Читать книгу: «Кастинг. Маргарита и Мастер», страница 2

Глава 44

И СНС повисла у кого-то на плечах, хотя это был как раз уже всей душой, всем сердцем, и всем разумением своим:

– Вошедший в курс дела Ваня-Битлз, полезший, как все в тесные иво врата за:

– Корреспонденцией.

А второй к этому времени, к сожалению, еще мотался в конце очереди за наведением небольшого бардальеро в этом:

– Аб-солют-но! непредназначенном для этого развлечения, угодном только для продукции высшего качества, – заведении.

Наконец, авангард прошел встречный заградотряд, пытавшийся вырваться из магазина с покупками, двое решили сразу попробовать мармелад с шоколадом и зефиром в шоколаде, а двое сельдь просто:

– Атлантическую, – плыла из самой Америки, и надо узнать:

– Так доплыла, живой, или приперли на багре сдохшей после нереста, но все равно купленной по три копейки за кило прямо в этом атлантическом, разделяющем нас, океане.

– Живая селедка есть? – спросила СНС, еще не продышавшись от борьбы за вход в элиту этого предприятия.

– Без сомнения, – ответил продавец, который был с похмелья, и шутить просто так не имел никакой охоты, ибо это был Михаил Маленький.

Можно подумать:

– Как?! – он же ж на лесоповале кино снимает, несмотря на то, что это Поселение, где сидят Ни За Что, – потому что сидят:

– Все.

Но логика есть, ибо:

– А если я не знал, что он на лесоповале, то мне и удивляться нечему.

Вы скажете:

– Я помню.

Ответ:

– Так это когда было-то? – Давно. А сейчас может приехал сюда за Любительской натюрлих, а просто так не дают:

– Отработай сначала для рекламы нашего Елисея продавцом неделю, али больше, как мальчик в книге Стивена Кинга в придорожном кафе:

– До полного изнеможения.

Он думал, это шутка насчет изнеможения в таком шикарном натюрлих маге. Но оказалось, вот она пришла в виде СНС и Пели, а также подоспевшего иностранного корреспондента Вани.

– Ничего здесь не записывать, – сказал, привыкшим в последнее время к командованию голосом Михаил Маленький, – здесь и так всё о'кей.

– Отлично, – сказал Ваня, – скажите что-нибудь хорошее в подтверждение ваших не только слов, но и последующих намерений.

– Я те щас скажу, – сказал Михаил, хотя думал бездумно ляпнуть:

– Безусловно, – но увидев, что СНС – сама к своему изумлению – вытащила большую шоколадину, и что самое не совсем понятное:

– Почти с самого низу, – так что остальные даже закачались осуждающе, – сказал то, что сказал.

– Они не довольны, что вы взяли снизу, – сказал Пели, и сам полез лапой на верхатуру, но никак не мог дотянуться до самой верхней, и свалился на СНС. Оба упали, но прилавок все равно закачался, завибрировал, как барабан Ринго Старра, и шоколадки, как девушки на концерте Битлз, полезшие через полицейское оцепление:

– Посыпались вниз, в радостные лапы благодарных на этот раз не слушательниц, но не менее жаждущих сладостных наслаждений покупателей.

– Кому-то придется за всё заплатить! – заорал благородным голосом концертмейстера Михаил Маленький. Но когда одна шоколадка попала ему в лицо, Михаил, не счел возможным бездействовать, и определив по довольному лицу, что эта была СНС:

– Отправил в нее целую вазу мин замедленного действия. – Ибо это был не простой и даже не шоколадный зефир, а обсыпанный густо сахаром, мягкий и сочный, с тремя полосками оранжевого, зеленого и бежевого цветов – мармелад. Эффект его был замедленный не от того, что он чем дальше, тем больше лип ко всему, кто любил и не любил, но чем дальше – тем лип меньше, но что удручало:

– Всё равно клеился, – как банный лист к рукам и вообще всякой приличной одежде граждан, оказавшихся поблизости.

Постепенно от СНС люди начали шарахаться, как от чумы, ибо все здесь были:

– В чистом.

Она заплакала. Подошел Кот – только что от секции с сельдью атлантической.

– О чем плачешь, Золушка? – спросил он.

– Тебе хорошо, ты хорошо пахнешь, селедкой, а я вся в мармеладе, – и леди опять неутешно зарыдала. Ибо сахар и ему подобных существ не очень любила из-за его прилипчивости, и склонности к полноте, а она, как всегда:

– Худела.

– Я за вас отомщу, мэм, – сказал Штрассе, как Ричард Львиное Сердце одной еврейке, – вы будете богаты. – И не успела она ответить, что денег хватает:

– Ты только женись! – Как он достал из кармана две атлантических селедки – одну просто, а другую с гвоздичками, пряного посола по рупь сорок пять, – а та первая была по рубль тридцать, – и:

– Одну за другой, как мины дальнего действия, послал в Михаила.

И продавец их не заметил, не увернулся, почему? По определению, ибо летели они не по прямой, а по дуге снизу вверх – это сначала, а потом совсем наоборот:

– Вверху вниз, – как удар грома, имеющего в правом боковом кармане молнию.

Бац, бац – одна сельдь – пряного посола – за рубашкой, где-то в майке запуталась, как в сети, а просто атлантическая по рупь тридцать у него во рту.

И многие удивились, что этот Михаил Маленький не придумал ничего другого, как – нет, как раз нет, не сожрать ее, как удав кролика, встретившегося ему совершенно случайно, а:

– Покушал чинно и благородно, – содрав с нее шкуру, как верховный жрец Майя с любимой жены вождя этого же племени, – бросил кишки и жабры на пастилу, стоящую смирно сзади, и даже не помышлявшую о буйстве нравов этого дня, а зря:

– Могла бы уклониться как-то, – а теперь приобрела вид пленника, не только обезглавленного и сброшенного с пирамиды Кецалькоатля, но:

– Сброшенного не меньше месяца назад. – Брр-ыы.

Печальное зрелище, и знаете почему? Оно подействовало на некоторых штурмовиков, как:

– Отрезвляющая гимнастика Хирама Абифа. – Например, СНС тут же вырвало. Кот и тот почувствовал, что:

– Кажется чем-то пахнет, а скорее всего, сельдью, и более того, от меня. – В приличном месте, не в пивной, запах неуместный, и знаете почему? По тому же самому, почему часто не рекомендуют есть чеснок:

– А вдруг целоваться придется? – Может отказаться, а это перевернет всю оставшуюся жизнь, которую и будете вспоминать ту единственную, которая звала вас на пруд купаться, а там само собой все было бы, и теперь ясно:

– С очень большим наслаждением.

Далее, участвуют ли остальные, и Ваня с Димой?

На банкете в честь приезда на отдых-работу на Клязьму Кот взял на себя обязанности мадам Воке, и более того:

– Даже сам разливать первое и второе, и только третье, компот из:

– Перьев знаменитых писателей, – как сначала сказал Кот, но потому пошутил:

– Это Саподилла с Маракуей.

– И в чем ваше да, и нет? – спросила СНС, видя, что Кот доверил разливать этот экзотический компот Редисон Славянской, которой здесь никто практически не знал, так как:

– Никогда не писал для Голливуда, – а значит, что они там пишут мы и так знаем, а именно:

– Неправду. – Одно слово: артисты.

– Ну-у, – начал Кот, и тут же кончил:

– Говном, кажется, не пахнет, правда?

– А должно? – удивилась СНС.

– Именно, именно! – поддержал логику Кота Ваня, – и заметьте это не миф: люди любят Адские фрукты.

– Может быть, но только не я, – сказал Сори.

– А я буду! – сказал СНС

– Ну тогда и я – тоже – готов отправиться в ад вслед за вами.

– И вообще, – сказал Кот, – если мы-таки попремся в Ад, то каждый так и так получит в подарок один фрукт, пахнущий цветами, а второй натуральным говном.

– Зачем? – спросила на свою беду Редисон Славянская.

– Кто вам разрешал говорить? – строго спросил ЕЕЗ.

Наступившее тягостное молчание нарушил Войнич:

– А вот я помню, как упал в бочку с селедкой!

– В Елисеевском не было таких бочек, – вставил и свое строгое слово другой летописец литературы ЗЧБНТИН.

– Так, мой милый, я живу в настоящей реальности, – ответил Войнич.

– А именно? – попросил уточнить За Что Боролись.

– Моя реальность такая же, как ваша, но только с учетом того, что она всегда еще и:

– Написана-а!

– Значит, пока реальность еще не написана, вы успеваете бросить яблоко в лоб продавцу, сворованное с витрины нарюрлих?

– Да, но только наоборот, – ответил Войнич, – ибо реальность всегда сначала написана, а только потом будет видна. Что не исключает того, что некоторые не видят очень долго, более того:

– До сих пор, – как Вторую Скрижаль Завета, как Плат с головы Иисуса Христа.

Как Другой Ученик Иисуса Христа, сначала увидел только Пелены, а посмотрев еще и снизу:

– Увидел и Плат, – лежащий отдельно.

– Значит, вот в этот разрыв времени – пока Другой Ученик спускался с Верха Гроба к его Входу, где стоял Петр, – и можно внести те изменения в окончательный текст, которых не было в реальности? – спросил борец с постмодернизмом, именно по причине:

– Отсутствия связи между ним и остальной литературой. – А как сейчас оспаривал Войнич:

– Связь эта, если образовалась, то, значит, она:

– Всегда и была.

– Ну, хорошо, расскажите, что вы сделали такого хорошего в Елисеевском?

– Я просто упал задом в бочку с сельдью, и испортил свое новое, только что привезенное из Израиля по бесплатной путевке бежевое пальто, ибо заплатил за него только пошлину, как за секонд-хенд, подаренный мне с благородного плеча самим Стивеном Спи, когда мы вместе читали мою незабвенную книгу про бравого солдата Чонкина, лежа на спинах в Мертвом море моего несбывшегося детства.

– Вы просто тогда не знали, что вы еврей?

– Да.

– Получается, это та же ваша теория о Пеленах и Плате, лежащем отдельно, что можно не только потом дописать Всю, так сказать, Истину, даже если ее не было на самом деле, но и наоборот:

– Исключить обрезание, – как будто его сначала и не было?! – спросил Если Есть Запас, в простонародии И-Кали.

– Да, – просто ответил Войнич, – задача в том и заключается, что надо обрезать:

– Адама.

После этого некоторые даже забыли, о чем шла речь. Только Реди, желая здесь прописаться постоянно, спросила:

– Можно принести пальто?

– И вообще, – сказал Плинтус, чтобы поддержать свое реноме в том смысле, что:

– Протеже:

– Ну, квартира, ну машина.

– А дальше? – поддержал-посмеялся над ним Сори.

– Дальше возникает вопрос, какая это машина, – невозмутимо отразил удар Пли. – Я, например, люблю…

– Редисон Славянскую, – сказала неожиданно для самой себя произнесла СМС. Прошу прощенья, что-то не то. Ну, потом найдем ошибку, впрочем, пожалуйста:

– Слово можно и сказать, – но оно не воробей – назад всегда вернется.

– Приведите пример, пожалуйста, – сказал Кот во время перемены тарелок между – нет пока еще, не между Саподиллой и Маракуйей, а только:

– Картофельным пюре и его котлетой, – которые Кот ел по-научному, что значит:

– Раздельно.

Впрочем, я сам приведу:

– Говорят, что научный марксизм-коммунизм – это не то, что происходило на самом деле. – Это тезис, а антитезис, как раз наоборот:

– Это тоже самое. – Ибо, даже если Ле говорил, что украинский национализм – это хорошо, только, как дэзинформацию.

– Почему? – спросила СНС.

– По определению. Ибо в фундаменте всех высказываний Ле стоит Партийность, что тоже самое:

– Дэзинформация, как не только вторая, но уже первая натура.

Поэтому марксизм и его практическая реализация в России – это не близнецы-братья, и тем более, не разночинцы, а:

– Одно и тоже. – Но именно по реально научному:

– Сравниваются не две одинаковые половинки, а:

– Первая и Вторая Скрижаль Завета. – Наука не допускает тавтологии. Как некоторые думают, что это вообще возможно.

– Некоторые засомневались: Кот Штрассе – это говорил, или кто-то другой? Но он настоял на своем:

– Я шутил.

– Что значит, шутил? – строго спросил Пели, – у меня давление поднялось на тридцать градусов.

– Кто такое Ле? – спросила Редисон, чтобы о ней не забыли, но и со страхом перед толпой, совершенно невозмутимой ее талантом артистки, сценаристки, менеджера, продюсера и любовницы в одном почти лице. Так только иногда приходится чуть-чуть притворятся.

– Мой родственник, – сказал Кот, – моя фамилия от него образована, это так только говорят в простонародии:

– Кот Штрассе.

– А на самом деле? – спросил Сори.

– Ле-Штрассе Три.

– Три с большой буквы?

– Да, и знаете почему? Взял пример с одной леди, называвшей себя три раза – если не считать остальных – с большой буквы:

– Фике, Августа, София.

– Кто это такая? – спросил Пели, пытаясь раскурить трубку, так как гаванские, в отличие от Сори, не любил, да и дороги, собаки, сто баксов за штуку, а говорится:

– Если уж пить – то Хеннесси, а курить уж если, то не меньше и не хуже, чем Черчилль. – Впрочем, Сори, кажется, бросил, а значит:

– Я не брошу никогда.

Редисон Славянской дали шанс рассказать, что она делала в Елисеевском, когда другие пытались своими силами развеять царивший там дух чванства, а точнее:

– Душевного чавканья, – ибо прямо в магазине мало кто ел – боялись, заподозрят в голодоморе. – Почему? Ну, представьте себе идет человек по бульвару в каком-нибудь Таганроге, в руках толстая, как хвост дракона любительская, а вверху спускается петля, он думает: за колбасой, но тут его во время этого марксистско-умственного эксперимента и ловят самого, и съедают.

– А колбасу выбрасывают? – спросила СНС. И добавила: – Не обожраться же.

– Вы как камень, брошенный в моё море, – сказал Кот.

– Я?

– Я?

– Можно, я запатентую эту фразу за собой? – сказала СНС. – И знаете почему? Я первая поняла, что это значит. – Но тут же добавила: – Конечно, при условии, что вы не попросите уменьшить мой портфель председателя своим присутствием.

– В таком случае, я ей отдам эту фразу, – сказал Кот и тут же сделал:

– Предложил Редисон начать свой рассказ о приключениях в Елисеевском именно с этой фразы:

– Реализация марксизма – это как раз хороший пример того:

– За что боролись – на то и напоролись.

– Только в неожиданном для себя виде, – вставил литературный работник.

– Нет, нет, я докажу, как положено:

– Все именно этого и ждали, включая сюда самого Карла.

Ибо я вам точно говорю, он меня ждал. Кто? И я вам скажу, кто. – Она села, и не просто села, а:

– Расположилась с того торца стола, где никого не было. – Да, вот так бывает, на одном конце председатель, а на другом-то – никого!

И она сказала:

– В свете этого, я думаю, понятно, почему я заняла это место, не как альтернативу, а как дополнение, являющееся вашей эманацией в минуты ваших личных раздумий о жизни частной.

И знаете, почему я так подумала? Нет? Не потому, что я приехала в эту Ирландию – это не Ирландия? Рыбы мало? Со мной не соскучитесь – будет не только лещ – это вещь, но норвежская семга у каждого члена союза в бассейне на его участке в семь га. Кто против?

– Нет, – резюмировала она. – И теперь то, что к делу не относится, а именно:

– Подхожу я к нему в Елисеевском и так прямо под козырек бросаю крылатую фразу:

– Маркс?

– Энгельс, – отвечает, а вижу: бум-бум, но только наполовину. И ясно: боится.

И знаете почему?

– У него не было фуражки, – сказал Кот.

– Зачем ты подсказываешь? – укоризненно ответила она ему полуулыбкой.

– Простите, но даже я мало что понял, – сказал Плинтус.

– Но что-то все-таки поняли, как мой маленький, но уже тет-а-тет?

– Да, – ответил Пли, – на нем не было фуражки члена ордена меченосцев, но вы ее увидели.

– Правильно, но самое главное, что он сам понял:

– Я имею на него влияние.

– Это был Германн Майор, – сказал Штрассе.

– Зачем вы опять подсказываете, милейший? – опять высказала она Коту в глаза то, что о нем думала.

– Дальше, – сказал ЕЕС.

– Дальше мы без слов зашли, как говорил Хир Аб про круги всегда голодной интеллигенции:

– В буфет для других закрытый, – и получили, что даже меня уже не удивило, приготовленный для нас целый вещевой мешок колбасы Брауншвейгской.

– Одной колбасы?! – удивилась СНС.

– Я тоже сначала не поняла, но мне шепнули:

– Коньяк, мадера, мёд, корица и:

– Вот так мяса высшей категории, – заведующая чиркнула себя ладонью по горлу, что, я думаю, означало:

– Еще столько же, – а то и больше.

– Поэтому, – сказал Штрассе.

– Поэтому, – повторила придуманное им слово Редисон Славянская, – предлагаю сначала всем попробовать, правду ли сказала заведующая, а потом и лично получить каждому по:

– Палке, – и что характерно: длиной не меньше семидесяти сантиметров. Сказала, что специально для них готовили, – и показала…

– Вверх! – крикнул ЗЧБНТИН.

– Вниз! – угадал ЕЕЗ.

– Это на личное усмотрение, – сказал Кот, – смотря, кто откуда ведет пристальное наблюдение.

И с традиционным криком семьи Николая Рыбникова и Аллы Ларионовой, когда у них дома была курица:

– Оп-ля-я! – нет, не высыпала прямо на стол мешище этой колбасы почти древнего 1904 года – рецепта:

– Каждому, – имеется в виду раскидала, как научилась в Америке, когда любила игрока в бейсбол. И это бы еще ничего, но и здесь никто не проявил малодушие, как при встрече с неизвестностью, а поймал свою палку, как будто всю оставшуюся жизнь собирался быть:

– Кетчером.

И даже СНС удивилась:

– Неужели я могу не только сидеть за письменным столом по двадцать шесть часов подряд и по восемь толкать речи прижученным дорогущими костюмами адидас благодарным контингентам, но и играть в бейсбол, несмотря на то, что в Библии нигде не написано, что человеки должны иметь верхние и нижние лапы, чтобы бегать и махать ими, изображая в Дон Кихоте ветряные мельницы, и упрямо движущиеся к ним стада баранов.

Далее, ресторан Ван Гог.

Куда их не хотели пускать, и куда они ломонулись, как сказал Кот Штрассе, потому:

– Что так написано.

– Где не удержался Сори, за что был наказан рассказом не в свою пользу. А именно:

– Еще у входа рассказал про своё путешествие по Елисею. – А его подслушали, и сюда уже не хотели пускать.

Глава 45

– Я ничего не делал? – оправдывался Сори перед собратьями не только по перу, но и по самому разуму, которые уже собрались развести костер, но не пред генеральным входом в этот кабакльеро, а прилично:

– Во дворе, – где другим можно, так как здесь живут даже бомжи. И несмотря на то, что бомж здесь всегда был только один, как и в кабаке его собрата по кисти – или что у них применяется еще там, как-то: острозаточенные камыши – хотели расположиться всей компашкой, ибо, как сказал нарочно Войнич:

– То, что мы пишем, и читают только одни бомжи.

– Почему? – удивилась СНС.

– И знаете почему? Им больше делать нечего.

– Сказки рассказываете, господин художник, – сказал Пели. – Ибо бомжи – это как раз те люди, которые честно, от души произносят:

– Я не хочу больше жить.

– Почему? – не понял даже ЕЕЗ.

– Потому что понимают: уже никогда больше не удастся послушать Пинк Флойд и Битлз, которых они когда-то любили.

Но вышла Мотя, и:

– Как электрик электрика узнала СНС.

– Прошу вас проследовать в отдельную аудиторию, где есть и сдвоенный персональный туалет.

– Почему не совсем отдельный, как в лучших домах Ландона, – решил неожиданно для всех почти поддержать Сори Кот Штрассе.

– Нет, то есть, точнее, да, потому что сдвоенный, – пролепетала Мотя, – но не по фронту, а по периметру.

– Нас хотят запутать терминологией, – капнул масло в разгорающийся костер Штрассе.

– Опять те же крестики, что и в Елисее, – сказал Сори, – а где нолики?

– Да, ладно вам – крестики, нолики, был бы сам текст, – сказал Войнич. И добавил: – Хотя, я понимаю, для некоторых крестики – это и есть текст, и без ноликов он, действительно, кажется неполным.

Могла бы начаться драка между Войничем и Сори, но Редисон развела гладиаторов:

– Никому – так никому, – пойдем в общую баню – прошу прощенья – так у нас в Америке называют тет-а-тем с режиссером или продюсером в дорогом кабаке.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – как констатировали средневековые мыслители, – сказал один из простых литературных работников, которых не всегда называют писателями, а зря, и скорее всего, именно поэтому они за науку принимают простую:

– Тавтологию. – Ибо, считают:

– Правда должна быть друг на друга похожа. – Но на самом деле, нет, ибо правда:

– После Правды – это Перевод правды, и на вид он, как говорится:

– Имеет другой вид.

Как констатировал Александр Сергеевич Пушкин:

– Ай! не Он. – А потом, как догадалась Мария Магдалина:

– Он и оказался не там, где Его искали, а среди нас, в зрительном зале, где, собственного говоря:

– Действующих лиц не может быть по определению. – Поэтому:

– Даже, если и будут, – то никто их не узнает:

– Кроме Избранных. – И, как говорится:

– Их есть у меня!

Все расселись за одном длинным столом и попытались прочитать меню. А Сори не брал свой экземпляр, и думал.

Но Редисон, желая показать, что и она может отличить кого-то от чего-то, помогла ему избавиться от запора:

– Скажите слово говно, и всё польётся, как из ведра.

– Да, – тут же ухватился за эту мысль настоящий полковник в своей истинной эманации, ибо так его и фотографировала истинная дочь Роберта Рождественского:

– Только полковник, – и нигде не нашла намека на генерала. Так-то это и хорошо, потому что сами генералы ничего и не пишут, а наоборот:

– Только подписывают, – но тем не менее, многим уже начинает казаться, что лучше подписывать, чем писать. – Ибо:

– Если писать – можно только казаться, – а подписывать – значит:

– Быть.

Тем не менее, и несмотря на этот непокобелиный факт:

– На Самом Деле – Дело Было:

– Не Так.

А именно:

– Бог явился на Землю Неузнанным. – Ибо Явился в роли Своего:

– Сына.

И Все посчитали Перевод – Неточным.

Хотя фарисеи и не могли найти противоречий в словах Иисуса, они не верили, не верили своим глазам. Ибо:

– Ну как же Это Он, если Они не похожи?

– Не то, чтобы да, но я не буду читать это меню, – прокашлялся Сори.

– Почему?

– И знаете почему? Я априори знаю, что там нет плана.

– Какого плана? – сделала наводящий вопрос Редисон Славянская.

– Можно я отвечу?

– Кто это сказал? – удивилась СНС, – ибо она и сама-то не всегда не боялась лезть в рассуждения Сори о:

– Нуждах наших грешных.

– А это был парень, но, как говорится:

– Не только не из нашего района, и более того, города, но и вообще:

– Не с нашего стола.

– Это этот, как его? – сказал За Что Боролись – ЗЧБ, без второй своей частит НТИН, ибо хотел спокойно покушать, а скорее всего, опять получится, как вчера:

– И пожрать не дадут, – чтобы ни о чем не думать.

И это был тот, кого, к счастью:

– Все знали, – но к стыду своему:

– Так и никто и не вспомнил.

– Нет, я бы сказал, но боюсь это будет не совсем точно, – сказал Если Есть Запас – ЕЕЗ, – ибо тот, про кого я думаю, что это он, уже умер – это Вениамин-Витамин Е, который наконец нашли в чистом спирте.

– Нет, покойники участвуют, я слышала, – сказал Ред.

– Да, – отклонила ее предложение СНС, – но редко.

– Я хочу сказать, – то этот мой предок, простите, если я оговорился, прав, а я в своей молодости написал неточно:

– Хорошо пить на природе – там не встретить бюст Льва Ландау, и знаете почему?

– Почему?

– Потому что там нет не только его, но нет – значит – черно-белых квадратов и другого преследователя-последователя марксизма, нет, пока еще не Леона Иль и его вечной подруги:

– Индиры Ганди, – на которой ему так не подписали разрешения жениться, а нет продукта его жизнедеятельности…

– Кукурузы! – крикнул Сори, желая показать, что он с этим парнем:

– В контакте.

И чтобы все убедились, что это именно он, а не его уже бывшая эманация, прочитал стихи про Рождественского Гуся.

Многие ужаснулись, а некоторые огляделись, и поняли, что:

– Пока еще не совсем ясно, кто именно, но одиозные личности, которые должны быть в это время на Поселении в Крае:

– Кажется здесь, – и скоро будет ясно, кто именно.

Еще один парень подошел к их столу и представился, но никто не понял, как.

– Он сказал Монсоро.

– Нет, нет, он сказал Густафф, – поправила предыдущего оратора Реди.

– Я думаю, они скорое проявят себя, как плоды тех яблонь, которые мы во времена оные посадили на Марсе, и тогда:

– К гадалке не ходи – это они.

– Кто, покойники? – спросил Пли.

– Если бы, – ответил Войнич, – но именно те, кого гонят, как Каина с насиженного места опять в:

– Другое.

– Я думал, здесь лучше, чем на Поселении, – сказал Пели, и хотел проверить свою версию, попросив первого парня прочитать стихотворение, но не успел, это сделал второй:

– Прочтите, пожалуйста, что-нибудь из Воскресения.

И он сказал:

САД ВОСКРЕСЕНИЯ

 
О, как дожить
до будущей весны
твоим стволам, душе моей печальной,
когда плоды твои унесены
и только пустота твоя реальна.
 
 
Нет, уезжать!
Пускай куда-нибудь
меня влекут громадные вагоны.
Мой дольний путь и твой высокий путь —
теперь они тождественно огромны.
 

(Стихи Иосифа Бродского)

– Я знаю этого гуся, он мне на Зоне надоел своими стихами, говорит, что Бродский, а какой Бродский – неизвестно, если известно, что он, кажется, умер, – сказал, и что характерно:

– Из-за спины поэта высокий Монтик.

– Он знает, – сказал Войнич, как будто серьезно, – они вместе работали.

– Нет, а действительно, – сказала Редисон, – тот был лысый, как пень без дерева, а этот не только похож на Джека Лондона в роли Морского Волка, но еще и с бородой.

– Вы не смотрите на мою бороду, – сказал Брод.

– А что, ненастоящая? – спросил Войнич, и сам попросил разрешения, но не у него самого, а у своей клоаки, проверить. Не успел не зек, конечно, еще, а только Поселенец, сделать оговорку, что не только не хочет, но и:

– Как Вой чуть не оторвал ему – и хорошо, что не голову, а уже похоже, мог бы – бороду.

– Нет, настоящая, значит, скорее всего, это опять он.

– Разве так бывает? – спросила изумленно Реди, – то даже усов не было, а то:

– И то, и другое, и даже борода?!

– По-видимому, только так и бывает, – сказал СНС, и одновременно попросила подойти сразу двух официантов: по вину, по пиву и по салатам и большим стейкам, – и знаете почему? Если в Америке так не бывает, а судя по вашей неадекватной реакции, это так и есть – значит всё правда:

– Мы живем именно там, где такие вещи происходят, как правило, и значит доказывать надо обратное, а именно:

– Исключение из правил.

– А именно? – удивилась Редисон: – Если нет бороды – пытать, пока не признается, что:

– Только недавно сбрил?

Тем не менее, сам Брод прекратил эти дебаты, так как сел опять туда, откуда явился:

– С теми же охламонами, где и был.

– Если мы ему не нужны, то и он нам не нужен, – резюмировал борец с единством противоположностей, а ЕЕЗ тоже с сомнением покачал головой.

– Тем более, – как выразился кто-то, – есть сомнение-мнение: умеет ли он вообще читать свои стихи.

В общем, можно было так и записать в журнале происшествий этого ресторана:

– Карибский кризис – дело только времени, а так-то дело уже решенное.

Далее, выбор Дуни – Персефоны в Ван Гоге. И выбирают – случайно – Аллу Два.

Пришельцы, как назвала их СНС, выдвинули Грейс Келли, но она, как оказалось, вообще не приехала на Большую Землю, так как не получила Одобрям от своего Тет-а-Тет, Генриха – или как его там:

– Впрочем, именно так и было: Генрих Шварцкопф – друг не только Иоганна Вайса, но и Олега Янковского.

А когда поняли, что она здесь и не очень-то нужна, так как было очевидно:

– За сиреневыми полосами чистого стекла скрываются хитро-добрые глаза великана шеф-повара, и просто добрые его начальника-контролера Димы.

Кто из них Бэлл так и осталось пока неизвестным, Дима-директор, так и не прошел кастинг на мессира, и скорее всего, из-за того, что на спор, и из-за большой нужды в славе, согласился дать избить себя три раза по жопе своему другу-врагу длиннолапому шеф-повару, который сам претендовал на эту роль, но тоже:

– Не вышло.

А банальный вариант с Олегом Басилашвили нам, к сожалению, не подходит, ибо:

– Что было – то прошло и, следовательно, повториться не может, а может только:

– Возродиться, – что значит родиться заново. – А нового – как обычно – не узнают.

Евтушенко? Он, увы, проиграл Бродскому, и проиграл настолько, что можно подумать:

– Был бы не против, если бы его вообще никогда не было.

Вот говорят:

– Народ на площади мог бы кричать, чтобы освободили не Варраву, а Иисуса, и:

– Его бы не убили. – Возможно ли это? Ответ:

– Нет. – Просто по-простому, как и сказал Каи:

– Пусть лучше Один Человек погибнет, чем весь народ.

А толпа – это и есть народ, он не состоит из мнений отдельных человеков, а имеет своё:

– Личное мнение, – которого уже не было, когда Иисус нес крест через четырнадцать точек распятия, тогда люди выражали уже:

– Своё Личное мнение, – и они плакали.

Тем не менее, этот парень из леса, кажется, так и пёр на Это Место, ибо опять выполз-вырвался из-за своего стола, так как всё равно, как он сказал:

– Пока нет горячего, я скажу-свяжу несколько слов и много букв:

 
Приходит время сожалений.
При полусвете фонарей,
при полумраке озарений
не узнавать учителей.
 

(Стихи Иосифа Бродского)

Многие задумались:

– Кто принесет себя в жертву?

Ибо, как заметил Плинтус, обращаясь к Редисон Славянской:

– Ты меня не бросишь?

Но не успела эта амэрикэн-лэди:

– Определиться вот так сразу, – что можно было играть марш Мендельсона. – Ибо, да, это была леди, которая могла бы быть в некотором смысле Ека-2, пусть не Фике, не Августа, но София, тем более, можно было уже не глядя по сторонам ожидать поддержку в виде Феклы-Моти с четвертью подсолнечного масла, приготовленного для всякого, кто попытается перебежать дорогу Графине, как нежно они общались между собой:

– Электрическая Княгиня и Любомудрая Графиня. – Хотя не исключено и обратное.

Поэт что-то почувствовал, в том смысле, что их может быть больше, чем одна, и неожиданно даже для самого себя, опять сел на место:

– И вовремя, – ибо могучая леди прошла бы сквозь него, как линкор Наполеона через толпу рыбацких лодок Дениса Давыдова – абсолютно, не обращая на них внимания – Тарле.

Она хотела схватить за шкирку Кота, который пристроился на торце стола противоположном СНС, но умный – выше меры – адъютант его Превосходительства, подставил мягкую лапку, выпустившую когти пусть и меньше, чем у Медузы Горгоны, ну так это специально, чтобы пока что они не достали прямо до:

– Самого сердца. – Вот тогда это было бы, действительно, больно.

И Тетя – если кто не понял, что это была она – просто передумала, так сказать:

– Таскать Кота за хвост, – и облизнула свою руку только после того, как сказала пару слов:

– Если, кто не забыл, возьмите последний выпуск Лексуса.

– Это даром? – спросил Пли.

– Самой собой, – если иметь в виду, что заказали ужин и на меня.

– Да, конечно, – ответила СНС, – скажите метрдотелю, чтобы подошли, наконец, официант и официантка – мы сделаем заказ.

И когда он был сделан, официант-сомелье добавил:

– Если бы вас было двенадцать, – метр сделал бы вам скидку.

– Скидку?

– Да, тогда вы могли бы посадить за ваш стол еще одного человека.

– Бесплатно?