Читать книгу: «Не стирайте поцелуи. Книга 1», страница 3

Глава 5. Саванна

HÆLOS – Full Performance (Live on KEXP) 

Мой терапевт считает, что каждый человек в первую очередь должен заботиться о своём психологическом комфорте. С её точки зрения, мы не обязаны нести на своих плечах груз чужих поступков и ошибок. Она даже настаивала на том, что человеку с моей историей событий в детстве и отрочестве, работа в хосписе (даже волонтёрская) категорически противопоказана. Правда, ей пока не удалось убедить в этом меня.

Я хочу поступить грамотно, как взрослый человек, не принимающий спонтанных решений и не позволяющий обидам решать свою судьбу. Именно поэтому упираю локти в столешницу и размышляю, вдавив ладони в глазницы так, чтобы проявляющиеся яркие световые пятна отвлекали от одних однобоких мыслей на другие.

Я не знаю, это нормально, вообще, во всем винить женщину? Потому что моей самой первой и непрошенной версией была Карла. Кто она ему?

Вначале я уговариваю себя, что меня переклинило, а потом заставляю в это поверить. Причин может быть масса, и самая первая из них – мы встретились впервые, физически познакомились. Ну что такое виртуальное знакомство? Это же как игра с неограниченными возможностями импровизации.

Он не отвернулся, но насколько я теперь могу упомнить, всё-таки дёрнулся в каком-то таком порыве. Как будто хотел отстраниться, но подавил в себе это. Я сразу почувствовала. Не оторвалась от него только потому, что это было бы ещё глупее, чем сам мой спонтанный и навязчивый поцелуй.

Я решаю взять сутки на размышления и поехать домой – в любом случае нужно отвезти чемодан, проверить почту, привести себя в порядок, взять машину, перевести дух в стенах своей крепости, в конце концов.

Его лицо в одном из последних кадров моей памяти – бледное, осунувшееся, со впалыми от усталости глазами – не позволяет мне открыть дверь в его комнату – спальню без кровати, но с террасой, которую он так усердно искал. Я раздумываю минут пять перед дверью о том, как и что скажу, в какой позе и за каким занятием могу его застать. Теперь, когда эмоции немного улеглись, я в состоянии понять, насколько жестокими были два часа моих раздумий по отношению к нему. Лео, скорее всего, забыл принять утром болеутоляющее. Забыл, потому что происходящее, похоже, и для него «за гранью».

Я оставляю ему записку на столе:

Лео, я уехала домой по делам. Вернусь завтра утром. Поговорим обо всём ещё раз.

Лея

Девушка в нише плачет. Закрыв лицо обеими руками, тихо и никого не беспокоя. Я бросаю свой чемодан у входа, но так, чтобы оставался в поле зрения, сама пробираюсь к ней сквозь кусты и журчащий декоративный ручей. Между прочим, хорошее место: я бы тоже выбрала его из всех дыр, какие можно найти в даунтауне. А главное, район здесь приличный – относительно безопасно. Правда, охрана может выгнать – но это больше субъективный фактор – чаще попадаются те, кто не гонит. Ванкуверцы, вообще-то, добрые.

– Эй! Привет!

Девушка убирает руки от лица. Она не торопится отвечать, но и не выглядит враждебно.

– Тебя как зовут?

– Саванна.

– Я Лея. Давно ты тут?

– Девять дней, – вытирает нос.

– Девять дней! Да ты новобранец!

В её глазах теперь не только усталость, но и подозрения.

– Ладно. Шучу я. Девять дней на улице – вообще не срок. Тебе лет-то сколько?

– Двадцать.

– Учишься ещё?

– Да. В Дуглас Колледже.

– Что изучаешь?

– Бухгалтерию.

– О! Коллега, значит.

И вот теперь она поднимает на меня глаза, а в них проклёвывается интерес.

– Что случилось-то? – пользуюсь оттепелью.

– А, долгая история, – отмахивается.

– Трагедий никаких не произошло?

– Нет.

– Ну, это главное. А остальное – ерунда. Всё можно поправить.

– Отец пропал. И денег не положил на счёт раз в месяц, как обычно.

– Ты ему звонила?

– Конечно, раз сто. Отключён телефон.

– Может, случилось что? Попал в аварию, например.

– Может. Но вообще, вся эта затея с учёбой в Канаде бабушкина была – она всё верила, что я найду здесь свою судьбу. У неё роман был в молодости, вернее, в зрелости с канадским командировочным или что-то в этом духе. Он, конечно, вернулся к жене и детям, но бабка моя остаток жизни о нём так и бредила. Канада была её мечтой, не моей. Пока была жива, следила, чтоб отец деньги давал на эту авантюру, но этой зимой она умерла. А жена отца всегда была против неразумных трат. Последние переводы уже с опозданием приходили или сумма неполная. И хотя диплом будет только в июне, занятия закончились в начале мая – думаю, отключённый телефон с этим связан. Отцовская жена верит, что канадских студентов с порога расхватываю работодатели.

– Почему бы тебе не съездить к отцу и всё наверняка выяснить?

– В Словакию? У меня денег на квартиру нет, откуда возьмутся на билет?

– Мда. Ситуация.

У неё акцент. Не очень сильный, но всё же приличный.

– Ты сама тоже из Словакии? Здесь по студенческой визе живёшь?

– Да, но как найду работу, смогу подать на получение вида на жительство. Я с марта ищу, но пока без толку.

– Была бы шея, а ярмо найдётся. Слушай. Меня тут ангажировали поработать сиделкой у одного парня, и по условиям контракта мне придётся по будням ночевать с ним. Живу я одна, так что квартира моя пять дней из семи будет пустовать. Если хочешь, можешь пожить пока не сообразишь, что делать дальше.

– Ты серьёзно?

– А похоже, что я веселюсь?

Саванна долго разглядывает содержимое моих многочисленных шкафов и полок в гостиной – да, у меня много всего – гораздо больше, чем нужно, объективно – последствия увлечения магазинами старья. Началось это ещё в то дикое время, когда я впервые сняла квартиру – мне нужно было купить много мебели и домашней утвари, а денег, разумеется, катастрофически не хватало. Прожив два года на улице и питаясь, когда, как и чем придётся, иногда в прямом смысле с мусорки – мы знали места – например, контейнеры с просроченными продуктами около магазинов – сэконд-хэнд тебя уже не смущает. Но необходимость превратилась в увлечение в тот день, когда я впервые наткнулась на книгу – точно такую же, как была у меня в детстве, строчки из которой читал для меня голос, которого теперь почти не осталось в памяти. Потом были игрушки «как в детстве», чашки и тарелки, ложки, покрывала и так далее. Я восстанавливала свою жизнь по крупицам чужими вещами, но точно такими же, какие окружали меня когда-то, когда был и дом, и семья, и любовь. Ассоциативный ряд. Эти вещи с почти невыветриваемым запахом курева, кухни и человеческого тела, приносили мне комфорт. И умиротворение. Во время переезда в собственный дом – таун-хаус, точнее – большая часть старья была отправлена на помойку, но много чего осталось, прошло обработку от запаха и потенциальных насекомых и теперь красуется на моих полках в виде игрушек, статуэток, книг. Иллюзия сохранённой истории, в которой нет ни единой фотографии.

– А где фотографии? – спрашивает Саванна, понятия не имя на какую мозоль наступает.

– У меня их нет, – прямо отвечаю.

– Даже детских?

– В первую очередь детских.

И как выяснилось недавно, и во взрослом возрасте я не люблю себя снимать. Надо будет поднять этот вопрос у моего терапевта. Интересно, какое объяснение она придумает на этот раз.

– Я два года прожила на улице. За это время даже то, что сохранилось из дома, было утеряно безвозвратно. Как видишь, я неплохо справилась, хотя лет мне было меньше, чем тебе – шестнадцать.

Самый чудесный возраст: уже не ребёнок, но ещё не взрослый.

– О Боже…

Я жду, пока она спросит, как всё случилось, и она, конечно, спрашивает:

– Как ты оказалась на улице? Почему?

Отвечаю:

– Будешь смеяться, но меня бросил отец. Забрал сестру и пропал. Ровно в мой шестнадцатый День Рождения. Поэтому, как ты можешь догадаться – делаю паузу, чтобы набрать воды в чайник, – я теперь, в некотором роде, терпеть не могу Дни Рождения. Все, не только свой.

– А мать?

– Она умерла от рака, когда мне было десять. Твоя?

– Мне было четыре.

– Саванна, ты можешь занять спальню, которая поменьше, наверху. Там нет полноценной кровати, но у меня есть надувной матрас – пока поспишь на нём, а позже что-нибудь придумаем.

– Да! Конечно.

– Если не хочешь на надувном матрасе, диван в гостиной в твоём распоряжении.

– Матрас – это супер.

– Ну и отлично. Туалетов два – внизу и вверху, а ванная только наверху. Сейчас я найду для тебя полотенца и постельное бельё. Можешь принять душ первой, а я подожду.

– Нет-нет! Ты первая. А я пока что-нибудь приготовлю поесть. Я хорошо готовлю!

– Да? – настроение у меня повышается.

– Да! Могу даже торты печь – проходила специальные курсы. А тебе чего бы хотелось?

Я сосредоточенно почёсываю бровь, вспоминая, какие продукты у меня остались в холодильнике.

– Ты умеешь делать чизкейк?

– Конечно! Какой-ты любишь?

– Самый вкусный.

– Самый вкусный – Нью-Йоркский. Но для него нужна свежая Филадельфия, пачка печенья, густые сливки и масло. У тебя есть?

– Сейчас схожу в магазин и всё будет. Но есть просьба.

– Какая?

– Ты должна научить меня.

– С удовольствием! – и это впервые, когда я вижу её улыбку.

Глава 6. Интуиция

Ближе к вечеру мои внутренние весы перевешивает идея, что работа сиделки не по мне. Это решение оказывает на мою нервную систему такое успокаивающее воздействие, что я засыпаю, как убитая, в семь вечера и сплю до самого утра, невзирая на перевёрнутый часовой пояс.

В ту ночь мне снится моя сестра Меган и мальчик, с которым мы дружили в детстве. Я часто вижу сны, но редко в них бывают люди, а если и есть – это всегда Меган и Алехандро. Всё происходит в месте, которое я никогда не встречала в жизни, но аллеи и деревья прорисованы моим подсознанием так детально и по-настоящему, что даже жутко. Мы ссоримся. Я, как это часто случалось в реальности, пропустила нечто важное (или же его намеренно от меня скрыли), поэтому никак не могу сообразить, что к чему. Внезапно Меган визжит, и я вижу змею. Буквально доли секунды она ползёт на нас, и Меган прячется за мою спину. Змея маленькая, поэтому Алехандро ловко и легко раздавливает её голову своей кроссовкой. Но облегчения и покоя это не приносит, потому что внутри есть чувство, незыблемое знание, что змей будет больше. Их ещё не видно, но они уже очень скоро появятся, и Алехандро никогда и ни за что с ними не справится. Самая большая для меня дилемма в этом моменте – должна ли я защищать Меган или всё-таки себя?

Просыпаюсь в пять, принимаю душ, и когда спускаюсь на кухню, меня уже ждёт завтрак – Саванна, оказывается, тоже на ногах.

– Ты чего так рано? – спрашиваю её.

– Привыкла, – пожимает плечами. – А ты?

– А я месяц прожила на другом конце планеты и теперь нужно по новой перестраиваться на день и ночь.

Завтракаем мы молча. Саванна изучает объявления о работе на моём ноутбуке, я просматриваю накопленную за месяц почту, одновременно размышляя, как лучше: вначале перекинуть обратно его девяносто пять тысяч, или сперва поговорить?

– Не торопись, – предлагаю Саванне. – Я чуть позже посмотрю твоё резюме, сопроводительное письмо и рекомендации. Может, их нужно подправить.

Саванна несколько секунд молчит, потом спрашивает:

– Слушай, а ты… не мой ангел хранитель? Случайно?

Среди писем важных только два: великодушное предложение банка повысить лимит на кредитке в связи с моим примерным финансовым поведением и письмо из клиники от ассистента моего семейного врача. Перед отъездом в Европу у меня брали анализы – теперь нужно сходить к врачу, узнать, какие там результаты, и обсудить мои дальнейшие медицинские планы. Я звоню и записываюсь на следующий понедельник.

Моё решение – вначале вернуть ему деньги. Потом поговорить. Перебирая в уме возможные повороты этого разговора, я проезжаю мимо отделения своего банка, но расстраиваюсь не сильно: район даунтауна, в котором живёт Лео, я хорошо знаю – там тоже есть офис RBC. Одно плохо – парковка там везде платная, а я не привыкла тратиться на такие вещи.

Очередь в банк на Кордова стрит выползла своим хвостом аж на крыльцо отделения. Мой ужас при виде количества собравшихся здесь людей никак не помогает ситуации, а только усложняет состояние боевого духа. Простояв минут двадцать и не сдвинувшись с места, я замечаю, что от нервов у меня начали не только липнуть, но и немного трястись руки. Внутренности буквально наизнанку выворачивает непонятно откуда взявшаяся тревога. Я говорю себе, что переживаю из-за парковки, которую оплатила только на тридцать минут, но на самом деле знаю, что это из-за предстоящего разговора с Лео. Словно я ему чем-то обязана, честное слово! Хочу работаю сиделкой, не хочу не работаю! Откуда это гадкое чувство, словно я его предаю? Да кто он, вообще, мне? Без году неделю знакомы, а уже такая привязанность!

В следующие десять минут мне всё же удаётся войти в офис и обнаружить, что клиентов обслуживает только один клерк. Второй, хоть и присутствует номинально, но так медленно и монотонно объясняет пожилой даме последствия утери дебетной карты, что его смело можно списывать со счетов. Когда он ей объявляет, что «сейчас они займутся сменой пароля», я разворачиваюсь и выхожу. В конце концов, деньги можно перекинуть и позже.

У парадного входа я нажимаю номер его квартиры на панели домофона. Никто не отзывается. Пробую ещё раз, но снова ответа нет.

– Он мог выйти погулять, – говорю себе вслух, как будто голос может сделать этот исход более вероятным.

Руки у меня продолжают трястись, а вместе с ними и внутренности. Меня преследует чувство, будто я сделала нечто очень плохое. Вернее, не захотела ничего сделать, и плохое случилось само по себе, из-за меня события сложились таким образом, что оно стало возможным.

Господи, думаю, ну почему я не предложила сама обменяться номерами телефонов? Вспомнив про Инстаграм, пишу ему сообщение:

@Betelgeuse: Лео, открой дверь. Это Лея.

Я смотрю на часы – почти двенадцать дня.

– Мы ни о чём не договаривались. Так ведь? Так, – снова убалтываю себя вслух, чтобы не слышать собственный внутренний голос, настаивающий на том, что рабочий день начинается в девять, а если речь о сиделке, то, скорее всего, ещё раньше. – Господи! Ну хоть бы вышел кто-нибудь из этого долбанного здания!

По закону подлости за десять минут ни одного входящего или выходящего. Ещё минут через пять к двери приближается азиатка с собачкой, и я, не думая ни о приличиях, ни о её возможных опасениях, буквально сбиваю её с ног, протискиваясь мимо.

Путь на девятый этаж мне кажется вечностью. Разве не должны в таких высотках быть скоростные лифты? Пока еду, рисую в воображении щель между дверью и её коробом – может, он оставил дверь для меня открытой? Ключ под ковриком? Там не было коврика. Может, карточка приклеена скотчем около устройства фэнси замка? А вдруг он не нашёл мою записку?

Дверь закрыта, ключ не приклеен скотчем, и коврика для ног со вчера тоже не появилось. Я стучу так громко, что выходит сосед – мужчина весом и размером с три штуки меня, круто стриженной бородой и рукавами футболки, обтягивающими его бицепсы, как сосиски.

– Вы кого-то разыскиваете? – спрашивает.

– А… Да! Вы не могли бы… я не знаю… помочь? Не приложу ума, что делать. Тут живёт мой знакомый, и у него проблемы со здоровьем. Я опасаюсь, что ему стало плохо. Нет ли в этом доме какого-нибудь консьержа, у которого есть ключи от всех дверей, на случай там… пожара, утечки газа… воды?

– В этом доме нет газа, – строго отрубает, и у меня опускаются плечи. – А консьерж есть.

Парень звонит кому-то по телефону и минут через семь из лифта выходит дед в костюме.

– Извините, но мы не имеем права входить в квартиры без разрешения владельцев.

– Там человек, и ему плохо!

– Почему, милая леди, вы решили, что ему плохо?

– Потому что он не берёт трубку! – вру. – Уже час, как! И не отвечает в Инстаграм!

– Инстаграм –это серьёзно, – с улыбкой замечает парень с накаченными руками – Гэйл, так он представился, пока к нам добирался дед.

– Кто вы? – спрашивает меня консьерж, глядя с недоверием.

– Родственница. Откройте дверь, мы войдём и, если всё в порядке и в квартире никого нет, просто закроем её и уйдём. А вечером все трое со спокойной совестью ляжем спать!

Когда дед, скрипя сомнениями, вскрывает дверь, и я вижу чёрный глянцевый, как зеркало, пол холла, нечто внутри меня громко, до звона в ушах оглушающе орёт, что эта квартира не пустая, и нет никакого порядка не только в ней, но и во всём нашем мироздании. Кажется, это «нечто» называется Интуиция.

Глава 7. Первый приступ

Michael Kiwanuka – Solid Ground

Его тело лежит посреди холла навзничь. Первая же мысль бьёт наотмашь. Уже стоя на коленях рядом с ним, я понимаю, что он дышит. Неглубоко, но часто и аритмично. Это дыхание земного страдальца, сражающегося за жизнь. Так дышала моя мама, так дышат в свои последние минуты мои подопечные в хосписе.

– Лео! Лео?! Лео, что с тобой?

Его лоб в испарине, несколько прядей чёлки прилипли к нему и к щекам. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он какой-то плавающий, оторванный от реальности, хоть и не до конца. Он как бы на несколько мгновений здесь, в этой комнате, а в следующий миг его уже нет.

– Лео? Как тебе помочь? – буквально ору около его уха, но он не отвечает.

На его висках дорожки – подсохшие соляные следы. Как давно он тут?

Гейл набирает 911 и передаёт мне трубку, я описываю ситуацию, как могу. Ожидание мучительно. Сосед вскоре уходит, сославшись на собаку в квартире без присмотра (а он ей нужен?), деда-консьержа уже давно нет. В какой-то момент некто внутри меня начинает уговаривать просто сбежать. «Тебя ничто здесь не держит, медики в пути, тебе не нужны эти проблемы – своих невпроворот».  Этот же некто регулярно проводит со мной беседы по пути в хоспис и обратно, в самом хосписе он молчит, потому что мне некогда с ним разговаривать. Так что, игнорировать его уже вошло у меня в привычку.

Парамедики приезжают через одиннадцать минут. Молодая женщина в форме, более похожей на полицейскую, осматривает Лео, светит ему в глаза, затем делает несколько инъекций.  У неё на бейджике написано Люсинда.

Её помощник по имени Саймон допрашивает меня на кухне, и я повторяю всё то немногое, что уже сообщила, пока звонила в скорую.

– Что с ним? – спрашиваю у них.

– Похоже на болевой шок, – отвечает мне Саймон.

Через некоторое время Лео оживает, вернее, становится немного более живым, чем был до этого, и ему тоже начинают задавать вопросы.

У него боли в спине, иногда сильные. Но не так часто. Он всегда носит с собой обезболивающее, просто на этот раз не смог до него вовремя добраться – приступ был внезапным. У него спрашивают, какие именно лекарства ему назначены, и он отвечает:

– Инъекции и печенье с коноплёй.

– Таблетки?

– Адвил.

– Как вы его принимаете?

– Дважды в день, ежедневно.

– Как давно?

Лео набирает в грудь воздуха, словно собираясь что-то сказать, но так ничего и не говорит.

– Пациентам с травмами позвоночника показана длительная реабилитация. В первую очередь она направлена на снятие болевого синдрома и лишь во вторую – на восстановление двигательных функций.

– Да, я знаю, – наконец, отвечает Лео.

Я нахожу его коляску в ванной, и когда возвращаюсь, парамедик спрашивает о страховке. Лео протягивает им карточку, поясняя, что у него только американская. Его предупреждают, что за вызов скорой придётся заплатить, поскольку его текущая страховка не покрывает медицинские услуги за пределами США.

– Вам нужно купить Канадскую страховку, если планируете здесь оставаться надолго.

– Я понял, – тихо обещает Лео и коротко смотрит на меня.

 Ассистент помогает ему подняться и сесть в коляску. Я отворачиваюсь, и когда Лео уже занимает знакомую мне позу, протягиваю ему телефон.

– Спасибо, – говорит он.

Я провожаю Люсинду и Саймона к выходу. У самой двери Люсинда останавливается, поворачивается ко мне и говорит:

– Без обследования диагнозы не ставят, но на первый взгляд у него далеко не худший вариант – мышцы не атрофированы полностью. Процесс только начался.

Она смотрит в глаза, и мне от этого взгляда физически больно.

– Если у вас есть средства, – и тут она неосознанно поднимает глаза на шары под потолком, – ему можно здорово помочь. Я недавно читала статью в медицинском журнале о том, что сейчас ставят на ноги даже пациентов с полным повреждением спинного мозга. А у него явно неполное. Что-то связанное с вживлением чипа, который посылает электрические импульсы в сохранившиеся нервные связи. Изобрели это для снятия боли, но оказалось, что спинной мозг способен обучаться. Обречённые паралитики заново учатся не только стоять, но и ходить.

– Знаете, – говорю ей, – я тут человек посторонний и случайный. Просто скорую вызвала.

– А, – отвечает. – Понятно. Извините.

Я захлопываю за ней дверь, оборачиваюсь и вижу силуэт Лео в коляске, а за его спиной – ослепительно яркий, отражённый от поверхности залива солнечный свет.  Он не смотрит на меня. И в этот момент я снова ощущаю эту тупую боль в груди, только теперь леска не только тянет мои внутренности, но и впивается в них. И в местах порезов я кровоточу.

– Так. Ладно. Хорошо. Какие у меня обязанности?

– Никаких.

– Никаких? Совсем?

– Просто будь… здесь.

Думаю, уже закрывая дверь за медработником, где-то глубоко внутри я знала, чем буду занята в ближайшие годы. Также допускаю мысль, что Лео, покупая билет на самолёт до Ванкувера и ожидая меня несколько часов в аэропорту, где-то на том же подсознательном уровне знал, почему и зачем это делает.