице.

  В третьем акте, за сценой ударили в набат, где-то вдалеке по пьесе случился пожар. Он не коснулся дома Прозоровых, но, видно, чтобы как-то его "окартинить" на сцену выскочила, теперь в белом прозрачном пеньюаре, словно смерть, Курочкина-Наталья. Она размахивала зажженным фальшфейером, разбрызгивающим снопы искр.

  Куда смотрят пожарные? – еще подумал Митя. Но тут Наталья спотыкается о старую няню Анфису на инвалидной коляске, падает. Факел выскакивает из рук, поджигает сначала пеньюар на ней, потом, откатившись к занавесу, и его. Он вспыхнул, словно смоченный керосином.

  Началась паника в зале и на сцене. С криком ужаса Марта бросилась не за кулисы, где уже появились пожарные с огнетушителями, а в партер, распугивая как стаю рыбок престарелых театралок. Конечно, Митя был тоже поражен происходящим, но не растерялся. Снял пиджак, бросился коршуном на Курочкину, стал хлестать ее цветами и пиджаком. Сбив пламя, подхватил почти голую Марфу на руки, бросился вон из зала. Она что-то лепетала, пребывая в шоке.

  У театра стоял "её" мерседес.

  -В Склиф, быстро! – крикнул водителю Митя, а когда тот сразу не понял, щелкнул его по затылку.

  Машина сорвалась с места, а сзади затягивало густым дымом районный театр "Суета сует".

  Ожоги оказались несильными, Марту, после обработки мазями, поместили в общую палату. Через день он пришел её навестить.

  -Кто ты, мой спаситель?– спросила она.

  -Я мерин с мозгами кавалерийского жеребца.

  -А-а,– вспомнила она. – Точно. Мои яйца своей головешкой тупой разбил. Меня теперь снова посадят.

  -Театр потушили, только сцена немного обгорела. По городскому каналу показывали. А вообще, мне твоя интерпретация Чехова понравилась, классно ты подчеркнула безысходность русской жизни. Все провинциалы хотят в Москву, а не получается. От того и не любят москвичей, завидуют. Это я уже от себя… Осовременила пьесу.

  -Ты ведь её не досмотрел. Но все правильно понял. Молодец. Все же есть у тебя извилины.

– А то. Продолжение, надеюсь, ты мне в жизни продемонстрируешь. Только не безысходное, позитивное. Что-то я в тебе нашел, как ни странно. Возможно то, чего мне самому в себе не хватало.

  -Да, очень странно. Обычно от меня мужики шарахаются.

  -Еще бы, кому хочется с сатанистской связываться.

  -Это я…

  -Понимаю, не продолжай. В общем, с дьяволом заигрывать нельзя, никаким образом. Надеюсь, ты это поняла.

  Она протянула ему амулет со страшной рожицей, который сняла во время медицинских процедур. Но ведь после его не надела, подумал Митя. Значит, тоже сообразила, что к чему.

  Идя домой, он зашвырнул "звезду" в Яузу. Амулет сверкнул в лучах заходящего солнца, скрылся в темных водах реки.

  На алле ему повстречался участковый.

  -Ну, как успехи? – спросил его старлей.

  -Всё по плану, – ответил Митя. – Театр не сгорел, актеры не разбежались.

  -Видел по ящику. Ты все же с Марфой осторожнее, видишь, что от нее происходит.

  -Не от нее, от сатаны. Но он теперь на дне.

  -Да? – удивился участковый. – Ну, раз так, ладно.

  -А вообще, – сказал Булкин, – всё суета сует, всё суета. Екклесиаст, сын Давида, царь Иерусалимский. Сказка-ложь, да в ней намек…

  -Береги голову! – крикнул вслед Мити участковый. – С кем поведешься… – И прошептал: – А вообще, что было, то и будет, и что делалось, и будет делаться опять…

  Да, старший лейтенант Саврасов был не только психологом, он прекрасно знал многих философов, в том числе Екклесиаста сына Давида. Суета сует, всё суета.

  Поэтому, может, и пошел в полицию.

 Перебор

Помощник режиссера Феликс Бабочкин возвращался поздно вечером от друзей. Денег на такси не было, почти всё прогуляли, поэтому решил прибегнуть к услугам общественного транспорта.

   Раскачивались тусклые фонари, начавшаяся крупяная метелица норовила залезть под воротник, больно била по носу. Под ногами жутко скользило, видно, дворники давно не сыпали здесь соли с песком, а, возможно, и вообще никогда. Узкая дорожка между гаражами проходила в довольно глухом месте, в стороне от улицы.

  Когда Феликс выбрался на ровный асфальт, с облегчением вздохнул. Тоже скользко, но если что можно хотя бы ухватиться за деревья. Ну и райончик, пока доберешься до автобуса, все ноги переломаешь.

  До остановки было еще метров пятьсот. Вокруг – ни души. И не удивительно, в такую погоду и собаку хозяин на улицу не выгонит. По левую руку- пустырь, по правую, метрах в ста- микрорайон, но в этот поздний час окна в домах почти не горели.

  Где-то завыла собака, её подхватила другая, на секунду блеснула Луна и снова скрылась в непроглядном ночном небе.

  -Эй, гражданин,– раздалось неожиданно рядом и сбоку,– у вас на минуту не будет мобильного телефона? Батарейка села, а нужно срочно хозяину позвонить. Заплачу.

  Бабочкин резко обернулся. У бетонного спуска в какой-то подвал или парковку, под желтым фонарем, стояли два ужасных типа. Оба плечистые, в потертых джинсовых куртках и тренировочных штанах с лампасами, рожи квадратные, наглые, глаза маленькие, узкие. Тот что к нему обратился, имел большой шрам на щеке, как у Отто Скорцени. Словом, бандиты с большой дороги.

  Только этого еще не хватало, – сглотнул Феликс. Смартфон-то в кармане не дешевый, пришлось купить на последние, чтобы соответствовать дресс-коду. Все же помощник первого режиссера. Покажи я его этим типам и где меня потом будут искать? С собаками розыскными не найдут. Заплатит, щас, кастетом по голове. Вон, руку за спиной держит. Что же, и у приятеля батарейка села? Ага, так и поверил.

  Бандит, видимо, уловил ход мыслей Феликса.

  -И коллега свой телефон случайно уронил. Вдребезги. Стационарный за неуплату отключили. В общем, ситуация, выручай, друг.

  Друзья твои на зоне отдыхают, подумал Бабочкин. Не дашь телефон, все равно башку проломят, специально место глухое подобрали. Надо их сразу на место поставить.

  Может убежать, закричать на всю округу- караул, грабят! Тогда, может, не посмеют тронуть. Но в мозгу вдруг созрела иная мысль.

  Принял самый непринужденный вид, на который был способен. А у самого ноги ватные и в коленках предательская дрожь.

  -Я, пацанчики, – сказал Феликс деревянным, но как можно более развязным языком,– сам недавно от хозяина. Неделю как откинулся. В кармане только справка об освобождении.

  Блатную лексику Феликс усвоил во время съемок пяти серийного детектива. Всегда снимали про любовь, а тут режиссера Ваню Ржаного потянуло на криминал. Ерунда, конечно, получилась, но это сейчас неважно.

  -И за что же срок мотал, если не секрет?– спросил, передернув плечами, Скорцени?

  -Да вот шел как-то ночью по улице, навстречу трое или четверо, уже не помню. Закурить попросили. А сам смотрю, у одного финка из кармана торчит.

  -Ну и…?

  -Что "и"? Двоих на месте положил, насмерть, один ушел, падла. Он и донес. Превышение самообороны. Вот и чалился от звонка до звонка в далекой Туве на скалистом берегу Енисея.

  -Вот как,– зачесался, стоявший рядом со Скорцени "коллега". -Ну ты иди, иди своей дорогой.

  -Ладно, пойду, – как бы нехотя согласился Феликс.

  И пошел, и чувствовал, что спину ему сверлят тяжелыми, недобрыми взглядами.

  Лихо я их отшил, а? – радовался помреж. Нет, все же кино- не просто фабрика грез, оно реально учит жить и выходить из самых сложных ситуаций.

  Метров через сто дорога свернула к железным гаражам. На ней показалась высокая, стройная женщина в элегантной меховой шубке. Несмотря на холод и колючий снег, на ней были туфли с высокими каблуками, один из которых постоянно подламывался. Дама хромала, как неуклюжая утка. Она вальяжно размахивала белой сумочкой на золотистой цепочке из крупных звеньев. Явно возвращалась из компании и была навеселе.

  Как нехорошо будет, если эта фифа попадет в руки тех бандюганов, а они наверняка поджидают очередную жертву. Нет, долг любого порядочного человека – спасти ближнего.

  -Гражданка,– окликнул женщину Феликс, когда она не глядя на него, пофланировала мимо.

  Только на третий раз она обернулась, сфокусировалась на Бабочкине. Свет единственного фонаря четко освещал ее круглое, почти детское, личико, с размазанной по подбородку помадой.

  -Ну, что еще?

  -Вы лучше этой темной дрогой не ходите, мало ли что? Всякие личности тут встречаются.

  -Чего?

  Феликс подошел вплотную к девице.

  -Ночь, говорю, глухая, не видно ни зги. А на вас вон шубка норковая, поди, тысячи три евро стоит,– подергал он её за рукав.– И сумка дорогая, не иначе, от Hermes. И в ушах, вон, серьги с бриллиантами. От бабушки?

  -От дедушки… Не понимаю....

  -Что же тут не понятного? По голове – и в яму, кругом пустыри, даже тела не найдут. Будете червей кормить в одиночестве.

  -Ой.

  -А если и не убьют, то надругаются. Ноги у вас длинные, мне, кстати, такие нравятся, любого соблазнят.

  -Ой.

  Девушка резко развернулась, в очередной раз подвернув правый каблук, поспешно заковыляла дальше по дорожке, подхватив полы шубы. В начавшейся пурге сначала раздалось негромкое "помогите", потом уже на всю округу "помогите!"

  Вот дура, сплюнул Феликс, людям помочь хочешь, а они орут без всякого повода. Поспешил на остановку.

  Автобуса долго не было, промерз до костей. Наконец, из-за угла показались заветные желтые огоньки, но в ту же секунду его схватили за локоть. Обернулся. Рядом стояли двое полицейских, а с ними та самая девица с размазанной по подбородку помадой.

  -Он?– строго спросил огромный мент с наручниками на ремне.

  -Он, он,– закивала барышня.– Грозился шубу с меня снять и сережки сорвать. А потом в яме закопать. Попался, голубчик.

  -Что вы! – взмолился помреж Бабочкин, с тоской глядя на закрывающиеся двери последнего автобуса. – Я же только девушку предупредить хотел. Мол, опасно одной в столь поздний час ходить по улицам.

  -А еще к моей сумочке примеривался.

  -Документы.

  Паспорта и служебного удостоверения у Бабочкина с собой не было, он никогда не брал их на встречи с друзьями. Выпивали обычно немало, не ровен час и потерять. А потому Феликса Бабочкина препроводили в местное отделение.

  Протокол составлял сонный лейтенант, который был очень недоволен тем, что его оторвали от любимого занятия- спокойно дремать на ночном дежурстве под бубнёж телевизора.

  Девица стрекотала без умолку, а Феликс только и повторял: " Я честный человек, помощник режиссера, хотел дамочку лишь предостеречь".

  Сонный лейтенант вроде бы согласился, что криминала в его действиях не было, сказал, что все равно до установления личности, Феликсу придется провести в отделении. Но тут на пороге показались те двое, что просили у Бабочкина телефон.

  Скорцени вел себя в отделении по-свойски.

  -Дай позвонить, Петрович, шефу. Как назло все мобильники накрылись, а на подземной стоянке вытяжка сломалась. Нужно до утра починить, иначе задохнемся.

  И тут "человек со шрамом" увидел Феликса, всплеснул руками:

  -Старый знакомый!

  -Ты его знаешь?– скинул остатки дремы лейтенант.

  -Да-к это ж урка с зоны, сам сказал, что недавно от хозяина откинулся. Мы у него телефон попросили, чтобы с шефом связаться, а он тут и заявил – мол двух замочил, один убежал.

  -Та-ак, – поднялся полицейский из-за стола, уронив на пол газету с кроссвордом. – Значит, рецидивист. Очень хорошо.

  -Я же говорила, говорила!– возликовала девица.

  -Уже успел что-то натворить?– удивился Скорцени.– Во дает!

  -Женщину собирался ограбить.

  -Да не уголовник я!!!– закричал на все ОВД Бабочкин.– От страха на себя наговорил! Ну, переборщил, с кем не бывает. Я требую адвоката.

  -Будет тебе и адвокат, и уполномоченный по правам человека,– пообещал лейтенант Петрович.

  Всю ночь Феликс провел в обезьяннике, а утром, воспользовавшись правом на один звонок, связался с режиссером Ржаным. Выручать помощника приехала вся бригада. Пообещали снять все ОВД в новом телевизионном детективе и Бабочкина отпустили.