Читать книгу: «Путь к себе: 6 уютных книг от Ольги Савельевой», страница 19

Коромысло

Мне даже немножко неловко за свою приземленность.

Писатели, они же обычно такие возвышенные, тонко чувствующие, нервами наружу, эмоционально обнаженные.

А я как отщепенец в этом цеху: в резиновых сапогах, с фирменной авоськой супермаркета выперлась из МФЦ. Вот именно выперлась. Могла бы выпорхнуть, но в резиновых сапогах это сложно, они чавкают пятками – шмокь-шмокь.

Соседка рассказывает с придыханием:

– И он, он не забыл меня… Не может забыть меня… Вот есть женщины, которых можно потерять, а забыть – нет, нельзя. И это я. Он звонит мне… и в тот день позвонил, когда мне тяжело было, как почувствовал… наверное, душа… душа его почувствовала мое состояние и набрала номер.

– А какой был день, Маш?

– Второе октября.

– Ясно, – киваю я.

В одном любительском спектакле в студенчестве я играла женщину с коромыслом, которая под тревожную музыку появлялась в самые ключевые моменты сюжета.

Для режиссера это была находка – он мной как бы подчеркивал важное в повествовании. А для меня это была роль без слов, так что гордиться тут было абсолютно нечем.

Режиссер говорил, что я выхожу и своим появлением как бы подчеркиваю смыслы. Девушка с короСмыслом, в общем.

Вот спектакль тот давно забыт, а я по жизни теперь – та самая женщина с коромыслом. Я хожу по чужим жизням и подчеркиваю своим коромыслом реальные транскрипции событий.

Люди выдумывают неземные трактовки, а я их хрясь – и об колено. Нет Деда Мороза – это переодетый дядя Валера. Нет, я не специально, конечно. Точнее, специально, но по запросу.

Я КАК БЫ ХВАТАЮ ВОЗДУШНОГО ЗМЕЯ ИЛЛЮЗИЙ ЗА ХВОСТ И ПРИВЯЗЫВАЮ К КОЛЫШКУ РЕАЛЬНОСТИ. БЕРУ ТРЕПЕТНЫЕ НЕЖНЫЕ ДОМЫСЛЫ О ПРИЧИНЕ ТОГО ИЛИ ИНОГО ДЕЙСТВА И РАЗОБЛАЧАЮ ИХ, КАК БЫ ПРИЗЕМЛЯЮ.

Коромысло очень способствует приземлению.

Соседке я могла бы сказать:

– Эй, очнись, Маш, просто твой бывший муж – хитрец, он звонит тебе два раза в месяц, в дни твоей зарплаты и аванса или сразу рядом, когда ты еще не в панике относительно заканчивающихся денег и злость на бывшего за скудные алименты не накрыла тебя с головой. Это время оптимально для общения. Вот и вся разгадка… А не «душа позвонила», «он не забыл».

Но кому на фиг нужны такие мои разгадки?

Воздушный змей стремится в небо. Душа так душа. Не забыл так не забыл.

В одном фильме мужчина, знаменитый писатель, написал бестселлер после того, как погибла его жена, и стал коучем, помогающим людям проживать горечь их потерь.

Однажды он рассказывал о похоронах жены и сказал: «Была весна, цвели георгины…»

Это услышала девушка-флорист, которая знала, что георгины цветут осенью. Выходит, он все это придумал, потому что даже не был на похоронах жены. То есть он сам не годится в эксперты по этой теме. И вся его стройная история спотыкается об эти георгины.

Так вот, можно промолчать и никого не разоблачать. А можно, тряхнув коромыслом, прошептать: «Так георгины же осенью цветут» – и выбить брусочек из этой стройной дженги…

– Ну как не верить в потусторонние силы, Оль? Мне гадалка в инсте достала карту, говорит: «Вижу болезнь». И что ты думаешь? Мы сразу всей семьей свалились, – говорит мамочка на площадке.

– Грипп? Или что?

– Ну, сопли, кашель. Вот как она угадала?

– Это ж осень. Тут к гадалке не ходи. Каждый второй в осень едет на соплях…

Опять во мне эта женщина с коросмыслом. Разоблачитель неземного.

Моя знакомая разводится с очень богатым мужчиной из-за того, что он очень богатый мужчина. Просто он весь про деньги, а не про человека. Она говорит ему: «Мне плохо», а он: «Что тебе купить?»

Это, с одной стороны, очень здорово, и многим хотелось бы так, но когда «чтотебекупить» – это вся твоя жизнь, то очень хочется купить в итоге немного человеческого тепла, но оно нигде не продается.

ВСЕ ВОКРУГ ГОВОРИЛИ: «ЭТО ТЫ СДЕЛАЛА ЕГО ТАКИМ УСПЕШНЫМ», И ОНА ВНУТРЕННЕ ГОРДИЛАСЬ. ДА, МОЛ, КАКАЯ ЛЬВИЦА, ТАКОЙ И ЛЕВ. НО В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ ПОНЯЛА, ЧТО КРОМЕ ТОЙ ГОРДОСТИ И ДЕНЕГ В ЕЕ БРАКЕ НИЧЕГО ХОРОШЕГО НЕТ. А ХОЧЕТСЯ ДУШЕВНОЙ БЛИЗОСТИ И ТЕПЛА.

Она совсем захандрила, в шаге от депрессии, поняла, что надо себя спасать, и решила уходить. Ушла.

Мужик ее обалдел. Говорит:

– Как уйти? От меня?

– От тебя.

– Оставайся. Что тебе купить?

– Ничего.

– Я денег мало зарабатываю? Я больше буду зарабатывать, оставайся.

Ушла, в общем. И хвастается потом:

– Мой так сильно меня любит, не может без меня. Говорит: «Хочешь, я тебе буду платить, только ты живи одна, а не с кем-то. Вроде зарплаты за одиночество. Прикинь, любовь какая».

Я молчу, а хочется сказать многое.

Подчеркнуть своим коромыслом: «Нет, милая, это не про любовь. Просто твой бывший муж лучше всего умеет зарабатывать деньги, он азартный в этом вопросе, и деньги охотно идут к нему в руки. Он и общение с людьми выстраивает через дензнаки. Просто потому, что не знает других языков коммуникации. То есть он хочет купить тебя и твое право жить так, как хочешь, даже после развода. Это не любовь, а бессилие».

Но многие со мной тут поспорят. Особенно те, кому сложно жить финансово. Они вообще мечтали бы о человеке, основная фраза лексикона которого «что тебе купить».

Но деньги никогда не заменят уважения, любви и нежности. Восклицательный знак коромыслом.

Рассказала подружке про коромысло, а она говорит:

– А ты знаешь, почему роль эту, с коромыслом, тебе доверили?

– Ну просто я по типажу подходила, – пожимаю я плечами.

– А вдруг потому, что… коромысло – это хищная, очень прожорливая стрекоза…

– Эй, а ты точно подруга? – смеюсь я.

Нет. Точно не поэтому.

Взрослый

Когда нашей дочери Кате исполнилось шесть лет, все стали спрашивать, планируем ли мы отдать ее в школу в этом году. Основной аргумент: «Она же уже читает и считает, а значит, вполне готова к школе».

Я так не считаю.

ГОТОВНОСТЬ К ШКОЛЕ – ЭТО СОВСЕМ НЕ ПРО ТАБЛИЦУ УМНОЖЕНИЯ И БУКВАРИ. ЭТО ТАЛАНТ АДАПТАЦИИ К СЛОЖНОМУ СОЦИУМУ И ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ЗРЕЛОСТЬ.

В качестве аргумента я привожу недавнюю ситуацию с сыном, который ровно в два раза старше Кати.

Ему 12 лет. Он у нас такой брутальный, самостоятельный, немного уставший от родительских нравоучений подросток в пубертате (я называю пубертат возрастом закатившихся глаз). Я со своими супами, уроками и «надень шапку» вызываю неизменное выражение лица «ну ма-а-а-ам».

Двенадцать – это возраст активной сепарации, вот это «я взрослый», «я не ребенок», «да не надо меня провожать/кормить/опекать». Я сам!

Мне сложно принять его стремление быстрее стать «отрезанным ломтем», но я понимаю, что это необходимый этап взросления, поэтому я честно стараюсь.

Однажды мы с сыном вдвоем сидели в комнате, и у меня зазвонил телефон.

Турагент в панике сообщила, что у Дани загранпаспорт – единственный из всей семьи – не проходит по срокам: чтобы вылететь в Египет, нужно, чтобы срок его действия был минимум на полгода дольше, чем дата возвращения из отпуска. Мы все проходили по этому критерию, а Даня – нет.

– Сколько у меня есть времени сделать сыну новый паспорт? – напряженно спросила я у турагента.

– Два дня.

– Ого.

Дальше начались панические поиски и звонки. Срок изготовления заграна – месяц. Никто, даже из-под полы, не готов был сделать это за два дня.

Даня слушал, как я в ужасе пытаюсь спасти наш накрывающийся медным тазом отпуск, и вдруг говорит:

– Мам, а ты меня спросила, что я хочу?

– В смысле?

– Ну что я хочу больше: на море или пожить эту неделю один.

– Ты хочешь на море, – безапелляционно заявляю я.

– Нет, мама. Это ты хочешь, чтобы я на море с вами полетел, потому что тебе так спокойнее. А я хочу совсем другого.

– Чего?

– Моя мечта – пожить одному хоть несколько дней. Я же много раз тебе об этом говорил.

Это правда. Говорил. Много раз. Но куда ж мы денемся из своей квартиры? Да и мал ты еще, сын, один жить!

Но дальше ситуация сложилась именно так: надо было или отменять отпуск, терять деньги, или… соглашаться на внезапно подвернувшийся эксперимент по самостоятельному проживанию ребенка 12 лет.

Ну, «самостоятельное» оно очень условно – бабушка и дедушка рядом, на подхвате, контроле, друзья и соседи – тоже.

Но для Дани все равно испытание.

Мы начали подготовку к эксперименту. Я научила его готовить самое простое: пельмени, яичницу, горячие бутерброды, макароны с сосисками. Научила пользоваться посудомойкой, убираться.

Нести ответственность за животных – обычно как: животных завели детям, а кормить, гулять, убирать за ними – родителям.

Были даны указания, где брать постельное белье, если его друзья придут ночевать (ну, а что, кто-то сомневался, что придут?).

Мне казалось, что мы предусмотрели все.

Даня очень ждал нашего отъезда. Предвкушал свободу. Спрашивал: «Ну вы скоро? Скоро?» Ему не терпелось побыть взрослым, прямо ладошки потирал.

– Тебе не обидно оставаться? – переживала я.

– Да это лучший подарок из возможных мне на каникулы, мам! – искренне уверял сын.

В общем, мы улетели.

Я с собой договорилась, что это правильно, что так я покажу сыну, что доверяю ему и вижу в нем взрослого парня, а не малыша, которому ничего нельзя доверить. Я видела, как ему это важно. Муж полностью поддержал меня, сказал, что сын у нас – мужик, а не тютя и переживать не за что.

– Мам, ты что, мне не доверяешь? – спрашивал Даня каждый раз, когда ловил меня на переживаниях по поводу нашего грядущего с ним расставания.

Доверяю, сын. Доверяю.

Ладно. В конце концов, это всего неделя. И в конце концов, когда-то же надо начинать… привыкать к тому, что твой ребенок – взрослый. В общем, «Один дома».

А дальше… дальше случились форс-мажоры.

Но все эти форс-мажоры на самом деле не форс-мажоры, а просто жизнь.

ЕСЛИ СМОТРЕТЬ НА СОБЫТИЯ НЕ КАК НА ПРОБЛЕМЫ, А КАК НА НЕЗАПЛАНИРОВАННЫЕ ТРУДНОСТИ, ТО ЖИЗНЬ ПЕРЕСТАЕТ КАЗАТЬСЯ СЛОЖНОЙ, СТАНОВИТСЯ ПРОСТО НЕПРЕДСКАЗУЕМОЙ И ОТТОГО ИНТЕРЕСНОЙ.

Сначала мы вместо пяти часов добирались до места 11 (был сильный туман, задержки в аэропорту) и были без связи. Все это время, особенно финальные пять часов, Даня очень боялся, что мы разбились (ну еще бы, мы же всегда домысливаем только плохое) и поэтому не выходим на связь. Он паниковал, даже плакал.

К моменту, когда первое сообщение о том, что мы в порядке, на месте и все с нами хорошо, дошло до него, он был уже почти в истерике: «Я уже не знал, что и думать! Лучше бы с вами полетел! Не хочу тут один!»

Я решила, что эти слова продиктованы пережитым страхом и он так не думает.

Потом он поссорился с друзьями. Потерял хомяка (хомяк сбежал под кровать, а оттуда в другую комнату, но опасность была в том, что у нас, помимо хомяка, проживает еще кошка-охотница). Перегулял и схватил сопли. Скучал. Сильно скучал. Отчаянно скучал.

Потом у него сломался телефон – сын остался без связи…

На этом моменте дедушка не выдержал и похитил внука себе. Потому что так было спокойнее всем: и сопли под контролем, и телефон чинится, и обнимашки.

Сын попросил второй шанс на оставшиеся три дня – и получил его.

Он справился с самостоятельностью на финише нашего отпуска отлично, но мы каждый день писали ему: «Ну, послезавтра уже увидимся!» или «Ну, уже до завтра!» Возможно, это помогло ждать.

Потом, когда мы вернулись и обсуждали с сыном, почему так сложно ему дался пробник новой жизни, он сказал: «Мам, я сам не ожидал, что во мне включится этот режим „кукусика“».

Смешно он сформулировал. Перевожу. Экспресс-взросления не получилось. Внутренний кукусик захныкал и запросился на ручки.

Ему самому казалось, что он взрослый мужичок: все знает и умеет. И совершенно случайно эта ситуация показала ему, что он – даже в 12 – еще совсем ребенок.

И это нормально. Взросление происходит постепенно, а не внезапно, и не надо прогонять своего внутреннего ребенка никуда, не надо его усиленно взрослить. «Наслаждайся им, сынуль. Кукусиком своим. Мы получили отличный опыт, узнали, что ты сам себе казался взрослее, чем есть, и „продал“ нам эту уверенность тоже, но по факту эмоционально – ты мой маленький малыш, иди обниму».

Хороший получился, полезный опыт. Про то, что возраст в цифрах и возраст в душе – разные вещи.

В следующий отпуск полетим только вместе.

Я хочу сказать, что всему свое время. Детство, юность, взрослость, зрелость, старость. Каждую пору надо проживать вдумчиво, наслаждаясь ею.

Это я, кстати, в том отпуске и поняла.

Для меня вообще отдых – это возможность выключить многозадачность. Тут, в обычной жизни, я все время куда-то спешу, утрамбовываю в каждый час много-много дел. В итоге успеваю эти сто дел, но все равно цейтнот – что-то не успела.

А секрет отпускного счастья оказался именно в том, чтобы не спешить. Отдаваться тому, что делаешь, прямо сейчас и полностью.

Писать книгу и погружаться в этот процесс до донышка, болтать с ребенком и включиться в разговор на 100 процентов, пить кофе и наслаждаться каждым глотком.

Как бы жить-проживать каждое событие по очереди. Тогда получится его замечать. А это значит не пропустить.

Так важно не пропустить каждый этап своей жизни, успеть насладиться им и вдумчиво отпустить. Всему свое время.

Так просто и так сложно…

Наигралась

Я пыталась посчитать, сколько раз в день я слышу слово «мама». Первые сто раз прозвучали еще до обеда.

Катюша «мамкает» каждую минуту. Мам, смотри. Мам, пойдем. Мам, ты куда. Иногда, пока она зовет – мама, ма-а-а-ама, мама, – забывает, что хотела.

Вчера говорит:

– Мам, а почему я макароша?

– Макароша? Ты? Не знаю, почему ты макароша. А кто тебя так зовет?

– Ты.

– Я?

Потом поняла, о чем она. Когда я, всполошенная, прибегаю на зов дочери, то бормочу: «Что, моя хорошая?»

Кате слышится вместо «моя хорошая» – «махароша». Вот вам и макароша.

С одинаковым уровнем громкости и концентрацией восторга или страха она кричит: «Мама-а-а!» – если увидела муху, застряла под кроватью или отыскала в букваре знакомую букву.

Я бегу на зов, потому что всегда есть вариант, что что-то случилось.

– Катя, что ты кричала? Что случилось?

– Смотри, мармеладка в форме червячка…

– А, ясно.

Вот сын с отцом поспорили и пришли, чтобы я их рассудила.

– Мам, вот смотри, папа сказал…

– Нет, мам, все было не так…

– Мам, ну ты же знаешь…

Мама. Мама. Мама. Это прекрасное слово. Просто каждое «мама» отвлекает от работы, моих личных дел или мыслей. Каждое.

Представьте, что вы едете по дороге за рулем, а вас отвлекают каждые пару минут. Вам удастся сосредоточиться на пути? Нет, конечно.

Если отвлекать от дороги постоянно то на пролитое молоко, то на другую ерунду, можно ехать долго и приехать очень уставшей. И не от дороги, а от многозадачности.

Это я читательнице пыталась объяснить, которая «искренне не понимает, как любимая семья может напрягать».

Семья не становится менее любимой, просто я становлюсь более задерганной. Вот и все.

И это не про то, что кто-то кого-то не любит, а про отсутствие личного пространства, рассчитывать на которое – вполне оправданный эгоизм.

– Мама! Мама!

– Что, моя хорошая?!

– Мам, я сказала Дане, что я буду плинцесса Эльза из «Холодного селдца», а он – олень. А он не хочет олень. Скажи ему, что он олень…

– Катя, он имеет право не хотеть роль оленя.

– Мама, он олень! У меня фигулка оленя. Мальчик – он. Олень – он. Длугие фигулки – девочки. Девочка – она. Даня – он. Не она. Даня не может быть плинцесса, Даня – олень!

Так Катя коротко, доступной ей терминологией осветила тему «Личные местоимения в русском языке».

– Даня, ты олень! – прошу я сына, тот закатывает глаза: «Ну ма-а-ам!»

Сегодня я видела, как Катя укачивает пластмассового младенца. Обычно он говорит «мама», если его поднять вертикально. А тут он сломался, механизм «заел», и он стал говорить «мама» без предупреждения и логики. Когда вздумается.

Катя берет его на ручки – «мама!».

Катя кладет его в коляску – «мама!».

Дает соску – «мама!».

Забирает соску – «мама!».

Катя взяла его на ручки, укутала в одеялку и укачивает:

– Баю-баюшки, баю-баюшки!

А тот:

– Мама, мама!

Катя нервничает:

– Успокойся!

А тот все «мамкает». Катя выходит из себя:

– Да хватит, успокойся! Вот я, я твоя мама. Я тут. Спи.

– Мама! Мама!

Катя его горизонтально, вертикально, вверх ногами, вниз ногами – бесполезно. Возмущенно топает ножкой, злится на него:

– Успокойся! Успокойся!

Тот:

– Мама!

Катя отдает мне пупса и говорит: «Я наигралась!»

ВОТ. ОТЛИЧНАЯ МИНИАТЮРА О МАТЕРИНСТВЕ. ИНОГДА МАМА НАИГРАЛАСЬ, УСТАЛА. ТОЛЬКО НИ ОДНА МАМА НИКОМУ НЕ ОТДАСТ СВОЮ РОЛЬ…

Утром крик: «Мама! Мама! Мама!» Прибегаю и вижу: Катька заперла Даню на балконе и хохочет.

Отец рядом сидит, тоже смеется.

– А ты что никого не спас? – бурчу мужу, выпуская сына.

– А нет такой цели. Им же весело.

Не квартира, а чемоданчик хулиганчиков.

Знаешь…

– Знаешь, Оль, это правда страшно.

Эту фразу сказала девушка из соседней больничной палаты, и я резко обернулась, будто хотела внимательней всмотреться в глаза человека, который это произнес, и прошептала:

– Спасибо тебе за эту фразу.

«Знаешь, Оль, это правда страшно».

Я тогда только узнала про диагноз своего ребенка, про грядущую инвалидность и особенную жизнь.

Все вокруг пытались поддержать, искали нужные слова.

Говорили: «Ну ладно тебе, она жива – и это главное», «Последствия могли быть гораздо серьезней», «Ты просто устала», «Ты на каких успокоительных?», «Все будет хорошо».

Это все, конечно, очень милые слова, про заботу, но они все – мимо. Первая фраза, которая метким дротиком попала в цель, – «Знаешь, Оля, это правда страшно».

Потому что… она оставляла за мной право горевать. Сходить с ума. Истерить. Лезть на стену. Кричать. Может, даже драться, если надо. Она как бы благословляла мое «состояние аффекта», которое я скрывала под вежливой улыбкой, чтобы не пугать окружающих, говорила: «В твоей ситуации с тобой все нормально, ты отлично справляешься».

Она не отнимала мою боль, а признавала: это страшно.

Как ты в этом всем?

Я в этом всем плохо. Жизнь разделилась на «до» и «после».

Мне вообще казалось, что моя жизнь – это такой автобус в час пик. Он забит проблемами под завязку, но за рулем в нем – счастье. Обычное такое, хорошее, добротное, нежное счастье.

А когда инвалидность ребенка втиснулась в автобус, то физически пришлось чем-то пожертвовать, и из автобуса вывалилось оно. Счастье.

Теперь это просто невыносимый, неуправляемый, душный автобус, кто там за рулем, непонятно, и вообще ехать в нем совсем не хочется, а хочется выйти и броситься под колеса другого автобуса.

Как жить и знать, что счастью больше нет места в твоей жизни?

И ладно «как», но зачем?

Я вообще думала, что у меня очень тяжелая жизнь и поэтому я заслужила беззаботное счастье во второй ее половине… И все ждала, что вот-вот, вот-вот оно случится, это заслуженное страданиями счастье.

И тут бумс. Все еще хуже!

Такие события, как болезнь ребенка, в принципе трактуются в обществе как… наказание.

Мне казалось, что я с честью справилась с первой половиной жизни. За что же меня снова наказывать, Господи?

Я испытывала в тот момент смертельную усталость: я устала преодолевать.

УСТАЛОСТЬ – ЭТО РАСТЯНУТОЕ ВО ВРЕМЕНИ ТЕРПЕНИЕ СЛОЖНОГО. Я ТЕРПЛЮ 35 ЛЕТ, МОЖНО УЖЕ РАССЛАБИТЬСЯ? КАК НЕТ?

Опять нет?

Я помню, как лет в 17 прочитала, что есть страны, где родители за детей решают, кто и с кем поженится. То есть дочкам своим выбирают женихов. И с кем она проживет всю жизнь, девушка узнавала в день свадьбы.

«Ужас какой!» – подумала я. Мне вот важно, как пахнет мой человек. Я бы не смогла жить с тем, кто «неправильно» пахнет.

У меня было ощущение в больнице, что меня насильно выдали замуж за страх. Выдали и говорят: «Вот твой муж, а теперь иди на кухню». Прогоняют. Типа, иди, нечего тебе тут…

В смысле нечего? Это мой спутник жизни теперь. Навсегда. Мне очень даже есть чего. Дайте я его рассмотрю. Пощупаю. Понюхаю. Чем он пахнет?

Мне надо учиться с ним жить, а для этого узнать его поближе.

Люди, которые, желая поддержать, гонят меня из этой точки страха, как бы отрицают мое право на горевание: «Ну что ты ревешь, все могло быть еще хуже», – они не помогают.

Я не хочу сбегать от своего страха, я хочу остаться.

– Знаешь, Оль, это правда страшно…

– Да-да. Это страшно. Спасибо, что ты это сказала. Как бы задокументировала словом. Я теперь не просто рыдающая истеричка, я человек, который остается в точке боли и страха осознанно, потому что мне предстоит приручить этот страх. Сделать его своим союзником, а не врагом. Я не сбегаю. Я проживаю.

Моя дочь точно хотела бы, чтобы я была счастлива. А если она вырастет и узнает, что мама страдала всю жизнь из-за ее инвалидности, то об эти мамины страдания она травмируется еще сильнее, чем о саму инвалидность.

Я должна в своем автобусе отыскать свободное место. В нем не только проблемам есть место, диагнозам и фанатичному служению вечной реабилитации.

Почему я вдруг раз – и запретила себе счастье? Кто сказал, что оно запрещено?

БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ В ПРЕДЛОЖЕННЫХ СЛОЖНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ – ЭТО НЕ ЗНАЧИТ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ, РАВНОДУШИЕ ИЛИ ХОЛОДНОСТЬ. НАОБОРОТ! СЧАСТЛИВАЯ СКВОЗЬ БОЛЬ – ЭТО НЕВЕРОЯТНАЯ СИЛА И ЖИЗНЕННАЯ СТОЙКОСТЬ. ЭТО ОНА!

Моей дочери гораздо важнее вместо мамы-достигатора, заложницы обстоятельств, хмурой и сосредоточенной женщины, которая ни секунды не свободна от диагноза ребенка, вместо «жизнь положившая на плаху» жертвы, нужна веселая, летящая мама, которая печет сырники, испачкала нос вишневым вареньем и хохочет взахлеб вместе с ребенком…

Вот такая мама нужна моим детям. Варенье у меня уже есть. Безусловная любовь к детям тоже. Осталось дело за малым – раздобыть принятие и щепотку беззаботности…

Это очень страшно. Но я проживу это «страшно» и разрешу себе радоваться. Не делать вид, а правда радоваться. Счастье – это же не маска – снял-надел, счастье нельзя подделать.

Надо прогоревать боль, познакомиться со страхом и разрешить себе счастье.

Вот такой план на жизнь. Приступить к выполнению.