Читать книгу: «Эмма Браун», страница 4

Глава 4

Она сидела в углу гостиной Мейбл Уилкокс, и, еще бледная после недавнего приступа, казалась отчужденной, бесконечно далекой. Мистер Эллин надеялся стать ее союзником, но хоть девочка и бросила на него благодарный взгляд, когда он попросил мисс Уилкокс удалиться, оставшись с ним вдвоем, замкнулась, личико ее было хмурым.

Мистер Эллин придвинул стул ближе и произнес, стараясь, чтобы голос звучал как можно веселее:

– Так кто же ты, девочка? На нищенку вроде не похожа, да и говоришь ты правильно, без просторечий и вульгарных слов, насколько я успел заметить, хоть из тебя мало что вытянешь.

Девочка продолжала молчать и, погруженная в себя, сидела нахохлившись, словно одинокая птица на морском утесе, открытом всем ветрам.

Мистер Эллин был явно разочарован: несмотря на всю его доброжелательность, малышка оставалась замкнутой и угрюмой. Как и накануне, она была одета в нарядное платье, но теперь волосы ее не спадали локонами на плечи, а были отброшены назад и туго стянуты на затылке.

– Матильда! – воскликнул он в отчаянии, и девочка вздохнула.

На лице ее отразилась растерянность, она нахмурилась, в глазах мелькнуло что-то неуловимое – нет, не узнавание, хотя и нечто похожее. Что ж, возможно, ее имя вовсе не Матильда. С этого и следует начать. Мистер Эллин поднялся и принялся расхаживать по комнате, словно хотел оградиться от подчеркнутого невнимания девочки, от немого укора в ее глазах. Искоса бросая на нее испытующие взгляды, он несколько раз прошелся из конца в конец гостиной. Ему вдруг пришло в голову, что в своем нарядном дорогом платье она напоминает невесту, которую насильно ведут к алтарю. Эта неказистая прическа подходила ей больше.

– Тот человек, что привез тебя сюда и представился мистером Фицгиббоном, в самом деле твой отец или, может, опекун? Ведь не мог же тебя сопровождать незнакомец!

Всего на мгновение она подняла на него глаза, и странный взгляд ее, полный укоризны, немало его смутил: такие взоры больше пристали почтенным матронам, нежели девочке, которой от силы лет двенадцать-тринадцать.

– Ты мне не доверяешь? – попытался он вызвать ее на откровенность.

Когда наконец она заговорила, голос ее звучал спокойно и ровно, как у взрослой.

– Почему я должна вам доверять?

Мистер Эллин пришел в негодование.

– А кто еще готов встать на твою сторону? Как ты думаешь, что бы случилось, если бы я не сжалился над тобой? – Девочка отвернулась, но не от смущения, как можно было бы ожидать, а лишь для того, чтобы скрыть гримасу пренебрежения. Ее собеседник почувствовал досаду. – Ты не хочешь облегчить свое положение? Какое бы несчастье ни случилось с тобой, ни я, ни мисс Уилкокс в нем, несомненно, не повинны, не правда ли? Бедная мисс Уилкокс приложила немало стараний, чтобы с тобой обходились любезно, но на ее добросердечие ты отвечала безразличием. Неужели ты не могла сделать над собой хотя бы малейшее усилие, чтобы ответить ей, хотя бы в знак благодарности?

Таинственная юная особа впервые посмотрела ему прямо в лицо, и по выражению ее глаз мистер Эллин понял, что чувство, которое он принимал за угрюмость, было в действительности, по крайней мере отчасти, безмерной усталостью. Он также заметил, что, несмотря на болезненный, желтоватый цвет кожи, дымчато-серые глаза ее, обведенные скорбными тенями, прелестны. Взгляд их смущал и тревожил. У мистера Эллина возникло странное чувство, будто он смотрит на витрину ювелирной лавки и видит там похищенную у него драгоценность.

– И как мне следовало отвечать? – Несмотря на изнеможение, речь девочки была очень эмоциональна. – Если бы я рассыпалась в любезностях, то приняла бы участие в обмане, а если бы рассказала правду о себе, меня тотчас выставили бы на улицу. Что же до доброты мисс Уилкокс, она как эта гостиная – сияет блеском, но нет тепла.

Мистер Эллин едва сдержал улыбку. Расхаживая по комнате, он зябко потирал руки. Мисс Уилкокс не потрудилась распорядиться, чтобы в гостиной затопили камин ради этой встречи, однако особого неудобства он поначалу не почувствовал – должно быть, потому, что его собеседница говорила с таким пылом, что успешно заменяла пламя камина.

– Разве тебя не учили, как надлежит вести себя леди?

– Тогда, по-видимому, я не леди.

Мистер Эллин вдруг поймал себя на мысли, как давно ему не доводилось вести беседу с настолько умной представительницей женского пола. Книга хороша, жаль, что обложка столь невзрачна!

– Ты можешь рассказать мне правду, – заверил он девочку. – Я не причиню тебе зла.

– Мне это и в голову не приходило. В вас угрозы не больше, чем в буре или огне, если безрассудно не бросаться им навстречу, и все же стихии я не доверяю. Так почему я должна доверять вам, сэр?

– Потому что тебе почти нечего терять.

– Вы не правы, сэр: я лишусь своей тайны, которая может сослужить мне неплохую службу и на время выручить. Разве вы сами не храните свои секреты от посторонних?

На этот раз он не удержался от улыбки: эта крошка проникла в самую его суть.

– Не стану отрицать, но я вполне независим и располагаю собственными средствами. Едва ли мне стоит докучать окружающим подробностями моего прошлого: польза от этого сомнительна, – в то время как ты…

– Вы ничего не знаете о моем прошлом, – оборвала его девочка. – Возможно, правдивый рассказ о нем только ухудшит мое положение.

– Так что же нам делать?

– Ну, сэр, доверие – качество обоюдное. Если бы вы рассказали мне немного о своей жизни, это, пожалуй, послужило бы хорошим началом.

Мистер Эллин невольно рассмеялся. Какая забавная малышка! Несмотря на плачевное свое положение, она так отменно владела собой, что, казалось, вот-вот позвонит и прикажет принести чай.

– Мне тридцать пять лет, я холостяк, не слишком богат, но моих доходов достаточно, чтобы ни в чем себе не отказывать.

– И вы не подвержены чувствам? Ничто в жизни не захватывает вас настолько, чтобы вам хотелось поделиться этим с каждым встречным?

– По правде сказать, мне нравятся долгие прогулки. Я люблю рыбачить и охотиться.

– И в кого же вы стреляете? – Глаза ее широко раскрылись, и мистер Эллин не удержался от смеха.

– Не в юных леди. Это всего лишь забава.

– Не забава и не игра, сэр, – возразила девочка. – У птиц нет оружия, чтобы состязаться с вами в меткости. Они совершенно беззащитны.

Ее хрупкую фигурку сотрясала дрожь, как во время беседы с мисс Уилкокс.

– О, в быстроте и ловкости они превосходят человека, медлительного по своей природе, – мягко заметил он. – Ведь они обладают даром летать.

– И Господь наделил их этим даром не для того, чтобы его отнял всесильный человек.

– В вашем тоне, мисс, мне слышится насмешка, но разве человеку не дарована власть над всеми тварями земными?

Ее маленькие руки вцепились в края стула с такой яростью, что костяшки пальцев побелели.

– Разве Господь не заповедовал нам не разделять того, что соединено им? ¹¹

– Ну, он ведь говорил о супружестве. Предмет этот, я полагаю, близок сердцу всякой молодой девицы.

– А может, о более долговечном союзе, что связывает человека и природу; о союзе, который не в силах расторгнуть даже смерть.

Его игривое замечание девочка оставила без внимания.

– Вы всегда так вспыльчивы, мисс, или я задел за живое?

– У меня был ручной ястреб. – Она нахмурилась. – Я сама его приручила.

– Значит, прежде ты жила не в городе, – словно про себя, заметил мистер Эллин, и на лице девочки отразилась растерянность, словно ее вдруг сбили с ног ловким ударом по голени. – А что насчет других твоих достижений? Может, ты замечательная пианистка? Я заметил, что мисс Уилкокс гордятся умением своих подопечных ударять по клавишам.

– Сказать по правде – нет, сэр. – Впервые в ее манерах появилась сдержанность.

– Тогда как же ты проводишь часы досуга?

Она опять помрачнела.

– Я думаю.

– В самом деле? И к чему это может привести, скажи на милость? Я бы не сказал, что в этом заведении поощряют подобные занятия.

Взгляд ее сделался печальным.

– Мне от этого дурно. Иногда случаются обмороки.

Мистер Эллин тотчас понял, что подобрал заветный ключ. На невзрачном лице девочки читалось теперь глубокое душевное волнение и непреклонность: казалось, она того и гляди опять замкнется в себе. Он напряженно думал. Настроение его собеседницы переменилось, то время, когда они пикировались, рассуждая о вещах отвлеченных, прошло.

– Мне знакомы сильные чувства, – признался он наконец.

Она тотчас подняла глаза, в которых угадывался и живой ум, и страдающее сердце. Какая странная малышка. То ему казалось, что перед ним просто упрямый ребенок, трогательный, но лишенный всякой привлекательности, – а в следующий миг он видел перед собой поразительную, неподражаемую девушку, необыкновенно серьезную и даже величественную, как статуя. Одно он мог сказать с определенностью: она не привыкла украшать себя пышной мишурой, в которую наряжаются дамы, богатая одежда выглядела на ней нелепо. Мистер Эллин попытался представить себе ее в простом коричневом платье, но за невзрачной внешностью этой малышки скрывался дух бунтарства, ее душа вольной кочевницы не ведала скромности и смирения. «Кто же ты, девочка?» – спросил он беззвучно. Но кем бы она ни была, пустая болтовня ее не занимала. Завладеть ее вниманием возможно было, лишь взывая к ее душе.

– Я был, наверное, десятью годами старше, чем ты теперь, и десятью годами моложе себя нынешнего, едва окончил курс юриспруденции, и, как любезно уверяли мои патроны, передо мной открывалась блестящая карьера. А потом… я полюбил.

– Поздравляю вас, сэр. Мне кажется, это прекрасное начало жизни.

Мистер Эллин вздохнул.

– Нет, дитя мое, напротив. – И снова, к своему замешательству, он поддался обманчивому чувству, будто говорит со взрослой, но тотчас заметил, что ноги его собеседницы, сидевшей на стуле, не достают до пола. – Могу лишь сказать, я навсегда оставил и любовь, и право, ибо они открыли наихудшие мои слабости и показали, сколь не хватает мне и ясности суждений, и крепости духа. Очень хорошо, что у меня есть пусть и не слишком большой, но зато независимый доход.

Он вдруг почувствовал себя глупо, оттого что так разоткровенничался с ребенком, но, поймав взгляд девочки, прочел в нем и понимание, и сочувствие.

– Наверное, лучше, сэр, познать любовь, какой бы она ни была, чем жить, так ее и не изведав.

– Милое дитя, – проговорил мистер Эллин, – мы все-таки должны поговорить.

Она пристально посмотрела на него:

– Поверьте, сэр, это ни к чему.

– Если бы мы могли убедить мисс Уилкокс, что о тебе есть кому позаботиться или поддержать в финансовом отношении… У тебя есть другие родственники? Мать?

На лице девочки отразилось такое безысходное горе, что мистер Эллин встревожился:

– Что с тобой, дитя мое?

В глазах ее появилось совсем другое выражение – будто ей надоело терпеть его общество, – и она снисходительно ответила:

– Мне нездоровится, сэр.

Ему хотелось ее утешить, успокоить, но напряжение во всем облике девочки свидетельствовало о том, что едва ли это возможно в стенах школы мисс Уилкокс. Тогда он хлопнул в ладоши с наигранным весельем, которое даже ему самому показалось фальшивым.

– Юные девицы часто склонны к обморокам. Я уверен: тебе нужно какое-нибудь укрепляющее средство, чтобы разогнать кровь. Попрошу мисс Уилкокс позвать врача.

Девочка слабо улыбнулась своим мыслям, и мистер Эллин понял, какую глупость обронил. Визиты врачей стоят денег. Мисс Уилкокс собралась предъявить все неоплаченные счета и потребовать возмещения убытков. Едва ли она согласилась бы на новые траты ради воспитаницы, не приносившей дохода. У юной особы, что сидела перед ним в совершенном спокойствии, не было никого в целом свете, кто защитил бы ее. Если он проявил к ней участие, то должен был и взять на себя ответственность.

Должно быть, она заметила его задумчивый взгляд.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, сэр. Мне теперь безразлично, что со мной будет.

Мистер Эллин, который давно примирился с судьбой, согласившись на жалкую полужизнь, пришел в волнение при виде подобной обреченной покорности в существе столь юном.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. У тебя впереди целая жизнь со всеми ее радостями, вся красота мира.

– Что до этого, сэр, – отвечала она, – мало кто замечает красоту мира. Людей интересуют иные вещи. Вы не думаете, сэр, что Господь считает их неблагодарными?

– Я над этим не задумывался, – признался мистер Эллин.

– Но представьте, что некий джентльмен пригласил на ужин гостей, а они почти не замечают расставленных перед ними кушаний, но спорят, требуют других угощений и затевают драку.

Его позабавило, как ловко эта умная малютка опять сумела увести разговор в сторону от предмета, который не желала обсуждать.

– А вообразите, – подхватил он игру, воспользовавшись ее уловкой, чтобы вернуть беседу в прежнее русло, – что на том столе стоит блюдо под названием «Надежда». Вы не думаете, что, пренебрегая им, отвергаете величайший из даров Божьих?

– Я не вижу его ни на одном из столов, до которых могу дотянуться, – отозвалась девочка.

Мистер Эллин почувствовал, что на ее хрупких плечах лежит тяжкое бремя, и, вопреки голосу рассудка, пожелал разделить с ней эту тяжесть.

– Значит, мистер Фицгиббон тебе не отец?

– Нет, сэр.

– Тогда кто же он? Кем тебе приходится? Неужели какой-то незнакомец переступил твой порог, одел тебя в нарядное платье и увез в это место? А потом взял на себя труд еще дважды написать твоим наставницам?

От настойчивости в голосе мистера Эллина девочка испуганно вздрогнула, на лице ее отразилось страдание и смущение. В своем стремлении получить хоть какие-то полезные сведения он забыл о сдержанности, но тотчас обругал себя, поскольку Матильда страшно побледнела и вцепилась в края стула.

– Я позову мисс Уилкокс и попрошу принести воды.

– Нет, сэр, – прошептала бедняжка.

– Тогда я сам схожу за водой.

– Нет, пожалуйста, останьтесь, сэр.

– Я бы хотел, чтобы ты мне доверилась, – едва ли не взмолился мистер Эллин.

Девочка серьезно посмотрела ему в глаза, но ничего не сказала. В споре о дарах Господних она открыла ему частицу тайны, которую так бережно хранила, прямые же расспросы неизменно будут натыкаться на стену молчания.

– Я дам тебе перо и бумагу. Возможно, тебе легче будет обо всем написать.

Он придвинул к ней стол. Девочка неохотно взяла из рук мистера Эллина письменный прибор и попросила:

– Прежде, сэр, вы должны пообещать мне, что никому не расскажете то, что узнаете.

– Но как же мисс Уилкокс?..

– Нет, только не ей!

– Но почему, дитя мое?

– Пусть мое прошлое ничтожно и хрупко, но оно принадлежит мне, – сказала она тихо и серьезно. – Стоит до него добраться мисс Уилкокс, и она примется терзать его своими когтями и жадно пожирать, пока от него ничего не останется. Поклянитесь, сэр.

Мистер Эллин едва сдержал улыбку, вообразив себе мисс Уилкокс в образе рыжей собаки с клоками шелка в зубах.

– Хорошо, обещаю.

Девочка покачнулась, губы ее побелели, потом взяла перо и принялась быстро царапать им по бумаге. Закончив, она в изнеможении поникла, глаза ее закрылись. Мистер Эллин поспешно схватил лист, кровь застыла у него в жилах, когда он прочел написанное: «Меня продали, как домашнюю скотину. Я никому не нужна. Теперь лишь Господь мне поможет».

Глава 5

Теперь, когда Матильда лишилась надежды на будущее, мисс Уилкокс стала видеть в ней ребенка самого заурядного и даже ничтожного. Бледное, ничем не примечательное лицо, тощие руки и ноги, неопределенного цвета волосы, напоминавшие ослиную шерсть. Неудивительно, что девчонку наряжали с такой пышностью, едва не душили оборками и рюшами, чтобы придать благообразие ее невзрачной внешности и выдать за богатую наследницу. Мисс Уилкокс негодовала при мысли, что прельстилась подарком, который оказался лишь пустой оберткой. Хуже всего, что теперь ей приходилось за это платить. Чем больше думала она о своем положении, тем сильнее себя жалела. Слишком многим позволила она воспользоваться ее доверчивостью: сначала тому проходимцу, что привез девчонку, потом этой маленькой лгунье и, наконец, мистеру Эллину, который заставил ее, вопреки собственным убеждениям, оставить эту негодяйку под своим кровом. Мало того что уговорил ее пойти на такую уступку, так еще и настоял, чтобы она не задавала вопросов!

После беседы с девочкой мистер Эллин отправился прямо к мисс Уилкокс и бесцеремонно потребовал:

– Уложите ее в постель.

Даму глубоко оскорбил его пренебрежительный тон. Мистер Эллин говорил с ней так, будто она служанка лживой негодницы, которая оказалась вовсе не той, за кого себя выдавала.

– Расскажите, что вам удалось узнать, – потребовала мисс Уилкокс.

– Не могу, – ответил он.

– И почему же, хотела бы я знать? – с трудом справившись с раздражением, вопросила наставница.

– Потому что девочка доверилась мне.

– Но речь, возможно, идет о нарушении закона, – возразила директриса. – Я понесла убытки и вправе требовать возмещения. Быть может, мисс Фицгиббон предпочитает, чтобы я вызвала полицию?

Если мисс Уилкокс хотела припугнуть мистера Эллина, то слабо представляла себе его характер. Он скупо усмехнулся и возразил, что ей не стоит прилагать усилия к тому, что, несомненно, пошатнет репутацию ее заведения.

– Это я говорю вам с уверенностью. Девочка пережила большое несчастье. Пока я еще не понимаю, какова его природа, но могу вас заверить, что непременно выясню.

Мисс Уилкокс уловила в его голосе упрек и почувствовала, что самый надежный ее союзник переметнулся на вражескую сторону, хотя и терялась в догадках, отчего это холостяк вдруг проникся таким горячим участием к ребенку.

– Я думаю, вы должны быть со мной откровеннее. В конце концов, у меня куда больше опыта обращения с детьми. Вам не приходило в голову, что я, возможно, хочу помочь девочке?

– Нет, – произнес он сдержанно.

– Позвольте мне судить об этом.

Но он вновь отказался сообщить больше.

– Признание мисс Фицгиббон ничего не значит, пока оно не подкреплено фактами. Теперь же я вынужден настаивать, чтобы вы впредь не расспрашивали девочку сами.

– И что же мне тогда делать? – Раздражение в тоне мисс Уилкокс мешалось с растерянностью.

– Вы позаботитесь о ней до моего возвращения. Я намерен заняться дальнейшими поисками.

– Вы, как видно, уверены, что я вас послушаю. Не вижу к тому причин.

– Я могу лишь полагаться на ваше доброе сердце, – насмешливо взглянул на нее мистер Эллин. – Естественно, я заплачу за содержание девочки. Можете пообещать мне, что не станете донимать ее расспросами?

– Пожалуй, если вы настаиваете, и все же я не понимаю, отчего бы мне не попытаться помочь.

– Вы очень поможете, если позаботитесь о девочке. – Тон мистера Эллина едва ли можно было назвать вежливым. Перед тем как уйти, он коснулся губами ее руки в перчатке. – Ах да, счастливого Рождества!

С его уходом мисс Уилкокс поначалу ощутила беспомощность, ибо присутствие мужчины в комнате вместе с досадой несло и известное утешение. Теперь же ей не на кого было опереться: положение ее в мире было слишком шатким, – но власть над собственной волей вернулась к ней почти тотчас, она воспрянула духом.

Разве она, в конце концов, чем-то обязана мистеру Эллину? Куда чаще, чем следовало, находила она удовольствие в слухах, которые приписывали этому джентльмену стремление жениться на ней, но до сих пор он даже не намекнул на свои намерения или размер состояния. Если на то пошло, мисс Уилкокс знала о нем не многим больше, чем об этой непрошеной гостье.

Она направилась прямо в гостиную, где и нашла источник своего раздражения: гадкая девчонка спала, зябко съежившись на стуле. Мисс Уилкокс смерила ее колючим взглядом и задумалась, какую же сторону ей принять. Поскольку заведение свое она содержала безупречно, и в этом отношении совесть ее была чиста, ответ пришел сам собой. Разумеется, ей следовало занять сторону родителей, которые доверили ее попечению детей и аккуратно вносили за них плату. Разве не обманет она их доверие, если позволит своим воспитанницам водить знакомство с какой-то бродяжкой без роду-племени, явившейся невесть откуда? Школа ее пользовалась славой заведения, где молодые девицы получали утонченное воспитание и приобретали самые изысканные манеры. Всякому понятно, что дитя родителей почтенных и влиятельных обладало бы наружностью более миловидной и манерами более изящными, но она должна знать – и непременно узнает, – какие дьявольские отродья попытались обманом ввести в приличное общество эту самозванку.

Сестры Уилкокс сами когда-то стремились занять достойное место в обществе. Каждая из них помнила, словно то было вчера, время, когда они походили на своих юных подопечных: то строки какого-нибудь стихотворения приводили их в восхищение, а в следующий миг они предавались восторженным мечтам о будущих своих возлюбленных, чтобы уже завтра изнемогать от любви к лорду Байрону или к школьному товарищу, а затем грезить о господине своем и повелителе – супруге, горя праведным желанием повиноваться ему во всем.

Говоря откровенно, воображение не рисовало им отчетливого облика мужей, ибо фантазии юных мисс Уилкокс никогда не простирались дальше собственных их особ. Мужчины в их грезах напоминали о себе лишь смутными мрачными силуэтами, наделенными, однако, обширными поместьями и немалыми доходами. Блистательных молодых сестер Мейбл, Люси и Аделейд куда больше занимали фигуры танцев и бальные платья, как и подвенечные наряды. Три рыжеволосые красавицы не сомневались, что, вооруженные благородными манерами и понятиями о моде, они с легкостью возьмут Лондон штурмом.

Они происходили из семьи, обязанной своей репутацией скорее доброму имени отца, нежели признанию его заслуг. Мистер Уилкокс был врачом, не известным и модным, но знающим и преданным своему делу. В семье хватало средств послать девочек за границу «приобрести лоск» и оставалось еще немного, чтобы обеспечить их будущее, пусть и не самое блестящее, но мать их была честолюбива и больше всего хотелось ей выдать дочерей замуж удачнее, чем могла рассчитывать. Она вынудила мужа внести новшества в его врачебную практику, продать клинику в бедном районе города и открыть новую, дорогую, в одном из богатых кварталов. Сестры были в Париже, когда отец их умер. Новое несчастье обрушилось на них по возвращении: причиной смерти отца стало не одно лишь больное сердце, но и крушение надежд на успешную практику. Он не обладал льстивыми, угодливыми манерами, которые по нраву людям богатым. Мистер Уилкокс забросил постоянных своих пациентов ради более состоятельных, но в богатых домах начали шептаться, будто новый доктор разносит лихорадку, подхваченную в трущобах. Очень скоро его дорогие приемные опустели. Чтобы как-нибудь перебиться, пока не поправятся дела, он тратил сбережения и входил в долги. Иными словами, юные девицы по приезде домой обнаружили, что остались без отца и без денег.

Но бедность не проходит скоро. И постепенно приходит понимание, что сыр и свиная грудинка не появляются в кладовой сами собой, что туфли и платья, уже надоевшие своим хозяйкам, приходится носить, пока не придут в негодность. Трем элегантным молодым дамам открылась печальная истина: их юная прелесть, что когда-то заставляла сестер едва ли не завидовать друг другу, обречена на долгое одинокое и неприглядное увядание, ибо им недостает того бесценного дара, на котором расцветает любовь, – удачи.

В конце концов сознание, что вскоре они могут лишиться и крова над головой, побудило их начать зарабатывать на жизнь. По совету своего викария, мистера Сесила, они начали давать частные уроки. Скудное жалованье заставляло их отказывать себе во всем, и через пять лет такой жизни вечно поджатые губы их сделались тонкими, а туфли прохудились. Однажды мистер Сесил привел с собой в их дом своего нового приятеля, мистера Эллина и за незатейливым угощением этот джентльмен посоветовал сестрам открыть школу во Фьюша-Лодже. Плата за обучение покроет их расходы и позволит жить в скромном довольстве. Девочки приедут из других городов и не будут знать ни о расстроенных финансах своих воспитательниц, ни о постигшем их несчастье. Сестры, в чьих головах под буйными рыжими волосами скрывался расчетливый ум, ухватились за эту ничтожную возможность поправить свои дела. Мать их приняла известие без всякой радости, заявив, что не переживет перемены, тотчас почувствовала себя дурно и упала без чувств в объятия богатого доктора. К изумлению своих дочерей, в самом скором времени миссис Уилкокс превратилась в леди Хармон Ричардсон. Что же до трех измазанных мелом молодых женщин, она ясно дала им понять, что джентльмену, занимающему достойное положение в обществе, не пристало стеснять себя присутствием в доме старых дев. Им поистине повезло, заметила она, что у них нет брата, который наверняка продал бы дом, не спросив их согласия. С этими словами она удалилась и вскоре вместе с новым мужем переехала в Бат, где поселилась на Куинс-Крессент. Справившись со страхом и тревогой, сестры обнаружили, что унаследовали от матери честолюбие, и твердо решили добиться успеха: превратить школу в процветающее заведение. Пока школа не приносила прибыли: денег хватало только на еду и небольшой запас угля, – блиставшим когда-то живостью сестрам по-прежнему приходилось оживлять свои старые платья лентами, блестящими, как позументы на груди изнуренного в боях генерала.

И все же бедность больно жалит, и не только лицо, но и сердце, душу. И самый ядовитый ее укус часто побуждает тех, чей дом она навестила, презирать и других, кого постигло то же несчастье. Сестры Уилкокс отчасти исцелили раны, нанесенные их гордости, когда украсили свое обиталище хорошенькими юными девицами, подававшими большие надежды. Подчинить своему влиянию столь совершенных молодых дам едва ли не то же, что разделить их счастливую судьбу. При виде бледной изможденной нищей бродяжки, сидевшей перед ней на стуле, мисс Мейбл почудилось на миг, будто она взглянула в зеркало, которое с некоторых пор благоразумно прикрывала драпировкой. Но то было не зеркало, нет: ее зеркало увивали яркие ленты и украшали банты.

Мисс Уилкокс потрясла девочку за плечо, чтобы разбудить, но, должно быть, ей снился кошмар, и она, испуганно закрыв лицо руками, пробормотала:

– Нет, мама! – В следующее мгновение она проснулась окончательно, широко раскрыла глаза и удивленно выдохнула: – О, мисс Уилкокс, это вы…

– Тебе удалось одурачить мистера Эллина, но даже не пытайся проделать это со мной.

– Мистер Эллин был добр ко мне. – Матильда устало потерла глаза, горькое осознание действительности медленно возвращалось к ней. – Ко мне давно никто не был так добр.

– Неблагодарная девчонка! – Мисс Уилкокс едва сдержалась, чтобы не отвесить ребенку пощечину. – Никто не был к тебе добрее, чем я. Меня даже упрекнула в пристрастности куда более достойная особа, чем ты.

Матильда медленно кивнула, и движение это придало ей сходство с древней старухой.

– Вы притворялись, так же как и я.

– Значит, тебе все известно! – вскричала мисс Уилкокс с торжеством. – Я с самого начала это подозревала. А теперь ты все мне расскажешь, или тебе придется искать себе другую попечительницу. Вот когда пригодится твое своеволие. Матильда – твое настоящее имя?

– Нет, мэм. – Девочка нахмурилась, словно пыталась собраться с мыслями, потом вздохнула. – Это имя мне как будто знакомо, но оно не мое.

– Я хочу знать твое имя, полное имя, уж будь так добра. – На этот раз директриса выступила вперед, схватила девочку за плечи и встряхнула. Жертва не испугалась и не задрожала. Лицо ее оставалось безучастным. – Ты хоть понимаешь, что это в твоих же интересах? – Матильда равнодушно пожала плечами, и мисс Уилкокс отпустила ее. – Я еще тобой займусь. Можешь не сомневаться. – Однако пока она не представляла себе, что делать с девчонкой. До сих пор ей не приходилось сталкиваться с таким упорством и безразличием. – Кто твой отец? Только не пытайся меня убедить, что это тот мошенник, который доставил тебя сюда.

– Нет, мэм. – Матильда заметила, что от гнева лицо наставницы приняло багровый оттенок, который никак не сочетался с цветом ее волос и банта. – Что же до имени моего отца, сказать по правде, мне оно неизвестно.

Для мисс Уилкокс это было уже чересчур, и она возмущенно воскликнула:

– Ты совсем стыд потеряла?

– Нет, – спокойно ответила юная особа. – Но стыжусь я лишь того, за что в ответе.

– Так ты, похоже, ничего не боишься?

– Больше не боюсь, – кивнула девочка. – С тех пор как поговорила с мистером Эллином.

– Он не сумеет тебе помочь.

– Я знаю, мэм, именно так ему и сказала.

Мисс Уилкокс начинала побаиваться эту девчонку, которая противостояла ей с твердостью стоика.

– Значит, ты упорно не желаешь подчиняться?

– А зачем, если происходящее уже не имеет значения? Мне больше нечего терять.

– Ну, это мы еще посмотрим, – произнесла с угрозой мисс Уилкокс. – Оставайся здесь и не сходи с места, я скоро вернусь.