Самые голубые глаза

Волнующий роман, который читается буквально на одном дыхании. Вполне в стиле Тони Моррисон, если вспомнить произведения автора «Возлюбленная» и «Боже,храни мое дитя». Проблемы социального неравенства, детского насилия, расовых предрассудков, семейных отношений трогают до глубины души, погружают читателя во всю всю бездну происходящих событий. Писательница стремилась создать «тесную интимную связь» между читателями и самим романом, и это ей отлично удалось. Тонкий психологизм позволяет проникнуть в саму суть происходящего, раскрыть души людей, совершающих страшные, часто совершенно безумные поступки.

Очень тягостное ощущение от прочтения, впечатлительным вообще не советую – много сцен насилия над детьми и животными. Конечно, судьба главных героев вызывает сочувствие, но от невозможности как-то повлиять и помочь, от несправедливости происходящего, от осознания тягости их жизни на душе тошно и тяжко. Безнадега, беспросветная и жестокая, – вот лейтмотив всей книги. Бывает драма, которая через сопереживания очищает, тут же трагедия, которая затягивает в пучину грязи. В общем, знала бы – не читала, Достоевский отдыхает.

Понравилась книга. История имеет возрождение в современных реалиях. Печально, грустно, горько. Если ружьё висит на стене то оно обязательно выстрелит.

Тони Моррисон берет на себя миссию обличать темы, которые принято замалчивать. Кто-то считает, что это как выносить "грязное белье на публику", но на самом деле, это попытка разобраться как такое происходит, и как незнание информации ухудшает и так ужасающую ситуацию.

На первый взгляд, может показаться, что главная героиня здесь Клаудия Мактир, от лица которой в основном ведется повествование. Она является голосом автора, как будет сказано в послесловии, эта книга во многом автобиографичная, и автор в реальности сталкивалась со всеми подобными ситуациями. Но вскоре мы понимаем, что главная героиня здесь - Пикола Бридлав. Это ее жизнь давит и давит, бьет и мучает, терзает и изничтожает, куда сильнее, чем Клаудию с сестрой. В таких ситуациях, когда жизнь представляется адом, а ты еще совсем юный подросток, невозможно увидеть весь комплекс проблем, порождающих эту ситуацию, проще всего сделать вывод из наблюдений, что все дело в ее внешности! Вот были бы у нее голубые глаза и мир сразу стал бы относится к ней по другому. Но это точка зрения ребенка, взрослый должен понимать почем фунт лиха.

Автор ведет повествование хаотично, и, несмотря на то, что обычно я не люблю этот прием, здесь он не только оправдан, но и необходим. Пикола входит в семью Мактиров из-за изначально неизвестной нам трагедии. Автор представляет нам семью Мактир, но потом начинает рассказывать и про родителей Пиколы, мы возвращаемся в прошлое, во времена их взросления и становления как личностей. И не только родителей, все люди, которые терзают и мучают бедную Пиколу (иногда даже не осознавая этого), все они имеют травмы прошлого, все они жертвы обстоятельств, которые неизбежны, если ты черный в первой воловине 20 века в США. Автор не оправдывает своих героев, но она объясняет, как, казалось бы невозможный ад может быть сотворен, казалось бы нормальными людьми. Как ломается психика, как подменяются ценности, как культура меняет нас, формирует, приспосабливает к жизни в текущем мире.

Удивительно мощное высказывание на тему расизма и насилия. Глубокий анализ происходящего, большое количество образов и ситуаций, всестороннее отображение проблемы. Несмотря на огромное количество грязи, она встроена органично, она отображает реальность, она учит, какую нельзя формировать культуру, если вам не близко насилие. И это касается не только афроамериканцев, это касается любых меньшинств, и особенно касается пропасти между бедностью и богатством, ведь богатые даже представить себе не могут истинное положение вещей и природу поступков своих слуг.

Со стен на него уставились глаза - тысячи глаз, глаз без лиц, глаз, сорванных со множества лиц и наклеенных на стены. Глаз, составляющих пары и существующих поодиночке... Были здесь синие детские глазки, глядевшие с задумчивой невинностью; глаза, налитые кровью и горевшие устрашающим огнем; был глаз распутника и мутный, слезящийся глаз дряхлого старика. Если бы к этим глазам прилагались рты... Клиффорд Симак.

Нет, но к чему вас призывает подобная литература? Чего она хочет от вас? Чего, какой реакции добивается, вот что непонятно? Вы вот поглощаете искусно и безукоризненно выстроенные главы: как невинного ребёнка дразнили, калечили, как истязали в школе, на улице дома, про этих, извините, проституток, половых психопатов, алкоголиков, про то, как родной отец... язык не повинуется перечислять гадости, а вы читаете - и чего набираетесь?! Толерантности никак? Либеральности? Уважения и сочувствия к ближнему? Да это обыкновенный вуайеризм! Сладострастное топтание возле замочной скважины. Предотвратить насилие над детьми вы не в состоянии, так давайте хотя бы не толпиться и не охать: Ну надо же, насилуют, насилуют! Давайте как-то иначе реализовываться, в чём-то чистом, светлом! тургеневском! Я уж молчу о самой мадам авторице, которая, вне всякого сомнения, сама психически больная садистка, а свою педофилическую фантазию швырнула в свет, чтобы насолить бывшему мужу. Но вам-то зачем? Вы же нормальная - - Или нет?!

А знаете, даже возражать нет желания. Вы свято правы, мир "Самых синих глаз" для веселия мало оборудован. Сложнейшая организация, тонкие и разнообразные социальные взаимосвязи, стратификация, по игре полутонов достойная кисти Куинджи, - всё для народа! Всё для того, чтобы народу было максимально погано. Даже не double-thinking: double-mind. Не отсутствие выбора, а его равнорезультатность: как ни сделаешь, изо всего выходят поддельные ёлочные шары, которые и сверкают, и звенят, как настоящие, а вот незадача - не радуют. Куда ни кинь, всё клин. И помирать страшно, и не помирать противно. Либо болезнь, либо лекарство. которое хуже болезни. И женившись восплачешь, и не женившись восплачешь. Скачет баба и задом, и передом, а дело идёт своим чередом. Чем ты белее, тем ты краше, но какая бы ты ни была белая, ты всё равно сука черномазая. А уж эталона смирения и ненавязчивости тебе тем более не достичь: вон сколько места на Земле занимаешь. А как это сделать? Как сделать так, чтобы тебя кто-то полюбил?

Маленькая Пекола своим умом дошла, что это всё - в глазах смотрящего. Это всё от глаз зависит, а вот если взглянуть другими глазами... Господи, как всё, оказывается, понятно, это у меня глаза неправильные. Бывает ведь дурной глаз. Кожа ведь вот тоже неправильная, и мама говорит: "шкуру спущу...", и спустит. Свои плохие надо вырвать, а хорошие вставить. Самые хорошие. Самые синие, как в песне. И в этой обстановке полной безлюбости изнасилование - подчёркиваю, изнасилование дочери отцом - получается автоматически из единственной попытки проявить любовь. Ненависть не позволила ее поднять, а нежность заставила укрыть одеялом. Ненависть не позволила ее поднять... нежность заставила укрыть...

К чести Моррисон, она никого не зовёт на баррикады и тем более к топору. Было, уже было. С понятным результатом. Бессистемное насилие против системного. А у вас не бывает приступов ностальгии по рыцарю добра и света с Бердяевым и Булгаковым в сердце и с верным ППШ в сильных интеллигентных руках? По гуманисту, гуманно шинкующему всех гадов в капусту? Иная крайность, гораздо более распространённая нынче - думать, что ко всему можно адаптироваться. Что нет принципиального различия между общиной каннибалов и, я не знаю, клубом филателистов, и то, и другое - социум, значит, можно усвоить правила и в их рамках сохранять свою индивидуальность (уй, люблю эти длинные слова - самоактуализация, индивидуальность...) Есть у Тони Моррисон и такая героиня: особенная девушка, выросшая в особенную женщину, пахнущую не потом, как грубые негритянки, а ванилью и лесом, родившую не полк горластых сорванцов, а всего одного сына. Опрятная, спокойная цветная, ничего не имеющая общего с шумными нигггерами. Если она поселится в доме у мужчины, то простыни всегда будут прокипячены и наглажены, рубашки накрахмалены, дыры залатаны, а фотографию свекрови украсит букет. И никто никогда не узнает, как отвратен ей этот налаженный быт, с каким неосознаваемым остервенением она будет отмывать жирные тарелки, заляпанные полы и своё осквернённое тело. Никто не узнает, что она любит только одно живое существо. Не сына, не мужа, а того маленького, опрятного и тихого, кто единственный её любит. И его захотят отнять.

Хотела написать что-то в заключение, о мире насилия глазами ребёнка, а потом призадумалась - ребёнка ли? В том-то и дело, что глазами взрослой, самостоятельной женщины, которая из этого ребёнка выросла. Студентки или аспирантки, - оказывается, темой выпускной работы Моррисон был суицид в творчестве Фолкнера. В пятидесятые-то годы, сколько пришлось наслушаться, и из-з спины, и в лицо - тут и Фолкнеровские суициды как праздник... Интуитивным путём она угадала, что делать, если не насиловать и не привыкать к насилию. Книги, братья, книги, а не колокола и флаги.