Читать книгу: «Король Людовик Святой», страница 3

Глава вторая. Битва при Мансуре

Тем временем рыцарское войско короля Людовика IX переходило канал Ашмум.

Маленький отряд шампанского сенешаля Жана де Жуанвиля, не дожидаясь основных сил, решил отправиться по следам Роберта д'Артуа и тамплиеров. Сарацины бросили свой лагерь и разбегались. Молодой сенешаль последовал туда, гонимый жаждой подвигов. На пути ему попалась пара сарацин – господин и его слуга, собиравшиеся покинуть лагерь, как и остальные. Жуанвиль ударом копья под мышку убил господина, но его слуга метнул в сенешаля свое копье. Плотная двухслойная кольчуга из мелких колец приняла удар, наконечник копья с древком застрял между лопаток. Жуанвиль, не в силах вытащить копье, выхватил свой меч и погнался за противником.

Но сарацины, бросив лагерь, опомнились. Их командиры-эмиры устыдились отступать в Каир, тем более что в Мансуре стоял мощный гарнизон из мамлюков. Первый испуг от налетевшего отряда крестоносцев прошел, в лагере осталось все их немалое добро, которое, наравне с честью, будет потеряно окончательно, если воины не вернутся обратно и не дадут бой ненавистным крестоносцам.

Жуанвиль поздно понял, в каком опасном положении оказался он и его одиннадцать рыцарей. Конные сарацины мчались на него в полной уверенности, что христианам не удастся от них уйти. Одного из них убили, а Жуанвиль от нанесенного ему удара перелетел через голову коня. Рыцари оттащили упавшего сеньора к полуразрушенному старому дому, стоявшему на территории лагеря.

Сарацины густо окружили дом, залезли на крышу, чтобы исключить близкий бой с рыцарями, который бы ничем хорошим не закончился для многих из них, они решили перебить христиан копьями. Копья просовывались в проем сорванной двери, окна, с худой крыши и били, и били рыцарей. Сенешаль, чья рана в спине оказалась серьезной, а падение с коня ухудшило состояние, не принимал участия в бою, а держал в доме под уздцы рыцарских коней. Положение окруженных быстро ухудшалось. Один из рыцарей получил три удара копьем в лицо, другой тоже был ранен в лицо, еще один в спину, да так глубоко, что кровь хлестала из него ручьем.

– Святой Иаков, приди к нам на помощь! Спаси нас из беды! – взмолился сенешаль.

Один из рыцарей, пронзив врага насквозь, обернулся к Жуанвилю. Лицо его заливала кровь – враг разрубил ему шлем, отрубил кончик носа.

– Сеньор, если вы позволите мне покинуть вас, не запятнав при этом своей чести, я могу привести помощь! Вижу неподалеку королевского брата Карла Анжуйского!

– Эрар де Сиверей, мой дорогой друг! Вы будете увенчаны самыми высокими почестями, если приведете помощь! – ответил сенешаль, цепляясь за храбрость своего раненого рыцаря. Сам сенешаль, как и его люди, стремительно терял силы.

Эрар де Сиверей, наводя ужас на врага залитым кровью лицом, шеей и грудью, сев на коня, направил его туда, где сарацин было поменьше. Боевой конь широкой грудью, закрытой кольчужным фартуком, раскидал в стороны сарацин, а Сиверей щедро раздавал удары мечом направо и налево.

Карл Анжуйский оказался совсем недалеко. Роберт д'Артуа и тамплиеры уже разогнали противника, проникли в Мансуру и получили свою славу, младший брат короля пока же ничем не выделился. Он сразу ухватился за просьбу Сиверея.

Едва заметив, как сотня рыцарей повернула в их сторону и готова смести все на своем пути, сарацины, осаждавшие дом, побросав копья, вскочили на коней, у кого они были, или пешими бросились наутек.

Жан де Жуанвиль и его рыцари, окровавленные, поддерживая друг друга, чтобы не потерять сознание, вышли из укрытия. В этот момент к Карлу Анжуйскому, приветствовавшему сенешаля Шампани, подъехал король Людовик с королевскими рыцарями. Король, как ему и подобает, выглядел величественно. Шлем-топфхельм, покрытый с боков и сзади белой льняной тканью от жары, украшала корона. Длинная тяжелая двухслойная кольчуга, металлический нагрудник поверх нее, кольчужные штаны обеспечивали Людовику мощную защиту. Снаружи был надет синий сюрко с золотыми лилиями, синий щит также нес на себе множество мелких золотых лилий. Попона королевского коня с точно такой же расцветкой добавляла общему впечатлению грандиозности, пышности и в то же время строгости. Рыцари короля несли на своих щитах и сюрко как королевские лилии, так и собственные родовые гербы.

Жуанвиль приказал перевязать себя, чтобы присоединиться к королю.

Армия христиан полностью заняла брошенный сарацинский лагерь, но ввиду того, что враг возвращался – злой, готовый на любые жертвы, лишь бы отбить свои позиции, – королю некогда было ни произносить речи, ни даже отдать какие-то приказы. Людовик поднял меч, заблестевший на высоко стоящем солнце, и направил его на сарацин.

Рыцарская конница рванулась вслед за королем. Людовик мчался уверенный, спокойный, почти зримо ощущая, что за ним и над ним летит сонм ангелов, Дева Мария кивает и улыбается ему и тот же самый ветер треплет его плащ, что дул над дедом Филиппом Августом и прадедом Людовиком VII в Святой земле, и вместе с ветром до него доносится их благословляющий шепот. Сердце его переполняла грусть о Маргарите и детях и добавляла ему решимости поскорее победить и вернуться к любимым.

Король выбивал врага длинным копьем из седел, а когда копье стало бесполезно в ближнем бою, бросил его и выхватил длинный широкий германский обоюдоострый меч. Убойная сила меча показала себя во всей красе – от одного удара разлетались в щепки окованные железом круглые сарацинские щиты, разрубались шлемы, кольчуги беспомощно пропускали клинок через себя. Людовик крушил всех на своем пути. Видя корону на его шлеме, сарацины сами лезли к королю, в тщетной надежде пленить и получить баснословный выкуп. Ни один из безрассудных смельчаков не ушел от королевского меча. Десятки убитых вокруг короля не отпугивали, наоборот, вызывали безудержную злобу и жажду одержать над христианским вождем победу. Притягивало взгляд врага и красное полотнище Орифламмы, которое нес Жоффруа де Сержин, неотступно следовавший за королем. Братья Жан и Эрар де Валери прикрывали короля и Орифламму с одной стороны, Филипп де Нантей и Жан де Бомон – с другой.

Крестоносцы значительно рассредоточились по всей равнине перед Мансурой, бились мужественно, упорно, но тяжело. Долгий бой изжаривал рыцарей – февральское солнце не такое, как летом, но тем не менее беспощадное для тех, кто в доспехе и в постоянном движении. Жажда одолевала истекающих потом крестоносцев, а жажда не лучший помощник победе.

– Ваше величество! – крикнул Жан де Валери. – Прошу вас, отдайте приказ держаться правее, ближе к реке. Рыцари изнывают от жажды. Там мы хоть будем выходить из боя и пить из Нила.

– А что скажут другие рыцари? – спросил король. – Матьё де Марли, Жан де Бомон, соберите вокруг меня побольше рыцарей, надо спросить их мнения. Все-таки придвинуться к реке – это потерять позицию.

Рыцари, выдернутые из гущи боя, были не прочь немного перевести дух. Они собрались вокруг короля, топчась прямо на трупах сарацин и их коней.

– Жан де Валери прав! – отвечали крестоносцы. – Пить хочется очень! А сколько нам еще сражаться, одному Богу известно, надо подкрепить силы водой! Под шлемами языки от жажды распухли!

Король кивнул и велел Жоффруа де Сержину с Орифламмой двигаться к реке. За этим ориентиром последуют и остальные. Крестоносцы вокруг короля двинулись за знаменем, затем те, кто находился дальше. Передислокация сил не осталась не замеченной сарацинами – они не преминули ею воспользоваться, вклиниваясь в разрывы между отдельными отрядами христиан, окружая их.

Завидев Орифламму, уносимую к реке, граф Альфонс де Пуатье и граф Фландрии Гийом де Дампьер серьезно обеспокоились. Их отряды были в плотном кольце сарацин, и дальнейший уход королевских сил грозил им полным уничтожением. Уже много пало рыцарей с черным львом на золотом поле в гербе – граф Фландрии опасался, как бы весь его отряд не полег под Мансурой. Он отрядил рыцаря, чтобы попросить короля остановиться.

Эмбер де Божё, сражавшийся рядом с Альфонсом де Пуатье, заметил пятерых тамплиеров, вырвавшихся из ворот Мансуры. Их белые сюрко и плащи покрывала кровь. Коннетабль, ловко лавируя между сарацинскими копейщиками, норовившими сбросить его с коня, пробился к тамплиерам. Среди пятерых был Великий магистр Гийом де Соннак. Он потерял шлем, лицо заливала кровь, он еле держался в седле.

– Магистр! – окрикнул его Эмбер де Божё. – Что случилось? Где все ваши тамплиеры? Где Роберт д'Артуа, сэр Уильям и их люди?

Магистр сдержал коня и латной перчаткой стер кровь с лица – рубящий удар топора пришелся ему в лоб, надбровье правого глаза превратилось в месиво, глаз заплыл и, скорее всего, тоже пострадал.

– Все мертвы! – прохрипел Гийом де Соннак. – В городе нас ждала ловушка! Из всех тамплиеров только мы остались в живых. Еле-еле смогли прорваться. Когда я последний раз видел графа д'Артуа, он с несколькими рыцарями оборонялся в доме в Мансуре. Но тогда и со мной была сотня рыцарей, а теперь…

Коннетабль помчался к королю. Королевский отряд, остановившийся по просьбе Гийома де Даммартена и Альфонса де Пуатье, чтобы дать им возможность выровняться, вновь начал движение к Нилу. Эмбер де Божё, разметав нескольких сарацин, пробился к королю.

– Ваше величество! – доложил он. – Я только что видел Гийома де Соннака, он спасся из Мансуры. Говорит, там была страшная бойня. Он видел вашего брата сражавшимся в каком-то доме.

– Коннетабль! – приказал король. – Пробейся в Мансуру и помоги Роберту! Я следую со своими людьми за вами!

Жан де Жуанвиль вызвался идти вместе с Эмбером де Божё. Всего с коннетаблем оказалось пятеро – чрезвычайно маленький арьергард, чтобы попытаться пробиться в город и помочь графу д'Артуа. Но сарацины так плотно наседали на королевский отряд, что больше никто не смог выбраться с Эмбером де Божё. Враг, изначально действовавший исключительно массами конницы, стал применять пеших воинов, ощетинившихся копьями и топорами. С ними рыцарям, находящимся в ближнем бою, справиться было тяжелее.

Жуанвиль указал коннетаблю на то, как много сарацин впереди и в город им не добраться – оттуда на помощь обескровленной полевой армии погибшего Фахр эд Дина вышли мамлюки. Оглянувшись, сенешаль Шампани понял, что и назад уже не вернуться – более тысячи пеших и конных врагов отрезали их от королевского отряда.

Жуанвиль предложил подняться вверх по реке и там, где виднелся овраг, пересечь его и присоединиться к королю. Так они и поступили. На маленькую группу христиан уже никто не обращал внимания. Мамлюки, опьяненные победой над тамплиерами и Робертом д'Артуа, рванулись на короля, привлеченные видом королевского знамени.

Постепенно давление на все христианское войско сильно возросло – вся гвардия покинула Мансуру, чтобы покончить с крестоносцами. Армию короля прижали к Нилу. Против двух с половиной тысяч рыцарей, прибывших с королем к Мансуре, были более десяти тысяч сарацин. На противоположном берегу герцог Бургундский с большой армией копейщиков бессильно взирал на избиение рыцарей.

Кто-то из крестоносцев бросился вплавь, чтобы вернуться в своей лагерь. Но бурный поток Нила сбивал коней, сбрасывал тяжеловооруженных всадников, и они моментально шли ко дну. Однако горький пример одних не останавливал других, страшащихся сарацинских ятаганов. И все новые и новые рыцари пытались спастись, переплыв Нил. Никому это не удалось. Нил покрылся телами утонувших лошадей, плывущими копьями и щитами.

Жажда, которую стремились утолить рыцари, утолена так и не была. Слишком стремительно рвались к полной победе сарацины и не давали крестоносцам покинуть ряды, чтобы напиться в реке.

Жуанвиль переправился через топкий овраг, поросший тростником, который создавал естественную преграду сарацинам, не давая им ударить во фланг королевскому войску. Через овраг был перекинут единственный мостик. Поэтому его могли легко оборонять несколько человек против сотен. Жуанвиль и Эмбер де Божё остановились, с тревогой наблюдая, как враг теснит армию на берегу.

– Надо привести арбалетчиков! – сказал коннетабль. – Они остались на том конце переправы. Должны были строить плоты. Наверное, уже все готово! Столько часов прошло! Без них нам не победить.

– Доберетесь ли, де Божё? Враги повсюду.

– Все равно умирать, сенешаль. Вон сколько рыцарей погибло! Прощайте!

– Да поможет вам Бог, конннетабль!

– А вам помогут оборонять этот мостик люди графа Бретонского. Они сюда бегут.

Пьер де Моклерк спешил присоединиться к королю. За ним по пятам следовали сарацины. Отряд графа значительно поредел. Сам старый Пьер де Моклерк получил рану в лицо, отказавшись надевать тяжелый топфхельм с узким обзором. Старику в нем было совсем тяжело дышать, а куполообразный шлем с бармицей и наносником, какие носили в прошлом, уже не мог его спасти. Рыцари графа сгрудились перед мостиком, толкали друг друга, оттеснили самого Пьера де Моклерка.

Сплевывая кровь, непрерывно затекающую в рот, раненый граф держался за луку седла, чтобы не упасть на землю, и ругался на своих вассалов:

– Боже милостивый! Да видел ли кто еще таких ублюдков!

Наконец и он смог переправиться.

За ним следовали Жан де Нель, граф Суассона, и Пьер де Нуавиль. Втроем с Жуанвилем они остались держать оборону у мостика. Их стали обстреливать из луков, швырять комья земли, метали дротики, изранив несчастных коней. Сарацины громко призывали Аллаха и показывали трем рыцарям, как они отрежут им головы.

– Сенешаль, пусть эти псы воют сколько хотят! – усмехаясь, сказал неунывающий граф Суассона. – Видит Бог, мы еще вспомним этот великий день, сидя дома с нашими женщинами!

Сарацины, не решаясь проломиться напрямую через мостик и попасть под мечи трех рыцарей, по трясине пересекли овраг южнее, у самой реки, и напали.

Людовик изнывал от усталости и жажды. Его тяжелый меч измучил правую руку – она гудела и болела. Поднимать ее с каждым разом становилось все тяжелее. Видя это, шестеро пеших сарацин схватили королевского коня под уздцы, а Людовика за ноги, ликуя, что в плен к ним попался сам король. Королевские рыцари не могли никак помочь Людовику – они сами, израненные, вели каждый свой личный бой с превосходящим врагом.

Под шлемом Людовик жадно дышал открытым ртом, пот заливал глаза, не давая им хорошо присмотреться в прорези топфхельма. Он почувствовал, как его тянут на себя цепкие сильные руки. На какое-то мгновение он увидел перед собой Маргариту, сложившую ладони на округлившемся животе и быстро уносимую от него ветром. Король стиснул зубы, собрался и, подняв свой устрашающий длинный меч, несколькими ударами изрубил всех шестерых, посмевших его схватить. Многие рыцари видели, что происходило с королем и как он освободился. Это воодушевило их, и они будто с новыми силами ударили на врага, оттеснив его от берега.

Враг устал не меньше христиан. Рыцарей в ближнем бою было не так-то легко убить, а они крушили и крушили всех, кто на них наседал. И пусть кольцо вокруг крестоносцев все стягивалось, горы трупов вокруг них росли и росли.

Эмбер де Божё мчался берегом к переправе. На одинокого всадника не обращали внимания.

Плоты, как и ожидалось, арбалетчики смогли соорудить, скрепив вместе десятки лодок. Гребя шестами, они сделали несколько ходок и переправились с одного берега Ашмума на другой. Почти три тысячи арбалетчиков бегом двинулись на помощь сильно поредевшим рыцарским отрядам.

Эмбер де Божё, озабоченный тем, чтобы прибыть вовремя, все понукал и понукал стрелков, моля, ругаясь, снова умоляя бежать быстрее.

Наконец, запыхавшиеся, тяжело переводящие дух, арбалетчики остановились на расстоянии выстрела за спинами сарацин, окруживших войско короля, и начали натягивать тетивы. Враг, предупрежденный об угрозе сзади, немедленно побежал в Мансуру. У рыцарей не было сил, чтобы преследовать их. Все оставшиеся в живых спустились к реке. Люди и кони жадно припали к водам Нила и долго пили.

Арбалетчики перебили несколько сотен пехотинцев, которые не успели убежать от их залпа, и тоже не преследовали врага, а остались на месте охранять короля и рыцарей.

Людовик бросил шлем Жану де Валери, спешился и покачнулся от усталости. Ему тотчас же принесли флягу с водой, и король долго, с наслаждением пил, специально проливая воду на подбородок, шею, чтобы она текла под доспехи. Он обвел взглядом долину перед Мансурой.

Тысячи убитых. Король перекрестился и прошептал молитву. Королевского коня увел на водопой Филипп де Нантей, и Людовик почувствовал себя одиноко. Ему снова захотелось сесть в седло или хотя бы обнять верного боевого товарища, погладить его гриву, заглянуть в умные глаза.

Куда ни посмотри, громоздились туши убитых лошадей. Их было так много – вороных, гнедых, белых, серых, рыжих, молодых и зрелых, знавших кобылиц и тех, кто не оставил после себя потомства, выросших на берегах Нила или в сирийских деревнях, в горной Каппадокии или на землях у Луары, Роны, Рейна. Кони, изрубленные, истыканные стрелами, смотрели в небо потухшим взглядом, запечатлевшим боль. Во многих местах слышались хрипы и стоны умирающих людей и лошадей.

– Это и есть звук победы, – с горечью прошептал Людовик, опустился на колени, воткнул перед собой меч и сложил руки перед перекрестьем рукояти и эфеса.

Он тихо молился за всех христиан, умерших сегодня, и навязчивая, неприятная мысль все время приходила ему на ум – помолиться за упокой брата Роберта, но он гнал ее, надеясь на чудо.

Вскоре рядом с ним опустился и стал молиться магистр госпитальеров Жан де Роне. Его черные одежды с белым крестом как нельзя лучше отражали скорбные минуты.

Когда они закончили молитву, Жан де Роне поцеловал королю руку в кольчужной перчатке.

– Есть ли у вас какие-нибудь сведения о моем брате? – спросил его с тревогой и одновременно с надеждой король.

– Есть, ваше величество, – смиренно ответил Великий магистр. – Брат ваш ныне находится в раю с Господом нашим.

Он видел во время боя, как какой-то сарацин надел на голову искореженный шлем, принадлежавший графу д'Артуа, а над стенами Мансуры показывались вражеские воины и с гордостью трясли головами убитых рыцарей, надетых на копья. Да и то, что рассказал Гийом де Соннак, не вызывало никаких сомнений о судьбе всего передового отряда.

Король поднял взгляд в небо, и несколько скупых слез стекло по его щекам.

– Ваше величество, – продолжал магистр, – утешьтесь мыслью, что никто из королей Франции не удостаивался такой чести, как вы сегодня. Вы перешли реку, вступили в схватку с врагом, полностью разгромили его и заставили бежать с поля боя. Вы захватили катапульты и шатры, в которых вы проведете ночь.

Король тяжело вздохнул, словно дыханием он должен был поднять с груди давящую ее глыбу.

Вечером в захваченном сарацинском лагере провели совет. Людовик отказался занять шатер Фахр эд Дина, где еще стоял чан с водой, в котором мылся эмир. Хоть и очень хотелось вымыться после тяжелого, изнуряющего боя, но не в воде после нехристя. Король окунулся в Нил, а потом занял скромную палатку. И лишь стража у ее входа означала, что здесь заночевал король. В шатре Фахр эд Дина собрались вожди войска. Альфонс де Пуатье, Карл Анжуйский, герцог Бретонский Пьер де Моклерк, граф Фландрский Гийом де Дампьер, коннетабль Эмбер де Божё, магистры тамплиеров и госпитальеров Гийом де Соннак и Жан де Роне. Почти все были ранены, повязки пропитались кровью. Остро чувствовалась нехватка самого яркого человека в обычном военном совете – Роберта д'Артуа. И хоть сам совет остался почти тем же, что и раньше, с учетом некоторых отсутствовавших сеньоров, находящихся на другом берегу, они не отражали реальное количество рыцарей в войске. Каждого сеньора хорошо защищали, у него было лучшее вооружение, поэтому они и остались живы. Чего нельзя сказать о катастрофических потерях среди простых рыцарей.

Конечно, Людовика сразу стали поздравлять с победой, но он не хотел сейчас слышать никаких пафосных слов – он осознавал тяжелые последствия этого победного дня. Поэтому он попросил назвать хотя бы приблизительное число погибших.

Коннетабль поднялся, вертя в руках найденную в шатре шкатулку с цветочным орнаментом, она приятно пахла – должно быть, служила для хранения благовоний.

– Ваше величество! – кусая губу, сказал Эмбер де Божё. – Потери очень большие. Я могу сказать так, что с учетом тех, кто ранен легко, вообще не пострадал и тех, кто остался с герцогом Бургундским, у нас осталось не больше тысячи рыцарей.

– У меня половина погибла, – проговорил граф Фландрский, издалека намекая на тот маневр с отходом королевского отряда к реке. – Да что половина? Лучшие! А многие, кто жив, без коней остались! Как сейчас сражаться?

Эмбер де Божё со злостью бросил на песчаный пол шкатулку.

– Вся атакующая мощь армии Христа полегла под Мансурой!

– Когда мы планировали сегодняшний бой исключительно силами рыцарской конницы, было понятно, что против нас намного более многочисленный противник и потери будут соответствующие! – вступился против критики королевского плана Карл Анжуйский.

– И как дальше, ваше высочество, вы предполагаете наступать? – буркнул Гийом де Соннак, чья голова была перебинтована, а глаз ослеп. – Тамплиеров почти не осталось. Я послушался графа д'Артуа, и вот что из этого вышло! Не оправдываю себя – сам виноват, не надо было идти за ним! Но и бросить его я тоже не мог!

– Вас никто ни в чем не обвиняет, Соннак, – тихо проговорил король. – Потери большие, господа! Но с нами по-прежнему Бог! Он даровал нам победу, надо воспользоваться ею. Думаю, за ночь лодочный мост между нашими лагерями построят, сюда переведем большинство копейщиков и арбалетчиков, усилимся рыцарями с Кипра и из Сирии. Что с катапультами сарацинскими, кто-нибудь знает, они действующие?

Эмбер де Божё, как опытный коннетабль, уже все разузнал и доложил:

– Они повреждены, люди вашего брата их потрепали.

– Их следует разобрать, – приказал король. – Дерева в сарацинском лагере мало, у нас его вообще нет. Все дерево, в том числе и с катапульт, надо использовать для постройки укреплений вокруг лагеря – хоть слабых, но укреплений. Да и на лодочный мост надо – настил, перила. Сообщение между берегами должно быть быстрым и безопасным.

– Не лучше ли попытаться восстановить катапульты и с их помощью атаковать Мансуру? – задал повисший на губах почти у всех сеньоров логичный вопрос Пьер де Моклерк. – Наши-то катапульты мы сюда не перетянем по лодочному мосту.

– Пока мы их восстановим (и если восстановим!), спланируем штурм, сарацины нападут на лагерь. Без укреплений нам будет плохо.

– Не кажется ли вам, ваше величество, что мы в каком-то тупике? – сказал Гийом де Соннак, не хотевший молчать о самых насущных проблемах войска. – У нас осталась всего тысяча рыцарей из трех, катапульты – на дрова. Как мы будем наступать? Какой у вас план? Как брать Мансуру? Вы хотите защищаться с копейщиками и арбалетчиками в лагере и ждать, когда из Франции прибудет помощь?

Людовик потупил глаза. Во всем был прав Великий магистр тамплиеров, ему нечем было возразить. Он распустил совет и пошел спать. Боль от потери брата и сложившегося непростого положения войска не давала ему уснуть. Он то вспоминал детство, как они с Робертом играли, охотились на зайцев, сражались на деревянных мечах, говорили о девушках, дрались, танцевали, молились, плавали в реке, потом как сражались с англичанами, босые, в одних рубахах, они с Робертом на плечах несли ковчежец с терновым венцом десять миль до Парижа, то думал о тех тысячах людей, что еще были в его войске, но судьба их оставалась туманной, а самое главное – Иерусалим по-прежнему недостижим.