Читать книгу: «Толкование сновидений», страница 3

Наддал Малкович. Еще красивее прошел. Опять чувствую – впечатление обманчиво. Как нашего легендарного Жирова тренеры ругали – почему, мол, едешь медленно? А посмотрят на таймер – обалдеть можно, он же на самом деле лучшее время привез! Вот и тут нечто похожее, только с обратным знаком. Но все-таки психую слегка, да и остальные мнутся. А если он попросит секундомер включить? И на ухайдаканной трассе первый результат выдаст?!

Тут как раз Боян Влачек ко мне подходит. Злой как черт, заранее расстроенный. На этой трассе первое время – его. «Знаешь, что сейчас будет?» – «Ну, что?» – «Уделает он нас, вот что. Секундомер попросит и уделает». – «Спорим на десять щелбанов, что нет. Секундомер-то он попросит. Но привезет двадцатое время, страшно обидится и больше никогда не подаст нам руки». Про руку я нарочно придумал – знал, что сразу будет второе пари на те же десять щелбанов насчет подаст или не подаст, и оба выигрыша погасятся. Боян страшно азартный, легко поддается, а я терпеть не могу, когда мне принародно по лбу щелкают.

Так и вышло, Илюху подрядили разбивающим, чуть пальцы нам обоим не переломал. Снова поднялся Стив, по лицу видно – окончательно сбрендил. «Можем секундомер запустить?» Отчего же не можем, на гору уже весь обслуживающий персонал сбежался, вплоть до последнего разносчика конфет. Разве что секьюрити не видно – понятное дело, кто ж им скажет, что чемпион мира угробиться решил… И тренерам вряд ли стукнут. На этот счет у обслуги круговая порука, знают, в каких строгих ошейниках мы живем. Хотя если, допустим, попросить бутылку пива на склон пронести… Сомневаюсь, что получится.

Запустили нам систему. Тоже фактически задарма – выпросили только пару автографов и несколько фотографий с чемпионом в обнимку на фоне стартовой будки. Стив был не против, разве что куртку набросил – фиг докажешь, при каких обстоятельствах его щелкали. «Только не снимайте, как еду». Нет проблем. Стартовую рейку настроили, Малкович уперся, выпрыгнул и улетел. Как он на этот раз прошел – ни в сказке, ни пером. Летит – хоть для учебного пособия снимай. «Как съехать с горы, чтобы твоя девушка, наблюдая, испытала оргазм». Талантливейший мужик. Стоим, пускаем слюни, по-черному завидуем, ждем, чем сердце успокоится. Заодно боимся как бы не поломался – уж очень гонит.

Тридцать второе место он изобразил. В наших рядах полное замешательство. Боян шапку тянет с головы, трясет лохмами, уверяет, что я все нарочно подстроил, но подставляет лоб. Я говорю – не торопись, концерт только начался. А у самого в душе форменный салат оливье из глубокого переживания насчет чемпионской психики, искреннего сожаления, что так получилось, и дикой гордости за наших.

Снова Малкович тут как тут. «Ничего, – заявляет, – не понимаю. Я же по вашей канаве ехал! В чем загвоздка?» Точнее, в чем уловка – «What's the catch?» Мы его как могли утешили – мол в канаве все и дело, тут даже Господь Бог время лучше тридцатого не покажет. Стив головой мотает: «И не такие канавы видал. Слалом-гигант на этой самой горе хожу. Вот разноска флагов у вас ненормальная. А ну, еще!»

Ладно, давай еще. Ка-ак он ломанулся! Совсем по-нашему, учел прежние ошибки, пересмотрел тактику. Стоим, переживаем больше прежнего. Двадцать седьмое время. Народ хохочет, сам себе аплодирует. Объехал чемпион Господа, но не более того. Боян лезет за проигранными щелбанами и весь светится. Я отмахиваюсь – погоди.

Появляется Стив, зеленый и пупырчатый от злости, как жаба экзотическая. Без единого слова лезет к стартовой рейке. Тут мы не выдержали, стеной встали. И страшно нам, и обслуга уже извертелась, боится, что начальство прибежит. Малкович кричит – пустите, мелочь пузатая, я уже все понял! Черт с тобой, дуй, раз все понял. Расступились. Стив дунул, чуть не упал пару раз, в финишный створ на заднице въехал. Сорок первым. Илюха говорит: он же теперь скажет, что мы виноваты – с темпа сбили! Еще раз полезет и точно навернется! Боян: ничего подобного. И машет обслуге – ратрак и топтунов на склон! Бояна тут хорошо знают, любят, слушаются мгновенно. Все, накрылась трасса. Кончен бал, погасли свечи. Ждем чемпиона – извиниться хотя бы.

Смотрю, возносится на подъемнике Малкович, ногами болтает, смеется. «Что, – говорит, – мелкие пакостники, испугались – разобьюсь? Я же не то имел в виду, когда сказал, что все понял. До меня дошло, что мне здесь ловить нечего. Извините, если нервишки потрепал. Спасибо большое, теперь знаю, почему на вас ставки делают. Потому что вы психи и герои. У кого тут первое время? У вас, господин Влачек? Крепко жму руку. Восхищен. По завершении сезона всех милости прошу в гости».

Вот так мы и разошлись со щелбанами. А когда Малкович нас позвал остаться посмотреть этап Кубка и потом их трассу походить – вежливо отказались. Даже очень вежливо. Только Илюха не выдержал. «Вы, – говорит, – общепризнанная звезда, вас никакое позорище не сдвинет с пьедестала. Особенно если вы сами в чужой монастырь полезете. Мало ли, какие у чемпионов мира бывают заскоки? А мы ребята подающие надежды, отчего крайне мнительные. Повыдираем ваши флаги с корнем, попадаем, лыжи погнем и от стыда ночами в подушку будем плакать. Нам это надо?»

Стив на минуту задумался, осознал, что это такой витиеватый комплимент, окончательно растаял, сфотографировался с нами – три «Полароида» расщелкали, потому что он непременно каждому хотел на память фото подписать – и ушел к себе нянек дожидаться. Причем несколько групповых снимков за пазухой унес. А на следующий день смотрим – громадное интервью в «Ски Экспресс». С теми самыми фотографиями и кучей дифирамбов в наш адрес. Не вынесла душа поэта. К интервью подверстали колонку – заявление тренера и менеджера, что они когда узнали, где великий Малкович покатался, чуть не поседели в одночасье. Что ж, очень грамотный маркетинговый ход. Я выяснил потом – у Стива после этой публикации моментально продажи выросли на десять процентов. И его самого лично, и всего, что с чемпионом Малковичем хоть как-то связано. Вот какие удивительные вещи творит со спортсменами простое человеческое любопытство. Проистекающее из зависти, той самой черно-белой зависти.

Но все-таки он, сволочь, глядел на нас свысока. И это тоже естественно. Неспроста мое бессознательное вздыхает о том, что я ни разу не выступал на Кубке. Очень хочется дорогому бессознательному стряхнуть с моих неслабых плеч комплекс вины перед мамой-папой. Вины за то, что уродился непутевым и вместо того, чтобы стать звездой большого спорта, блистаю в уродливом шоу наподобие гонок на разбивание машин. Знай мои предки драгоценные, чем все кончится, черта с два бы они ребенка отдали в спортшколу. Но ребенку нужно было укреплять опорно-двигательный аппарат, и он любил горные лыжи. Забота о моем здоровье пересилила глубокую уверенность, что спортсмены вырастают безмозглыми идиотами. Впрочем, никому и в голову не приходило, что я действительно пойду по этой стезе. Талантом великим мальчик не отличался, а формула «Ски Челлендж», которая для меня оказалась тем, что доктор прописал, тогда еще только набирала обороты. В России о ней даже профессионалы мало знали и относились к жесткому слалому, мягко говоря, презрительно. Отсюда и русское прозвище «жесткий», хотя на самом деле наша дисциплина официально – hard slalom.

Короче говоря, это называется повезло – случись мне полюбить вместо горных лыж классическую музыку, вырос бы хлюпиком и бездарным пианистом.

…Я лежал, смотрел, как за занавесками становится все ярче, и продолжал анализировать сон. Некоторые моменты определенно мне нравились, другие вызывали недоумение, а в целом… У меня бывают удивительные сны. Не часто, примерно раз в месяц – и слава Богу, а то бы давно с ума сошел. Честно говоря, я люблю их смотреть и до какой-то степени научился не теряться там, внутри. Могу, например, усилием воли загнать себя обратно в тот эпизод, который уже вроде бы закончился, но очень хочется развития темы. Могу наоборот, не просыпаясь, выскочить из неприятного сюжета в какой-нибудь другой. А с нынешним сном мухлевать не понадобилось, все эпизоды имели четкое логическое завершение и оставалось только с диким удовольствием и легким ужасом смотреть. И все же, душу глодало беспокойство. Этот сон вполне мог сбыться, причем по всем позициям. Допустим, в большинстве своем они меня устраивали. Если не считать все того же катания по воде – недаром оно меня даже во сне (!) насторожило. И еще первые ощущения, испытанные мной в виртуальном Кице… От них попахивало нехорошим пророчеством, особенно когда возник отчетливый знак потерянной растерянности – дурацкое хождение босиком с дебильными табуретками под мышкой. А я не люблю быть потерянным и растерянным. Я в такие моменты слишком управляем. И почему все безымянно? Этот парень молодой, который нашел меня в лифтовом холле – я даже не смог толком запомнить, как он выглядел. И ребята… Да, наши ребята, что выпивали в уличном кафе! Всего лишь абстрактные наши ребята, ни имен, ни физиономий. Недаром Илюха ворвался в сон ярким радужным пятном – я соскучился по знакомому лицу. А если это намек на предстоящее одиночество?!

Слишком много намеков. Слишком много слоев для одного-единственного сна. И нечеткая, размытая, но прущая изо всех щелей тревога. Почему именно так? Эта-то ситуация меня и дергала больше всего. Дело в том, что мои сны всегда полны конкретики. А тут какой-то неясный (или чересчур мудрено зашифрованный?) сигнал. Допустим, принял я информацию о надвигающейся беде и перевел ее в визуальный ряд. Но почему, извините, такая форма? Хотя, если подумать – а какая еще? По большому счету, жизнь моя протекает в уютном замкнутом мирке, довольно бедном на новые впечатления. Одни и те же лица, одни и те же города, один и тот же спонсор третий сезон, даже снег везде одинаковый. А то, что со мной собиралось приключиться, вполне могло оказаться чересчур нестандартным и потребовать таких выразительных средств, какими я просто не владел в силу личной культурной ограниченности. Обидно, но факт. Ладно, Поль, не переживай. Вспоминай этот сон почаще, думай о нем – и однажды ты все поймешь. Лишь бы поздно не оказалось…

Мне ведь чего только не снится. Как-то пригрезилось кино, и в нем мы с Крис играли пару контрразведчиков, осматривающих транспортную развязку под Гагаринской площадью на предмет закладки бомбы диверсантом. Сюжет как сюжет, бывает. Двадцать первый – век терроризма, раз в неделю что-нибудь должно рвануть, а коли не рвется, значит, где-то уже взяли заложников… Место действия – тоже ничего особенного, развязка эта мне с раннего детства запала в душу. Никак сообразить не мог, почему, когда ныряешь под землю, видишь один магазин, а когда выныриваешь – другой. История простейшая: ребенок в машине сидит низко, угол обзора сужен, подголовник мешает обернуться и все понять. Но едва я подрос и разобрался, что к чему – начало сниться это место. Как символ загадки. Так вот, в том самом кино с нами третьим играл такой антикварный голливудский актер, Берт Ланкастер. Почему – не знаю, видел Ланкастера два раза случайно, и фамилию-то запомнил, потому что был такой бомбардировщик. А по фильму моему сонному его героя звали Коркрен. И я, проснувшись, как последний идиот мучился – какого черта он Коркрен? Никогда такого имени не слышал. Ладно, проходит неделя. Дают по «Классике» старый вестерн с таким же раритетом Истом Клинтвудом. Этот хоть познаменитей будет. Я, естественно, сажусь культурно развиваться. И что бы вы думали? Минут пять один из героев распинается в подробностях о том, как именно был застрелен некто Коркрен-Два-Револьвера. Тьфу! Вот и не верь после этого в существование единого информационного поля. Ну, всплеснул руками, принялся рассказывать. Парни на смех подняли. Ты, говорят, слишком много читаешь, а еще больше из прочитанного намертво забыл. Сунулся к Генке. Он меня выслушал и примерно то же ответил – старик, эксперименту недостает чистоты. Вот когда тебе приснится то, не знаю что…

Ну, приснилось. И как мне с этим дальше жить?

А никак. Только быть дважды, трижды внимательным. И все.

О! Вспомнил! Не Ист Клинтвуд, а Клист Интвуд. Или по-другому?… Нет, извините, не бывает таких имен. Это все подлец Илюха, он как на легендарного актера посмотрел, так сразу его и обозвал: «Глист Дриствуд». Попробуй запомни фамилию в эдаких условиях. Хотя на Глиста Дриствуда мужик здорово смахивал. Правда, в столь преклонном возрасте я тоже буду отнюдь не фотомодель. И вообще, актеры мне сегодня не снились. А пригрезилась тревожная история под названием «Те же и Ещё Хуже». История, полностью расшифровать которую мне пока что явно не по уму.

Пришлось закусить губу, чтобы не взвыть от бессильной злобы. Пожалуй, Генке я про этот сон не расскажу. Он мне сразу все на пальцах объяснит, и тогда может забыться что-то главное, очень важное, что я еще не распробовал на вкус или не разглядел толком. Генка хороший человек, но психолог он средненький. Узкий специалист, довольный своим местом в жизни – что с него возьмешь. Снимает ненужные стрессы, заряжает нас на победу, и все дела. Один вот тоже зарядил так… Кого же он зарядил? А! Знаменитого хоккейного вратаря Третьяка. Наверное, полвека назад это было, или лет сорок как минимум – подсунули лучшему вратарю страны блестящую по идее методику и хорошего психолога. Третьяк сначала заиграл еще лучше. Потом совсем хорошо. Потом стал вовсе непробиваем. А кончилось все тем, что он в свою непробиваемость уверовал и вышел на ответственнейшую игру в состоянии бога. Того, что с маленькой буквы, но все равно мощи неописуемой. И по словам Третьяка, пока четвертая плюха в его ворота не залетела, так и не понял, что он малость не тот бог. Ему шевелиться надо было, а он все пытался шайбы взглядом отводить…

Тут мои размышления прервали – в дверь стукнул папуля. Никогда бы не подумал, что он это умеет. Может, стряслось что? Вчера мы толком не поговорили, я слишком поздно явился.

Оказалось, что ничего особенного не случилось, но во-первых давно пора завтракать, а во-вторых, на мое имя пришла куча мыла. Я спросил, нет ли весточки от Крис, отец моментально надулся и сказал, что не имеет обыкновения лезть в чужую почту, даже листать адреса. Наглое и циничное вранье. Еще как он лезет, а уж адреса смотрит непременно. Просто ему обидно, что ребенок «связался с какой-то нерусской». Папина неприязнь к Крис меня забавляет. По-моему, это отголоски тех времен, когда Россия пыталась закуклиться и послать всю планету на, а папуля вместе с другими молодыми бездельниками ходил швырять тухлые яйца в американское посольство. Так он с тех пор и не вырос толком, хотя пузо отрастил изрядное. Сразу видно – состоятельный мужчина.

Мы немного поболтали насчет его арт-бизнеса, в котором у меня тридцать процентов акций и ни цента дивидендов за последние несколько лет, то есть с самого начала. «Я тут раскручиваю один проект… Успех гарантирован. Будет тебе на кусок хлеба с маслом, когда помру». О, как мне это надоело! Вечная присказка – мол когда загнусь, все тебе останется. Для тебя стараюсь, дорогой сынуля, а ты меня за это слушайся. Тысячу раз я вполне прозрачно намекал, что в гробу видел его наследство, мне гораздо важнее живой отец. Но папуля – хоть ему кол на голове теши. Система кондовая, апгрейду не поддается. Ежегодно раскручивает очередной «проект века», и каждый раз с превеликим трудом выходит по деньгам «в ноль», успев только украсть тысчонку-другую себе на зарплату. Он из тех людей, которым процесс важнее результата. Да и я в этом плане от родителя недалеко ушел, только малость поциничнее, отчего не веду себя так, будто собираюсь жить вечно. И некоторая сумма у меня на черный день отложена, и страховок опять-таки вагон. Кстати… «Па, все хотел узнать – ты коммерческие риски страхуешь?» Папуля сделал значительное лицо и сказал, что все под контролем. Понятненько. Ничего он не страхует, дорогое удовольствие. Да и не всякая компания возьмется обслуживать риски по авантюрным художественным проектам. Или потребует бешеный процент. Ладно, мое дело – сторона. Я в культурной жизни родины не понимаю совершенно ничего. До сих пор не могу разобраться – то ли мы по части живописи и прочего впереди планеты всей, то ли наоборот, хуже не придумаешь.

«Какие у тебя перспективы на конец сезона?» – «Нормальные. Боюсь сглазить, но подворачивается реальный шанс сделать наконец-то золото». Про себя думаю – и последний. К тому же не такой реальный, как хотелось бы. Нехорошо думать гадости о друзьях, но будет здорово, если Боян на самом деле упадет. Лишь бы не сломался, я тогда со стыда удавлюсь. «И сколько получишь?» – «Если золото? Двести. Конечно может быть еще дубль, но это химера, сам понимаешь. О дубле все мечтают, только не надеются. Глупо. А потом намечаются показательные выступления в параллельном хард-слаломе, это тоже прилично оплачивается». – «А если все-таки дубль? Кто там у вас, эта Мария, как ее…» Я отрезал, что никак ее, ни так, ни этак, и полез из кровати. Что-то слишком папуля беспокоится о моих деньгах, которых я еще не выиграл. Золотой дубль, господа, это достойная сумма. Ровненько миллион юро на двоих: по триста на нос собственно за результат плюс еще двести каждому – спонсорская премия. Зачем отцу пятьсот тысяч? В чем дело? Может, он заболел чем-нибудь смертельно опасным? Вряд ли, мама сказала бы. «Па, если нужны средства… Могу немного подбросить». Улыбнулся, головой помотал. Но почему-то я ему не особенно поверил.

Хотелось слегка размяться – как всегда, с утра тело просило движения. За последние лет пятнадцать я так себя выдрессировал, что без зарядки мышцы толком не просыпаются. То есть, на самом-то деле одного моего пинка сейчас хватило бы, чтобы отправить в глубокий нокаут любого кикбоксера, но субъективно мне казалось, будто едва дышу. Чисто спортивное похмелье – эндорфиновая наркомания так проявляется. Легкая наркомания, и спрыгнуть с нее не проблема, но по молодости очень засасывает. Вроде бы мышцы стосковались по нагрузке. А на самом деле это мозг дозу требует. Пришлось немного помахать руками и повисеть на турнике. Полегчало. Я умылся, натянул джинсы и футболку и пошел на кухню здороваться с мамой. После завтрака отец, естественно, принялся зазывать меня к себе в офис. Он любит сыном хвастаться. При всяком удобном случае шпыняет и учит жизни, а внутренне – гордится. Никогда в этом не признается вслух, но я-то знаю.

Отказался. Все-таки у меня выходной. Имею право забраться в свою любимую комнату, полазить вволю по старым добрым полкам, битком набитыми любимыми книжками детства. Пройтись, руки в карманы, по родным улицам. Потоптаться у своего детского садика, возле школы повертеться, в которой целых три класса отучился. Мне это во сто крат дороже, чем отцовская арт-торговля, пусть он хоть всю Третьяковку продаст и купит с Лувром впридачу. Я тоже в какой-то степени э-э… художник. Творец. Настоящий деятель культуры – честный наемник, создающий духовные ценности. Какие ценности? А вечные. Я провокатор эмоциональных всплесков. Миллионы людей присасываются к экранам, когда я съезжаю с горы, и визжат от азарта. Это что, не творчество? Да идите вы!

Короче говоря, я папулю вежливо послал, а сам уселся за компьютер и принялся копаться в мыле. Первым делом нашел письмо от Кристи и убедился, что у нее все в порядке. Решил позвонить, когда разберусь с остальной писаниной. Корреспонденции набежало изрядно – в основном узкопрофессиональная реклама, кое-какие свежие каталоги, сводка последних новостей из штаб-квартиры Федерации хард-слалома и прочая муть, которую нужно регулярно просматривать, дабы быть в курсе. Была и нормальная почта. Тренер прислал свою дежурную картинку в виде громадного волосатого кулака с подписью «Ты смотри там у меня!» Ему уже полагалось вовсю крутиться на месте, оценивая трассу в Кортина д'Ампеццо. Судя по отсутствию подробностей, трасса либо ерундовая, либо такая, что нет смысла пугать нас раньше времени, а то еще не приедем. Из-за этого тренер ненавидит давать нам короткие отпуска на пару дней. В периоды легких передышек у хард-слаломиста начинается едва выраженный адреналиновый голод – не настолько дикий, чтобы захотелось прыгнуть вниз головой с Останкинской башни, забежать обратно и снова прыгнуть, – а как раз такой, от которого люди становятся трусоваты. Обычно нас поддерживают в состоянии баланса на грани между откровенным стрессом и небольшим привычным напрягом. Крошечную паузу в разгар сезона русской команде подарили не от хорошей жизни, а из полной безысходности. Мы плохо выступаем, нарушился внутренний климат, и старик решил нас хоть таким образом встряхнуть.

Илюха с Димоном сообщали, что они в воздухе, и стараются не открывать глаза, потому что мимо то и дело носят алкоголь. Я сбросил им короткое приветствие. Фэн-клуб в сотый раз умолял меня приехать свадебным генералом на какие-то любительские соревнования. Пришлось витиевато извиниться. Две просьбы об интервью в двух московских газетах – это можно было сделать и по сети, но только после согласования с менджером, так что журналистов я оставил на потом.

Общаться с Крис через отцовский сетевой выход за папулины же деньги мне показалось не очень корректным, поэтому я достал свой телефон. Интересно, кто-нибудь еще кроме русских называет эту штуку телефоном? Сомневаюсь. Хотя тем же чехам, полякам, болгарам слово «хэнди» вряд ли ближе, чем нам. Я как-то об этом Попангелова спросил, а он мне в ответ: какая разница? Почему у вас, русских, лифт, а у нас асансьор? Хотя это мы вам кириллицу подбросили. Я говорю – при чем тут кириллица? Он – да при том, что не Иван ее придумал. Если вещь приходит из-за рубежа, она приносит название с собой. Откуда пришла, оттуда и принесла. Я ему – то-то вы галстуки врътовръзками называете. Он – видишь, значит, мы не только азбуку изобрели…

Посмотрел я на свой хэнди – ну вылитый телефон. И позвонил Крис. Девочка как раз пришла со склона, взмыленная, злая, и жутко мне обрадовалась. Минут десять мы очень мило беседовали, обсуждая, как нам ловчее пересечься в Кортина, чтобы не вывести из себя тренеров. Получилось, что минимум одна ночь у нас будет, да еще и полдня впридачу. При вечной обоюдной занятости расклад просто царский. В Шамони мы, увы, не стыкуемся, потом короткая встреча в Валь д'Изере, затем поодиночке Шладминг, Гармишпатер… тьфу! Гар-миш-пар-тен-кир-хен! И наконец, закрытие «жесткого сезона» в Китсбюэле – Крис через сутки подъедет. «Вот там и поговорим всерьез, – подумал я. – Пусть лучшая часть сна непременно сбудется». И снова про себя отметил – Поль, дружище, хоть сломайся, но золото возьми. Именно в этом сезоне, потому что в следующем тебя зажмут. Попробуй! С золотом на шее тебе все пути открыты – и из спорта, и под венец. Появится наконец-то моральное право зачехлить лыжи и стать нормальным человеком. Иначе до конца своих дней будешь дрыгаться и локти кусать. Тебе это надо? Тебе надо, чтобы Крис мучилась – у нее ведь примерно та же проблема? А так будет победа, которой вполне хватит на двоих.

Может, все-таки поговорить с Бояном начистоту? Ох… Никого я так не боюсь, как этого славного парня и единственного моего по-настоящему опасного конкурента. К любому другому в такой ситуации я бы запросто подошел и сказал за пару минут до старта: «Сдается мне, что ты сегодня прекрасно съедешь и ни в коем случае не упадешь. Слышишь – ни в коем случае!» Хорошо, не подошел бы – тренеры не позволят, они этот фокус знают. Но пересечься еще в отеле как бы невзначай… Так, может, и лучше – дольше будет нервничать, а перегореть не успеет. В позапрошлом году примерно таким образом один француз пытался из-за бронзы Илюху завалить. Но во-первых, чересчур поспешил, с вечера ему на мозги капнул. Во-вторых, не учел, что он для Илюхи авторитет сомнительный. И в-третьих, переоценил способности жертвы к иностранным языкам. Илюха по-французски говорит так себе, а понимает на слух вообще одно слово из десяти. По чистой случайности эта история всплыла – Генка докопался.

А вот у нас с Бояном полный контакт – он при таком раскладе мгновенно сообразил бы, чего от него хотят. И если я выберу правильную интонацию… Да, он догадается. Поймет, что это не попытка завалить, а просьба. И не кинется к психологу, а всего лишь сделает выводы. Либо внять слезной мольбе, либо потерять друга.

К сожалению, друзья о таких вещах не просят. Даже глазами не намекают. И вообще – чего я, собственно говоря, разнервничался? Я приличный лыжник, меня даже на улицах иногда узнают – правда не здесь, а только в Европе, но все-таки… К тому же на пике своей формы. Впереди четыре старта, четыре возможности привезти золотишко. Если Мария не будет тормозить – сделаем и дубль. А уж коли Боян его все-таки разломает… Что ж, буду катать свою возлюбленную на дорогущем полноприводном аппарате, заряженном по полному опциону. Делать красивые репортажи, иногда съезжать по легоньким трассам просто так, для души. И ни о чем не сожалеть.

И ни о чем не сожалеть?