Читать книгу: «Лоскутная душа»

Лоскутная душа

Девочку звали Кира, и у неё не было друзей. Её мир был тихим и состоял из теней в углах квартиры и шепота бабушки за шторой. Но в этом мире у неё была кукла Таня.

Таня не была похожа на магазинных кукол с холодными фарфоровыми лицами и стеклянными глазами. Таня была сшита из лоскутков. Кира создавала её долго и трепетно. Тело – из мягкой байковой ткани от старой пижамы, которая пахла сном. Платьице – из обрезков бабушкиного праздничного платья, с едва заметным цветочным узором. Волосы – из грубых шерстяных ниток, выдернутых из распущенного свитера. Глаза Кира вышила синими мулине, и они получались немного косыми, но зато живыми, полными безмолвного понимания.

Таня стала её частью. Кира носила её всюду с собой, засунув за пояс платья или аккуратно держа в руке. Она разговаривала с ней шепотом, делилась секретами, которые больше некому было рассказать. Таня понимала всё: и почему в школе дети отсаживаются подальше, и почему так грустно смотреть в окно осенним вечером. Она была молчаливым сосудом, в который Кира сливала всю свою детскую, невысказанную боль одиночества.

Другие дети не понимали. Они видели не друга, а «тряпку», «уродца». Их жестокость была не злой, а исследующей, как у хищников, чувствующих слабость. Они тыкали пальцами, смеялись, дразнили «Кира-лоскутная, дружит с рваньём».

Однажды, когда Кира шла через двор, возвращаясь из булочной, её окружили. Старшие мальчишки и пара девчонок, тех, что всегда хотят быть «за старших».

– Что это у тебя? – с издевкой спросил кудрявый Дима, выхватывая Таню из рук Киры.

– Отдай! – взмолилась Кира, и в горле у неё встал холодный ком. Но её голос был тихим, неслышным.

– Это что за тряпка? – он подбросил куклу, другие дети загоготали. Таня летела по воздуху, её лоскутное тело беззащитно кувыркалось.

Кира бросилась к нему, но её оттолкнули. Она плакала, умоляла, но её слёзы только разжигали азарт. Это была игра. Для них.

– Да она вся разваливается! – крикнул кто-то.

И Дима, ухмыльнувшись, взял Таню за ногу и руку и рванул.

Раздался тихий, сухой звук рвущейся ткани. Это был не просто звук. Это был звук разрывающейся души. Из прорехи в боку куклы высыпалось немного ваты, которую Кира так аккуратно туда набивала.

Кира закричала. Это был не детский крик, а какой-то животный, полный такой безысходной боли, что смех на мгновение затих. Но ненадолго. Куклу вырвали у Димы и стали рвать дальше, передавая по кругу, как мячик. Отрывали руки, выдёргивали шерстяные волосы, отрывали голову.

Кира стояла на коленях в пыли, не в силах смотреть. Она смотрела на клочья ткани, разбросанные по земле, на вату, которую разносил ветер. Она не плакала, она задыхалась. Казалось, рвут не куклу, а её самого, её внутреннего, единственного друга. Это было убийство, самое настоящее, только жертва была сшита из лоскутков и детской любви.

Когда детям наконец надоело, они ушли, оставив после себя тишину и молчаливую катастрофу. Кира на коленях поползла, собирая обрывки. Вот кусочек платья с цветочком, вот синяя нитка от глаза, вот рука, набитая ватой. Она собирала их, прижимала к груди, и слёзы, наконец, хлынули потоком – горячие, горькие, бесконечные.

Она не пошла домой. Она сидела под лестницей в подъезде, в темноте, и держала в руках окровавленное сердце своего мира. Жестокость других людей не просто разорвала куклу. Она разорвала веру. Веру в доброту, в дружбу, в то, что тебя могут понять. И эта рана, как и швы на лоскутном теле Тани, возможно, затянутся, но шрамы останутся навсегда.

Талисман

Она сшила ее в один из тех бесконечных ноябрьских вечеров, когда дождь стучит в окно, а мир за стеклом кажется серым и безразличным. Не из дорогого бархата или шелка, а из старого, выцветшего от стирок, но невероятно мягкого платья – того самого, желтого в горошек, в котором ее дочь бегала прошлым летом. Выкройка была простой, круглой, с лучиками-лапками. Кукла-Солнышко.

Она и задумывалась как простая игрушка. Но с первой же секунды, как маленькая Алена, тогда еще Аленка, прижала ее к себе, что-то щелкнуло. Девочка не расставалась с ней никогда. Солнышко садилось завтракать, его усаживали в игрушечный стульчик, ему читали сказки на ночь.

Оно стало молчаливым участником их жизни. Когда Алена, споткнувшись, разбила коленку, она плакала не в мамины руки, а в желтый бархатистый бок своей куклы. Когда ее впервые обидели в саду, она, рыдая, тыкала пальчиком в пришитые черные бусинки-глазки: «Солнышко, ты же видела, я же не виновата!» Оно видело. Оно знало.

Оно было хранителем всех секретов. Под его мягким боком прятались красивые стеклышки, первые выпавшие зубки, а позже – записочки с первыми сердечками, нарисованными рукой одноклассника.

Мама с удивлением наблюдала, как простая тряпичная кукла превращается в нечто большее. Она была не просто игрушкой. Она была внешним сердцем дочери, ее дневником, ее самым верным и безмолвным другом. Она впитывала в себя все детские горести и радости, пропитывалась ими, как когда-то пропиталась запахом лета и травы от того старого платья.