Читать книгу: «Элитная западня. Часть первая. Чужие тайны», страница 2

Глава 2. Сюрприз за сюрпризом

Когда Ева и Лана увлечённо осваивали азы сапсёрфинга, Саша, которого все первокурсники сочли богатым наследником и мажором, открыл дверь своей крохотной квартиры в панельном доме.

– Пап, я дома! – объявил он громко, с той небрежной уверенностью, которая так часто вводит людей в заблуждение.

Отец ждал его, сидя перед мольбертом, на узком застеклённом балконе, загромождённом шкафами цвета венге. Он был красивым седым мужчиной с усталыми, но живыми глазами – одним из тех людей, чья молодость давно прошла, но чей ум остался острым. Александр вошёл, держа в одной руке массивную теннисную сумку, а в другой – бумажный стаканчик с кофе.

– Ты неожиданно рано. Я полагал, первый день в университете займёт у тебя больше времени, – произнёс отец, и в его скрипучем голосе звучала мягкая ирония.

– Да что там было делать, день впустую, ни одной новой мысли, сплошная суета, – ответил Александр, опускаясь на складной стул и протягивая отцу кофе.

Тот открыл крышку, вдохнул аромат, закрыл глаза и сделал первый глоток с видом человека, знающего цену маленьким удовольствиям.

– Ну, а девушки? – спросил он после паузы, причмокивая губами. —Познакомился с кем-нибудь?

– Девушки? – Александр усмехнулся. – Я столько готовился и мечтал об этом факультете, что не собираюсь тратить время на девушек.

– Неужели совсем никто не понравился? Ну же, расскажи, порадуй старика.

– Ни одна, – ответил он с лёгким раздражением. Потом встал, взял поводок и обратился к старому псу, дремлющему у отцовских ног: – Акрил, идём гулять.

Собака поднялась неохотно, с видом существа, давно утратившего интерес к жизни, и заковыляла к двери, явно показывая, что прогулки в ее годы – тяжкая повинность. Александр дернул поводок, чувствуя на языке привкус лжи.

Правда заключалась в том, что одна девушка поразила его, не столько даже красотой, сколько тем, как мгновенно врезалась в память. Всю дорогу домой, в душном трамвае, он мысленно возвращался к ее глазам. Темные, блестящие, как мокрый асфальт ночью.

Примечательно, он не запомнил, во что она была одета. Не знал ее имени. Один взгляд – и он поспешно отвернулся, не желая выдавать ни малейшего интереса. Но что действительно засело в его сознании, так это ее губы. Не нарочито алые, а скорее нежные, будто из розового бархата, с едва заметной каймой, придававшей им ту едва уловимую чувственность, которую так редко встретишь в жизни.

Миг – и он отвел взгляд. Но этого мгновения хватило, чтобы оно теперь, против его воли, всплывало в памяти снова и снова. Александр презрительно усмехнулся самому себе: «Сантименты. Глупости. Пройдет». Он твердо намерен был сосредоточиться на учебе. В конце концов, разве не ради этого он так старался?

Отец наблюдал, как Александр скрывается за дверью, и в его седых глазах мелькнуло недоумение. Как могли они быть столь разными? В восемнадцать лет он сам уже знал вкус дешевого вина и дорогих женщин, а его сын, казалось, интересовался лишь учебниками и перспективами карьеры. Ни романов, ни вечеринок, одна лишь холодная рассудочность.

Он никогда не выскажет этих мыслей вслух. Вместо этого старик молча потянулся к кистям, позволяя воспоминаниям течь свободно. Ах, та встреча на курорте, когда ему было уже за пятьдесят! Машенька, юная, смешливая, с глазами, полными озорного огня. Как нелепо это выглядело со стороны – седовласый художник и девчонка, годившаяся ему в дочери. Но страсть, штука иррациональная, а любовь и вовсе не подчиняется арифметике.

Двадцать лет вместе. Двадцать лет, отданных этому мальчику, его позднему, почти нежданному чуду. Может, именно поэтому Саня вырос таким собранным, лишенным юношеских глупостей. Отец усмехнулся про себя: «Я отдал ему свою зрелость, а теперь удивляюсь, что в нем нет моей беспечности».

Кисть коснулась холста, унося его в мир грез, которые тут же оживали, рождая радостные пейзажи, сочные натюрморты и очень точные портреты. А за окном, в промозглом вечере, гудел город – слепой, равнодушный, прекрасный в своем цинизме.

***

Когда на следующее утро, Ева переступила порог аудитории сразу почувствовала напряжение в воздухе. Одногруппники перешептывались, бросая тревожные взгляды в сторону пустующей преподавательской кафедры. Прежде чем она успела спросить Лану, что происходит, дверь распахнулась, и вошла Валентина Ивановна Соловьева, обычно невозмутимая, но сейчас ее лицо было напряжено.

– Здравствуйте.

Этим словом она сразу дала понять: что-то пошло не так.

– Обычно я начинаю день с «доброго утра», но сегодня оно таким не будет.

Тишина в аудитории стала еще глубже.

– Вчера кто-то украл высокомощный аккумулятор, питающий нашу видеосистему. Видите, вот этот огромный монитор, он соединён с экранами, которые встроены в ваши столы, воспользоваться теперь ими вы не сможете…

Ева не слушала продолжения. Её внимание приковал парень у окна – эти длинные, чуть растрёпанные волосы, нервные пальцы, постукивающие по краю стола. Тот самый, которого она видела вчера возле панели с оборудованием.

Их взгляды встретились.

Он будто получил невидимый удар – плечи сжались, щёки вспыхнули предательским румянцем, взгляд мгновенно скользнул в сторону. Словно на его лице крупными буквами было написано: "Виноват".

Ева ощутила, как её ладони сами собой сжались в кулаки. Уверенность клокотала внутри – это он. Но как доказать? Одно неосторожное слово – и можно сломать человеку жизнь.

Когда Валентина Ивановна вышла, аудиторию захлестнула волна пересудов. Ева же методично доставала вещи: планшет, ручку, тетрадь. Каждое движение размеренное, обдуманное.

Сама не зная, как дождалась перерыва, Ева вышла в холл. Со стороны казалось, будто она просто наслаждается утром: неспешно спускалась по лестнице, изящно поворачивая запястье, чтобы белоснежные часы поймали солнечный блик. Кружевные манжеты блузки шелестели при каждом шаге, на губах играла лёгкая, беспечная улыбка.

Но за этим фасадом скрывалась буря.

Её пальцы вдруг сильнее впились в перила, когда в памяти всплыло его лицо – этот виноватый взгляд, неестественный румянец. "Это он – засело в сознании, как заноза. – Но что делать?" Мысли метались, как птицы в клетке: сказать кому-то? Остаться в стороне? Обвинение без доказательств – клеймо на всю жизнь. А если промолчит, то станет соучастницей? Тяжесть вины – это такое странное чувство, когда ты даже не совершал проступка.

Внезапно Ева почувствовала резкий толчок в плечо. Длинноногий силуэт пронёсся мимо, перескакивая ступеньки. Он замер, оглянулся через плечо, и его голос прозвучал нарочито небрежно:

– Спасибо.

Ева замедлила шаг. Глаза её сузились, будто пытаясь разглядеть скрытый смысл в его ухмылке.

– За что? – спросила она, растягивая слова.

Он развернулся к ней всем телом, руки в карманах, голова слегка наклонена.

– Сама знаешь, за что, – прошептал он, и в его взгляде вспыхнул вызов.

Ледяная волна пробежала под кожей, но голос остался твёрдым:

– Ты должен всё вернуть.

Он резко остановился, блокируя ей путь. Его глаза смеялись, ему явно нравилась эта игра.

– Что вернуть? – переспросил он, изображая фальшивое недоумение в голосе.

Ева не отступила ни на шаг. Одним резким движением она оттолкнула его, проходя мимо:

– Ты знаешь что!

Её каблуки чётко отбивали ритм по мраморным ступеням, а за спиной она ощущала его горящий взгляд.

Ева ещё не успела переварить историю с аккумулятором и этим странным долговязым парнем, как на последних ступеньках её поджидал новый сюрприз. Там стояла староста Инга, держа в руках кипу библиотечных списков.

Сегодня она напоминала героиню японского аниме – в гольфах, мини-юбке и берете. Совсем не та строгая особа в юбке-карандаш и бадлоне, которую Ева вчера с легкой руки назначила старостой. "Эксцентричная", – подумала Ева, понимая, что от такой девушки можно ожидать чего угодно.

– Ева, постой! Ты в кафе? – её голос звучал хрипло и властно. Вчерашняя скромница уже освоилась с ролью старосты.

– Да, там Лана заняла столик, мы решили перекусить.

Ева понимала, что по правилам этикета нужно пригласить Ингу к ним присоединиться, но она очень хотела обсудить с подругой инцидент с пропавшим аккумулятором без свидетелей, поэтому, натянуто улыбнувшись, собралась уже двинуться дальше. Но староста ее задержала, цепко схватив за руку, сминая пышный рукав белоснежной блузки.

– У меня сегодня день рождения. Придёшь?

– День рождения – это здорово, – уклончиво ответила Ева, не зная, как быть. Общество этой непредсказуемой девушки настораживало.

– Так ты придешь или нет? – прямо спросила Инга и внимательно посмотрела на одногруппницу.

Делать было нечего, Ева немного помолчала, слегка набивая себе цену, потом вытащила из стопки листов список литературы, который Инга раздавала всем первокурсникам, и, слегка приподняв одно плечо, произнесла:

– Хорошо, я приду, только с Ланой, мы давние друзья, я без нее никуда, – и когда уже сделала несколько шагов в сторону кафе, она вдруг обернулась и как бы невзначай спросила: – А кого ты еще пригласила из нашей группы?

– Да, в общем, почти никого, только рыженького и сына замдекана, ну ты понимаешь… – сделав паузы и многозначительно посмотрев на Еву, ответила староста и рассмеялась.

– Сын Соловьевой учится с нами в одной группе?

– А ты что, не знала? Вы сейчас так мило с ним беседовали на лестнице, я думала, ты в курсе.

Губы Евы дрогнули. Так вот кто этот юноша – сын Соловьевой. Интересно, знает ли мать о проделках своего отпрыска?

В шесть часов Ева вышла из парадной, вдохнув полной грудью теплый сентябрьский воздух. Перед ней открылся вид, достойный кисти Левитана – могучие клены, раскрашенные в золото и медь, липы, переливающиеся янтарной мозаикой, изумрудные ели. Петербургская осень вступала в свои права с присущим ей изяществом.

Так как дресс-кода на вечеринке Инги объявлено не было, Ева решила надеть короткое шелковое платье небесно-голубого цвета с мелкой набивкой в виде крошечных коричневых птичек, на ноги обула коричневые казаки, повесила через плечо голубую сумочку.

У зеркала на мгновение задержалась. Добавила коричневую замшевую косуху – небрежно, через руку. На всякий случай. Вдруг ночь подарит того, с кем так хорошо гулять под питерскими фонарями. Когда их золотистый свет дрожит в гранитных водах каналов, а мосты, будто чьи-то нерешительные признания, замирают в ночной тишине.

По пути она остановилась купить цветы. Розовые розы, классический и беспроигрышный вариант. Затем, несмотря на приближающееся опоздание, свернула к ДЛТ.

ДЛТ – Дом ленинградской торговли. Этот старинный универмаг стоял на Большой Конюшенной – улице, чье название, словно музейный экспонат, сохранило дух петровской эпохи. Когда-то здесь располагались конюшни императора, потом, лавки иностранных купцов: финнов, немцев, французов. Прошли века, но в камнях мостовой по-прежнему жила память о тех временах.

Особенно Еве нравилась пешеходная зона на этой улице с ее старыми липами и бронзовыми пегасами. Сегодня, проходя мимо, она не удержалась и исполнила любимый местными ритуал: три круга по часовой стрелке, два – против, затем монетка в чашу.

"Влюбиться!" – загадала она, зажмурившись. Но тут же поправилась: "Нет, пусть в меня влюбятся". В этом была вся Ева – романтичная, но не лишенная практичности. Монетка, звякнув, исчезла в глубине чаши, оставляя место для чуда.

Она всегда находила особое удовольствие в том, чтобы после прогулки по этим историческим местам выпить чашку венского кофе в том самом ресторанчике, что соединялся с ДЛТ. Однако сегодня, подавив в себе это маленькое искушение, решительно направилась прямо в универмаг – этот храм роскоши, куда в былые времена приходили только избранные.

Для Инги она выбрала алый кошелек V.G. на золотой цепочке – изящный аксессуар, который, признаться, и сама бы не прочь была иметь. С легкой иронией наблюдая, как продавец с почти религиозным благоговением упаковывает покупку в кожаную коробку с золотой тесьмой, Ева все же украдкой поглядывала на часы.

Когда они с Ланой наконец вошли в холл молодежного центра возле парка «Сосновка», где по какой-то неведомой им причине и проходил день рождения старосты, часы показывали 19.15.

– Ева, как я рада, что вы пришли, уже и не надеялась, – приветствовала их виновница торжества, вполне любезно, но при этом сухо.

Староста вообще производила на Еву очень двойственное впечатление, и судя по тому, что сейчас она появилась перед ними в парике и крыльях, часть которых была черной, а другая – белой, видимо, эту двойственность своей натуры Инга чувствовала и сама.

Зал предстал перед Евой во всем своем хаотическом великолепии. Высокие потолки дрожали от громкой музыки неизвестной зарубежной группы, а прожектора слепили глаза. Столы ломились от еды: гамбургеры, огромные, как детские мечты, пиццы, нарезанные неровными ломтями, как территории на карте завоевателей. Горы суши, фонтаны шоколада напоминали скорее пиршество римских патрициев, чем студенческую вечеринку. В углу, с комичной серьезностью, работала машина, производящая искусственный снег – странное зрелище для сентября.

И люди. Так много людей. Ева ожидала скромного сборища – несколько одногруппников, шампанское, тихие разговоры. Но перед ней бушевал настоящий карнавал: десятки, может сотня незнакомых лиц. Они танцевали, сливаясь в едином ритме, смеялись слишком громко, целовались, не стесняясь никого. Размах поразил – это была не вечеринка, а целое событие.

– Это все твои друзья? – не смогла удержаться Ева, выдавая своё изумление.

Инга улыбнулась загадочно:

– Наша организация. Старшекурсники в основном. – Она взяла Еву за руку, ее пальцы были холодными. – Сначала аксессуары. Потом познакомлю тебя с Тарэком.

В глазах Инги вспыхнул огонек – опасный, манящий. Как свет маяка перед крушением.

Она, сияя от удовольствия, потащила Еву к столу, который был завален разного рода шляпами, очками, париками, рядом стоял стенд с боа, крыльями и хвостами и небольшой столик с цветными линзами.

– Вы уже, наверное, поняли, что я люблю перевоплощаться, и раз уж у меня сегодня праздник, то я всем предлагаю разделить это мое увлечение, – взахлеб объясняла Инга, любовно поглаживая мех на ободке с кошачьими ушками.

– Может, примеришь? – спросила она, воодушевленно глядя на Еву.

– Я выберу что-нибудь сама, если ты не против, – ответила Ева и принялась разглядывать причудливые аксессуары, но единственное, что, на ее взгляд, соответствовало ее одежде, так это красивая ковбойская шляпа, украшенная по кругу аккуратными перышками.

Лана, не желая отставать от подруги, с некоторой нерешительностью примерила коричневый берет, который тут же принял нелепый вид, наткнувшись на дужки её очков. Девушки покрутились перед зеркалом. Ева с её элегантной ковбойской шляпой выглядела как героиня вестерна, тогда как Лана напоминала парижского художника, переживающего творческий кризис.

Они посмотрели друг на друга – две девушки, такие разные. Потом Инга, смеясь, затащила их в фотобудку в форме сердца. Вспышки. Глупые гримасы. Мгновения, застывшие в свете лампочек.

– Теперь – знакомиться! – Инга сунула им в руки стаканчики с газировкой. Её голос звучал хрипло, но уверенно. – За мной!

И вот они уже пробирались к группе парней в центре зала. Самый высокий, в парике судьи, его ледяные глаза блестели неестественным блеском. Остальные – "пираты", но их ухмылки напоминали скорее усмешки палачей перед казнью. Периодически они смеялись громко, слишком громко, будто играли на публику.

Лана нервно дернула берет, чувствуя, как под ним выступает холодный пот. Ева бессознательно сжала шляпу, словно это могло защитить. В воздухе витало что-то опасное, но назад пути уже не было.

Это универсальный человеческий опыт – войти в комнату, полную незнакомых лиц, и почувствовать, как сердце начинает отбивать тревожную дробь.

Руки первыми выдают наше смущение. Они либо сжимают бокал с такой силой, что пальцы белеют от напряжения, либо с маниакальным упорством проверяют телефон, хотя прекрасно знают – новых сообщений нет.

Когда вы слышите шутку, мгновенно взвешиваете ее на невидимых весах уместности, и в конце концов издаете нечто среднее между кашлем и нервным всхлипом. Это древний ритуал принадлежности – "Заметьте меня, но сделайте вид, что не заметили".

Ирония ситуации в том, что, если отвлечься от собственного дискомфорта, можно заметить, как у парня у окна нервно подрагивает веко, а девушка в углу с навязчивой регулярностью поправляет одно и то же кольцо.

В этом и заключается величайшая человеческая комедия – мы все одинаково одиноки в толпе, просто некоторые из нас лучше овладели искусством притворства.

Когда Инга подвела девушек к группе молодых людей, разговор мгновенно оборвался, и на Еву с Ланой устремились любопытные взгляды – оценивающие, слегка надменные.

– Вот, хочу вам представить моих одногруппниц, Ева и… – тут Инга запнулась, силясь вспомнить имя второй своей гостьи, и смущенно добавила: – Имя такое необычное, я еще не запомнила.

Ей сразу же на помощь пришла Ева, она обняла свою подругу и, с большим участием глядя на нее, произнесла:

– Ее зовут Лана, как подружку Кларка Кента, теперь вам нетрудно будет запомнить.

– Очень приятно, я Петр Тарэк, а это Максим, – показывая в сторону своего низенького пухлого друга, сказал явный лидер всех здесь собравшихся и, похлопав его по плечу, добавил: – Он моя правая рука, ну а если подумать, то и левая тоже, – и все стоящие рядом парни начали хохотать.

Ева решила, что веселье здесь, несомненно, подогрето алкоголем. Но, присмотревшись, заметила: весь этот шумный задор исходил исключительно от Петра. И что любопытно – его смех был громким, развязным, но глаза оставались холодными, будто стеклянными. Он играл весельчака – играл хорошо, но Ева видела: ему было скучно. Ей стало любопытно разгадать его, но в тот момент чьи-то пальцы коснулись её плеча.

Она обернулась. Перед ней стоял тот самый юноша, сын Соловьёвой, долговязый и нелепый.

– Так, значит, ты Ева. Очень рад знакомству, – дружелюбно протягивая ей руку, сказал долговязый юноша и потрепал свои длинные непослушные волосы, которые маленькими прядями падали на его смешливое лицо с живыми, все время что-то ищущими глазами.

Ева почему-то тоже улыбалась, она вложила свою изящную ручку с атласно гладкой кожей в гигантскую ладонь парня и, внимательно глядя прямо ему в глаза, спросила:

– Может, настало время и мне узнать твое имя?

– Ой, точно, совсем забыл, я Тема.

– Значит, Артем?

– Ну да, Артем, но все зовут просто Тема, так короче и мне больше нравится, – затараторил юноша, явно смутившись, как только девушка назвала его по имени.

Ева начала глазами искать Лану, которая так неожиданно куда-то исчезла, но потом, оставив эту затею, поняла, что юноша, стоящий рядом, явно собирается составить ей компанию, она подняла на него свои большие карие глаза и, немного повернув голову набок, произнесла:

– А ты уже выполнил свое обещание?

– А разве я тебе что-то обещал? – спросил он.

– Ну да, у нас был уговор: я ничего никому не говорю, а ты возвращаешь аккумулятор.

– А, так это у нас был уговор, скрепленный семью печатями?

– Да что там печатями, он был практически скреплен кровью. А то, что я тебя не выдала, а ты даже не удосужился все исправить – это бесчестно.

– Ладно, не будь такой категоричной, верну я его завтра утром, будь уверена.

– А зачем ты вообще его стащил, хотел насолить матери?

– Нет, не насолить, а доказать, ей и отцу. Доказать, что на самом деле чего-то стою, и если у меня все получится, то смогу заниматься любимым делом.

– Ничего не понимаю, ты меня совсем запутал. Можешь рассказать, в чем твоя проблема? – Ева нахмурилась, между бровей легла тонкая складка.

– Ладно, тебе скажу, ты можешь хранить секреты, я уже это понял. Я сейчас работаю над одним проектом. Мое открытие может раздвинуть границы робототехники, может быть, это даже будет мировой сенсацией, но родители, а особенно маман, находят мое увлечение просто несерьезным и считают меня ни на что не способным лоботрясом.

– И для этого тебе понадобился аккумулятор?

– Мне был нужен мощный источник энергии, сегодня ночью я все испробую и завтра его верну, а если все получится, в чем я не сомневаюсь, то докажу родителям, что мне не обязательно заниматься дипломатией.

Лицо Евы вдруг стало серьезным, в уголках губ запеклась грусть.

– И ты уйдешь в другой вуз?

Юноша добродушно заулыбался и, дотронувшись до ее плеча, ответил вопросом:

– Тебе будет меня не хватать?

– С чего бы это, я только пару минут назад узнала твое имя, поэтому мне совершенно безразлично твое будущее, – ответила Ева и, сделав равнодушный вид, отвернулась от собеседника и направилась разыскивать Лану. Но молодой человек не собирался отпускать Еву. Через пару секунд нагнал ее и, преградив дорогу, воодушевленно произнес:

– А хочешь, сейчас поедем в мою лабораторию, и я при тебе испытаю своего робота? Ты не представляешь, какой он многофункциональный, поехали, соглашайся!

Ева слегка приподняла плечи – легкое, почти невесомое движение. В ее глазах на мгновение вспыхнул живой блеск, но тут же погас:

– Я бы с удовольствием, но сегодня слезно обещала Натали не ввязываться в истории.

– А кто такая Натали?

– Это моя мама.

Юноша расхохотался в голос:

– Ах, Ева, если бы только знала, сколько раз я давал слово Валентине Ивановне…

– Ну я уже заметила, что ты не привык держать свое слово.

– Ладно, давай договоримся так, ты сейчас поешь здесь что-нибудь, а я пока раздобуду для тебя шлем.

– А зачем мне шлем? – удивленно глядя на юношу, произнесла Ева.

– Так мы поедем на мотороллере.

– На мотороллере? Ну нет, – она хотела сказать, что боится, что это опасно, что у неё сердце замирает при одной мысли о скорости… но вместо этого лишь пожала плечами с напускной беззаботностью.

– У меня Веспа, – объявил Тема.

Слово «Веспа» задело её, как случайный аккорд забытой мелодии. Всплыли Рим, школьные друзья, смех, обещания прокатиться на рассвете, так и не сбывшиеся. Они тогда столько всего упустили в потоке других приключений, а теперь… Теперь этих друзей уже не вернуть.

Глупая, щемящая тоска сжала горло. Но Ева встряхнула резко волосами, будто отгоняя наваждение.

– Ладно, – сказала она Артёму, и в её глазах вдруг вспыхнул тот самый огонь – легкомысленный, почти дерзкий. – Иди за шлемом. А я предупрежу подругу, что исчезну ненадолго.

В это время Лана слонялась между гостями, раздражённо кусая губу. Опять этот вечный Евин свет, в котором она растворялась без остатка. Даже Инга не запомнила её имени, будто и не пыталась.

Она плюхнулась за столик, машинально схватив гамбургер. Вялый салат вываливался из булки, словно насмехаясь над ней. Картошка фри оказалась такой же безвкусной, как и этот вечер.

Рука сама потянулась к изящному заварному чайнику. "Хотя бы чай будет нормальным", – подумала она, наливая золотистую жидкость.

Она опрокинула содержимое стаканчика одним движением – и мир внезапно перевернулся. Глаза расширились от неожиданности, рот сам собой открылся в немом «о», а руки забились перед лицом, как испуганные птицы. Алкоголь. Конечно же алкоголь – жгучий, неожиданный, прекрасный в своем коварстве.

Но уже через мгновение горечь сменилась теплом, разливающимся по телу сладкими волнами. Настроение – капризная штука – вдруг сделало пируэт. Лана улыбнулась сама себе: может, сегодняшний вечер не так уж безнадежен?

Ее взгляд скользнул по залу и зацепился за второй чайник – одинокий, забытый у окна. Она двинулась к нему почти бегом, внезапно обеспокоенная, что кто-то может опередить ее. Но нет – судьба наконец-то улыбнулась: вокруг ни души.

Не садясь, опершись бедром о край стола, она налила еще. Второй глоток обжег уже не так сильно – теперь это было похоже на объятия старого друга. Неловкость, злость, чувство невидимости – все это растворялось с каждой каплей.

Через пятнадцать минут эйфория обернулась жестокой насмешкой. Ноги стали чужими – вялыми, непослушными, будто принадлежащими кому-то другому. Сознание затянуло молочной пеленой, а в горле встал противный, липкий комок. Лана поднялась, пошатываясь, подкатила мучительная волна тошноты – надо было добраться до туалета, и быстро.

Но тут её настигли голоса. Тарэк, Максим, Инга. Они стояли спиной, и их слова резали чётче, чем лезвие.

– Твоя новая протеже…очень недурна собой, – произнёс Тарэк с холодной расчётливостью. – Она подойдёт для нашего дела. Ты молодец, Инга.

Лана замерла, сжав кулаки. В висках стучало, тошнота подкатывала с новой силой, но сейчас её больше тошнило от их голосов.

– Да, ты прав, – вставил Максим с противным хихиканьем. – А вот её подружка – ну истинная «ботаничка».

Он покосился на Петра, ища одобрения. Лана почувствовала, как жар стыда и злости разливается по щекам.

– Не стоит её недооценивать, – сухо отрезал Тарэк. – Такие тихони обычно так отчаянно жаждут внимания, что на всё готовы. Она нам пригодится.

Затем он похлопал Ингу по плечу, снисходительно, как дрессировщик собачонку:

– Так держать. Если и дальше будешь хорошо справляться, скоро переведём тебя в теламоны.

Лане хватило. Она больше не могла слушать – это странное слово «теламон» застряло где-то в сознании, но сейчас было не до него. Прижав ладонь ко рту, она бросилась прочь, сбивая на пути стулья, не замечая осуждающих взглядов.

Горло сжимали спазмы – то ли от выпитого, то ли от этих слов, таких обжигающе-чётких: «ботаничка».

Она бежала, спотыкаясь, и сквозь пальцы шептала:

– Жуткая «ботаничка»… Да, жуткая… Жалкая…

Мир плыл перед глазами. Белый кафель, блестящий и холодный, мелькнул впереди – но дойти не получилось.

Желудок сжался в болезненном спазме, и прежде, чем она успела сделать последнее движение, волна тошноты накрыла с головой.

На идеально белой плитке расплылось темное пятно – унизительное свидетельство ее слабости. Лана закрыла глаза, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Не от тошноты – от стыда.

В этот момент она ненавидела себя больше, чем когда-либо.

Ева так и не нашла Лану. Отправив подруге короткое сообщение, она вышла с Темой на улицу. Вечерний воздух был свеж и колюч. Косуха, наброшенная на плечи, внезапно оказалась, кстати.

Ярко-красный мотороллер стоял под фонарем, будто ждал именно их. Тема, ухмыляясь, водрузил на Еву чужой шлем – слишком большой, слишком пахнущий табаком. Но когда он повернул ее к свету, его лицо вдруг стало серьезным.

– Что? – Ева фыркнула, слегка толкая его.

– Ты красивая.

– Только сейчас заметил? – она сделала шаг к «Веспе», проводя пальцами по блестящему боку.

– Какая яркая у тебя оса. Поехали, пока я не передумала.

– Почему «оса»? – удивился он, когда она произнесла это слово.

– Так переводится «веспа». – Ева улыбнулась, вспоминая весну: римские улицы, смех, несостоявшуюся поездку. – Их выпускают с 1946 года, знаешь ли.

Тема рассмеялся:

– Ну ты даешь.

Ева перекинула ногу через сиденье, и внезапно все стало удивительно простым. Чужой шлем, исчезнувшая Лана, ночной холод – все это растворилось, оставив только три вещи: алый блеск мотороллера под фонарем, темную ленту дороги и тепло Тёминого свитера под пальцами. В такие моменты жизнь внезапно обретает кристальную ясность, не нужно больше ни о чем думать, только чувствовать.

– Хотя бы скажи, куда мы едем, – крикнула Ева в ухо Тёме, цепляясь за него сильнее. – Мне бы знать, что меня ждёт впереди.

– В гараж деда! – его голос сорвал ветер. – Там моя лаборатория.

Лаборатория. Гараж. Ночь. Да, это была худшая идея в её жизни. Но разве все её "правильные" решения когда-либо приводили к чему-то хорошему?

Машины проносились мимо, оставляя за собой светящиеся шлейфы. Голова кружилась, и Ева прижалась лбом к его спине. Под тонкой тканью свитера стучало его сердце – часто, неровно. Она улыбнулась: он волновался не меньше её. Рука сама потянулась успокоить его, но пальцы лишь дрогнули – и сердце под её ладонью забилось ещё быстрее.

Ева подумала, как не похож ее новый знакомый на бывших друзей, в нем не было утонченности и аристократизма Марка, не было брутальности Юры, и он не цитировал Канта, как Паша. Простой. Смешливый. С глазами, в которых читалась какая-то детская готовность удивляться миру.

И в этом было что-то такое… солнечное.

Артём чувствовал, как сердце бешено колотится под её ладонями. Он катал девушек и раньше – смеющихся, кричащих от восторга, цепляющихся за него со страхом. Но эта была другой.

Её пальцы слегка сжимали его тело при каждом повороте, заставляя дыхание сбиваться. Шёлк платья вздымался ветром, обнажая загорелую линию бедра. А этот запах – не духи, нет, что-то земляничное, тёплое, словно летнее поле в зените августа.

Он ожидал от неё холодного шика, а получил это – дурманящую нежность.

На полпути телефон в её кармане забился частой дрожью.

– Остановись, – попросила Ева, и в голосе её появилась лёгкая тревога.

Телефон выплюнул Ланин голос – взволнованный, торопливый. Натали прислала за ними Сергея Ивановича. Срочно. Машина уже ждёт у входа.

Ева выдохнула глубже, чем нужно, будто вместе с воздухом выпуская и нелепый страх этой ночной авантюры.

– Нам нужно вернуться, – сказала она Тёме.

Дорога обратно пролетела мгновенно. Они остановились в тени, подальше от светофора. Ева уже сделала шаг к толпе у входа – там мелькало Ланкино платье, – но Темины пальцы вдруг сомкнулись вокруг её запястья.

– Подожди, – его голос стал тише. – Я хотел предупредить…

– Предупредить?

– Не связывайся с ними, – произнес он отводя глаза в сторону.

– С кем? – удивилась Ева.

С Тарэком и его организацией… Все это… не то, чем кажется.

Она засмеялась – лёгким, прозрачным смехом, каким смеются, когда не хотят слушать.

– Извини, сейчас некогда. – Но сделав два шага, обернулась. Взгляд её был тёплым, чуть насмешливым, таким, от которого у мальчиков перехватывает дыхание. – Твоя красная оса… мне понравилась.

Фонарь выхватил из темноты группу фигур у дорических колонн. Ева сразу заметила Тарэка – без парика судьи, с бледным, почти прозрачным черепом, слабо прикрытым редкими волосами. В его облике было что-то хищное, но она отмахнулась от этой мысли – разве могут такие умные глаза скрывать что-то дурное?

– Ева! – его голос струился, как сладкий мёд. – Мы как раз о тебе говорили. Так вышло, что сегодня здесь собрался весь наш студсовет, и мы обсуждали день первокурсника, он состоится через неделю. У нас есть традиция, что этот праздник ведут выпускник и первокурсница, и мы решили предложить тебе роль ведущей. Уверен ты хорошо будешь смотреться на сцене.

Лесть обожгла приятным теплом. Все предостережения Тёмы растворились, как утренний туман. В голове уже мелькали образы: бархатный занавес, хрустальные подвески люстр, восхищённые взгляды…