Читать книгу: «Сказки Сфинкса», страница 4

Сейчас

Сфинкс

Я люблю лаванду и терпкие вкусы, звуки, ощущения, людей и вещи.

Я появляюсь, когда от скуки лезешь на стену, или того похлеще.

Налей мне бокал вина, и, если хочешь жить,

Скажи,

Кто ходит на четырёх ногах утром, на двух днём и на трёх вечером?

Че-ло-век.

Ладно, ты знал ответ до своего рождения, это было просто вспомнить.

Где-то пару тысяч лет, не менее, и это я посчитала скромно.

Дай мне сигарету, и, если хочешь жить,

Скажи,

У тебя в баре вообще есть что-нибудь кроме вина и рома?

Джи-и-ин.

Жалко, он не исполняет желания, а то есть одно – не быть отверженной.

Один случай непонимания – и вот уже «Нет Эдипам!» ярлык повешен.

Согрей меня, и, если хочешь жить,

Скажи,

Почему так тяжело быть монстром и женщиной?

Софи злится

Софи шепчет: тише!

Нас не должны услышать.

Ты и сама знаешь какой у них острый слух.

Так что идём, как мышки.

Тук-тук.

Софи шепчет: сними!

Или услышат они.

И я тихонько снимаю туфли на каблуке.

Кажется, мы одни.

Кхе-кхе.

Софи шепчет: беги!

За нами чьи-то шаги!

Чей-то голос несётся за мною и за тобой.

А впереди тупик.

О-ой.

Софи кричит: прочь!

Я злая сукина дочь!

Я разорву любого, кто тронет мою Мари.

Но некому нам помочь.

Их три.

Софи шепчет: Мари,

Лучше ты не смотри.

Я глаза закрываю дрожащей бледной рукой.

И сразу слышу крик.

И вой.

Софи шепчет: идём,

Здесь только мы вдвоём.

И я покорно шагаю, не открывая глаз.

Мы ещё поживём.

Час.

Доктор

Доктор, вы будете делать прививки?

Доктор, я очень боюсь уколов,

Когда все пальцы от крови липкие,

Когда с плеч летят чьи-то головы…

Доктор, а мне вы дадите таблетки?

От ведьмовства, только не кислое,

Только б не красить в красное ветки,

Только б не путать действия с мыслями.

Доктор, зачем в мозг втыкают иголку,

Проще же в сердце, чтобы уж точно?

Днём я кричу и никак не умолкну,

А кроликов белых считаю ночью.

Один,

восемь,

шесть,

пять.

Доктор

молчит,

не умеет

врать.

Красное

Корки апельсина, палочки корицы,

Кардамон, гвоздика, звездочка бадьяна,

Красное вино, которым не напиться,

Спать ложиться поздно, просыпаться рано.

Потом…

Институт художеств, пёстрые мольберты,

Ванитас, портреты, пастораль, ведута.

Трёх цветов хватило разукрасить это,

Всех цветов не хватит разукрасить утро.

Потом…

Двор-колодец, скверик, каменные стены,

Серые вороны, глазки будто иглы,

Колют прямо в душу, поддевают вены,

Впрыскивают в сердце серую палитру.

Потом…

Выкинуть наброски: яблоки и вазы.

Кисти, мел и рамки, масляные краски,

Разломать на щепки, выдавить, размазать.

Для себя оставить лишь китайский красный.

И тогда…

Мокрые деревья, тёмные аллеи,

Небо съели тучи, и звёзды не вернуть.

Выйти в ночь без спроса, и бруском пастели,

Потянуться кверху

И нарисовать

Красную

Луну.

Ариадна

Ты слышал обо мне легенду, в детстве, в юности, слышал – это точно. В ней про сына царя, получеловека с головой быка, девушку с клубочком и путеводную нить – ту, за которую держатся, если хотят жить. В общем, здравствуй, меня зовут Ариадна, легенда почти что правда, а теперь завари мне зелёного чая, налей в него молока и брось сахара две ложечки от силы. И послушай как всё на самом деле было.

Тесей – храбрый мужчина, хитрый и умный (мне это всего важней), но в жизни у каждого бывает череда неудачных дней. Проще говоря, пришёл, увидел, победил – такой себе план, если лабиринт впереди. Я обманула стражу, принесла меч и клубок для поиска пути, а если добавить метафору, то клубок этот был у меня в груди. Путеводная ниточка до звона натянулась. Понятия не имею, зачем я придумала такую дурость. Мне казалось, что это благородное дело – спасти людей, а ещё, конечно, Тесей обещал забрать меня к себе. Лучше не спрашивай, сложно ли предавать отца и брата, пусть даже один был жестокий тиран, а второй – рогатый. Никому не интересно, всё хорошо уже, только вот у Ариадны кошки скребут на душе.

Ну а потом моя ниточка стала ему не нужна – он красивый мужчина, на кой дьявол ему такая жена, дёрнул посильнее, она лопнула со звоном, а для меня осталась только Корона, да и то в небе, хочешь не хочешь – не достать. Потом говорили будто Дионис моим мужем стал, но ты же понимаешь, что так говорят о тех, кто никому не нужен и топит горе в стакане вина или чего похуже.

За тысячи оборотов Земли обида, конечно, поистрепалась и вообще негоже женщине к себе испытывать жалость. Упала – вставай и дальше иди – не будут же ставить абы какой статус в социальной сети, уж мне поверь, я тысячи лет прожила, хотя до сих пор бываю на него зла, и, вспоминая, стыну в печали.

Ладно, что было, то было.

Налей ещё чая.

Новая сказка

На руках – змеи, глаза опустошёны и серы,

Сердечко уместится в коробочке физалиса.

Ты подарила его феям, но где сейчас феи?

Там же, где остальные легенды и сказания.

Доживают в большом городе, всё время впроголодь,

Как нищие скитаются, как псы рыщут повсюду.

Копошатся в мусорках душ, ищут себе логово,

Где найдётся место для страшного древнего чуда.

Их манят наперво сердца будто алые маки,

Слова с горчинкой пряною или яркие глаза.

Сама того не ведая, ты подавала знаки,

Живя всю жизнь бесстрашно и веря в чудеса.

Я совсем несмелый, я боюсь змей без всякой меры,

Моё сердце – это лишь горячая кровь и мышцы.

Оно бьётся, даже если не буду в него верить,

Даже если ночами не буду песню фей слышать.

А ты – другое дело, ты сама бы феям спела.

Только выпили все слова и песни из уст твоих.

Мне бы собраться, пусть даже глупо и неумело,

Но всё же написать новую сказку про нас двоих.

Королева чащи

Её волосы струятся под ногами,

Они впитали солнечный и лунный свет,

Её кожа холодная, будто камень,

И словно огоньки горят в её глазницах.

Рядом с ней в серебряном фонтане,

Что по правую руку, плавают лососи,

А по левую руку две белые птицы,

Мне знакомые ране, посажены в клеть.

Её дворец меж вечнозелёных сосен,

Уходящих в небо, чуть ли не до облаков.

Говорят, кто увидит её – будет таков.

Говорят, она превращает в золото медь,

В животных – людей, погибшее – в живое.

Говорят, она приходит ночами к спящим,

И долго слышишь её шаги как наяву.

Беги, если позовёт тебя с собою.

Её называют королевой чащи.

Я обычно её госпожою зову.

Потому что не верила в злых эльфов и фей,

Они ведь всегда добрые в детских сказках!

Похоже, я сказки читала совсем не те.

И, наверное, напрасно.

Всё это бывает не по-настоящему —

Говорит доктор каждый раз, а я не верю,

Пью таблетки, слушаю сюиту номер три

И думаю: кто призвал королеву чащи,

Какой ненормальный открыл для неё двери,

Кто осмелился пригласить её в наш мир?

Она нашла меня, готовую к чудесам.

А доктор говорит, что каждый решает сам,

Быть или не быть ему слугой королевы,

Ни в сказки, ни в эльфов, ни в фей доктор не верит.

Я в сказки и сама больше не верю, теперь

Я читаю совсем другие книги, про людей,

Что пропали, уйдя за песней манящей,

И знаю – для эльфа страшнее железа нет.

У меня есть нож, я буду ждать в тишине.

Ждать тебя, королева чащи.

Мальчик с головой шакала

Глаза

неживые вокруг,

голоса

будут шептать:

проведи

к трону Осириса.

Сердце,

вырванное из груди,

взвешивай против пера

Маат.

Мёртвых люби,

как мать

своих детей,

помогай

им пройти

каждый шаг,

каждую дверь

на пути в Дуат.

Странный мальчик с головой шакала

Помнит то, чему учила мать.

Не родная – та, что воспитала,

И вязнут на губах её слова

Каплями кофе и вкусом сигар.

А за дверью души прислонились к стенам,

Вереницей в тысячи тысяч дней вперёд.

Посетить желают Инпу непременно,

Каждый свою очередь терпеливо ждёт

Кто-то первый день, кто-то долгий год.

Бедный мальчик с головой шакала

Им кричал, что больше нет Дуата,

Нет Аида, Рая и Вальхаллы.

А они молчали виновато,

Становились ровно, как солдаты.

Он просил валькирий, он звонил Харону.

Первые играют в группе викинг-рок,

А второй всё время за бутылкой рома

В баре у Ясона смотрит на руно

И мёртвых не пускает даже на порог.

Грустный мальчик с головой шакала

Держит мёртвых за руки покрепче,

Скалится и говорит устало:

«Я искать вам путь не перестану».

Но ему от этого не легче.

Он видит каждый вечер

Глаза

неживые вокруг.

Голоса

шепчут ему:

проведи

по пути в рай.

Сердце,

вырванное из груди,

не взвешивай

против пера.

Нас спаси.

А мальчик верит,

что мать

точно знала

перевесило

бы сердце

шакала

перо Маат.

Она в платье из змей

Она в платье из змей.

Кровь струится по ней

С сердец людских и рук.

Ты слышишь как растут

Побеги по всей земле.

Она в платье из змей

Встретит на той стороне.

Просто иди на звук —

На шелест змеиных тел.

Череп врага своего,

Что против тебя посмел

Пойти, взявши копьё,

К ней с собою возьми.

Она в платье из змей

Ждёт лишь тебя одного,

Ждёт лишь сердце твоё,

Остывшее в чреве земли.

Она в платье из змей.

Что ж, довольно свежо,

Возьми для неё коктейль,

Порежь ладонь ножом,

И крови горячей налей

В стакан, где кола и ром.

Она в платье из змей.

Войдя в её тёмный дом,

Череп врага своего

Оставь на полке для книг.

На шелест одежд иди,

Она их скинет легко,

И сердце твоё на миг

Умрёт, а потом воскреснет.

Она в платье из змей.

Ты помнишь что-то такое

Из книги или из песен?

Или из жизни другой,

Той, что нельзя вспоминать?

Как же звали её?

Крутится на языке…

Наша змеиная мать,

Коатлантонан.

Она в платье из змей,

Коатликуэ.

Твоя любовь

Ты будешь считать, что она твоя, хотя точно знаешь, это ты – её, о ней много всякого говорят, но это неправда, верно лишь то, что она прекрасна, и она – твой яд со вкусом вина редких сортов.

Она – отрава и твоя любовь.

Ты припадаешь к её губам, целуешь запястья, садишься у ног, и многие думают, что твоя судьба незавидна, но тебе всё равно, ведь ты её страж, ты её жрец, ты – в её ладони клинок.

Она – твой бог и твоя любовь.

И если решил за нею идти, придётся идти за ней до конца, привыкнув, что видит она пути, стерпев, что тревожит она сердца, смирившись, что будет тебе тяжело, что есть боль сильней, чем от пули в живот, и зная – тебе уготован финал недобрый, но важно лишь то, что ждёт её там, и сколько ты сможешь часов, или дней, или лет… или веков идти вслед за ней.

Она – твоя смерть, и твоя любовь.

Октябрь

Господин в сюртуке и потёртых джинсах

С галстуком жёлтым и тростью в руке,

С глазами нездешнего милого принца

Втыкает мне в грудь блестящий стилет,

И капает кровь на осенние листья.

Господин в сюртуке глядит с интересом —

В мгновенье от сердца застыла сталь,

А кровь пахнет яблоком, дымом и лесом…

Он поднимает кленовый грааль

И говорит мне, что я стану принцессой.

Господин в сюртуке приносит корону

Из проволоки, на ней – бересклет

И жёлтые листья рябины и клёна.

Он вырывает холодный стилет,

Подталкивает к рубежу небосклона.

Я падаю в небо, прямо в рассвет.

Мне в спину Сентябрь глядит преклонённый.

Последний

Он приходит последним.

И он молчит.

Гасит свечи или выключает свет,

у него в руках меч или пистолет,

за спину закинут рюкзак или щит.

Хочешь бояться – бойся,

только зачем?

За ним ворвётся в дверь ветер или снег,

он приехал на байке или коне,

на его голове венец или шлем.

Ты просто достань виски.

Ему налей.

Он курит сигары или «Лаки страйк»,

говорят, что он любит март или май,

а ненавидит июнь или апрель.

Он приходит последним.

Чтоб всё успеть.

Он смотрит прямо в глаза или глубже,

будет тебе холодком или стужей.

Называют его Декабрь или смерть.

Считалочка

У девушки стеклянный глаз.

Раз.

Один ты слышишь её слова.

Два.

Она говорит:

– Пропаду до зари,

Но досчитай до шести.

Три.

Только не сбейся, пока ведёшь счёт!

Девушка не любит спать.

Пять.

Чёрт.

Сначала, на счёт раз.

Послушай её рассказ.

Раз.

В нём она вновь жива.

Два.

И тёплое сердце в груди.

Три.

Если не веришь, сам посмотри!

Взгляни, уже поздно что-то терять.

У девушки руки как лёд.

Пять.

Заново. Чёрт.

Девушка ждёт.

Ждёт терпеливо, пока раз за разом

Нужную цифру не можешь назвать,

Бьёшься в истерике, шепчешь «Зараза!»,

Путаешь и забываешь слова…

Вздыхает, подсказывает тебе:

– Четыре. В четыре часа водолазы

Нашли меня в ледяной воде.

В четверг, спустя четыре дня

После моей пропажи.

Городом всем искали меня,

Ты же смотрел репортажи?

Ну же, продолжи: раз, два, три…

Ты ещё можешь спастись пока.

А под ногами что-то хрустит.

У девушки глаз стеклянный в руках.

Раз.

Два.

Три.

В стеклянном глазу чёрная пять.

Расходится с треском тоненький лёд.

В считалочке скажут «Иду я искать!»

Только тебя кто-то вряд ли найдёт.

Жрец

Тебе не интересны фантики и пёрышки, только сердце кровавое из груди – на верёвочку. И чтобы билось с твоим в такт. Ты не киса, не львёнок даже – ты смерть, ты точно не выдержишь однажды и сожжёшь весь свет. И не заметишь, что не так.

Кошки ловят точку лазерной указки, тебе интересны лишь горячие точки – Сирия, Ирак, когда-то Вьетнам. Ты ищешь занятия по душе, и находишь их без подсказки сама. Ты всегда всё делаешь сама.

Ты приходишь, когда хочешь и уходишь, слова не сказав. Ты идёшь по кровавым следам, а я вижу во снах твои клыки, твои глаза, слышу твоё дыханье и твою поступь.

Я в твоей жизни гость всего лишь, и я знаю как недолговечны твои гости.

Как они хрупки в твоих когтях.

И всё равно я иду за тобой не жалея себя, жалея тебя, боясь, что ты вместе с миром сгоришь в своём огне.

Я знаю, что мне давно пора остановиться, моя Сехмет.

Но кто я без тебя?

Асфодели

Дымит не первой уж сигаретой,

Катая меж пальцами монету,

И целый час стоит на берегу.

Орёл – смогу, а решка – не смогу…

А асфодели шепчут за спиной:

«Не будь глупцом, скорей ступай домой,

Зачем пришёл сюда, раз жив ещё?

Века прошли – мы потеряли счёт,

Харона лодка уж ушла на дно».

А он ответствует: «Мне всё равно».

А асфодели шепчут: «Уходи,

Пока ты тьму не приютил в груди,

И память всю не унесло волной».

А он ответствует: «Мне всё равно».

А асфодели шепчут: «Тщетно всё.

Смотри, как мёртвых Ахерон несёт,

Как тени их бредут по берегам,

Аид менялся из веков в века,

Но неизменным было лишь одно…»

А он ответствует: «Мне всё равно».

А асфодели шепчут: «…Нет пути,

Живому сложно в глубину войти,

А мёртвого ты возвратишь едва…

Смирись же, эллин, что она мертва».

Но он отступать совсем не привык,

Монету орлом кладёт под язык.

В конце концов, что он там не видел?

Родная, жди, я уже в Аиде.

Ада и звери

Ада работает судмедэкспертом

И абсолютно всё знает о смерти,

Даже больше, чем надо в этом деле.

Внутри у Ады голодные звери —

Львы, леопарды, гиены, шакалы.

Им всегда мало трупов, крови мало.

Скрипит клыками и вскрывает тела.

Ада давно бы и сама умерла,

Не будь у неё капель крови с ножа.

Но если зверей Аде не удержать,

Она в переулках тёмных таится

И ждёт насильника или убийцу.

Их кровь стекает в живот, обжигая,

Зато засыпает на время стая,

И Ада может заниматься делом.

А судмедэксперт, вскрывающий тело,

Пишет в отчёте, немного не веря:

«Кармой убит через дикого зверя».

Насмерть

Ты любишь её, она – тебя.

А я лишь умею стрелять.

Могу хоть в сердце попасть.

Бах – пуля навылет.

У нас с тобой

никогда

ничего

не выйдет.

Но куда мне деть всю любовь и страсть?

Знаешь ли ты о чувствах моих,

если у вас с ней мирок на двоих?

Всё так красиво и мило,

что на злобу нет сил.

Я думаю, что за тебя б убила.

А ты бы за меня убил?

За неё не пожалел бы планеты всей,

душу бы продал сатане.

А я ведь не кто-то, королева Охоты!

Но завидую ей, как должна она мне.

Я королева Охоты, но отвожу взгляд

как глупая девица.

Знаешь, что мне снится?

Погоня, псы, и как охотники трубят,

нагоняя беглеца.

Он почти мертвец, как любой в этих лесах.

Бах – пуля навылет.

И надеваю терновый венец,

как победитель,

а на утро не вспомню его лица.

А ещё, бывает, мне снится,

что всадник – ты, а беглец – я.

Тогда я прекрасно вспоминаю лица,

на твоём – азарт!

Ну же, стреляй!

И ты стреляешь, глядя в глаза.

Просыпаюсь с утра, чувствую почти что счастье.

Попал.

Насмерть.

В баре

Пусть расплавляется сердце внутри,

Виски – в стакан, а сигару – в зубы,

Пусть она тлеет, а следом горит,

Пусть же под кожей моею грубой

Будут кататься жгучие угли.

Слышал легенду – будто из глины

Голема может создать каббалист?

Сильного будто те исполины,

С разумом словно бы он – чистый лист.

Что ненадолго останется чист.

Вот я – творение древних людей

В баре подвальном и в едком дыму

Пью, будто можно напиться сильней.

Знаешь, чего я никак не пойму?

Как удалось мне прожить одному.

Честно, я жду, что вернётся однажды

Память ко мне о прошедших веках.

Этого мига сильнее я жажду,

Чем первородного жаждешь греха.

Помню я руки, и книгу в руках.

Знаю – не сделано дело моё,

Раз не рассыпался пылью столетий.

Я устаю, как любой устаёт,

Если, скитаясь все жизни по свету,

Он никогда не приходит к ответу.

Бармен кивает на все мои бредни,

Вновь расплавляется сердце внутри.

Я посетитель сегодня последний,

Выйду. В неоне табличка горит:

«Будет закрыто до 22:3».

Сентябрь

Выплюнул Август из лёгких всё золото листьев,

Густо размазал по небу кровью рябин,

Следом, расплывшись в улыбке безумной и лисьей,

Молча исчез, ухватившись за птичий клин.

Стонет земля, прокажённая медью и златом,

Доктора просит и бредит в горячке осенней,

Я же курю сигарету и думаю матом

В целом об Августе и о его богадельне.

Выдохнув дымом костров, принимаюсь за дело.

Дождь и туман панацее плохая замена,

Доктор я тоже не то, чтобы очень умелый…

Но хрен я позволю тебе помереть в мою смену.

Угольки

Госпожа приходит и говорит:

За меня – гори.

И ты искришь бенгальским огнём,

Горишь живьём.

И страшно остаться огарком —

Так жарко.

Но она улыбнётся и скажет:

Гори до сажи.

За один лишь мой взгляд гори

Ярче зари,

За один лишь мой вздох пылай,

Чтоб осталась зола.

За один поцелуй госпожи

Отдай

Огню

Жизнь.

И, если ты согласен почти,

Только одно учти.

Она прекрасна в павлиньих перьях,

Но не верь ей.

Ведь внутри, красоте вопреки

Лишь

Красные

Угольки.

Угольки.

Угольки.

Суть

Ты хочешь знать всё-всё наперёд!

Что кого ждёт, и кто кому врёт,

Найти ко всему ключи.

Парень, послушай, знаешь, в чём суть?

Нельзя просто взять и обмануть

Того, кто в мыслях молчит.

Вот, например, посмотри на меня,

Как научился взгляды пленять,

Не делая лишних па.

Просто забей, что все говорят,

Всё пропадёт в снегах января,

Помни – удача слепа.

Если увидишь её славный лик,

Ты не топчись, иди напрямик,

Хватай удачу за грудь.

Как сам Двуликий нам говорил —

Снаружи будь льдом, в сердце – гори,

Всё открывай, что мог отворить.

Вот это самая суть.

Отражение

Покупаю бычье сердце с утра,

набираю по запаху разных трав…

Никогда не умела готовить

и боялась всю жизнь вида крови…

Но настойчиво кто-то мне шепчет:

оставайся одна в этот вечер,

можешь в белое вновь облачиться,

ты нашлась, моя верная жрица.

Поджигаю траву над конфоркой,

и узорно дымит она горько.

Сердце режу крест-накрест ножом

и держу над огнём, хоть и жжёт…

Я не знаю, что делаю, боже!

И что душу терзает и гложет.

А в окне в отражении злится

та, что думает, будто я жрица.

Ничего от неё не упрячешь,

у неё и глаза как кошачьи.

И сама она вроде богиня,

от её вздоха стелется иней,

от её слова стены в трещинах,

говорит, что я ей обещана

так давно, что мне даже не снится.

Что я раньше была её жрицей.

А я кровь выливаю на блюдо

и надеюсь, что утром забуду