Читать книгу: «Сказки Сфинкса», страница 6

Когда-то

Птица

Я – птица.

Лишь голосок не райский

И крылышки слабы.

Подует ветер издали —

Смотри!

Я удержусь на пальцах

На ниточке судьбы.

Я – птица.

Лишь перья не сияют

И не остры глаза.

Подует ветер издали —

Смотри!

Я улечу за стаей

И не вернусь назад.

Я – птица.

Лишь сердце человечье

И женская душа.

Подует ветер издали —

Смотри!

Как угасают свечи,

Как труден первый шаг.

Я – птица.

Но для тебя в неволе

Останусь навсегда.

Подует ветер издали —

Смотри!

Не убоюсь ни боли,

Ни клети, ни стыда.

…

Я – птица.

Но буду тебе верить,

Не улечу с другими.

Подует ветер издали —

Смотри!

Он забирает перья.

Скорее. Дай мне имя.

У неё есть секрет

У неё полным-полно старых книг.

Ты украдкою как-то взглянул на них.

И понял – не о любви.

У неё одежда вся в кружевах,

Ты украдкою как-то задел рукава,

И понял – они в пыли.

Её кавалер галантен и мил.

Ты украдкой как-то за ним проследил,

И знал, что он сатана.

У неё горят в доме все свечи.

Ты украдкой как-то пришёл под вечер,

И понял – она одна.

Тогда ты решил ей всё рассказать,

Ты украдкой вошёл, взглянул ей в глаза,

И понял – не всё гладко.

У неё есть сундук, в нём – черепа,

Не один ты узнал, что любовь слепа,

И зря следил украдкой.

Идём со мной?

У меня крылья лебедя, сердце леопарда и голос сирены.

Я звучу как тетива или арфа, я шепчу как морская пена.

А внутри – солёная вода.

Ко мне льнут кошки, меня любят птицы и лошади.

Дай подержать душу твою, уж поверь мне – не брошу.

Только помни: где я – там беда.

Я могу ранить сердце твоё, через рану проникнуть в помыслы:

У меня надменный взгляд, стальное копьё и рыжие волосы.

Творец такою меня создал.

В моём мире много неба и моря, но почти нет земли.

Тут птицы скользят над водою, а рядом парят корабли.

Людей порой пускаю сюда.

Идём со мною?

Да?

Девушка, которая любила кувшинки и брата

…

Девушка собирает кувшинки, целует лепестки, закрывает глаза.

Кладёт букеты в корзину, торгует на рынке, потом – назад.

Дома ждёт неподвижный, как камень брат.

Она надевает платье, его взгляд говорит – не уходи.

Она уходит, прижимая кувшинку к груди.

…

Девушка закрывает глаза, целует губы, мечтает о лепестках.

Мечтает, как завтра коснётся ногами холодной воды и песка.

Мечтает, чтоб брат крепко на ноги встал.

Она целовать чьи-то губы не желала бы впредь.

Когда-нибудь будет прекрасно, а пока – терпеть.

…

Девушка заходит в комнату, приносит лекарства, ставит на стол.

Тишину первобытную его мёртвого царства нарушает стон.

Брату всё хуже, у него горячка, но он жутко зол.

В его взгляде любовь, ненависть и усталость.

Доктор сказал, что не знает, сколько осталось.

…

Девушка раздвигает кувшинки, шагает легко, тащит плот.

Брат глядит, не мигая, в небо, дышит горько и тяжело.

Он, наверно, мог бы жить так месяц или год.

Брат сжимает её руку, он готов к такому исходу.

Она, не делая вдоха, вместе с ним уходит под воду.

Песня моря

На глубине

Горят огоньки: чьи-то глаза, бока, плавники.

В толще вод тишина.

Но на земле

Твой дом и жизнь, оливы в цвету и шепчущий бриз,

И ждёт тебя она.

А с глубины

Зов для тебя, ты капитан моего корабля.

Ты не боишься бурь!

Ты видишь сны,

И в каждом есть я, танцую, пою, за собою маня

В бездонную лазурь.

Идём за мною

На глубину, я для тебя подготовлю волну

Мягче всех перин.

В пене прибоя

Ждёт тебя та, чью красоту воспевали всегда

В тысячах марин.

Паучок

Паутинка к паутине,

Паутина к паучку.

Тку, тку, тку.

Связываю нитями,

Впрыскиваю яд —

Ты моя.

Подари мне золотую ниточку,

Любимая!

Слово к слову,

Слово к сказке

Сложится.

Тёмный омут

Моих глазок

Множится.

Подари же золотую ниточку

Паучку —

И я сброшу кожицу.

Хоть на год, а хоть на век.

А под ней…

Верь, не верь…

Человек.

Не Пенелопа

Я не Пенелопа. Отнюдь! Я сожгу твой лук,

А саван вытку тебе одному,

И, уж мне поверь, я отлично тку…

Ээя зовёт тебя через тьму.

Я не Пенелопа. Отнюдь! Женихов не гоню,

Мне бывает так холодно по ночам,

Я их, мне поверь, всех зову к огню.

Огигии манит тебя причал.

Я не Пенелопа. Отнюдь! Я не буду ждать

И не буду молиться я всем богам,

Я тебе не верю – ты уйдёшь опять

На триере

к Схерийским

берегам.

Собранный джентльмен

Красоте его, девушка, не верь,

Не верь и словам его —

Его называют Зловредный Зверь

И Страшное Существо.

Он ловок и собран, он – идеал,

Он с виду такой джентльмен,

Только своё совершенство он взял

На деньги простые взамен.

Под руку, девушка, с ним не ходи,

Не уходи вслед за ним.

Если решишься пойти, по пути

Станет совсем он другим.

Всё своё тело от пальцев до глаз,

Всё, кроме черепа, он

Заимодавцам обратно отдаст

И станет тем Существом.

Только бежать будет поздно, поверь,

Не убежишь от него.

Его называют Зловредный Зверь

И Страшное Существо.

Запрет

За тобою стелился кружевом иней,

За спиною твоей осыпались листья,

Ты в ладонях держала гроздья рябины,

Облепихи и виноградные кисти.

Ты стучала в дверь и просила согреться.

Я впустил тебя сразу и в дом, и в сердце.

Ты просила тепла – тебя крепко обнял,

Целовал твои губы, пытаясь согреть,

Думал я, что уже не покинешь меня,

Только там, за порогом, ждала тебя смерть.

Ты нарушила гейс, прошептав мне «люблю».

И теперь навсегда отдана Ноябрю.

Метаморфоза

По венам искрится алый яд, по коже – золото и чешуя.

– Ты ли это, милая?

– Я.

– Можно тебя обнять?

– Только не обожгись: видишь – луна в глазах, видишь – луна в крови, она голодна и зла.

– Я жажду твоей любви, пусть и сгорю дотла.

– Тогда – обними.

– Можно к губам прильнуть?

– Только не опьяней – они крепче вина, всех морей солоней, ими шепчет луна.

– Как не забыться мне, не выпить тебя до дна?

– Целуй сильней.

– Можно одежды снять?

– Только будь осторожен, змейки – в моих волосах, змейки ползут по коже и будут тебя кусать…

– Если разделим ложе, пусть, я закрою глаза.

– Снимай, ну что же…

– Можно остаться с тобой?

– Только не навсегда, я не хочу, чтоб ты целую вечность страдал, чтобы сжигал мосты…

– Но сердце будет тогда толосом пустоты!

– Значит – да.

По коже – золото и чешуя, алым светом глаза горят.

– Ты ли это, милый?

– Я.

Она

Опять я касаюсь живого огня —

твои волосы глажу

совсем горячие.

Достала любовь из груди у меня,

твои руки все в саже,

очи незрячие.

Волос твоих паутинкою нити

тянутся в стороны,

тонкие, острые.

Отрезать бы пару и перевить их,

да с перьями ворона

вплести в свои косы.

Получится жизнь выплести заново,

обрящешь и силу ты,

молодость вечную.

Останутся лишь рваными ранами

от нитей-волос следы

на пальцах, предплечьях.

Воткнёт лишь когти свои меж рёбрами

и начисто выскребет,

что было дорого.

А пальцы её тонкие, тёплые

и мягкие, быстрые

с запахом пороха.

Всегда будешь гладить живые огни —

её волосы трогать,

опять горячие…

Но больше не сможешь её отпустить

и окончишь дорогу

в цинковом ящике.

Твой яд

Ты – изящна как змея,

на шкурке лунные блики

горят.

Ты прекрасна, смертелен твой яд,

но я не страшусь Эвридикой

стать на твоём пути.

Спи на моей груди,

около сердца спи.

Тянет меня в твой плен,

тянет неодолимо,

как гребца на скалы сирен,

как паломника в сердце Рима.

Я прихожу к тебе —

пой мне песни, читай гимны!

Я внемлю всему,

что льётся криками, шёпотом

из нежных уст.

Я внемлю моей любимой,

я слушаю безропотно.

Я знаю наизусть

каждый твой вздох, каждый взгляд,

ловлю каждый миг.

Ты прекрасна, смертелен твой яд,

я пью его с губ твоих

как с края жертвенной чаши.

И мне не страшно.

Совсем

не

страшно.

Под луной

Коль долго бродить впотьмах со свечой,

Слушать шорох и шёпот, тихие вздохи,

То примерно на стотысячный счёт

Ты поймёшь, что во тьме не так уж и плохо.

Если долго бродить под луною в ночи,

Слушать песни рождённых под этой луной,

То когда эта музыка днём замолчит,

Ты поймешь, почему же уходят за мной.

И не в том дело, брат мой, что я есть пророк.

Дело в том, что любой из людей одинок.

Жезлы и мечи

Рыцарь жезлов приносит мечи, и все смотрят в недоумении,

Рыцарь жезлов недолго молчит, замирает всего на мгновение —

И возводит себе пьедестал.

Говорит:

– Я устал.

И кладёт мечи на колени.

– Вечно слушал я сердца приказы, и алели рубцы на груди,

А теперь буду слушать я разум, что получится – поглядим.

Мне не нужно теперь сюзерена.

Упорхнул

Я из плена.

И отныне я не судим.

Рыцарь жезлов не слушает сердце, но в груди всё равно горячо,

Будто хочет оно загореться диким пламенем, а не свечой

Тлеть внутри до конца его дней.

Столько горечи

В этом огне!

Рыцарь грудь протыкает мечом.

Кто подобен

Кто встречал сего зверя

в лабиринте ли, в Жеводане,

кто видел, как, щерясь,

он к земле припадает

и просит голосом человечьим:

приласкай меня, загляни в пустые глазницы,

вдруг излечишь,

я веками скитаюсь без цели,

от Никеи

до Ниццы,

говорят,

из памяти не вытравить его взгляд,

не потерять ненароком,

обронив в зазор

между западом и востоком.

Тонкий голос его – скулёж

битого пса,

рык его – эхо гор,

не сотрёшь

ни слёзно, ни кровно,

ни отдав из уст в уста.

Кто коснулся зверя сего,

говорят, ему ровней

стал.

Оно горит

Вот, положи ладонь где сердце,

Ты чувствуешь, что там, внутри?

Оно горит,

Так хочешь – грейся,

А хочешь – забирай себе,

В шкатулку спрячь,

Иль отпечатай на гербе,

Повесь на щит,

И кто незряч,

Почует кожей —

Оно горит.

Будь осторожен!

И ангелы на небесах,

И под землёю кости мертвеца,

И кто застыл навеки в льдах,

Кто остудил свои сердца,

Кто почвой забросал,

Но не дождался всходов,

Кто потушил их ядом

Или в солёных водах,

Иль положил на алтари

Для древнего обряда.

Почувствуют —

Оно горит.

Так обжигает рёбра мне,

Так выжигает воздух!

Возьми, пока не поздно,

Пока с тобой наедине.

Я не скажу об этом никому,

Обет молчания приму —

Пусть думают, что льётся по рукам

Лишь кровь врага

И свет зари.

И помни, чтоб развеять тьму,

Оно горит.

Сон

Мои когти тонкие – луна на просвет видна,

Я борюсь, я пытаюсь порвать ими саван сна,

Но сон истекает кровью, как будто жив.

Скажи,

Зачем у снов человеческие имена?

Зачем мои когти и зубы – ножи?

Моя кожа тонкая – под нею прячется жуть,

И кости не держат её, и я её не держу,

А жуть завывает и хочет объятий чужих.

Скажи,

Когда же от сна я уже пробужусь?

Клянись, что снаружи ни боли, ни лжи.

Мои губы тонкие, песню тянут сиренью,

Она подбирается к сердцу, ластится тенью,

До смерти любого может заворожить.

Зачем в твоём голосе слышу сомненья,

Когда ты твердишь, что сны – миражи?

Скажи.

Дьявол

Ну-ка, девочка, думай лучше

как не стать одной из заблудших,

как терпеть свое бессилие.

Дьявол шепчет устами лилий,

дьявол в пальцах, в груди у сердца,

дьявол ночью даёт согреться,

дьявол может ослабить жажду,

дьявол станет тобой однажды.

Ну-ка, девочка, думай лучше,

где упрятан тот нужный ключик,

что откроет к ответу дверцу —

как сохранить на месте сердце,

если творятся дикие вещи.

Дьявол внутри шепчет зловеще:

если вправду всё бесполезно,

всех забери в алую бездну.

Ну-ка, девочка, думай лучше,

что тебя держит, что тебя мучает,

что не даёт дьяволу права,

злобу твою кутает в саван,

что помогает верить и жить

даже в когтях кошмара и лжи.

Если ты сможешь – сразу ответь,

и ожидает дьявола смерть.

Сила

Бежит по венам

нетленная

сила незримо.

Дикая сила

не этого мира.

Она готова

убить любого,

любить до смерти

несоразмерно,

и сеять страх,

и сеять страсть,

и пожинать плоды,

когда ещё соцветия горят.

Она приманит горести, когда не ждёшь беды,

она – твоё лекарство,

она же – яд.

Но помаленьку пить её – мученье.

Вдыхай и выпивай до дна,

почувствуй, как бежит волна

желания по венам.

Ты так прекрасна,

необыкновенна

и сильна —

так шепчет дьявол, принося цветы

к твоим ногам.

Пора бежать из плена

условностей, ведь сила – это ты.

Надень венец победы на рога.

Спрут

Здесь не просто игра. Оглянулся – выбыл.

Ты решаешь, что рак на безрыбье – рыба.

Ты берёшь монету – и играешь в игру.

Из зловещих глубин поднимается спрут.

На душе крепнут петли – его объятия,

В голове его мысли, в губах – заклятия,

И противиться сложно, коль он приказал.

Он твердит, что смотреть непривычный назад,

Говорит, с ним одержишь победу легко,

Говорит, что укажет друзей и врагов…

Но всему есть цена, на вкус как цикута.

Победишь, но тогда превратишься в спрута.

Любовь

Я ношу под кожей латы,

А в венах на руках – по мечу.

Дракон, в тридцать колец сжатый,

Меня не пугает ничуть,

Пусть брызжет ядом, дышит огнём

Или жуткие песни поёт,

Выстою. Щит в черепе моём,

А в хребте – рыцарское копьё.

В сердце с твоим именем знамя.

И пусть битва будет ежедневной,

Я-то точно и чётко знаю —

Дракон становится царевной.

Девочка и тьма

Не коснется свет солнца тебя – ни луча.

Закричи, дорогая, чего уж молчать.

Крики брошены тьме, будто кости для пса.

Когда-нибудь

Она подавится,

А тебя будут спасать.

Там во тьме бродят твари, покой твой хранят.

Слепы, злы, голодны – вот такая родня.

Ты же вечно себя ощущала иной.

А теперь,

Верь, не верь,

Тьма и ты есть одно.

Я придумал историю с жутким концом,

Где ты встала и тьме поглядела в лицо.

Было страшно и больно, и мерзостно так…

Только тьма

От тебя

Отступила

На шаг.

Молот ведьм

Ты знаешь, что такое страх?

Который течет вместо крови по венам.

Вечный, неизменный.

Ты знаешь, сестра?

Ты знаешь, какое пламя в кострах?

До чёрных небес их языки.

Здесь тысячи рук, но нету руки,

Дающей напиться.

Вонзающей ножик.

Они лишь ласкают до дрожи,

И рвут,

И тянут ко рту,

К разгневанным лицам

Твою чистоту.

Ты знаешь, что такое кричать

Безмолвно и в никуда?

Когда ярче солнца пылает свеча,

Когда шорох громче рёва.

Когда слово «да»

Превращается в «ад»,

Превращается в яд

И течёт по губам Его Слово.

Ты знаешь, сестра.

Остров

Один шаг неверный – и вот уже тернии,

Твой путь – на два шага вглубь.

Тернии рвут одежду и суть,

Но это не страшно.

Наверное.

А страшно, что дети вчерашние

Теперь, не моргнув, идут ко дну.

Дыры берут из тёмных рук,

И это детям вообще

Не важно.

Убить чудовище в порядке вещей,

Стать монстром – просто.

На дне – кости, на них – остров,

На нём – дети.

Уже взрослые.

Кожа

Всё висела медвежьей тяжестью,

обнимала по-осминожичьи,

прицепилась раз – не отвяжется,

отдирать пришлось её с кожею.

Ну а новую вырастить сложно,

зреть ей год, а, может, поболее.

Наползали твари безбожные

начинали сразу по голому,

где помягче да покровавее

оставлять багряные полосы,

завывать молитвы за здравие,

пришепётывать сладким голосом:

«Вот бедняжка, как же намаялся,

лучше б прочь убегал от чудища,

победить бы даже не чаялся,

о себе подумал, о будущем.

Так рычал, а теперь вот всё молча,

был силён, а теперь вот замучен,

променял ты судьбинушку волчью,

коротать теперь век тебе сучий».

Коготком касается каждая,

невзначай будто раны тревожа.

Но обломятся когти однажды

о железную новую кожу.

Лес

Сны не лягут в пустые глазницы – там птицы.

Лёгкие в рёбрах давно не дышат – там мыши.

Золото не удержится в пальцах – там зайцы.

Не поднимайся,

Не поднимайся.

Нет на душе позора и славы – лишь травы.

Череп не скроет чёрные мысли – лишь листья.

Сердце не прорастает грехами – лишь мхами.

Но сердце не камень,

Сердце не камень.

В сердце порез.

Через него время втекает,

Всё превращая в лес.