Литературный критик Римма Нужденко (США) о новелле Валериана Маркарова "Мулетта и мантилья"
Новелла "Мулета и мантилья" поражает своей необычностью и при первом же чтении приносит читателю огромное эстетическое удовольствие. Эта проза запоминается, к ней хочется вернуться и написать о ней. И вот теперь такой повод наконец появился – автор новеллы стал лауреатом престижного конкурса Марка Алданова, проводимого изданием "Новый журнал" в Америке.
Название новеллы "Мулета и мантилья" тут же относит читателя в магический мир корриды и вызывает предвкушение встречи с чем-то таящимся очень глубоко внутри – преклонением перед древностью и красотой, предчувствием встречи с Севильей.
"Кто не видел Севильи-тот не видел чуда!" – и эта благодарность автору за возвращение в прошлое не оставляет нас в течение всего рассказа. Читателя накрывает упоение страсти к городу и его удивительной истории, к тайнам магии – и вот мы уже погружаемся в этот мир, отдаваясь ему без остатка.
Но красивой сказки не случится – автор дает понять это, начиная повествование с жестокой картины.
"Он застыл, и бык летел прямо на него. Казалось, в природе не существовало силы, способной его остановить.... Вопль отчаяния вырвался из его груди. Он проснулся…"
В этом начале рассказа и происходит наша первая встреча с героем – журналистом Андреасом, приехавшим в Севилью по заданию редакции сделать серию репортажей о "Corrida del Toros".
И здесь же читатель "заглатывает крючок", с которого уже не соскочить" (по меткому замечанию П.Матвеева) не только по причине закрученного сюжета, но и из-за подтекста рассказа, из-за той глубины вопросов, ответы на которые очень непросты.
Самым важным – без чего не будет понимания этой драматичной и в чем-то противоречивой истории является следующая писательская находка: за всем, что происходит на этой богатой событиями сцене, стоит главный герой рассказа – величественная Испания с её вечной Севильей. Только поняв это, читатель сможет приоткрыть дверцу в увлекательный, так мастерски созданный автором мир. Только уловив этот дух, почувствовав этот воздух и этот серебристый цвет полотен Гойи, можно было написать и прожить такую историю. Историю, где настоящее и фантазия сливаются в вихре фламенко, где выдуманное, переплетённое с явью, позволяет, по словам героя "чувствовать себя одураченным, получая от этого удовольствие".
Это он - тот случай, когда читатель живет корридой, он дышит этой древней жертвенностью. Поэтому фраза "Коррида – это не бой, это триумф жизни над смертью" проходит красной нитью через весь рассказ.
Вот эту философию сумел уловить в своём повествовании автор, заставляя читателя одновременно следить за увлекательным сюжетом и при этом чувствовать глубинный подтекст происходящего. Это всё коррида - страшная в своей истории и одновременно завораживающая.
Так в чём же суть её, что она такое как явление? Бессмертное варварское зрелище, уходящее корнями в глубь веков или сам дух Испании? Возникает вопрос: как страна, подарившая миру великие творения Сервантеса и Лорки, гениальные полотна художников - романтика Гойи и Веласкеса, Эль Греко и основоположника кубизма Пикассо, самые знаменитые соборы и дворцы Севильи – как эта страна может, нарушая все принципы гуманизма, держаться за столь древнюю традицию, получая от неё истинное удовольствие?
Сумеем ли мы вместе с героями этого рассказа приоткрыть для себя завесу этой тайны?
В памяти возникают бессмертные страницы романа Хемингуэя "Фиеста". Коррида его глазами – глубокая философия зыбкого равновесия одного удара, цена которому – человеческая жизнь.
"В бое быков различают территорию быков и территорию матадора. Пока матадор на своей территории, он в безопасности. Каждый раз, когда он вступает на территорию матадора, ему грозит смерть" (цитата из романа Хемингуэя).
В этом же романе есть свой, достаточно прямой и жёсткий ответ на наш вопрос, процитируем его: "Для того, чтобы проводилась коррида, требуется два условия: чтобы в стране разводили быков, и чтобы люди всерьез интересовались смертью". Но Маркаров не смотрит на это так прямолинейно, и вместе с героем рассказа, журналистом Андреасом, читатель вовлекается в размышления о природе корриды как явления, и ему открывается простор для собственных сомнений и вопросов. Мы снова невольно возвращаемся к началу рассказа и ловим мысль, еще не явную, но уже не отпускающую: страшный сон героя - его личная коррида, его личный бой, – где он просыпается в момент, предшествующий удару – удару, который может стать последним.
В рассказе нет второстепенных героев. Маленький мальчик, случайный сосед Андреаса во время представления корриды, увидев "смерть быка в её уродливом обличье", в одночасье становится взрослым. Но больно не только ему. Автору удается показать и внутренние метаморфозы самого Андреаса, его постепенно созревающий бунт против этой дикой традиции, против этих рукоплесканий и жестокости толпы, против того, что "зрители бесновались и хлопали в ладоши". Двойственность главного героя, сложнейшее эмоциональное состояние противопоставляются в рассказе красоте города ("окутанные золотистым паром, росли бугенвиллии, гибискусы и дикий жасмин.") Одновременно с этим "похожие на Маху Гойи молоденькие сеньориты с красными цветами в волосах...наслаждались убийством, отдав за это деньги."
Эти метафоры в рассказе используются автором так ярко, что невольно вспоминаются строчки всех стихотворений об Испании и корриде, которые когда-либо нами читались и запомнились.
"Севилья серьгами сорит,
сорит сиренью,
а по сирени
сеньорит несёт к арене"
Евгений Евтушенко "Коррида"
Все описания боя разворачиваются как в замедленной киносъёмке, и подробная, шаг за шагом, секунда за секундой, хроника действий держит читателя в напряжении, заставляя сердце сильнее биться.
Момент, когда решается судьбы и быка, и тореро – это момент полного погружения читателя в реальность, в которой и герои, и читатель, и автор становятся одним целым.
"Оле!"- крик толпы.
"Оле!"- между жизнью и смертью.
Максимальная точка накала в рассказе, великолепное владение словом.
Всё подробнее раскрывается многоплановость рассказа. Здесь есть и мистика с элементами фэнтези, и драма с высокой степенью художественной достоверности. Неоднозначность взглядов у автора не становится навязчивой, и иногда приёмы, используемые им, заставляют остановиться и отвернуться от мнимых красот и позолоты.
Дух древней Севильи прочувствован автором, он во многом определяет судьбу героев. В рaссказе много «севильских» моментов, где так ярко раскрывается противоборство взаимоисключающих начал – циничного равнодушия и борьбы за достоинство человека, душевной красоты и душевного уродства, права на жизнь или права последнего удара.
Наша внутренняя киноплёнка продолжает раскручиваться то держа нас в постоянной динамике, то оставляя время для собственных размышлений. Необходимость отослать репортаж в редакцию своего журнала приводит героя в бар, где его внимание привлекает плакат с портретом бесстрашного тореро.
"Обернувшись, он увидел перед собой худую, будто высушенную горячем андалузским солнцем, женщину с бархатной сумочкой и большим веером в руках...и великолепными серьгами в ушах, которые здесь называют "Слава богородицы".
Так произошло его знакомство с Доньей Лусией, а читателя – со второй, мистической частью рассказа.
История Альваро Гонсалеса – знаменитого тореро, когда-то "первой шпаги Испании", рассказанная доньей Лусией, – смесь мистики, фэнтези и реальности – потрясла воображение героя наравне с самой рассказчицей.
Всё в этом её рассказе направлено в выдуманное прошлое, все её воспоминания приобретают другой смысл, и вся эта борьба противоположностей приводит к тому, что две Лусии – живущая в выдуманном мире и сегодняшняя – сливаются в один и тот же образ, оставляя за собой право на собственное "я" – непонятное, трудноуловимое, но своё. Время в этой части рассказа как бы перетекает из прошлого в настоящее. Читатель вместе с автором погружается в это другое время, и в контрасте реального и выдуманного мира доньи Лусии, в этой двойственности кроются притяжение и магия, держащие в объятиях в напряжения. Интересно, что при этом автор не снижает накала рассказа, и возникает еле уловимое ощущение, что герои просто меняются местами.
История донны Лусии наложилась на собственные страхи и размышления героя, а танец фламенко – душа Испании – заставил поверить её рассказу.
"…возвысившись над обыденностью, разглядел он в пластике тела гордую натуру испанки". После этого мысль "'коррида – это триумф жизни над смертью", высказанная донной Лусией, уже не казалась главному герою такой неправдоподобной. Эта пойманная в рассказе точка вполне могла стать финальной и говорит о большом мастерстве автора.
Так, казалось бы, два чётко разделённых смысловых пласта прозы в итоге плавно перетекают один в другой, вовлекая читателя в вихрь этой истории, подобно танцу фламенко.
Остается неразрешимым ответ на главный вопрос, поставленный автором.
И новая образность, и подаренный нам целый мир человеческих судеб, древних традиций, красот полотен великих мастеров, вихря фламенко, необыкновенного воздуха - всего того, что можно назвать одним именем - Испания - невольно отправляет нас искать ответ именно у великих мастеров живописи. Может быть, два лучших в мире художника, писавших корриду, помогут нам приоткрыть завесу этой тайны?
Вот они, два разных взгляда в картинах Великих художников Испании.
Гойя - это достоверность и историзм, откровенность и драматизм зрелища.
Пикассо - это мистика и символизм происходящего на сцене, ведь художник видел в корриде воплощение пластики человеческого тела.
Два разных по сути взгляда, но мир в восхищении останавливается перед картинами обоих мастеров. Этого нет в рассказе Маркарова, но этот дух автор сумел нам передать.
"Если писатель хорошо знает то, о чем он пишет, он может опустить многое из того что знает, и, если он пишет правдиво, читатель почувствует все ощущение так же сильно, как если бы писатель сказал об этом." Э.Хемингуэй
Отзывы
2