Читать книгу: «Элитная западня. Часть первая. Чужие тайны», страница 3

– Да, конечно! – ответила она, слишком быстро, слишком легко.

Чёрный автомобиль ждал, терпеливый, как надёжный слуга. Садясь на мягкое сиденье, Ева ещё раз оглянулась на Тарэка. Отблески фар скользнули по его лицу, его улыбка на миг показалась почти доброй. Почти.

Но разве может быть что-то плохое в том, чтобы блистать?

Глава 3. Принцесса Греза

 Для чего нам дается память? Почему каждый день нельзя прожить с чистого листа? Если память нужна, чтобы не совершать ошибок прошлого, то отчего мы совершаем их снова и снова? Если для того, чтобы нести знания, которыми мы овладели, то почему мало кто сможет вспомнить, как вычислить уравнение окружности? Почему мы не помним свой третий день рождения, который, по словам родителей, был очень радостным, но просыпаемся в холодном поту от мучительных воспоминаний утрат, обид, предательства? Так, может, память не дар, а испытание? И тот лишь способен достичь счастья, кто может отринуть прошлое и ступить в новый день, в новую любовь с чистым разумом и чистой душой, как дитя!

Ева приехала в университет раньше обычного. Водитель, который привез ее к старинному парадному входу, сразу помчался в аэропорт встречать Натали, прилетевшую из Москвы, где она, как обычно, была на заседании благотворительного фонда вместе с Замковским Михаилом Леонидовичем. Михаил Леонидович с гордостью рассказал Натали о своем сыне, который якобы по собственной воле отправился в Уганду, помогать людям, тем самым показывая избалованным сверстникам, что личные потребности не всегда нужно ставить на первый план. Но Натали не знала, стоит ли все это рассказывать дочери, ей страшно не хотелось ворошить прошлое, отголоски которого с большим трудом она по сей день пыталась извлечь из ее нежного сердца. А Ева тем временем сидела в самом последнем ряду просторного светлого зала и, открыв учебник по философии, рисовала в своем блокноте несуществующие фантастические цветы, красиво выводила заглавные буквы английского алфавита, а потом все это черкала тонкими волнистыми линиями. Как только открывалась дверь и в аудиторию заходил кто-нибудь из ее одногруппников, она слегка приподнимала ресницы и изучающе поглядывала на вошедшего, но по тому, как грустно опускала взор на свои незатейливые рисунки, было понятно, что тот, кого она ждала, еще не пришел. Можно было подумать, что ждет она Тему, с которым весело провела вечер у Инги, но это было не так. Ева ждала Алекса – так они теперь с Ланой называли Сашу, единственного молодого человека из их группы, не удосуживавшегося еще познакомиться с Евой. Да что там познакомиться, он даже здоровался, еле заметно кивая головой, и тут же отворачивался, как будто не считал ее достойной своего внимания. Ева с первого дня была убеждена, что они найдут общий язык, а теперь обратить на себя внимание Алекса уже было делом чести и уязвлённого самолюбия.

Спустя пару минут, запыхавшись, примчалась Лана и взгромоздила на свободный стул сумку, чехол от планшета и еще какие-то вещи, чтобы к ним с Евой за стол не подсела Инга. Лана страшно ревновала ее к своей подруге, а после того, как на дне рождения эта несносная девица даже не смогла вспомнить Ланиного имени, она всеми силами пыталась ограничить свое и Евино общение с этой выскочкой старостой.

– Привет, дорогая, – поцеловав Еву в щеку, произнесла Лана и, усаживаясь рядом, добавила: – Я в гардеробе столкнулась с Алексом, он был такой грустный и с огромной сумкой. Как думаешь, что он там таскает?

– С такими сумками ходят профессиональные игроки в большой теннис, – ответила Ева, изящно положив свое кукольное личико на красиво поставленную руку, и по ее игривому взгляду Лана сразу поняла, что в аудиторию вошел человек, на которого подруга хотела произвести впечатление.

– А вот и он собственной персоной, – переходя на шепот, произнесла Лана, и, глядя на вспыхнувшие щеки Евы, сощурила свои и без того маленькие глазки.

Алекс небрежно кивнул, приветствуя Еву, а она начала что-то быстро записывать в блокнот и не удостоила его ответным приветствием. А вот девушка с уже немного смывшимися сиреневыми волосами, наоборот, очень радостно встала юноше навстречу и, чмокнув как-то излишне демонстративно в щеку, громко сказала:

– Привет, я заняла для нас лучшие места, у окна сейчас солнце начнет припекать, а здесь будет приятная прохлада.

На что юноша лишь скептически пожал плечами и, эффектно откинув назад свой модный чуб, поставил сумку под стол.

Лана начала выпытывать у подруги, когда этот высокомерный красавчик уже будет сидеть с ними за столом, так как ей уже очень хотелось веселиться, желательно в дружной компании.

– Всему свое время, потерпи немного, – ответила отрешенно Ева, пристально глядя Алексу в спину.

– А какие кандидатуры ты еще рассматриваешь на роль наших друзей? – не унималась Лана.

– Лана, теннис – это же здорово, – как будто не слыша, что говорила подруга, вдруг произнесла Ева. – Я же тоже какое-то время занималась большим теннисом, у меня ракетка до сих пор имеется и наконец появился план, – переводя воодушевленный взгляд на подругу, прошептала Ева.

Ева ещё не успела до конца изложить свой план – грандиозный, как ей казалось, когда в аудиторию вошёл профессор. Всё смолкло.

Он не представился, зачем? Имя его и так витало в коридорах университета, обрастая легендами, как старый дуб мхом. Не стал он и тратить время на скучные объяснения учебного плана, будто заранее знал, что всё равно никто не слушает эти формальности. Вместо этого он лишь окинул аудиторию взглядом, в котором читалось что-то среднее между снисхождением и предвкушением охоты, улыбнулся улыбкой, спрятанной в серебристых усах, как клинок в ножнах, и, скрестив руки, изрёк:

– Чьи философские принципы вы, юные мудрецы, изволите разделять?

Тишина. Гробовая, тяжёлая. Студенты заёрзали, потупили взгляды – не от отсутствия мыслей, а от этой неловкости первых дней, когда каждый ещё чужой, когда каждое слово кажется слишком громким, слишком лишним. Позже, через месяц-другой, здесь будут кипеть споры, здесь будут яростно отстаивать свои идеи, а этот профессор станет тем самым Учителем, чьи лекции пропускать – дурной тон. Но сейчас они ещё робели.

Виталий Михайлович неспешно прошёлся между рядами, как палач, выбирающий жертву, и остановился рядом с Евой. Его взгляд утонул в её глазах – широко распахнутых, как окна в ночь перед грозой.

– Ну-с, моя прелесть, – произнёс он, и в голосе его звенела тонкая, как лезвие, ирония, – осчастливьте нас. Есть ли у вас философский кумир? Может, есть фраза, которую вы носите в сердце, как заветную монетку?

Ева знала, что он подойдёт именно к ней. Так было всегда – в школе, на лекциях в Эрмитаже, даже в музеях. Люди почему-то избирали её своей слушательницей, будто нарочно, будто в наказание. Если лектор встречался с ней глазами, то до конца речи вёл монолог, глядя только на неё, не позволяя отвлечься ни на секунду.

– Сейчас мне нравится фраза Локка, – ответила она ровно. – «Разум – это чистая доска, на которой опыт пишет свои письмена».

Профессор усмехнулся, повернулся к остальным.

– Но если знание приходит лишь из опыта, – сказал он, – то почему мы так часто ошибаемся?

Вопрос повис в воздухе, как вызов.

– Позвольте мне тоже высказаться, – послышался вдруг уверенный голос с передних рядов, по легкой холодце в тембре Ева сразу догадалась, что это Александр.

Она почему-то боялась, что он начнет с ней спорить, но, похоже, Алекс просто хотел красоваться собой и своими знаниями. Он вальяжно откинулся на спинку стула, демонстрируя эффектный черный костюм, один рукав и часть лацкана которого были зелеными, и произнес:

– В «Критике чистого разума» Кант сформулировал свой знаменитый вопрос: «Что я могу знать?». То есть, по его мнению, разум способен доказать совершенно противоположные утверждения. К примеру, существование Бога и его отсутствие. Это ставит разум в тупик и говорит о его несовершенстве и ограниченности. И я с Кантом полностью согласен, ведь так можно оправдать любое свое незнание на экзамене, – он усмехнулся, – учитесь, пока я жив!

Лана, не поднимая глаз, что-то быстро нацарапала на уголке листа и подсунула его Еве: «Смотри-ка, нам с тобой везет на любителей Канта.»

«Это знак, – написала Ева в ответ. – Быть ему нашим другом – и точка!»

Следующей парой была ненавистная физкультура. Чтобы привести в действие свой хитроумный план, Еве и Лане предстояло её прогулять. Спортивный зал располагался в самом неудобном месте – у проходной, где вечно толпились охранники с недоверчивыми взглядами.

– Тебе придётся пробраться в мужскую раздевалку, – прошептала Ева, прижимаясь к Лане, пока они проходили мимо новеньких турникетов. – А я займу Адама. Он сегодня дежурит.

– Но что именно я должна искать в сумке этого зазнайки Алекса? – растерянно спросила Лана.

– Посмотри его спортивную форму. Если он серьёзно занимается теннисом, там должны быть какие-то клубные нашивки. Может, найдёшь пропуск…

Глаза Евы блестели от возбуждения, когда она тянула Лану к окну.

– Мы узнаем, где он тренируется. Я запишусь в тот же клуб. Тогда он не сможет просто так от меня отмахнуться.

Когда коридоры окончательно опустели, девушки вышли из-за колонны. Ева направилась к охраннику, очаровательно улыбаясь. Позади неё Лана должна была незаметно проскользнуть в мужскую раздевалку.

– Здравствуйте, Адам, – сказала Ева, подходя так близко, что могла разглядеть каждую морщинку на его нахмуренном лице. Охранник смотрел на неё с подозрением, ожидая какого-то подвоха.

Не понимая причины его суровости, Ева откинула непослушную прядь волос и протянула пропуск:

– Моя карточка почему-то не работает. Не могли бы вы помочь?

Охранник взял пластиковый пропуск. Фотография не передавала и половины того обаяния, которое излучала стоящая перед ним девушка. Его пальцы слегка дрогнули, когда он читал её имя.

– Значит, вы и правда Ева? – его лицо озарилось внезапной улыбкой. В смешке слышалась лёгкая растерянность.

– А вы думали, я шучу? – Ева кокетливо наклонила голову. Ей было стыдно за эту дешёвую игру, но что поделаешь, ради Ланы можно было и потерпеть.

– Ну давайте проверим, что случилось с вашим пропуском, – вкрадчиво произнес молодой человек, прикладывая пластиковую карточку к считывающему устройству турникета. Послышался привычный звук, загорелась зеленая стрелка, и створки турникета открылись.

– Все в порядке, работает.

Ева нервно переступила с ноги на ногу. Что ещё можно было сказать этому любезному охраннику? Она украдкой взглянула на дверь мужской раздевалки – ту самую, за которой Лана сейчас рылась в чужих вещах.

Адам стоял прямо напротив… Боже, это был бы конец. Еще мгновение, и этот детина схватит выходящую Лану за руку и закричит: «А ну-ка, выворачивай карманы, что ты там стащила?». Сердце колотилось так громко, что, казалось, эхом отзывалось в пустом холле.

К счастью, в эту секунду Ева, стоявшая напротив Адама, с облегчением вздохнула, она наконец придумала, как его выманить на свою сторону, тем самым заставить встать спиной к двери, что даст Лане возможность незаметно выйти.

– Понимаете, когда я захожу в институт, она срабатывает, а вот выйти не всегда получается, – склонив голову набок, произнесла девушка, приглашая движением руки мужчину перейти на другую сторону турникета. Как только он поравнялся с Евой и проверил ее пропуск, девушка услышала позади себя еле слышные шаги подруги и, забрав пластиковую карточку из рук охранника, весело сказала:

– Ой, да вы просто маг и волшебник, все в миг исправили, – и тут же хотела бежать к Лане, но Адам остановил ее, осторожно взяв за руку, чуть выше тонкого запястья.

– Если уж я такой волшебник, так, может, заслужил твой номер телефона? – неожиданно переходя на «ты», произнес молодой человек, но в этот момент в нагрудном кармане его куртки послышался тональный сигнал рации, и он, отпустив Евину руку, достал устройство, из которого доносилось шипение и непонятные слова, похожие на бульканье и гудение.

– Принял, – ответил охранник и быстро направился к выходу. Ева, радостно обнимая выбравшуюся на свободу Лану, в нетерпении спросила:

– Ну, удалось что-нибудь узнать?

– Знаешь, я, может, не очень разбираюсь в теннисе, но вещи, которые лежат в сумке Алекса, мало похожи на спортивные.

– Теннисную форму разрабатывают разные дизайнеры, иногда такого могут наворотить. Ты лучше скажи, эмблемы или логотипы клуба на этой форме были? – внимательно глядя на раскрасневшуюся подругу, спросила Ева.

– Да, эмблема была на куртке, я ее сфотографировала, – ответила Лана, и они вдвоем уставились на экран телефона, где их взору предстала ярко-красная эмблема, на которой был изображен желтый диск в горизонтальной плоскости и стоящие на нем две буквы того же цвета – «Д» и «П». Внизу, по краю эмблемы, эта аббревиатура была расшифрована, но надпись была такой мелкой, что, как ни старались девушки, прочитать им так и не удалось. Еве показалось, что она уже видела где-то эти символы, она еще какое-то время силилась вспомнить, повторяя в уме: «ДП», «ДП»…

На пути в аудиторию девушек нагнала запыхавшаяся Инга. Оказалось, таинственный вор вернул аккумулятор, но Валентина Ивановна всё равно ходила хмурая, как осеннее небо над Парижем.

Ева вдруг вспомнила о Тёме. Несколько дней его не было видно, но она почти не сомневалась – он боялся своей матери, поэтому ее пару не пропустит. Когда девушки вошли в аудиторию, Валентина Ивановна бросила на них ледяной взгляд:

– Поторопитесь, мы уже начинаем, – произнесла она сухо.

Ева встретила взгляд Тёмы. Он сидел у окна, развалившись на стуле с видом человека, только что проигравшего крупную сумму в казино. Его рука устало подпирала голову, а взгляд скользнул по Еве, не выражая ничего, кроме скуки, и тут же утонул в конспекте.

Она сразу поняла – эксперимент провалился. Этот балагур, всегда такой шумный и неугомонный, теперь выглядел так, будто жизнь потеряла для него все краски. Еве захотелось послать ему ободряющее сообщение, но он упорно смотрел в тетрадь.

А она, привыкшая к тому, что мужчины сами ищут её внимания, лишь вздохнула и отвернулась.

Когда лекция подошла к концу, Валентина Ивановна объявила о завтрашнем тесте. Это была её излюбленная традиция, этакая педагогическая ловушка для новичков: отсутствие на тесте равносильно признанию собственной несостоятельности.

Она произнесла это с той особой интонацией, которой обычно сообщают о неизбежных катастрофах, как будто речь шла не о проверке знаний, а о неотвратимом приговоре судьбы.

Когда Валентина Ивановна наконец покинула аудиторию, староста поднялась с видом заговорщика, готового раскрыть государственную тайну.

– У меня есть вопросы к завтрашнему тесту, – прошептала она, бросая осторожный взгляд на дверь. – Присылайте ваши адреса.

Студенты оживились, молодость всегда готова к небольшому мошенничеству, особенно когда дело касается экзаменов.

Ева же просто вышла, если понадобится, Лана достанет эти вопросы. А может, она и сама справится.

У гардероба её окликнули. Оборачиваясь, она увидела Тёму, его грустные глаза странно контрастировали с широкой улыбкой. Он вынул наушники, небрежно сунул их в карман:

– Проводить тебя домой?

– Провожай, – равнодушно согласилась Ева. – Я живу на Крестовском.

Её спокойствие обмануло Тёму, он принял его за благосклонность, не понимая, что так женщины обычно показывают свою незаинтересованность.

– У нас столько общего! – оживился он.

– Например?

– Мы оба не стали брать вопросы у старосты. И живём на островах – ты на Крестовском, я на Васильевском.

– О да, просто родственные души, – рассмеялась Ева, протягивая ему свою сумку.

Они шли молча. Тяжёлые вздохи Тёмы наконец вывели её из терпения:

– Так твой робот не сработал?

– Провал полный. Мать ещё и про аккумулятор узнала.

– И?

– Сказала, что теперь у нее нет сына, потому что сын-вор ей не нужен.

– Это сгоряча, – автоматически ответила Ева, но тут же добавила: – Хотя… за всё в жизни приходится платить. Я это твёрдо усвоила.

– Тебе-то за что было платить? – удивился Тёма. – Ты сущий ангел.

Ева рассмеялась в ответ и, сбрасывая с плеч модную куртку, подставила лицо последним тёплым лучам. Она знала – скоро дожди смоют это осеннее золото, и тогда останется только вспоминать о нём с тихой грустью.

С игривостью, которая так идет семнадцатилетним, она взобралась на поребрик и пошла, балансируя, раскинув руки, словно пытаясь поймать ускользающее лето. Солнце слепило ей глаза, и когда она на мгновение теряла равновесие, то хваталась за рукав Тёмы, смеясь своим лёгким, словно шампанское, смехом.

– Ну вот и пришли, – сказала Ева, приглашая его во двор.

Это был один из тех закрытых дворов, где каждый куст подстрижен с педантичной точностью, а цветы растут по расписанию – типичное творение богатых людей, убежденных, что природу можно купить и подчинить, как все остальное в этом мире.

Две голубые ели стояли, как чопорные швейцары, между ними тянулась аллея из туй, таких же прямых и безупречных, как строчки в бухгалтерской книге английского джентльмена. Можжевельник, искусно посаженный, напоминал дорогой ковер, который хочется потрогать, но нельзя – табличка «не ходить по газонам» висела где-то неподалеку, Ева была уверена.

В центре расположился приятно журчащий фонтан – гладкие валуны, обвитые причудливыми растениями, будто сошедшие со страниц японской гравюры.

– Я именно так и представлял твой дом, – пробормотал Тёма, пальцы его скользили по изящным фонарям, выстроившимся вдоль дорожки.

Телефон в его кармане зазвонил внезапно, нарушая тишину. Он достал его, и они оба замерли – на экране светилось короткое, холодное слово: «ОТЕЦ».

– Привет, – Тёма прикрыл динамик ладонью. – Я быстро.

Ева слышала только обрывки его ответов:

– Ничего не выйдет…

– Нет, сегодня не приеду…

Потом он взглянул на неё, и в его глазах вспыхнула та самая шаловливая искра, которую она уже успела полюбить.

– Я остаюсь у своей девушки.

Ева с лёгкой усмешкой отвернулась, будто все эти разговоры были ей неинтересны. Она сделала несколько шагов по двору и заметила старую даму на скамейке – хрупкую, как осенний лист, застывший в последних лучах солнца. Её цветастое шелковое платье струилось до земли, а широкополая шляпа скрывала седые волосы. Бархатные туфли, модный саквояж – весь этот наряд словно сошёл с подиума.

Рядом суетился молодой человек – внук, должно быть. Низкорослый, но крепкий, с загорелым лицом и живыми серыми глазами. Он покорно выполнял все прихоти старушки: то подавал оранжевый лист, то шишку от раскидистого кедра, то бежал за очками, которые она требовала одни за другими. Но взгляд его постоянно скользил к калитке, он явно ждал кого-то.

И вот появился тот самый «кто-то» – высокий, золотоволосый, в толстовке с ангельскими крыльями. Внук мгновенно забыл о бабушке.

– Герман, наконец-то! – бросил он и устремился навстречу.

Старушка выронила платок и закачалась, пытаясь поднять его дрожащими пальцами. Ева подскочила, подхватила кружевной батист и, улыбаясь, протянула:

– Возьмите. Это же шантильи, да? Такое изящное…

– О, вы, кажется, цените прекрасное, дорогая, – проскрипела старушка, цепко хватая Еву за руку. Её пальцы были удивительно сильными для такого хрупкого существа. – Вы из 35-й квартиры, да?

– Да, – улыбнулась девушка, пытаясь освободиться. – Меня зовут Ева.

– Ева! – вдруг взвизгнула старуха, закатывая мутные глаза. – Вова! Беги сюда! Я же говорила – скоро умру! Вот она, весточка с небес!

Ева отпрянула, прячась за спиной Тёмы, пока внук тщетно пытался успокоить разошедшуюся бабушку. Но старуха, как и все глухие, кричала ещё громче, уверяя, что перед ними сама праматерь Ева, теперь их соседка сверху.

Ева дёрнула Тёму за рукав, и они, едва сдерживая смех, рванули к парадной. Там, в прохладном полумраке лестницы в стиле модерн, их наконец прорвало – они смеялись до слёз, поднимаясь на третий этаж, к квартире № 35, где их ждал чай и свобода от всех безумий этого мира.

Тёма замер на пороге, осматривая просторную гостиную. Руки скрещены на груди, он присвистнул, облокачиваясь о массивную дверь с фацетированным стеклом:

– Ну у тебя тут… клёво.

Ева поправила гортензии в высокой вазе. Букет возвышался на изящном столике, чья ониксовая столешница переливалась перламутровыми бликами, а тонкие серебристые ножки удваивались в зеркальной поверхности мраморного пола – безупречно белого, словно песок тропического пляжа. Та же порода оникса, но более темных оттенков, покрывала стену за биокамином, где в нишах покоились древние на вид статуэтки, похожие на шумерских идолов.

– Мы только переехали, даже не разобрались толком, – сказала Ева с легкой театральностью, с какой говорят о временных неудобствах, которые на самом деле являются предметом гордости.

– Проходи на террасу, там у Натали уже полный порядок, а я переоденусь и будем обедать.

Тёма вышел в зелёное царство террасы. Усталость от бессонной ночи наконец накрыла его, он опустился на белый кожаный шезлонг, вписанный в ансамбль из апельсиновых деревьев и низкорослых пальм. Пальцы сами потянулись к книге, оставленной на соседнем лежаке: раскрытая страница демонстрировала «Принцессу Грёзу».

– О, я вижу, ты уже освоился, – раздался за его спиной голос Евы. Она стояла в дверях в одном из тех платьев, которые стоят целое состояние, но делают вид, что это простая летняя одежда. В этом был весь ее стиль – дорогая небрежность, тщательно продуманная естественность. Она кружилась среди цветущих растений, невесомая, как бабочка, случайно залетевшая в этот неожиданный оазис посреди северного города.

– «Принцесса Грёза»… Странное название, – пробормотал Тёма, протягивая ей книгу.

Ева провела пальцем по глянцевой странице с той бережностью, с какой истинные любители искусства касаются дорогих им вещей.

– Моя любимая картина Врубеля.

– А этот мужчина в красном… кто он?

– Не главный герой, – улыбнулась она, – Врубель хотел рассказать о несчастной любви трубадура из Прованса, который изображен умирающим с арфой в руках, к Мелисинде – принцессе из Триполи. Очарованный рассказами о принцессе, представлявшейся ему идеалом красоты и великодушия, юноша влюбляется и отправляется в путь, чтобы поведать принцессе о своих чувствах. В долгом морском путешествии молодого человека внезапно поражает смертельный недуг. Жизнь в нем поддерживает только надежда хотя бы раз увидеть прекрасный лик Мелисинды, являющейся ему в грезах. Борясь с болезнью, он все же добирается до дворца и умирает во время встречи со своей возлюбленной.

– А эта девушка со светлыми волосами, парящая в воздухе, и есть Мелисинда?

– Да, грустная история, правда?

– Романтика, – ответил Тема и захлопнул книгу.

За окном сгущался осенний туман, фонари мерцали, как подёрнутые дымкой звёзды. Они сидели за столом, и Ева разливала бульон – золотистый, ароматный.

– Тёма, – вдруг спросила она, – а где на самом деле ты собираешься провести эту ночь?

– В гараже. Помнишь, я рассказывал тебе про мою лабораторию? Родители и не подозревают, что я там обитаю большую часть своего времени, у меня и раскладное кресло имеется.

– А как ты собираешься подготовиться к тесту, который завтра устраивает твоя мама?

– Ну, я примерно догадываюсь, какие будут вопросы, хочешь, позанимаемся вместе? – Конечно, хочу, – обрадовалась девушка, расставляя десертные тарелочки для румяного пирога с клубникой, который аппетитно посматривал на гостя, стоя в центре стола на хрустальном блюде.

Когда Наталья Сергеевна вернулась, дом звенел от смеха. Она тихо прошла к комнате дочери. Дверь была распахнута, а на ковре сидели Ева и незнакомый парень – взъерошенный, в поношенной толстовке. Вокруг них на картах, разложенных на полу, царил хаос: фарфоровые зайцы, статуэтки с камина, позолоченные птички – всё пошло в ход.

– Британские колонии Латинской Америки в эпоху расцвета колониализма? – выпалил Тёма.

– Барбадос, Багамы… Британские Виргинские острова, – Ева расставляла фигурки, смеясь. – А в Азии?

– Бахрейн, Бирма… – Тёма закатил глаза, вспоминая, – Бруней, Кувейт, Мальдивские острова, Палестина, Сингапур.

Наталья Сергеевна постояла в дверях, наблюдая. Этот парень был не чета Марку – ни изящных манер, ни французских фраз. Но зато ее дочь больше не сидела у окна, бесцельно перебирая в пальцах то серебряное кольцо с греческим меандром – печальный символ ее прежней тоски.

Тёма внезапно опрокинул все фигурки на карте, смешав их в хаотичную кучу.

– Мой мозг переполнен, – засмеялся он, повалившись на спину. И тут заметил в дверях Натали.

– О, здравствуйте, – поспешно поднялся он, слегка смущённый.

– Добрый вечер, – улыбнулась Наталья Сергеевна, расстёгивая жакет. Жемчужное ожерелье мягко блеснуло при свете лампы. – Ева, познакомишь нас?

– Мама, это Тёма. Мы… готовились к тесту и не заметили, как время пролетело.

Час спустя Тёма вышел из такси и направился к железной дороге, где среди зарослей калины прятались старые гаражи. Он шёл, улыбаясь, вспоминая Еву, её смех, солнечную террасу, следом в памяти всплыл десерт – шарики арбуза и дыни, аккуратно уложенные на снежную шапку мороженого. Ее пальцы, ловкие и уверенные, украшали композицию последним штрихом – веточкой мяты. Случайное прикосновение ее теплой руки обожгло сильнее, чем должно было. Внезапный шорох листьев прервал его размышления. Он обернулся и замер: прямо на него неслась огромная собака – кане-корсо – воплощение первобытного ужаса с горящими глазами и оскаленной пастью.

Тёма инстинктивно взмахнул рукой с телефоном, и в следующее мгновение уже лежал на земле, чувствуя, как острые клыки впиваются в предплечье. От резкой боли он вскрикнул и, повернув голову, увидел собачьи широко раздувающиеся черные ноздри прямо у своего лица, а потом издалека послышался резкий окрик:

– Кукла! Ко мне!

Собака отпустила его и исчезла в темноте так же стремительно, как появилась.

Тема лежал неподвижно, боль пронзала руку горячими волнами, затуманивая сознание. Его пальцы нащупали телефон – экран был разбит, стекло крошилось под пальцами, смешиваясь с грязью. С отвращением он швырнул его прочь.

Поднялся на локте, взгляд упал на расплывающееся кровавое пятно. Темное, густое. Жизнь медленно сочилась сквозь разорванную ткань.

***

Утро. Аудитория 112-й группы гудела, как растревоженный улей. Студенты кучковались, лихорадочно листая конспекты, перебрасываясь обрывками фраз. Вопросы теста, разосланные старостой, передавались из рук в руки, как фронтовые сводки. Споры вспыхивали и гасли – истина рождалась в огне дискуссий.

Дверь распахнулась. Соловьева вошла, как всегда, без предупреждения. В руках – стопка бумаг, на лице привычная маска неприступности. Перекличка. Фамилии. Голоса.

– Артем Соловьев?

Тишина.

Ева посмотрела на пустое место у окна. Вчерашний вечер, их смех, шутки, подготовка казались теперь таким далеким. Где он?

Два листка упали перед ней.

– Сорок минут, – голос Соловьевой прозвучал, как приговор. – Время пошло.

В аудитории воцарилось то особое напряжение, которое неизменно возникает, когда коллективная хитрость терпит крах. Студенты перешептывались, бросали недоуменные взгляды на старосту, которая лишь разводила руками. Вопросы в тесте оказались совсем не теми, что Инга разослала накануне.

Только Ева, ничего не знавшая о всеобщей подготовке, спокойно заполняла листок за листком. Она первой сдала работу и даже успела помочь Лане.

Соловьева, забрав тесты, бросила на Еву подозрительный взгляд – эта девчонка снова вышла сухой из воды.

Как только дверь закрылась, в аудитории взорвался скандал. Молодые люди кричали, высказывали свое негодование старосте, некоторые даже швыряли тетради и ручки. А Инга, вся раскрасневшаяся, поднялась и громко, чтобы перекричать беснующуюся толпу, сказала:

– Я здесь ни при чем, просто кто-то настучал Соловьевой, кто-то рассказал, что у нас есть вопросы теста, и я даже знаю кто. Это наверняка ее сынок, он поэтому и не явился сегодня, чтобы мы его не растерзали. Инга злобно сверкала глазами и сжимала кулаки, а потом перевела взгляд на Еву, ища у нее поддержки.

Ева поднялась с холодной грацией, её голос прозвучал отточено-резко:

– Где ваши доказательства? Или вам просто легко обвинять того, кто не может защититься?

Она могла рассказать им всё. О том, как Тема допоздна сидел у неё, как они смеялись, разбрасывая фигурки по картам… О том, как он ушёл затемно – ссутулившись, засунув руки в карманы, одинокий…

Но правда, как и боль, вещь слишком личная, чтобы выставлять её напоказ.

– Я уверена, что он не делал этого, – коротко бросила она.

В аудитории повисло молчание. Студенты, словно устав от скандала, начали расходиться по местам.

Ева собрала свои вещи с той демонстративной аккуратностью, которая так раздражает окружающих, и вышла.

На лестнице ее пальцы нервно перебирали телефон. "Где же ты, Тема?" – шептала она, представляя, как он сейчас мирно спит, в то время как она участвует в этих нелепых баталиях.

Лана догнала её через несколько ступенек и сунула в руку половину плитки шоколада.

– Почему ты так уверена, что Соловьев не рассказал своей мамочке про вопросы теста? – спросила она, прищурившись.

– Потому что он был у меня до самой ночи, а потом поехал в другое место, в общем, я не могу тебе рассказать, это его тайна, – уклончиво ответила Ева.

Лана надула губы. Они всегда делились секретами, а теперь какой-то парень, которого они знали всего несколько дней, вставал между ними.

– Как ты можешь защищать этого клоуна? – выпалила она. – Да ещё и стукача, возможно!

– Лана, он правда хороший, – улыбнулась Ева. – И с ним так смешно! Поверь, он не мог предать нас. Приходи в выходные, познакомитесь поближе.

Лана закатила глаза, но тут же рассмеялась:

– Ладно, но только если будет торт!

Примирительно обнявшись, девушки отправились в аудиторию, где их ждала лекция по этикету международного общения.

Этот предмет вела эксцентричная пожилая дама с забавной шевелюрой, по всем признакам являющейся париком. Любимой ее присказкой было «С милым рай и в шалаше, если милый атташе», а лекции больше напоминали вечера воспоминаний. Сегодня она рассказывала, как была с дипмиссией в одной из стран Ближнего Востока и, отправляясь на рынок, носила в авоське вместе с фруктами пистолет, чем вызвала у студентов бурю эмоций.

День пролетел. Университетские коридоры опустели. Ева попрощалась с подругой и вышла на улицу, где осенний воздух уже был пропитан тем специфическим запахом увядания, который так нравится меланхоликам. Внезапный скрип тормозов разрезал тишину. Чёрный Maybach, чересчур роскошный даже для этих улиц, плавно притормозил рядом. Сердце Евы бешено заколотилось – она резко обернулась, в голове мелькнула мысль: "Неужели они…"