Читать книгу: «Василина: Путь домой. Как помочь ребенку с СДВГ?», страница 2

Где и как искать ребенка?

(20 января 2015 г.)

У меня было много вопросов.

Первый из них: «Где мне искать ребенка и куда бежать?»

Да, конечно, я уже месяц просматривала федеральную базу детей-сирот, выписывала имена детей и регион, чтобы начать обзванивать органы опеки, после того как получу документы на руки.

Мне предстояло встать на учет в базу детей-сирот города Москвы, Московской области, ближайших опек, на территории которых есть роддом. На территории нашей опеки его не было, поэтому специалист сказала, что у них нет ребенка, соответствующего нашим требованиям.

Как в магазине, наверное, подумаете вы…

Выбор ребенка сложен именно тем, ЧТО предполагает этот выбор. Любой здравомыслящий человек, обладающий нормальными человеческими качествами, будет пытаться избежать выбора, но взять первого не у всех получится.

Что мы видим на экране компьютера? Лица. Детские несчастные лица, которые вызывают жалость. Качество фотографий часто ужасное. Когда смотришь на них, кажется, что это специально сделанные на скорую руку размытые снимки. А ведь за каждой фотографией судьба человека. Брошенного, оставленного родной матерью в казенном учреждении.

Люди, которые далеки от темы усыновления, думают, что там полно детей какой-нибудь бедной студентки, которая приехала из деревни, нечаянно забеременела, родила и, чтобы не расстраивать маму и папу, оставила здоровенького малыша в роддоме (ведь она выросла на парном молоке, свежем мясе и натуральных продуктах). Или вторая версия – автокатастрофа. Интеллигентная семья ученых погибла в аварии, а их маленький голубоглазый малыш с вьющимися волосами пшеничного цвета ждет вас в детском доме. И фото на рекламных плакатах поддерживают эти мифы из года в год.

Но, дорогие читатели, я вас огорчу!

В детских домах и домах ребенка живут в основном дети с особенностями развития. Дети людей, страдающих алкоголизмом (часто не в первом поколении), дети наркоманов или пациентов психиатрических больниц. Люди, не имеющие наркотической зависимости, тоже отказываются от детей, детей-инвалидов, но сами эти люди, я считаю, с инвалидностью души.

Поверьте, нормальный человек не бросит своего ребенка. А если случится катастрофа, то ребенка заберут ближайшие родственники, так что надеяться найти здорового малыша можно, но шансы практически равны нулю.

Поиски – это самый волнительный момент. Уже к концу первого дня меня охватила паника, что я не найду ребенка.

Я поговорила с женщиной, которая недавно была в моей ситуации, и получила ответ: «Послушай, ты не найдешь девочку от 0 до 3, там очереди на три года вперед. Иди перепиши на мальчика, и лучше до семи лет. Я своего мальчика пяти лет еле вырвала из системы, а ты хочешь девочку. Даже я – известный человек в своих кругах – и то на девочку не рассчитывала. А у тебя связей нет».

Связей у меня действительно не было.

Ну как так? В базе – 56000 детей! И девочек там много!

Я начала звонить по регионам. Мне отвечали, что на одну выдано направление, другая такая тяжелая, что не доедет до Москвы, третью бабушка забирает, а четвертую папа. Я тогда верила и не подозревала, что бабушки и папы «забирают» годами, но так и не доходят до сбора бумаг, необходимых для этого.

Сложность в нашей семье была в том, что вставать на учет надо было вдвоем с мужем, ведь мы оба кандидаты в усыновители, а опеки работают, как я уже писала, всего лишь 2 раза в неделю в будни. И как это сделать с мужем, если он тоже в это время работает?

Я честно пыталась сделать доверенность у нотариуса, которая мне сказала, что такой доверенности нет, но мы можем сделать бумагу, а дальше, как сработает «человеческий фактор», где-то бумага пройдет, а где-то я получу от ворот поворот.

Для поездки в другой регион нужно было брать отпуск, что мы и запланировали на февральские каникулы, но судьба распорядилась по-другому, и отпуск нам не понадобился.

Была одна девочка – Настя М. – из дома ребенка в Санкт-Петербурге. С декабря месяца я смотрела на ее фото и представляла, как она будет жить в нашей семье. У каждой приемной мамы есть такая путеводная звездочка. Мою «звездочку» забрали в день выдачи нам документов о возможности быть усыновителями. Я очень рада за Настеньку, надеюсь, что она счастлива в новой семье.

После того как я положила трубку, поговорив с региональным оператором Санкт-Петербурга, я, конечно, расстроилась. Я предполагала, что Настя не дождется нас, она была такой хорошенькой малышкой. На страничке «Дети ждут» у нее были хорошие качественные фотографии в розовом костюмчике. «Настя, июль 2014», как ты поживаешь?

Потом были две недели бесполезных звонков в регионы, попытки встать на учет в банк данных детей-сирот Москвы и Московской области.

В банке данных Москвы меня не приняли, так как я, понадеявшись, поехала вставать на учет одна, но здесь не сработал человеческий фактор.

Мне пришлось записаться на следующую дату, 11 февраля, но обстоятельства сложились так, что вставать на учет нам не пришлось.

Через неделю подошла очередь постановки на учет в ФБ Московской области. Там в базе была девочка двух месяцев, но ее мама была из Беларуси. Региональный оператор позвонила в опеку, и ей ответили, что ребенка готовят к депортации, так как у нее нет российского гражданства. И еще обнаружилось, что у нас неправильно оформлены документы. Была пятница, я отвезла наши неправильные документы в опеку, специалист пообещала переделать к понедельнику.

Это были последние выходные перед знакомством с нашей доченькой.

Девочка в полосатой кофточке мелькнула на фото в базе «Усынови-Москва».

Ушко! Вот что первое бросилось мне в глаза! Глазки-пуговки! Сердце защемило от воспоминаний: «Как моя маленькая Полина!»

Вы знаете, когда ты просматриваешь базу, глаза инстинктивно выделяют малышей, похожих на твоих детей, возможно, чем-то незначительным, но взгляд останавливается, ты кликаешь на фото и читаешь информацию. Информации по девочке в полосатой кофточке почти не было, кроме того, что братьев и сестер у нее нет, значит, устраивается в семью она одна. Девочка родилась в августе 2013-го, значит, ей 1,5 года. По фото диагнозов не видно, глазки любознательные, характер спокойный.

Все дети из региональных баз есть в ФБД, поэтому я сразу пошла искать ее там. В ФБД фотография была другая, не очень качественная, скорее всего, снята на телефон. Ребенок непонятного пола стоял в обгрызенной деревянной кроватке и смотрел взглядом взрослого человека. «Позвоню… – промелькнуло в голове, – узнаю».

Набираю номер:

– Здравствуйте, вы не подскажете мне информацию по девочке?

На другом конце провода недовольный голос ответил:

– Какая девочка? Если она дошла до нашей базы, значит, она глубокий инвалид, нормальные сюда не доходят.

– Москва, август 2013, – называю номер анкеты и имя.

– 2013? Точно инвалидность уже. Вы про группы здоровья слышали? Идите, почитайте. Хотите жизнь себе испортить? Нет здесь нормальных детей, ищите в других местах, в роддоме договаривайтесь, там очереди, но возможность есть, – сказала оператор и сделала многозначительную паузу, намекая, что за деньги очередь можно и подвинуть.

Я была категорически против «покупки» ребенка! Когда в опеку приходят данные о том, что появился ребенок-сирота, кто первый взял на него направление, тот его и заберет. Конечно, если у вас есть знакомый врач в роддоме и специалист по опеке, то эта информация, в обход других, может прийти именно к вам. Вы все будете делать официально, просто вам подскажут, когда брать ноги в руки и бежать за направлением, а вы, в свою очередь, потом отблагодарите всем, чем требуется. Это не продажа детей, это помощь в усыновлении младенца с минимальным количеством диагнозов.

Но зачем мне было усыновлять младенца, ожидая, пока его родит не совсем спившаяся женщина, я не понимала. С тем же успехом я сама могла родить здорового младенца, и бесплатно.

Мы хотели удочерить девочку не по блату, а просто удочерить.

Часть вторая. Восемь памятных дней

День первый. Знакомство

(9 февраля 2015 г.)

Утром я решила еще раз зайти на сайт регионального оператора города Москвы, чтобы все-таки найти информацию по «Василине, август 2013». Мне ответили, что на нее выдано направление, но они могут дать телефон опеки, чтобы я перезвонила и узнала, что решили предыдущие кандидаты, потому как направление они брали еще в январе.

Я тут же звоню в опеку и слышу:

– Приезжайте, девочка свободна, можете взять направление.

Я мямлю, что документы у нас на двоих, а муж в командировке, можно ли одной. И вдруг мне говорят:

– Можно!

Дело в том, что за три дня до этого выяснилось, что у нас в документах неправильно оформлена последняя страница. Сегодня с утра специалист обещала все переделать, поэтому я бегу сначала в свою опеку и забираю комплект наших документов. Смотрю на часы и думаю, что надо ехать на метро, иначе я не успею.

Я отправляю фото мужу и говорю, что еду за направлением на малышку! Дома старшая дочка Полина смотрит на Василину – и слезы на глазах, говорит: «Это моя сестра! И ухо левое так же торчком».

Выхожу из метро, время около пяти. Прихожу в опеку. Интересное совпадение – фамилия специалиста нашей опеки абсолютно такая же, как у специалиста опеки нашей будущей дочки, и имена одинаковые. Заполняю заявление. Спрашивают, знаю ли я про все диагнозы девочки. До нас ее смотрели 16 кандидатов, и все отказались. У ребенка тяжелая патология головного мозга, подтвержденная на КТ, синдром Денди-Уокера, но хорошая динамика. Записываю себе в телефон, чтобы посмотреть в интернете, что за зверь. Помимо синдромов задержки речевого и психического развития есть задержка физического развития, также контакт по гепатиту С и еще вереница стандартных неврологических диагнозов. Специалист просит приглядеться к девочке, не отказываться сразу, приходить общаться. Говорит: «Что-то она у нас засиделась в Доме ребенка». Можно сразу пойти познакомиться (Дом ребенка за углом), и вот иду я за этот угол, беру телефон и пытаюсь быстро прочитать про ее диагноз…

Синдром Денди-Уокера – деформация мозга, которая развивается до рождения, в утробе матери. Деформация возникает в задней части мозга, которая управляет движением и когнитивным развитием. Этот синдром может также повлиять на заполненные жидкостью камеры мозга, которые называются желудочки головного мозга. В них может происходить аномальное накопление жидкости.

Прогноз катастрофически неблагоприятный. Уровень смертности в первые годы жизни более 50 %. Выжившие дети (при самоотверженной работе родителей и врачей) имеют низкий уровень интеллекта без возможности восстановления в будущем. Кроме того, синдром Денди-Уокера всегда протекает с выраженным функциональным неврологическим статусом.

Иду и думаю: «Ничего страшного, надо посмотреть на ребенка». На улице свежий ветер, но мне жарко (обычно мне холодно, я все время мерзну). Иду быстрым шагом. Очень жаль, что мужа нет рядом, так получилось, что он в командировке, и будет только в среду, а сегодня понедельник. С одной стороны, я так долго ждала этой встречи, вообще всего того, что сейчас происходит, с другой стороны, страшно, нет, не то слово, страшновато, и трясет немного, но у меня так часто бывает, перед экзаменом, например, вроде жарко и в то же время дрожь.

У меня с детства есть привычка: ложусь спать и начинаю мечтать, в мелких подробностях представляя то, о чем мечтаю, и было у меня в детстве несколько сценариев моей мечты. Первый: сижу я дома, вдруг шум в подъезде, звонок, я подхожу к двери – никого нет, но слышен плач ребенка. Открываю дверь, лежит малыш в одеяле и записка. Я забираю малыша, играю с ним, кормлю, а вечером, когда приходит мама, прошу оставить его нам, мама соглашается, и папа рад.

Второй: я нахожу ребенка на остановке. Помню, по телевизору смотрели новости, и там рассказывали, как девочка шла после школы и на остановке нашла младенца, спасла его от холода. Как я мечтала быть на месте этой девочки! Позже я, конечно, стала понимать, что ребенка все равно придется отнести в милицию, и вряд ли его разрешат оставить в нашей семье, но это была моя мечта, мечта на ночь.

Откуда у меня это, я не знаю, такая я родилась.

Я подошла к Дому ребенка. На вид это был обычный садик, на улице – площадки, правда, дети не гуляют и площадки занесены сугробами снега. Расчищена дорожка вокруг здания и к входам. Звоню в домофон, открывают. На охране просят предъявить паспорт, дают бахилы и провожают к социальному работнику. В здании пахнет едой, как во всех детских садах, в коридорах висят фотографии детей, уборщица моет полы. Стучу в кабинет, прохожу, протягиваю направление на Василину.

– Проходите! Вы Василину пришли смотреть? Давайте заполним бумаги и журнал посещений. Врач уже уходит домой, поэтому поговорить с вами она не сможет, завтра с утра она вам расскажет про все диагнозы ребенка, – говорит социальный работник.

Прохожу, сажусь, заполняю бумаги и журнал. Заглядывает женщина, видимо, врач.

– Вы к Василине? – спрашивает меня женщина.

– Да, здравствуйте.

– Вы в курсе, что ребенок очень тяжелый? Знаете, что такое синдром Денди-Уокера? Мы ей инвалидность собираемся оформлять.

– Я знаю, в опеке мне сказали, вроде ничего страшного, – говорю я.

Врач с круглыми глазами смотрит на меня и спрашивает:

– Синдром Денди-Уокера ничего страшного?!

Наверное, подумала, что я сумасшедшая. Пытаюсь объяснить, что диагноз меня не пугает, хочу с ребенком познакомиться. Еще говорю, что есть опыт воспитания ребенка с особенностями в развитии, но она меня перебивает и говорит:

– У вас денег никаких не хватит поднять этого ребенка! Мне домой надо, завтра поговорим, – и уходит.

Я жду, пока социальный работник допишет бумаги и проводит меня в группу. Хорошо, что врач ушла, мне люди с таким негативным посылом не очень симпатичны, чувствую себя в их обществе крайне некомфортно. Доказывать что-то смысла не вижу, у них есть свое мнение, и только оно правильное, поэтому мне легче промолчать, выслушать, у них даже складывается впечатление своей победы, но в итоге я делаю так, как сама считаю нужным, чем ввожу их в недоумение.

Идем в группу, заходим, по кругу расположены шкафчики детей, фотографии и подпись с именем и фамилией. На стене общая фотография. Нахожу взглядом шкафчик моей девочки, там она еще маленькая, месяцев шесть. Жду.

– Тут к Василине знакомиться мама пришла, несите! – крикнула соцработник.

Слышу из группы:

– Ой, она после ванны, мы ее уже спать переодели, сейчас нарядим.

Сижу жду, минут 5–8, выносят – крошечная девочка, на вид месяцев семь, не больше, в джинсовом сарафане, волосы дыбом стоят, глазища на пол-лица. Она смотрит на меня, вцепляется в воспитателя и начинает плакать. Я что-то начинаю говорить, она плачет еще сильнее, воспитатель сует ее мне в руки, достает коробку с игрушками и уходит в группу, закрыв дверь. На руках у меня орущий комочек полутора лет, весит как пушинка, худющая, советские ботинки с ободранными носами оттягивают своим весом ноги-ниточки.

Сажаю ее на пеленальный столик. Сидит. Ставлю коробку с игрушками рядом.

– Какая ты красивая, такая хорошенькая, куколка, – шепчу я ей. – Не плачь! Давай посмотрим, что там в коробке у нас, – достаю деревянные игрушки.

Слезы еще на глазах, но рот потихоньку растягивается в кривую улыбку. Василина хватает игрушки и начинает по очереди запихивать их себе в рот, слюни текут и падают на столик, образуя лужицу. Щеки малышки красные и шершавые, диатез, может быть. Ручки – худенькие палочки, но захватывает игрушку она четко, не вижу сильного расстройства в координации, голова маленькая, гидроцефалии точно нет. В глазах вселенская печаль, обида, вопрос. Вопрос старушки о тяжелых прожитых годах. Тоска и безнадежность. Все это видится во взгляде крошечного ребенка.

Взгляд брошенного ребенка – это что-то! Очень тяжелый, проверяющий, осуждающий.

Я далеко не первая пришла на знакомство с этой крохой, и она как будто спрашивает: «Ну что? Пришла посмотреть, а потом уйдешь, как ушли все предыдущие? Испугаешься, не возьмешь?».

«Да нет же! Возьму, возьму, милая! Как можно отказаться от такой маленькой, нежной, милой, красивой малышки, как ты! Веришь?».

В глазах читается вопрос… Улыбается, опять просто ребенок, маленький брошенный ребенок.

Сорок минут пролетело незаметно. Пришла воспитательница, и Василина потянула к ней ручки – привязанность.

– Пока-пока, Васенька! До завтра! – говорю я.

– Завтра придешь? – интересуется воспитательница.

– Конечно, приду! А в среду с папой приду. Очень мне понравилась малышка, – отвечаю.

Спускаюсь по лестнице, выхожу на улицу, вдыхаю воздух. Голова гудит. Я только что познакомилась со своей дочкой! Да, ей 1,5 года, и она не похожа на нас, но она моя!

Я боялась, как это будет. Как мы будем выбирать ребенка? Денис сказал, что ему внешность не важна. Когда я рожала Полину и Максима, выбирать ему не приходилось. Кого принесли из роддома, того любит и растит.

Я читала разные истории, как у людей сердце сразу подсказывало, что это именно их малыш. Я не знаю, мне просто понравилась эта малышка, и я не находила в себе силы и мысли даже, что я откажусь и пойду выбирать другую. Жалость, конечно, она есть. А как можно не жалеть маленькую худенькую кроху с такими печальными глазами?

Василина… Никогда даже не задумывалась так назвать свою дочку. Кстати, созвучно с Полиной. Вообще мне не встречалось такое имя. Василиса – да. Но Василина? Ну, значит, Василина!

Пишу мужу сообщение, присылаю фото и небольшое видео, снятое мной во время знакомства с Васей. Нервно жду ответа.

Малышка ему нравится! Ну и хорошо.

Забегаю в опеку по дороге к метро. Заношу бумаги и говорю, что мне малышка очень понравилась, осталось с папой познакомить. Представитель опеки очень рада моему заявлению, надеется, что Василина, наконец, дождалась своих маму и папу. Я же уже где-то внутри знаю, что дождалась.

Еду домой, мысли крутятся вокруг Василины. Надо разобраться с диагнозом. Приеду домой – полезу в интернет, найду родителей детей с таким диагнозом. Рассказы родителей всегда правдивее, чем сухие медицинские статьи, которые также надо прочитать.

Дома я была около семи, как раз вернулся Максим с няней из музыкальной школы. Я показала видео и фотографии детям.

– Класс, хорошая, – сказал сын.

– Милая, – сказала Полина.

Полине через неделю исполнится 13 лет, она учится в 6 классе и профессионально занимается фигурным катанием, а еще Полина глухая, но чувствует себя абсолютно нормальным подростком.

Максиму 8 лет, он очень чувствительный мальчик, учится в 1 классе, очень за все переживает, с другой стороны, он очень общительный и раскрепощенный, любит быть в центре внимания. Учится Максим в частной школе и два раза в неделю посещает музыкальную школу по классу фортепиано и вокалу. В общем, один артист, другая спортсменка. Наши любимые дети.

Родителям о нашем решении удочерить ребенка мы сообщили на Новый год, после того как прошли Школу приемных родителей, поэтому вечером я отправила им фото Василины, а потом мы созвонились. Папа сказал: «Сразу видно, умная девочка, лоб высокий, как у нас всех». Маму, конечно, интересовали диагнозы, как вообще ребенок себя вел. Созвонилась с подругой Светой. Мы с ней вместе звонили в пятницу насчет Василины, но нам не дали информацию, все эти дни она также переживала за нас. Перед поездкой в опеку днем мы с ней созванивались, она пожелала мне удачи. По фото ей Вася очень понравилась, она называла ее воробушком.

Потом мы переписывались с мужем. Решили в среду с утра поедем вместе и, если у него вопросов не возникнет, подпишем согласие.

Заснуть сегодня тяжело, мысли крутятся в голове. Запах. Ощущения. Пытаюсь понять себя. Ничто не отталкивает меня от этого ребенка. Первые ощущения очень важны, на инстинкте каком-то. В ШПР рассказывали, что бывает по запаху неприятен ребенок, и все. Но от Василины пахло мылом и цветами, маленьким ребенком, она после ванны была. Кожа нежная, мягкая, так и хотелось потискать кроху. Вспомнилось стихотворение Милы Хамамелис, прочитанное на форуме «Усыновление»:

 
То, что я сейчас скажу —
Важно.
Я тебя удочерю.
Можно?
Это будет вовсе не
Страшно.
Это будет даже не
Сложно.
 
 
Ну не плачь, послушай, я
Честно!
Обещаю настоящей быть,
Теплой.
Усажу тебя к себе,
В кресло,
Вытру слезы со щеки
Мокрой.
Сладкой-сладкой угощу
Ватой.
Назову своей морской
Пчелкой.
Разрешу без рукавов
Платье,
И подольше, до весны,
Елку.
Заболтаю – ни о чем
Сказкой,
Понадую пузырей
Мыльных.
Заберу и спрячу все
Маски —
Те, в которых ты была
Сильной.
Подарю блаженство стать
Слабой,
Беззащитной, не боясь
Фальши.
Хорошо ведь младшей быть,
Правда?
Ну и что, что ты чуть-чуть
Старше.
 
 
На ладошке напишу:
«Мама» —
На своей, а на твоей
«Дочка».
Так хочу, чтоб ты была
Самой…!
Я тебя удочерю.
Точно.
 

С этими мыслями я провалилась в сон.