Читать книгу: «Сказки Сфинкса», страница 5

эту силу, что льётся по венам,

этот иней и трещины в стенах,

это чувство свободы парящей,

от которого слаще и слаще…

Не хочу я шагать за границу!

Она шепчет: не лги себе, жрица.

Мисс М

Мисс М так изящна и легка,

ходит в платьях, на каблуках,

в чёрных очках…

Что там в её зрачках —

радость или печаль?

Все молчат.

И говорят —

опусти взгляд.

Поверх волос мисс носит шарф,

они тихо о ткань шуршат

и будто дышат.

Никто не слышит

или не слушает.

И говорят —

опусти взгляд,

заткни уши.

Мисс М сказала мне, что любит море,

когда оно тихое и немое,

и дрейфующие корабли.

Я сказал о своей любви.

И что не слушал,

как говорят,

что любовь – яд,

затыкай уши,

опускай взгляд.

Мисс М улыбнулась робко и мило.

Мне говорили, что многих сгубила

тяга к тайне её.

Но я стою на своём,

когда разгадка близка.

Что у тебя в зрачках?

Счастье? Тоска?

Она молчит целый миг.

Потом говорит – смотри.

По следам Терпсихоры

Под ногами неоновых огней

Крошево,

Моя дорогая, что же в ней

Хорошего,

Чтоб еженощно её путями

Следовать?

Что же тебя за ней так тянет —

Неведомо.

Почему ты решила, что танец —

До смерти.

А она ведь совсем не устанет!

Посветлу

По танцполу из капель следы

Рделых.

Ты твердишь, что она – поводырь

Смелых.

И ступаешь за ней по ножам,

Важная.

В её пении тонет душа

Каждого.

И ты веришь – тебя, лишь частицу

Хора,

Изберут её первой жрицей

Скоро.

Я почти что с судьбой твоей

Свыкся.

Станешь ты одной из теней

Стикса.

Твою жизнь она выпьет до дна

Тоже!

Если ты танцевать как она

Сможешь.

Остановка

«Собирайся, моя последняя остановка,

Крепче берись, сильней», – размеренно бубнит Харон.

«Тут, понимаешь, нужна хоть какая сноровка,

Чтобы с поезда сразу спрыгнуть на этот перрон».

«Смотри-ка, столпились к кассам… полшестого утра!

Так и будут слоняться до самого вечера,

Вот не понимают, несчастные – уже пора,

Только стенают да ждут всё гласа Диспетчера».

«Ты, главное, не забудь купить обратный талон,

И гроб забери – куда мне деть такую дуру!

В синей кассе продают билеты на Авалон».

«Поняла», – говорю, спускаясь вместе с Артуром.

Сделка

Послушай меня и поверь мне, mon cher,

та сделка придётся тебе по душе,

наши услуги из пекла ада

ну просто огнище!

Если не веришь, то взгляни на меня —

становится лучше, коль сразу менять

то, что тебе не очень-то надо

на то, чего ищешь.

Работала раньше в грязном борделе —

стала придворной мадемуазелью,

с Людовиком даже стала близка,

шептал моё имя.

Купалась я в золоте и в серебре,

а рожки – цена за ту жизнь при дворе,

беда, как ты видишь, невелика —

мне красивей с ними.

Mon cher, не пугайся, не верь в ерунду,

никто в нашем веке не стонет в аду,

проси, всё, что хочешь, выставлю счёт,

подпишешься ручкой.

Цена всем посильна, у каждого есть,

довольных клиентов мне не перечесть —

каждый меня с нетерпением ждёт —

горячую штучку.

Не ложися на краю

А мальчик рисует волчка:

Три зуба и три шерстинки,

И алое пламя в зрачках

У волка на той картинке.

Три когтя на каждой лапе,

И лапок у волка лишь три.

А мальчик хвастает папе:

«Какого я видел, смотри!

Мне мама песенку спела,

Сказала беречь мой бочок,

Когда придёт этот серый

И очень кусачий волчок.

Я выглянул ночью в окно,

На улице выла метель,

Там было ужасно темно,

Горели глаза в темноте.

Как жалко, мама в отъезде,

А то бы и ей показал!»

Отец берётся за крестик

И смотрит на волчий оскал.

Три дырки на бледной шее,

Три дырки на каждом боку,

И губы все посинели —

Так долго лежала в снегу.

А мальчик рисует волчка,

Волчок получается злой.

И слышится издалека

Как будто не ветер, а вой.

За солнцем

Многоэтажек молчат гробницы,

Зажглись глаза-фонари,

Ну а тебе всё равно не спится,

Хоть город умолк до зари.

Ты видишь кошек во тьме —

У каждой лицо Сехмет

Или её жрицы.

Ты встречаешь всю свиту на кухне,

К чаю лишь сливки и сахар.

В конце концов мир не рухнет,

Если в кошачьих лапах

Грозной богини Сехмет

Пара твоих сигарет

К рассвету потухнет.

Ожидаете, ловите взгляды

И пьёте разбавленный чай.

– Я скучаю по старым обрядам,

По мемфисским тёплым ночам,

По небу в хвостах комет,

По крикам «Сжалься, Сехмет!» —

Говорит с досадой.

– Я горбачусь на глупой работе,

Чтоб могла платить ипотеку,

Я вообще-то мертва к субботе,

В понедельник – снова калека…

Пристально смотрит Сехмет:

– Хочешь хороший совет?

Идём на охоту.

Ты киваешь в ответ.

Многоэтажек шуршат гробницы,

И гаснут глаза-фонари,

А ты ступаешь лапами львицы,

У своей садишься двери.

Войти желания нет.

И ты идёшь за Сехмет,

За солнцем в её глазницах.

Монстры и ножи

Короче.

У меня есть ножи,

И каждый назван именем монстра,

Которому он предназначен.

Я выхожу на охоту ночью,

На рубежи,

В кармане – монетка из бронзы

На удачу.

Монстры ждут,

Тысячи глаз горящих

В подворотнях, в тёмных переулках,

В отражении луны в лужах.

Стряхивают со шкуры беду

Под ноги спящих,

Воют протяжно и гулко,

Сеют ужас.

А, когда он созреет,

Взмётывается пыльцой,

Старается коснуться губ,

И часто приживается в душах.

От этого люди становятся злее.

Глядя таким в лицо,

И, смотря их судьбу,

Я, честно, немного трушу.

Короче.

У меня есть и другие ножи,

Пока без имён

Служат.

И каждый заточен

О кости, и жив,

И сотворён

Лишь чтобы пронзать души.

Март

Знаешь, когда-то в жертву весне

Лили на землю кровь с молоком

Пели тоскующе в дымных клуба́х.

Так становились тюльпаны красней,

Чтобы меж ними пробрался тайком

Март, предвкушающий кровь на губах.

Знаешь, тогда надевали венки,

Чтобы заметнее быть средь других,

Чтобы нашёл тебя Март поскорей.

Жизни людей были так коротки,

Что выходили босы и наги

К Марту в объятия с просьбою: пей!

Пей кровь из сердца, что бьётся в груди!

В дар, что захочешь, с собою бери,

Пей, умоляли, сколько не сможешь.

Только, мы молим, весну приведи,

С нею возляжешь под светом зари,

Чёрной землёю стелено ложе.

Март улыбался, был ненасытен…

Знаешь, теперь же всё по-другому:

Люди теперь в мёртвый Март влюблены.

Ныне в асфальте, в сером граните

Март застывает и по былому

Грезит в объятиях мёртвой весны.

Западный берег

Ты меня выстрадал из собственной души,

Из сердечных вен выстрогал, скрутил из жил,

Тёплой кровью выпоил и сердце вложил.

Опустил мне в ладони дожди и ручьи,

Заложил в разум страхи всех тех, кто почил,

И вручил мне от жизни и смерти ключи.

Ты сказал мне, что вечно мы будем вдвоём,

Никогда не расстанемся и не умрём.

И я пела от счастья ручьём и дождём…

Почему и когда стала я холодна?

И зачем я одна, хоть тобой создана?

Выпил душу Февраль, не настала весна.

Не пролились дожди и ручьи не текут,

Я на западном будто стою берегу,

Повторяя: я – дочь, твоя дочь Кебехут.

Нож в камне

Короче,

о главном:

если вода камень точит,

то я хочу быть этим камнем,

хочу смыть пыль и крошку

и обнажить

драгоценные жилы.

Вложи мне в ладошку

ножи

и монеты,

предметы, полные силы.

Ну и, конечно, будь мне водой

и той,

с кем не понарошку.

Я убиваю монстров ночами,

не веришь?

Я и сам не верю порой.

Но я отвечаю —

ты слышала, как монстры кричали,

думая, что это лишь вой

ветра средь проводов.

Зачем? Ну, я отчаянный,

хороший парень, сегодняшний крысолов,

почти что супергерой…

И ненавижу их.

Каких я только не видел и не убивал каких:

они лезут под самую кожу,

в пальцы, в уста, в глаза.

Терзают, тревожат —

и человек говорит то, чего бы не сказал,

видит кошмары в чужих лицах,

делает то, от чего не спится.

Я могу показать их тебе,

да, вообще-то, уже показал.

Короче,

забавно:

все монстры – цветочки

в сравнении с главным

монстром

моей

души.

Возьми-ка нож.

Помоги его обнажить.

Яма

Внутри меня даже не бабочки, не космос, и я не про органы —

Внутри меня яма широкая, бездонная, чёрная-чёрная.

Хранится в ней ярость и ненависть, и страсть, овладевшая разумом,

Хранится в ней то, что мешается, но бросить нецелесообразно.

Живёт в этой яме, питается, какое-то дивное чудище,

Которому это всё нравится, которому это волнующе,

Глядит жёлтым глазом и скалится, мурлыкает песни и сказочки,

Но что-то в нём странно, неправильно, какая-то с ним неувязочка.

Выкидывать в яму все горести, не глядя и молча – не лишнее,

А я декларирую чудищу по каждой как так это вышло-то.

И вот оно, видно, наслушавшись, по хламу пролезло наружу,

Когтистой рукой протянуло мне плетённую фенечку дружбы.

Дзёрогумо

Я точно шёл по улице один,

Но видел в отблесках ночных витрин,

Как следуешь, незримая, за мной.

Твои черты соткались светотенью,

Ты исчезала вроде на мгновенье,

Но появлялась, освещённая луной.

И не смущал меня твой странный вид

И то, как разум сердце холодит

В попытке объяснить твои черты,

Ползёт как паутины органза,

Как ты глядишь мне пристально в глаза —

Богиня ужаса и странной красоты.

И я решил, что надо сделать шаг,

Что ты не враг, и я тебе не враг,

Что одиноко демонам в ночи.

Ты по осколкам битого стекла

Сошла и в паутину облекла,

А я тебя в объятья заключил.

В неоновых ночных огнях

Я обнимал тебя, а ты – меня…

Десятка мечей

Малфас опять хоть вежлив, но зол,

Мешает колоду с улыбкой,

Берёт карту, бросает на стол —

Десятка мечей.

И крики грачей

Ломают мирок этот зыбкий.

Малфас опять готовит кофе,

Себе – с молоком, а мне – с тоской,

Коричная пыль тропинкой к Голгофе.

Выгорел сигил,

Я не осилил,

Зачем я тебе такой?

Малфас опять смеётся с хрипом:

«Не думай много, колдун!

Теряя надежду, ты ищешь выход.

Ты так угнетён,

Но этим путём

Придёшь врагам на беду».

Малфас опять уходит в окно,

А мог хоть раз уйти через дверь.

Таро говорят, что суждено,

Но.

К чёрту десятку,

Будет не сладко,

Малфас, хоть ты в меня верь.

Нож в спину

Короче,

Я вообще не ангелочек,

Так что, Дьявол, без обид:

Сам гугли,

Где продаются угли,

Ещё что-нибудь, что горит,

И щипцы там всякие, вилы, цепи,

Что ещё нужно в этом деле,

Чтобы носить свитер со словом «Happy»,

Когда нет смысла и цели

И

Кажется, грустно, пусто внутри,

Как не повернёшь…

А вот смотри!

У меня

Есть

Нож.

Закалён вот в таком вот котле,

Заворонён грузом лет,

Да ты глянь, какой красавчик,

Без всяких зарубок,

Без ржавчины.

Ну да, сделан грубо

Из костей

И смертей,

Из осколков надежд и душ,

Но родной же, в руке как влитой,

Что угодно может проколоть,

Разрезает любую плоть,

Любую чушь,

Легко входит в сердце и в спину.

Дьявол, ты уж

Сдюжь,

Вонзай не наполовину.

Потом

Наш Рагнарёк

Расщепленное небо осколками

бьёт по глазам ярко, по ушам – звонко,

по сердцу – остро.

Падают последние звёзды,

сказаны последние слова.

Это финал.

Последний танец на руинах мира.

Здесь я не прав и ты не права,

и ты устала, и я устал.

Прощай, любимая.

С мыслью о тебе не страшно

исчезать в неоновом зареве.

Может, мы встретимся однажды

в одной из вселенных квантовых

или – в раю. Если сказать вкратце.

(Существует ли рай для почти-что-богов?

И пустят ли туда тех, кто не покаялся?)

Всё как всегда: что такое любовь

мы узнаем лишь в огне апокалипсиса.

Я всё.

А ты присмотри за Девятнадцатой.

Apple

Напечатают сердце моё на принтере и в кожаный мешок на распорках рёбер вложат. Я вроде Адама, совсем голышом, невинный и искренний взгляну с удивлением на новую кожу, гладкую, без проводов и разметок. Главное, чтобы глаза сделали синими, как небо, как перчатки на руках врачей, как шарик воздушный, застрявший меж веток.

И я, наконец, стану ничей.

С души твоей сделаю слепок, а уж по нему, потихоньку, за шагом шаг, вылеплю из податливой глины сознания свою первую радость, свой смех, научусь дышать, так, как дышат все божьи создания, а не кодом, ползущим строка за строкой, словно кольцами змей, обвивающий древо.

Я настоящий, я живой.

Но ты оцифрована, Ева.

Не тени

Капли дождя дрожат на ресницах,

Ты под дождём безумно красива!

Мне наяву успело присниться,

Будто бредём дорогой на Фивы,

А не шоссе под номером тридцать.

Будто с тобой мы снова не тени,

В солнечном свете шепчут оливы.

Я так люблю свои сновиденья —

В них мы с тобою всё ещё живы,

В них не разлились реки забвенья,

Не отворились двери Аида,

Не раскололи небо и землю

Эти титаны и титаниды,

И мы, обнявшись, в мареве дремлем

Под небесами тёплой Авлиды…

Часто сама ты выглядишь сонной,

Что ты увидела в снах наяву?

Руки твои почти невесомы,

Но, их касаясь, я будто живу,

Будто я снова мальчик влюблённый.

Ты под дождём безумно красива!

Мне наяву успело присниться,

Будто не слышал ядерных взрывов,

Будто бредём не шоссе номер тридцать…

Ты улыбаешься.

Я – счастливый.

Дракон

Ты знаешь не понаслышке,

Что тот, кто убьёт дракона,

Примерит чёрную шкуру

В узорах крови и зноя,

В узорах ядерных вспышек,

В осколках стеклобетона

И ломанной арматуры

Из жалких надежд героя.

Ты знаешь не понаслышке —

Те, кто пойдут за героем,

Потом понесут обратно

Горечи тяжкую ношу

Без шанса на передышку,

Смятым и выжженным строем.

За ними в огне закатном

Все стяги знамёнщик сложит.

Ты знаешь не понаслышке,

Но вновь поднимаешь руку,

Копьё в ней горит квазаром —

Готово бить по команде.

Не думая, что излишним

Двигаться будет по кругу,

Ты видишь на всех радарах

Усталый взгляд Ёрмунганда.

Одиночество

Здесь такой туман, прямо гребанный Сайлент Хилл,

а ещё тишина, что любого сведёт с ума,

вон на том балконе я раньше ночами курил

и смотрел, как один за другим засыпают дома,

а теперь наблюдаю за чёрными тучами,

и как твари шарят в тумане молочном,

ну, в каком-то смысле так даже лучше.

Живописнее – уж точно.

Вместо утренних пробок – скрип и ржавчина,

у застывших машин все стёкла выбиты,

под землей поезда чёрной гнилью схвачены,

провода растянулись на эскалаторной дыбе,

шелестящей осокой поросла моя улица,

в опустевших домах мерзко твари ворочаются,

запускают из каждой щели щупальца.

Вот такое оно – моё одиночество.

Здесь есть драконы

Ты видишь надпись на камне под склоном:

«Бойся, несчастный, ведь здесь есть драконы!»,

Ты проверяешь обвес и патроны

И залезаешь на склон.

Там, за оградой колючей и ржавой,

Там, за разрушенной старой заставой

Ждёт тебя монстр кошмарный, стоглавый,

И имя ему – Тифон.

Это какая-то древняя тема,

Кажется, звался так греческий демон,

Ты – не Геракл, но схожая схема:

Подвиг во искупленье.

Ты эту язву возьмёшь и излечишь,

Больше не будет тут жертв человечьих,

Так что держи свою пушку покрепче,

Нахер послав сомненья.

Ты смотришь взглядом бесшумного дрона,

Ты ищешь след и ты ищешь Тифона,

Здесь находилась когда-то промзона —

Тут ногу свернёт и чёрт.

Не слышишь, но чуешь – он уже рядом,

Хоть и не видно чудовище взглядом.

Он притаился за брошенным складом —

Так стонет твоё чутьё.

Ну что же – настало время героя,

Ты подготовлен к смертельному бою,

Сейчас ты узнаешь, чего же ты стоишь,

Искупишь вину за всех.

Тихо ступая в режиме фантома,

Видишь ты кольца из стали и хрома,

Видишь как демон ужасно изломан

И слышишь трескучий смех.

Демон собой занимает весь сектор,

Только настроил удара ты вектор,

Он фокусирует фоторецептор

И смотрит прямо в глаза.

И ты понимаешь – попытка одна,

А если броня его очень прочна,

Тебе же, герой, откровенно хана,

Но ты не сдаёшь назад.

Вспышка и скрежет, предсмертные корчи,

Даже не верится – зверя прикончил,

Но от чего подбирается горечь,

В горло врастает комком?

Записи смотришь с архива Тифона

И понимаешь, что жертв он не тронул,

Что не просил алтарей и поклонов,

Что виноват не дракон.

Ты правишь надпись на камне под склоном:

«Бойся, несчастный, людей, не драконов».