Читать книгу: «Путь к себе: 6 уютных книг от Ольги Савельевой», страница 18

Мелочи не мелочи

– Эй, кто-нибудь, сделайте мне кофе! Я заключил суперсделку! – закричал миллиардер в шесть утра в своем офисе.

Но никто не услышал: откуда в офисе люди в это время?

Хотя один мальчик на побегушках слышал. Он учился у этого миллиардера, потому что сам хотел в будущем стать миллиардером (у него получилось).

– И ты пошел и сделал ему кофе? – спросили мальчика, который рассказывал эту историю.

– Нет…

– Нет?

– Нет, он не пил офисный кофе. Я сбегал за кофе для него в кофейню. Он пил сладкий и слабый кофе.

– Ого, ты замечал такие мелочи!

– Это не мелочи.

Это диалог из сериала про успешных миллиардеров, и это рассказ одного из них о том, как он начинал свой путь, как учился у профессионалов, как их замечал.

В этом деле правда нет мелочей.

Когда я работала в пресс-службе, у меня был блокнотик, который я называла «Досье». В нем были суперважные нюансы про всех журналистов, с которыми я сотрудничала.

Типа таких: «Иван. День рождения – тогда-то. Кофе не пьет, любит зеленый чай. Коллекционирует сахар в пакетиках. Обожает собак, у него их три, имена… Аллергия на цитрус». И так далее.

Это досье очень помогало выстраивать коммуникации с людьми по работе. Я как бы давала понять, что работа работой, а я замечаю сквозь должность – человека. Того, у которого в руке сладкий зеленый чай, поводок для прогулки с любимой собачкой и никаких апельсинов.

Но эта вся история – про бизнес.

Тот мальчик в офисе, например, замечал миллиардера, его привычки, вкусы, жизненную стратегию, потому что это было в его интересах. А я вела свое досье, потому что оно помогало формировать хорошие отношения.

На последнем выступлении меня спросили: «Что такое любовь?» – я отшутилась, ушла в смешной рассказ про отношения. А человек потом подошел и сказал, что коллекционирует ответы разных людей на этот вопрос.

Я пообещала, что отвечу в тексте. Мне сложно тут не сорваться в банальности, но я попробую.

Мой любимый подслушанный диалог звучит так:

– Ты хороший лжец?

– Да. Я вынужден им быть.

– Какая ложь обычно удается тебе лучше всего?

– Что я в порядке…

ЛЮБОВЬ – ЭТО КОГДА ЧЕЛОВЕК ГОВОРИТ: «Я В ПОРЯДКЕ», А ТЫ ВИДИШЬ, ЧТО НЕТ.

По миллиону крошечных признаков: как он отвел глаза, как нервно заправил прядь за ухо, как надел черную водолазку вместо яркой кофты, как кусает ногти, как пьет ромашковый чай вместо любимого кофе, потому что кофе выпито столько, что сердце уже сбоит, а ромашка – вроде как успокаивает.

Его шепот похож на крик, взгляд – на боль, а вымученная улыбка – это латентный нервный срыв.

Когда он говорит: «Да все ок», а тебе очевидно: «Ничего не ок».

Когда он говорит: «Не придумывай, ничего не надо», а ты понимаешь: «Все надо».

Любовь – это когда ты замечаешь другого человека не потому, что тебе что-то от него нужно, а потому, что хочешь, чтобы он был счастлив.

Будущий писатель

Один мой знакомый З. не умеет плавать, но обожает рыбалку. Как это совместимо – ума не приложу. Но, видимо, у него как-то сложилось в один пазл.

Однажды в Астрахани он с другом взял лодку, пошел на ней за рыбой. Дальше у меня пунктирная информация: в общем, они поймали большую рыбину, величиной с них самих, втащили ее в лодку, та стала биться за жизнь, перевернула лодку, мой знакомый З. вывалился из лодки и стал тонуть – там было реально глубоко.

Он тонул, а та рыба кружила вокруг, будто хотела убедиться, что он утонет.

Потом закончился кислород, З. потерял сознание. Думал, что умер, но нет. Его напарник сумел нырнуть за ним (они же еще в тяжелых костюмах и сапогах) и спасти.

Когда З. пришел в себя, он обнаружил в себе много тины, кувшинок и… писательский дар.

Тот его звонок я запомню надолго.

Я спокойно стояла в очереди в продуктовом магазине, как вдруг крик из телефона:

– Как издать книгу, как? КАК?

Голос З. звучал так истерично, что я даже вышла из очереди и уточнила:

– У тебя все в порядке?

Ну просто книга – это не роды и не астма, она реально может подождать. Хотя бы полчаса. Что орать-то, это ж не на время задача.

– Я сейчас напишу книгу, Оля. Бомба будет, а не книга. Научи, как ее издать!

Уф-ф-ф. Тут у меня рукалицо.

Проживая яркие события своей жизни, люди испытывают непередаваемую гамму чувств. Настолько непередаваемую, что сразу хочется ее как раз передать. Немедленно! Быстрее!

Человеку кажется, что мир много теряет без этой информации. Вот как вам живется без рассказа о том, как З. из лодки выпал? Тяжело, наверное. Чахнете, страдаете, каждый день, распластав ладошки на стекле книжного магазина, смотрите на стеллаж с новинками в надежде рассмотреть там книгу З.?

Это сарказм, конечно. Это совсем не так работает: если б все было так просто, все повально были бы писателями, а читать написанное было бы решительно некому.

Я вот хорошо понимаю химию, но объяснить другому не могу. То есть я хороший химик, но плохой учитель, потому что хороший учитель тот, кто и материал знает, и рассказать его понятно может.

С книгой так же.

КНИГА – ЭТО МНОГО ДИСЦИПЛИНЫ И РЕГУЛЯРНОСТИ ПЛЮС ХОРОШЕЕ ПОНИМАНИЕ ИДЕИ И ЗНАНИЕ МАТЕРИАЛА. НО ВСЕ ЭТО ВМЕСТЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОМНОЖЕНО НА ВДОХНОВЕНИЕ И ТАЛАНТ.

Если просто перемножить дисциплину на материал, выйдет… учебник. Такой… ну, без души. Системный, добротный, но перечитывать его не захочется, а друзьям советовать – тем более нет.

Тут еще мой триггер сработал по поводу вот этих многочисленных курсов а-ля «Напиши книгу за месяц».

Мне кажется, это очень опасная штука. Человек, который пишет в соцсетях, но не имеет аудитории (не подписываются люди, не читают), напишет книгу в надежде хоть так поймать ускользающий успех, но ее тоже никто не прочтет.

Успех как та рыба: будет биться в лодке и еще, не дай бог, ненароком утопит вас в море разочарования.

Книга – это инвестиция времени читателя. Если люди не инвестируют в короткие тексты, странно ждать, что твою книгу расхватают как горячие пирожки.

Но курсы обещают превратить любого человека в писателя за месяц (хорошо, что не в хирурга). Точнее, книгу он напишет за месяц. А читателей никто не обещает. Где ж их взять-то, читателей, в наше время, когда бесплатного и качественного контента завались и писателей больше, чем читателей?

– Я хочу написать книгу. – Я чувствую, что З. на другом конце провода прямо трясет. – Меня только что чуть не убила рыба. Я выжил! Я все запомнил! Я напишу бестселлер. Это будет российский «Моби Дик»! Даже круче!

Читали «Моби Дика»? Для тех, кто нет, я в двух словах перескажу.

Один капитан китобойного судна был одержим идеей мести киту Моби Дику, в схватке с которым он потерял ногу. В итоге они с командой его нашли, три дня гнались, пытаясь загарпунить, но кит уворачивался от гарпунов и в итоге уничтожил корабль и всех, кто на нем, включая капитана. Выживает только моряк, который выплыл в пустом гробу, приготовленном для другого человека, именно он и рассказал эту историю.

З. хочет, чтобы издательство прочло его рассказ и захлебнулось восторгом. Чтобы редактор сказал: «Ну даешь, З. Вот тебе миллион. Отдай нам права на твой рассказ! Он гениален. Он „Моби Дик“, только в Астрахани».

З. принципиально не хочет издаваться за свой счет. Считает, что за свой счет издаются только (цитата) «никому не нужные и не интересные графоманы».

Это совсем не так. Категорически! Я пытаюсь объяснить З. истинный расклад: талант не всегда коррелирует с популярностью. И реально талантливые люди часто никому не известны, потому что они просто не умеют себя продавать и продвигать.

Издательство же готово инвестировать в того автора, книгу которого люди ждут, потому что любят его читать уже сегодня, когда книга только в планах: тогда просто понятно, кому продавать ее готовые экземпляры.

А кому продавать будущего астраханского «Моби Дика»? Непонятно.

– Ну у тебя-то как-то получилось? – З. не сдается.

– Случайно. Я много лет себя продвигала, не зная, что я себя продвигаю, понимаешь, какая фишка. Я писала и писала в соцсетях, потому что не могла не писать, а любой мой текст – это теперь в некотором роде реклама меня как писателя. Их у меня больше пяти тысяч. Но это произошло как-то само, без плана с моей стороны.

– Не важно. Дай мне контакт твоего редактора.

– Дам. Ты только сначала напиши.

НЕЛЬЗЯ ПРОДАТЬ ИДЕЮ. ИДЕЯ – ЭТО НИЧЕГО. МОЖНО ПРОДАТЬ ТОЛЬКО РЕАЛИЗОВАННУЮ ИДЕЮ. ОНА ИМЕЕТ ВЕС.

– Нет. Я заключу договор, там будут прописаны сроки, и это меня смотивирует писать.

– З., то есть ты хочешь предоплату за кувшин только на основании того, что увидел много глины и тебе кажется, что ты сможешь слепить из нее кувшин? Даже если сможешь, имей в виду, у потенциальных покупателей этих кувшинов завались, и платных, и бесплатных. Никто не купит твой будущий кувшин только на основании твоего восторга по поводу предстоящей работы. Ты его покажи, тогда уж люди решат, покупать или нет. Тех, кто мучается бескувшиньем, не существует, З., пойми.

Но З. окончательно мобидикнулся: он не слышит объяснений, а хочет книгу.

Однако продать будущую книгу можно, только если она упакована в репутацию. То есть ты пишешь много, регулярно, интересно, вот твои тексты, вот восторг читателей от них, а теперь ты задумал книгу.

Или ты настоящий профи в каком-то деле, и твою экспертность нужно упаковать в книгу.

А утонуть и воскреснуть для этого недостаточно, понимаешь, З.? И чтобы вокруг тебя при этом кружила рыбина – тоже.

Сторговались на половине: З. напишет половину книги, и я, благоговея от доверенной мне миссии, с ней поскачу к редактору, который пока спокойно спит и не знает, что скоро на него обрушится успех.

А вообще, я всегда говорю: люди не читают текстов, люди читают эмоцию, с которой написан текст. Если З. сможет под свой восторг подобрать нужные подлежащие и сказуемые, то чем черт не шутит. Может, мы все в итоге мобидикнемся от счастья, читая его первый бестселлер.

Так важно в жизни делать то, чего не можешь не делать!

Свидание

«Знаете, Ольга, при всем уважении…»

Я часто получаю письма, которые начинаются с этой фразы. И это настоящий маркер того, что ничего хорошего и вдохновенного дальше там нет.

У меня есть странная привычка. Я очень занятой человек, но соцсети свои веду сама, без помощников.

Поэтому в личке у меня всегда много неотвеченных сообщений: ну просто нет времени на коммуникацию. Но иногда ночью, перед сном, я вступаю с кем-то незнакомым в диалог и долго не могу из него выбраться.

Чаще всего это какие-то неоднозначные беседы: философские, напряженные или даже агрессивные. Зачем? Не знаю, хоть убейте.

Я в любой момент могу перестать, но не делаю этого. Могу закончить, забанить, остановиться, но я… продолжаю.

При этом я сама с себя обалдеваю: у меня сто мильонов дел, ночь на дворе, спать осталось четыре часа, а я, блин, в диалоге!

«…Знаете, Ольга, при всем уважении, вот Вы пишете в каждом посте: люби себя, уважай себя, но не пишете как. Это похоже на бизнес-тренинг, в котором богатый человек учит бедных, как стать богатым. Говорит: все дело в мышлении, в характере, в небоязни рисковать. А самому деньги достались в наследство, и по факту он не знает, как их заработать. Так и Вы. „Люби! Цени! Уважай!“ Я хочу, но вот как? Вы же не пишете как!»

Хм. Извините, но каких рецептов вы ждете? Они же индивидуальны у всех.

Мне одна подруга рассказала, как она однажды вернулась из церкви и ее сестра спрашивает:

– Где ты была так долго?

– В церкви. Молилась за всех. Столько людей в беде, надо же за всех помолиться.

– А за себя? За себя ты помолилась?

– А за себя нельзя.

– Почему нельзя? В смысле?! Можно! Нужно!

– Нет, это эгоизм.

– Нет! Это необходимость! Просить у Бога сил, мудрости, терпения, принятия для себя! А то ты всем сестрам по серьгам раздала, а сама, сама-то что?

– Ну за меня тоже кто-нибудь помолится.

– Ты! Ты! Помолись за себя сама. Это правильно, это не стыдно, это важно!

Это вот хороший диалог про то, что некоторые люди не знают даже, что они у себя есть! Не замечают себя, своих желаний, своих потребностей.

Живут как бы в прислугах у обязательств. Как люди-функции. Нужно за хлебом сходить. Нужно полы помыть. Нужно начальнику отчет сделать.

Это все кому нужно?

Любишь кататься, люби и саночки возить. Пословица такая.

Но многие люди в принципе всю жизнь возят саночки. Но не катаются. Не садятся в них, не мчат с горы, не хохочут от восторга. Хотя полет с горы и так скоротечен, а вверх с саночками – всегда дольше. Но они без этого обходятся, не заточены на радость, на счастье. Только на преодоление.

КАК ЛЮБИТЬ СЕБЯ? КАК УВАЖАТЬ? ДА НЕТ ТУТ УНИВЕРСАЛЬНОГО РЕЦЕПТА, НО ЖДАТЬ, ЧТО ЭТО БУДУТ ДЕЛАТЬ ЗА ВАС ДРУГИЕ ЛЮДИ, – ТОЖЕ ТАК СЕБЕ ДЕЛЕГИРОВАНИЕ. ОНИ ЖЕ НЕ ВАШИ ПОДЧИНЕННЫЕ, ВОТ ЭТИ ЛЮДИ ВОКРУГ, С ЧЕГО ВЫ ИМ ПОРУЧИЛИ ВДРУГ ТАКУЮ МИССИЮ?

Надо самим как-то учиться. Слушать себя, например.

Вот у меня глухой ребенок. Но он все равно слышит мир. Помогает ему в этом система кохлеарной имплантации: часть ее вшита внутрь, часть – снаружи. Он как бы соединен с миром звуков этой системой.

Нужна такая же система, чтобы слышать себя, всем людям. Система связи с собой. Азбука Морзе. Точка – тире – точка.

«Оля, что ты хочешь. Оля, прием».

«При всем уважении как, вот как стать таким человеком, как Вы пишете?» – спрашивают меня.

Хм. Ну, можно пойти от обратного. Не становитесь таким, оставайтесь другим. Возите саночки вокруг своей горы.

Но ведь внутри вас зреет понимание, что нужно что-то менять, а иначе вы бы вот тут, в моей личке, тоном сварливой продавщицы не отчитывали бы меня за отсутствие четких рецептов, правда?

У меня скоро день рождения. Подруга спрашивает: «Какой у тебя вишлист, что ты хочешь?»

А я отвечаю, но в моем вишлисте все для детей. Хочу себе вот это для дочки. Хочу себе вот такое для сына.

А что для себя? А я не думала еще… для себя! Вот прям для себя-себя?

Что хочу вот Я?

Как построить систему коммуникации с самим собой, чтоб услышать себя? Как вступить в этот контакт со «внеземной цивилизацией» и разгадать язык этого инопланетянина (самого себя)?

Странно приходить к блогеру в личку и спрашивать: «Эй, блогер, чего я хочу? Как мне это себе дать, чтобы счастливым стать? Ценным, наполненным любовью и уважением?»

Это вам не ко мне, а на свидание к самому себе надо сходить.

Только не начинайте диалог с самим собой с фразы «при всем уважении».

При всем уважении, слышишь, Оля, чего ты хочешь-то? Задолбала уже не знать. Что у тебя в вишлисте? Ты за себя помолилась? А на саночках каталась?

Свидание с собой должно быть нежным. Постарайтесь себе понравиться, не отпугнуть, не грубить, не язвить, не обесценивать. Тогда, возможно, «я» пойдет на контакт, откроется, расскажет о себе.

Я ОБЫЧНО СТРАШНО ИНТЕРЕСНЫЙ ЧЕЛОВЕК, ЕСТЬ ВЫСОКИЙ РИСК ВЛЮБИТЬСЯ. ОЧЕНЬ ВАМ ЭТОГО ЖЕЛАЮ.

Ковер

– Скажи, только честно, вот ты хочешь на мое место? Ну вот завидуешь, хоть в чем-то? Ну в капельке? В ерунде, как, знаешь, женщины могут позавидовать… Ну, фигуре хорошей… Муж любит… Ребенок славный… Вот хоть что-то у меня классное, а? Не отвечай. Я знаю ответ. Никто не хочет на мое место…

Мы с Лизой в тот день говорили о сложном. О тяжелом. О кулисах жизни, о которых не принято говорить открыто. О таком хочется молчать и чтобы кто-то разделил с тобой разлитую в этом молчании боль.

Лиза долго не могла забеременеть, а потом отчаялась, подалась во все тяжкие. Не знаю, что именно предполагало это выражение, но вдруг именно там, в пекле «всех тяжких», наступила долгожданная беременность. Десять лет не получалось – и вот.

Надо же!

Вдруг муж, родной, любимый и единственный, говорит: «Надо делать аборт, ты вообще была пьяна, когда все случилось. И я пьян. Не дай бог, что-то пойдет не так…»

Лиза ушам не поверила. В смысле аборт? Еще десять лет ждать?

Она, конечно, не послушалась и оставила беременность. Сказала: «Другого шанса у меня уже не будет». Превратилась сразу в праведницу, в умницу-разумницу, со «всеми тяжкими» покончено.

Муж, в свою очередь, умыл руки, сказал жестко:

– Лиза, только учти: мне нужен здоровый ребенок.

– О как. – Лиза удивилась. – Мы что, в Спарте?

– Нет, мы не в Спарте. Хуже. Мы в Подмосковье. И реальность такова, что я просто не смогу. Вот если инвалидная коляска там или что-то такое… Все будут смотреть… Я не такой сильный в этом вопросе.

– То, что ты говоришь, очень похоже на фашизм. Тебе нужен только красивенький голубоглазенький сыночек, а если с ним что не так, то что? Подушкой придушить? – Лиза очень жестко сказала, но, если честно, ей и этого было мало – хотелось прям ударить мужа.

– Я просто честен с тобой.

– Просто честен? А если со мной что-то случится? Ну, попаду под машину и в коляску сяду? То что?

Муж молчал. Он хотел быть честным и не знал, что сказать. Правда не знал. Молчание означало нечто неутешительное: он не мог гарантировать, что будет рядом.

Лизу это потрясло. Ей казалось, что она знает мужа как облупленного, а она, выходит, не знает его совсем. Человек будто раскрыл все карты, а там совсем нет козырей.

Лиза ушла жить в родительский дом. Родителей похоронили за пару лет до этого, внука они не застали.

Родился Егорка. Здоровенький, ладненький купидончик.

Муж по документам так и был муж, официально они не разводились. Встретил ее из роддома, дрожал от нежности и трепета, глядя на сына. Умолял Лизу: «Возвращайтесь, а?»

Соблазн вернуться был большой: ребенку нужен отец, одной с работой и младенцем сложно… Лиза «забыла» страшное и вернулась к мужу.

Егорка рос. Но к году, к полутора стало понятно, что он… странный. Не откликается на имя, хотя со слухом все в порядке. Не улыбается. Не играет в игрушки. С другими детьми не ладит никак. Не говорит, хотя пора бы начинать… Может сидеть открывать и закрывать дверцу шкафа по полчаса. Смотреть в одну точку, как заколдованный.

В 2,5 года у Егора диагностировали аутизм. Никакой связи со «всеми тяжкими» тут нет, причины возникновения аутизма до конца не изучены. Но Лиза не может себя простить. «Аутизм, он же не с потолка взялся, это я ему такие гены подарила…»

Муж растерялся. Он так радовался сыну, столько планов и надежд, а тут. Муж до последнего не хотел верить в то, что с сыном что-то не то.

У Егорки все чаще происходили приступы агрессии, однажды он подошел к отцу и стал бить его по лицу и царапать. А тот сидел молча и не сопротивлялся.

На лбу остались потом две глубокие кровоточащие царапины. Муж посмотрел на себя в зеркало и вздохнул. Будто прозрел. И ушел.

Ну, в принципе, он предупреждал, что так может быть. Так и случилось. Лиза с Егоркой остались одни.

О своей жизни Лиза говорит так:

– Знаешь, раньше мне часто снились кошмары. Я просыпалась в холодном поту. Я никак не могла понять, почему мне снятся кошмары, ходила к психологам и сомнологам. Но ничего не менялось. В результате я научилась любить кошмары. В них есть одна приятная особенность: когда ты просыпаешься и понимаешь, что тот ужас, что ты сейчас прожил, – просто сон. Потом я родила ребенка, и нам поставили диагноз – аутизм. Именно «нам» поставили, не только сыну. Этот диагноз рикошетит во всю семью, потому что меняет жизнь всех ее членов, а не только того, у кого аутизм. Так вот аутизм – это когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и понимаешь: нет, тебе не снится. Этот кошмар – наяву.

Я МОЛЧУ. ОЧЕНЬ ВАЖНО, ЧТОБЫ ФРАЗУ «Я ПОНИМАЮ» ГОВОРИЛ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОНИМАЕТ. А Я СОПЕРЕЖИВАЮ, НО НЕ ПОНИМАЮ.

– Никто не хочет на мое место. Это ад, потому что… Скажи, тебе хотелось когда-нибудь вернуться назад и все изменить?

– На такие вопросы есть правильный ответ, Лиз. Отрицательный. Все, что произошло с тобой, сделало тебя тобой.

– Я бы поспорила. Просто есть ощущение, что у всех вокруг все хорошо, под контролем, а у меня нет. Будто вся моя жизнь – серия ошибочных решений, каждое из которых повлекло необратимые последствия. И вот вернуться бы туда, в пункт А, из которого все началась эта серия ошибок, и изменить все. Но нет. Уже никак и ничего не изменить, – говорит Лиза.

– Но если изменить все там, в пункте А, то пункт Б будет совсем другим. Возможно, гораздо хуже, чем тот пункт Б, которым ты недовольна прямо сегодня, – предполагаю я.

Мне хотелось ей возражать. Показать, как много в ее жизни всего ценного, очевидного мне, а ей – нет.

Но Лиза вдруг заплакала. Я растерялась:

– Что случилось?

А она:

– Скучаю по родителям…

Меня вдруг это прожгло. Ее родителей нет уже несколько лет. Она скучает по ним, потому что внутри взрослой женщины, матери, руководителя всегда живет маленькая девочка, которая, когда отчаянно плохо, очень хочет к маме на ручки.

Я никогда не скучала по родителям. Точнее, не так: все свои первые 13 лет я отчаянно скучала по родителям, потому что мы жили отдельно. Но я скучала по образу родителей, созданному мной, недостижимому идеалу.

А потом мы стали жить вместе, и иллюзии развеялись. Оказалось, что мои родители – не боги, а обычные люди, утрамбованные слабостями. Они не везде справились с этой жизнью, очень много вопросов у меня было к их поступкам и решениям.

Мое восхищение трансформировалось в напряженную тревожность.

У всех все сложилось по-разному в жизни, в том числе и отношения с родителями. Я знаю много семей, где полное доверие, нежность и любовь.

Моих родителей нет уже давно. Но я никогда по ним не скучала. Особенно так, чтобы заплакать.

– Я завидую тебе, Лиз. Вот в этом, например. Я никогда не скучала по родителям…

Мы молчим. Каждая – о своем.

– Так хочется от всех сбежать, – говорит Лиза.

Я знаю, что она имеет в виду.

Ей хочется оказаться там, где ее никто не знает, ни у кого нет в отношении нее никаких ожиданий. И коммуникации выстраиваются как бы с чистого листа.

Вот я, например, 90 процентов времени очень веселый человек (10 процентов – это я болею или очень сосредоточена). Так вот, если люди, которые меня знают, видят меня без улыбки, они сразу спрашивают: «Все хорошо?»

А если я окажусь там, где меня никто не знает, то никто так не спросит. Они ж не знают, что я люблю чеширить.

Незнакомые люди спросят: «Как тебя зовут?» – а я могу ответить: «Наташа», и это будет неправда, но кто ж проверит.

И вот я уже совсем другой человек: серьезная, чуть отстраненная Наташа.

Вот что имеет в виду Лиза под побегом от всех.

Я смотрела какой-то американский фильм, и там герой ехал по дороге и затормозил у знака Wrong way («Ошибочный путь»).

Вот бы в жизни можно было так… Ехать по дороге, увидеть знак «Ошибочный путь» и свернуть в другую сторону, не ошибочную. Или заметить «Тупик», сказать: «Ага!» – и развернуться.

НО ФИШКА В ТОМ, ЧТО В ЖИЗНИ ЭТИХ ЗНАКОВ НЕ СУЩЕСТВУЕТ. О ТОМ, ЧТО ПУТЬ ОШИБОЧНЫЙ, МОЖНО УЗНАТЬ, ТОЛЬКО ПОЕХАВ ПО НЕМУ…

Индейцы племени навахо, когда плетут ковры, вплетают в них маленькие изъяны и ошибки. Но не исправляют их, а будто не заметили, продолжают плести. Узор на ковре красивый, стройный, и вдруг – лишний стежок, как будто мастер оступился.

Говорят, навахо делают это специально, чтобы никогда не забывать о том, что мир несовершенен, а ошибки – это моменты судьбы.

Они вплетены в ткань времени, и, чтобы их исправить, нужно расплести ковер и сплести его заново. Но это невозможно – ни в жизни, ни в ковре. Потому что, если плести заново, это будет новый ковер, и на него нужно новое время.

А вот этот, с маленькими стежками-изъянами, существует в единственном экземпляре.

Я говорю все это Лизе. Она слушает молча, потом выносит резюме:

– У меня очень сложный ковер.

– Но красивый. Все плетут разные ковры.

Разной сложности, разных узоров, разной красоты.

– Ковер – это типа жизнь?

– Талант жить, – поправляю я.

– Хм… Для этого нужен талант?

– Конечно. Только для этого и нужен. Искать возможность быть счастливыми в любых предложенных жизнью обстоятельствах.

– У Токаревой, кажется, или у кого-то я вычитала фразу «Хочется не жить. Это другое, чем умереть». Вот у меня так.

– Ты устала. Иногда жить очень сложно. Невыносимо.

– Да уж. Знаю не понаслышке.

– Но у тебя есть классное прошлое. Родители, любовь, благодарность. У тебя есть сложное, но любимое настоящее. Егорка. Есть твой опыт и твоя мудрость. Ты теперь знаешь, какой мужчина тебе не нужен. Можно попробовать найти того, кто нужен. У тебя есть дело. И у тебя есть ты. А значит, есть будущее. То, которое ты запланируешь и сплетешь… А эти стежки оставь. Они не Wrong way, они твой way. Твой путь. Твоя жизнь. Твой ковер.