Читать книгу: «Эмма Браун», страница 5

Глава 6

Мейбл отправилась к сестрам. Три женщины, чьи пути и представления о жизни, возможно, разошлись бы под влиянием семьи, оставшись в девицах, напротив, сплотились, ибо их объединяла общая беда – финансовые трудности. Разочарование и страх связывают людей куда более крепкими узами, нежели приязнь или взаимный интерес. Им недоставало средств, чтобы поправить свои дела, хоть немного приукрасить унылое прозябание. Все говорило о том, что в старости, если ветер судьбы не переменится, горечь и зависть добавят немного гущи в жидкую сестринскую похлебку. Пока же они вместе противостояли враждебному миру и готовы были тотчас ополчиться на всякого, кто задел одну из них.

– Выпей чаю. – Тонкая, как стебелек, мисс Люси, полная любопытства, с веселой живостью захлопотала вокруг сестры. – Входи, погрейся у огня.

– Какие новости, сестрица? – спросила мисс Аделейд, уютно устроившись рядом с сестрой на диване. – Что рассказал тебе мистер Эллин о притворщице?

– Он хочет, чтобы мы держали ее у себя до конца рождественских каникул. – Мисс Мейбл из осторожности говорила по-французски, на случай если любопытные enfants ¹² станут подслушивать. – Он снова уехал, пообещав разузнать о ее прошлом.

– Так он до сих пор ничего не выяснил? – резко осведомилась мисс Аделейд. – Он провел с ней полчаса.

– Мистер Эллин отказался рассказать. – Тонкие губы мисс Мейбл так сжались, что превратились в нитку. – Он обещал заплатить за ее содержание.

– Сколько? – уточнила практичная мисс Аделейд.

Говоря откровенно, спорить о шиллингах и пенсах не было надобности. Сестры хорошо знали мистера Эллина: он заплатит ровно столько, сколько они потратили, не больше и не меньше. Понимали они также, что выплаченная сумма способна многое изменить в их стесненном положении и убогое Рождество превратить в более-менее приличное, если бы не мысль, что ради праздничного обеда придется смириться с присутствием загадочной угрюмой особы, томившейся в холодной гостиной: это оскорбляло их чувство справедливости.

– Мистер Эллин слишком полагается на наше добросердечие, – произнесла мисс Люси.

– Да, в самом деле, – подхватила мисс Аделейд. – Что бы он ни собирался нам предложить, этого будет мало, чтобы покрыть издержки, ведь мы подвергаем себя угрозе, укрывая в своем доме неведомо кого. Не стоит забывать: мы по-прежнему ничего о ней не знаем.

– Ну, кое-что я все же знаю. – Мисс Мейбл достала наконец карту из широкого рукава. – После ухода мистера Эллина я поговорила с ней сама.

– И что же ты услышала?

– Она призналась в обмане и сказала, что никогда не знала своего отца. – Обе сестры мисс Мейбл отшатнулись и тотчас подались вперед, словно змеи под звуки свирели. – А кроме того, она нисколько этого не стыдится.

– Какой ужас! – Гневное шипение мисс Аделейд еще больше усилило ее сходство с рептилией. – Вы знаете, я никогда не обманывалась на ее счет. Волосы ее острижены куда короче, чем того требуют приличия.

– Да, вдобавок в ней вовсе нет детского простодушия. Она слишком дерзкая и взрослая для такой пигалицы. Подозреваю, что всему виной безнадзорное чтение.

– Ее нельзя подпускать к хорошим детям.

– Нам следует обратиться к властям, – заключила мисс Люси. – Посмотрим, как понравится мадемуазель провести Рождество в Болк-Хилле, что она тогда скажет. – Все три мисс Уилкокс с удовольствием вообразили избалованную юную особу одетой в лохмотья, в очереди за миской жидкой овсянки в работном доме, но тотчас эта благостная картина сменилась другой, где они сами сидели за праздничным столом с солониной и кувшином воды. – Но если ты уже обещала мистеру Эллину позаботиться о ней, что было весьма опрометчиво с твоей стороны, тогда, конечно, было бы бесчестно нарушить слово, – пошла на попятную мисс Люси.

– Он вынудил меня пообещать, – пожаловалась мисс Мейбл.

– И с этим придется примириться, – вздохнула мисс Люси.

Не первый год им приходилось со многим мириться и терпеть.

– Почему бы нам не извлечь выгоду из создавшегося положения, – вставила слово мисс Аделейд. – Давайте-ка все хорошенько обдумаем сообща: три головы выход непременно найдут.

Три рыжеволосых головы, сами по себе не лишенных приятности, являли собой зрелище довольно унылое, когда их занимали заботы о земных благах, но не станем их принижать! Достоинства сестер Уилкокс взращивались в суровой школе невзгод и лишений, а это лучшие из учителей, и ученицы их усерднее и сметливее всех других. Довольно скоро мисс Мейбл произнесла:

– Кто соберет вещи мисс Фицгиббон в сундук и отнесет его вниз, ко мне?

Исполнить поручение сестры отправилась Аделейд. В комнате Мейбл она вынула из сундука все изысканные наряды девочки. Комнату наполнил тихий шелест, хотя губы Аделейд оставались плотно сжатыми. Звук издавали великолепные ткани под неловкими грубыми пальцами. Генуэзский бархат, шелк и атлас, крапчатый муслин, французская органди. Мисс Аделейд едва не застонала, доставая платье из муар-антика с корсажем, украшенным алансонским тиснением, и юбкой, отороченной английским кружевом. Руки ее схватили наряд из матового дамаста редкостного, лишь недавно вошедшего в моду цвета чайной розы с гранатовым отливом. Вещи подобного рода позволяют с легкостью скользить по миру, их изобилие и блеск – визитная карточка, что неизменно вызывает восхищение. Наряды дают наилучшее образование красивой юной девице. В них она учится ходить, сидеть и служить украшением. Разодетая должным образом, она начинает испытывать свои чары. Мисс Аделейд подумала о жалкой бродяжке, которая владела этим сокровищем. Роскошно одевать подобное отребье – что может быть прискорбнее? Это все равно что наряжать крысу или обезьяну.

Мисс Аделейд прижала к груди маленькое платьице, отделанное французским кружевом. Лицо ее как будто помолодело, черты смягчились. Она возьмет это платье себе. Отпорет кружева и сделает из них фишю. Лишить красивого наряда женщину, наделенную женственностью, все равно что отнять воду у путешественника посреди пустыни. Она улыбнулась, вообразив себя с новой кружевной косынкой на шее, быть может, заколотой булавкой, чтобы кружево лежало изящными складками. Мисс Аделейд тотчас сходила за безделушкой. Да! Вот так!

Снизу раздался резкий окрик сестры, и мисс Аделейд поспешила сложить вещи в сундук.

– Но зачем тебе ее одежда? – спросила мисс Люси у мисс Мейбл. – Ты все же решила избавиться от нее?

– Ни в коем случае! – холодно улыбнулась та. – Обещание есть обещание. И если на то пошло, сделка есть сделка. Однако нас бессовестно провели, мы столько нянчились с этой юной особой, а взамен не получили ни фартинга. Будет несправедливо и неправильно, если обман сойдет мошенникам с рук. Не обратить ли нам его себе на пользу? Думаю, мы вправе забрать то, что, без сомнения, принадлежит скорее нам, чем ей.

– Я не вполне понимаю, какой нам прок от ее гардероба, но соглашусь, что он наш по праву. – Мисс Аделейд постаралась придать голосу безразличие, но мысли ее всецело занимало кружево. – Мы могли бы пустить ее платья на отделку своих – это освежило бы их.

– Ну уж нет! – Мисс Мейбл вырвала вещь из рук сестры. – Все ее наряды почти новые: их можно продать. Ты хоть представляешь, сколько стоит такая муфта из русского соболя?

Каково же было ее разочарование, когда при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что некоторые роскошные наряды оказались поношенными.

– Ах, Мейбл, – взмолилась мисс Аделейд, – а мы не можем перешить не себя хотя бы ту одежду, что изношена?

– Мы выставим себя не в лучшем свете, если станем расхаживать в старых платьях своей воспитанницы, – сурово возразила та. – У меня другое на уме. Недалеко от города живет одна вдова, которая много времени посвящает благотворительности. Думаю, она с радостью возьмется починить подержанные вещи и передаст их какой-нибудь достойной молодой особе.

Мисс Аделейд давно убедилась, что с сестрой лучше не спорить. Заветный сундук решительно закрыли. Она прижала руку к горлу и почувствовала под пальцами голую дряблую кожу.

– А как же Матильда? – спросила мисс Люси. – Ты хочешь отнять у девочки всю одежду?

– Ее дважды поручили моему попечению, – заметила мисс Мейбл. – И я не стану потворствовать ее лжи. А подходящую одежду для нее найду.

Обсуждая свое затруднительное положение на французском языке, сестры Уилкокс, чье воображение не простиралось дальше известных пределов, упустили из виду, что это не защитит их от маленьких любительниц подслушивать, ибо изучение французского составляло особую гордость школы. Вскоре все три ученицы уже знали, что мисс Фицгиббон обманщица. К покрывшей себя позором девочке тотчас явилась небольшая депутация.

– Почему ты не рассказала нам? – потребовала ответа неустрашимая Диана. – Какой бы ужасной ни была правда, мы предпочли бы услышать ее, нежели видеть перед собой разодетую крашеную куклу, какую ты тут изображала.

Матильда покачала головой.

– Ты бы этого не сказала, если бы знала правду.

– Что? Так ты преступница? Убийца? – с интересом принялась допытываться Мэри Франкс.

– Мне неизвестно, кто я, – горестно прошептала Матильда.

– Ах, бедняжка! – презрительно усмехнулась Джесси Ньютон. – Теперь, когда с богатой наследницы сорвали маску, она все еще пытается придать себе загадочности. Идемте, оставим лгунью наедине с ее фантазиями.

– Да, оставьте меня, – взмолилась Матильда. – Мне нечего вам сказать. Все теперь потеряно.

– Что потеряно? – немного смягчившись, спросила Диана. – Твое будущее?

– Мое прошлое, – прошептала Матильда.

– Она слишком мала, чтобы у нее могло быть прошлое, – возразила Мэри Франкс. – Разговорами о прошлом она лишь напускает на себя важность.

– Если у тебя есть что сказать, то лучше говори, – прибавила Джесси. – Мисс Аделейд собирается отправить тебя в сиротский приют.

– Постойте! – вмешалась Диана. – Может быть, мы обошлись с ней несправедливо. Возможно, с ней жестоко обращались. Думаю, мы должны дать ей возможность объясниться.

Однако возможностью этой Матильде воспользоваться не пришлось, ибо в следующий миг девочки услышали твердые шаги в коридоре, и те, кто волен был сбежать, тотчас поспешно бросились прочь.

Мисс Уилкокс вернулась, снабженная всем необходимым.

– Раздевайся! – приказала она девочке.

– Как? Здесь? – Матильда обвела взглядом холодную гостиную.

– Неважно где. Не думаю, что кому-то захочется смотреть на тебя. Надевай это.

Директриса положила перед Матильдой невзрачное темное рабочее платье, изношенное и покрытое пятнами. Прежде оно принадлежало служанке для черной работы по имени Бесси, которой из экономии дали расчет.

Мисс Уилкокс задумчиво смотрела в окно, пока девочка преодолевала стыдливость, стараясь сохранить достоинство. Когда шорох ткани затих, возвестив о том, что приказание исполнено, директриса повернулась. Пожалуй, было бы неуместно утверждать, что зрелище доставило ей удовольствие: мисс Уилкокс полагала, что долг чести обязывает ее наказать девочку за обман, и нашла способ сделать это.

– Вы только поглядите! – воскликнула она. – Щепотка пыли – вот и все, что от тебя осталось. Едва ли ты вообще существуешь.

– Я существую, – возразила Матильда, но голос ее звучал сдавленно, словно и его заглушала пыль. – Душа моя существует. Разве в Писании не сказано, что все остальное лишь суета сует?

– Да как ты смеешь говорить мне о суетности? Ты, которая наряжалась как принцесса и разве что на титул не притязала!

– Если дорогие наряды не превратили меня в принцессу, то и эти лохмотья не превратят в нищенку, – едва слышно, но с прежней непреклонностью заявила Матильда.

– Но я забрала все, что придавало тебе значительность, разве тебя это не заботит? – удивилась мисс Уилкокс.

– Нет, потому что значительность не зависит от шелков и бархата.

– Да ты одержима дьяволом! – провозгласила мисс Уилкокс и подвела девочку к камину, чтобы та могла видеть свое отражение в зеркале над мраморной доской. – Ну что, нравится тебе твой нынешний облик?

Матильда посмотрела на себя с любопытством. Выражение ее бледного лица не изменилось, но острый взгляд скользнул по отражению, словно изучая незнакомку.

– Ты хоть понимаешь, – с трудом сдерживаясь, продолжала мисс Уилкокс, – что, если я сейчас выставлю тебя за дверь, ты станешь всего лишь еще одной уличной оборванкой?

– Зато буду свободна, – заявила Матильда.

Мисс Уилкокс не могла понять, почему спор со столь ничтожной противницей совершенно ее обессилил. Она не считала себя жестокой и верила, что поступает по справедливости. Главная трудность, как она полагала, заключалась в том, что этому ребенку было чуждо все естественное.

– Ты не знаешь ни привязанности, ни страха, ни стыда. На тебя даже смотреть противно. О, я просто видеть тебя не могу.

– Куда вы меня ведете? – спросила Матильда, когда директриса потащила ее к дверям.

– Туда, где у тебя будет довольно времени, чтобы покаяться в своих грехах.

Они поднялись по лестнице, миновали второй этаж, где стояли кровати учениц и хранились их личные безделушки, а затем и третий, где находилась комната, которую Матильда делила со своей наставницей. По узким ступенькам взобрались они на голую, погруженную во мрак площадку.

– Ты будешь здесь находиться одна до тех пор, пока не одумаешься. Тебя выпустят, когда ты решишь рассказать мне правду. И поверь, юная мисс, очень скоро ты с радостью заговоришь.

Директриса отомкнула темную комнату, втолкнула девочку внутрь и захлопнула дверь.

– Мисс Уилкокс! – донесся из-за двери испуганный, растерянный детский крик.

Ответом ему был только лязг железного замка.

Те, кто воображал, будто хорошо знают школу Фьюша-Лодж, удивились бы при виде помещения, где оказалась девочка. Она стояла неподвижно, пока глаза не привыкли к странной, искусственной ночи, и только тогда огляделась. Там, где в уютных гостиных дома окна украшали яркие портьеры, здесь темнела густая паутина. В тесной чердачной комнатке не было ни ситцевых занавесок, ни очага. Тут стояла узкая кровать, прикрытая одним лишь грубым одеялом. Устрашающее нагромождение разрозненной мебели, включая громадный гардероб, почти полностью скрывало маленькое оконце.

Каморка эта, как и новое одеяние Матильды, принадлежала прежде маленькой служанке Бесси. Здесь хранился всевозможный хлам, который перетащили сюда еще в ту пору, когда дом готовились превратить в школу-пансион. Теперь единственным обитателем комнаты был жестокий холод, который все явственнее напоминал о себе. Никто не позаботился оставить здесь свечу или лампу, и на мрачных стенах тенями играла тьма.

О чем только думала мисс Уилкокс, когда заперла ребенка в таком месте? О, она не думала вовсе: яростный гнев вытеснил на время из ее головы все мысли. Она рассудила, что одержала небольшую победу и над строптивой подопечной, и над несносным мистером Эллином, ибо, хоть и обещала оставить девочку под своим кровом, обязательства держать ее при себе не брала.

А девочка? Что почувствовала она, когда оказалась в этой душной темнице, отрезанная от всего мира? Мисс Уилкокс была бы очень удивлена, но она испытала облегчение. Теперь Матильда могла наконец вволю предаться своим мыслям и быть собой, что бы это ни означало. Скрежет ключа в замке не заставил ее съежиться от страха, потому что она оказалась в темнице. Напротив, с поворотом ключа с нее будто спали кандалы, что сковывали ее по рукам и ногам. Наконец-то она могла вздохнуть свободно. В последние месяцы ей не удавалось хотя бы ненадолго остаться наедине с собой даже ночью, ибо она делила спальню с мисс Уилкокс. Матильде ни разу не выпало случая совершить долгую прогулку, которая помогла бы ей привести в порядок мысли. Роскошная одежда стесняла ее, словно путы.

Она долго стояла среди пыльной рухляди, пока вокруг нее сгущались тени, потом направилась к окну. Осторожные шаги ее глухо простучали по голому дощатому полу. Она заглянула за гардероб и посмотрела на подернутые инеем поля. Маленькие создания Божьи, должно быть, голодны, когда земля твердеет от мороза, подумала девочка. Деревня вдали уютно светилась рождественскими огнями. Над трубами вились дымки – по случаю праздника во многих домах топили очаг, в освещенных комнатах ждали гостей. До деревни легко можно было дойти пешком, однако там Матильда нашла бы, возможно, неведомую страну. Она ничего не знала об этом селении и могла судить о нем разве что по нескольким мельком оброненным словам мистера Сесила и мистера Эллина.

Девочка невольно задумалась о мистере Эллине. Он был первым, в ком она встретила доброту и участие, первым, кто задумался, что за характер скрывается за ворохом кружев и рюшей. Это как будто сблизило их, между ними установилась приязнь. Оба они предпочитали скрывать свой ум, как и многое другое. И все же в тот самый миг, когда ей захотелось довериться ему, какое-то особое чутье предупредило об опасности, быть может потому, что смерть птицы он ценил выше, чем ее жизнь.

Ястреб? Зачем она рассказала ему, что приручила ястреба? На мгновение ей показалось, будто в нее впились чьи-то безжалостные горящие глаза, а хищные острые когти жадно схватили ее запястье и сомкнулись на нем, словно серебряный браслет. Разве кто-то из ее знакомых держал ястреба? Или же она прочла об этом в книге и вообразила себя владелицей такой красивой хищной птицы? А может, ей лишь хотелось найти себе достойного союзника в споре с мистером Эллином, любителем охоты? Как всегда, когда она пыталась размышлять, у нее разболелась голова. Матильда принялась ощупью пробираться к кровати через нагромождение мебели, но вскоре обнаружила, что старалась впустую. И матрас, и простыня оказались мокрыми. Девочка замерзла и устала, ей было одиноко, вдобавок ее мучил голод, ведь никто не потрудился принести ей поесть. Наверное, все, что ей оставалось, это лечь на ужасную узкую койку и ждать, пока угаснет сознание. Однако, как ни удивительно, Матильда тотчас убедилась, что мысль эта нисколько ее не привлекает. Пусть ей выпала несчастливая судьба, она не откажется от жизни и не доставит сестрам Уилкокс удовольствия узнать, что их затруднение так легко разрешилось.

Чтобы согреться, девочка принялась бродить среди мебели и осматривать шкафы в поисках теплой одежды и вскоре наткнулась на сундук, какие используют для хранения одеял. Она откинула тяжелую крышку, но, к своему разочарованию, обнаружила внутри лишь залежи старых газет. Матильда ощупью добралась до гардероба у окна. Большие двери натужно застонали, заскрипели, но все же поддались. Пошарив внутри, она нашла наконец большое, сложенное вчетверо стеганое одеяло. Девочка забралась в шкаф, закуталась в одеяло и устроилась поудобнее. В этом тесном, пропахшем камфарой закутке она наконец согрелась, обрела покой и уединение. И вдруг какой-то голос в ее голове тихо прошептал: «Засыпай, малышка Эмма». Кто эта Эмма, Матильда представления не имела, но, должно быть, малышку кто-то любил. Слова эти несли утешение, и девочка продолжала повторять их, погружаясь в сон. Она беспробудно проспала до самого утра; сон ее ничто не потревожило, чего нельзя сказать об обитателях комнаты внизу, слышавших, как во сне она зовет мать. Крики ее леденили душу, ибо то были не мольбы, а вопли отчаяния и ужаса.

Рано утром кто-то вошел в каморку, но ничего, кроме мебели, не обнаружил и позвал девочку по имени.

Она проснулась, но решила не отзываться – пусть поищут.

– Матильда, ты здесь? Не знаю, где еще тебя искать, – итак уже весь дом обыскала.

Это никак не могла быть мисс Уилкокс: та хорошо знала, где заперла ее. Матильда приоткрыла дверцы гардероба и увидела крохотную фигурку в длинной белой ночной рубашке. Настороженная и смущенная, она выбралась из шкафа и спросила девочку, зачем та пришла.

– Как же здесь холодно! – воскликнула Диана. – Я принесла тебе поесть. – Она сунула узнице в руки хлеб с сыром и кружку молока. – Мисс Уилкокс, должно быть, ужасная злюка, если оставила тебя здесь. Я все расскажу своему отцу.

Матильда быстро расправилась с едой и поблагодарила прежнюю свою противницу, которая помогла ей, не побоявшись навлечь на себя гнев мисс Уилкокс.

– Ты храбрая и добрая. Жаль, что прежде мы с тобой не дружили.

– Так будем подругами теперь.

Матильда так тяжело вздохнула, что глубоко тронуло нежное сердце Дианы.

– Между нами невозможна дружба.

– Позволь мне об этом самой судить, – возразила Диана. – Я сама выбираю себе подруг. Им не нужно быть богатыми или красивыми. Единственное, чего я не терплю, это притворство.

Матильда вложила свою холодную ладонь в теплую руку Дианы.

– Возможно, ты мне не поверишь, но в этом наши мысли сходятся. Это старое платье мне больше по душе, чем то, в котором я приехала.

– Но почему?

– Я, как и другие дети, ношу то, что мне дают. Я приехала в этот дом не по своей воле – меня сюда привезли. Разве ты сама не предпочла бы учиться в школе, где заведены другие порядки?

Диана сжала пальцы Матильды.

– Мне нравилась прежняя моя школа, и я успешно училась. Не знаю, почему меня отослали сюда. Но довольно обо мне. Нам нужно обсудить твое положение, и поскорее, пока не появилась мисс Уилкокс. Мой отец человек занятой, но добрый. Какая бы беда ни случилась с тобой, уверена, он поможет.

– Нет, это невозможно. – Матильда покачала головой, и лицо ее приняло прежнее удрученное выражение.

– Посмотрим, – не сдавалась Диана. – Поедем ко мне на Рождество. У меня нет братьев и сестер, а после смерти мамы дома так одиноко. Ты можешь выбрать себе что-то из моей одежды. Мы с тобой почти одного роста, да и фигурами похожи. А платьев у меня достаточно – поделюсь. Ну что, поедешь со мной?

Но прежде чем Матильда успела ответить, дверь резко распахнулась и на пороге появилась мисс Уилкокс, разъяренная как фурия.

– Диана, выйди сейчас же! – бросила он сердито. – Ты знаешь, в эту часть дома вам нельзя заходить. Матильда! Что это у тебя? Ты что, украла еду?

– Это я ей принесла немного. – Диана храбро встретила взгляд обвинительницы. – Мне кажется, это не такое преступление, как морить голодом одну из ваших воспитанниц. Полагаю, отец со мной согласится, когда я все ему расскажу.

– Матильда больше не учится в нашей школе, – твердым властным тоном заявила директриса. – Существуют особые учреждения, которые берут на себя заботу о пропитании неимущих. И когда же ты собираешься поговорить со своим отцом?

– Во время рождественских праздников, – ответила Диана.

– Разве я не говорила тебе? – Мисс Уилкокс на мгновение задумалась. – Должно быть, забыла: в последние дни у меня столько забот. Ты останешься здесь на каникулы. Твой отец с мачехой решил провести праздники за границей. – Диана поникла, словно внезапно погасший светильник. – Если хочешь знать всю правду, моя дорогая – а я говорю это для твоей же пользы, – мачеха считает тебя сущим наказанием. Она уверяет, что твое общество невыносимо: ты не умеешь вести учтивую беседу, ко всему цепляешься и затеваешь споры по любому поводу.

– Это неправда, – произнесла Диана, но голос ее дрогнул и сорвался. – Моя мачеха заносчивая лицемерка.

– Из-за этой вот прямолинейности тебе и пришлось покинуть прежнюю школу.

– Я вам не верю, – всхлипнула Диана. – Мисс Стерлинг всегда призывала нас отстаивать правду.

– Я в этом не сомневаюсь, – кивнула мисс Уилкокс. – Потому-то твоя мачеха и испугалась, что ты превратишься в злобную мегеру, обреченную остаться в старых девах, и убедила твоего отца перевести тебя в заведение, где молодые девицы приобретают самые изысканные манеры. А теперь отправляйся в классную комнату и изволь читать «Письма об образовании ума» миссис Шапон. И будь довольна, что не разделила судьбу несчастной мисс Фицгиббон, которой некуда идти, ибо у нее никого нет.