Читать книгу: «Мы умираем навсегда!», страница 5

Глава 7

Кабинет Гавроя в колледже Кедаки был обставлен по-домашнему, с низкими скамейками и центральной циновкой вместо стульев и письменного стола. Домашняя обстановка, несмотря на ее простую красоту, не пользовалась популярностью здесь, на Кедаке. Типично, сердито подумал Гаврой. В течение пяти тысяч лет домашний стиль был достаточно хорош для кедаки. В течение пяти тысяч лет ни один бестолковый агитатор не ставил под сомнение ценность домашнего стиля, его красоту или его функции. Затем волна ложного галактического братства захлестывает Кедаки, и большие, неуклюжие столы и стулья с каждым днем загромождают все больше офисов, так что человеку трудно передвигаться, не ударяясь телом о какой-нибудь острый край или что-то еще.

И эмоционально? Эмоционально это то же самое. Религия Кедаки – это религия Кедаки. Краеугольный камень, на котором покоится всемирная структура, являющаяся зданием культуры Кедаки. Утроба знания и сумма знаний. Но теперь под вопросом. Некоторые из высокородных втайне сомневаются в этом, как будто они получают мазохистское удовлетворение, полагая, что их боги фальшивы, а их вера в метемпсихоз в пятидесяти поколениях – это попытка их собственного класса держать низкорожденных в рабстве. Да ведь это было просто смешно!

– Входи, входи, мой дорогой друг! – прогремел Гаврой, указывая гостю на одну из низких скамеек. – Так ты и есть Фелг.

– Я пришел, как только увидел ваше объявление, – сказал Фелг, неловко усаживаясь на низкую скамейку.

– Расскажи мне об этом, Фелг. То, что ты сказал по телефону, может быть очень важным.

Фелг нервно облизнул губы.

– Вы понимаете, что обычно я не доносчик, но когда я увидел, что заведующий кафедрой археологии в Колледже и полиция оба ищут этого Мэтлина....

– Полиция была не моей идеей, – прорычал Гаврой. И это было не так, но не по той причине, по которой он хотел, чтобы этот Фелг подумал. Если Бюро Пяти решило позвонить в полицию, он предположил, что это дело Бюро Пяти. Но полиция может заставить Мэтлина – землянина Роудса, он был уверен – насторожиться. – Ты говоришь, что знаешь местонахождение Мэтлина?

– Я думаю, да.

– Могу я спросить, Фелг, почему ты.... – Гаврой позволил своему голосу затихнуть, надеясь, что Фелг прервет его. И Фелг так и сделал.

– Почему я донес на этого человека? Потому что это мой долг как верного кедаки, как слуги моего мира и мировой идеи, которая управляет нами на протяжении пяти тысяч лет, начиная с Балата-кай.

– Хорошо, – сказал Гаврой. – А теперь скажи мне.

– Прошлой ночью человек по имени Мэтлин сел на автобус до Хаатока.

– На северной окраине города?

– Да, Хааток. Это настолько близко к Балата-каю, насколько может доставить общественный транспорт.

– Он едет в Балата-кай?

– В автобусе было темно ночью. Я был в автобусе. Я вышел из автобуса в Хаатоке, как и он. Он был в компании женщины по имени Хаазахри.

– Хаазахри, – сказал Гаврой, записывая имя. – Продолжай.

– В автобусе он и женщина Хаазахри говорили тихо, но я слышал некоторые их слова. Утром, то есть сегодня, они собирались в Балата-кай.

– Зачем? Они сказали, зачем?

– Я не расслышал их. Зачем вам нужен этот Мэтлин?

– Разве его незаконного проникновения в Балата-кай недостаточно?

– Вы этого не знали, – сказал Фелг, – пока я вам не сказал.

– Я задам тебе вопрос, Фелг. Почему ты хотел донести на Мэтлина?

– Я уже сказал вам....

– И я спрашиваю снова. Каковы были твои личные причины?

– У меня нет никаких личных причин.

– Ну, не то чтобы это имело значение.

Фелг внезапно сказал:

– Ты хочешь убить Мэтлина, не так ли?

– А? Что?

Гаврой, пораженный, посмотрел вниз на лежащего человека. У него возникло желание пнуть ухмыляющуюся физиономию. Затем он с усилием взял себя в руки и сказал:

– Но это же смешно! У меня есть основания полагать, что человек, называющий себя Мэтлином, на самом деле является землянином по имени Роудс, жертвой амнезии, пострадавшей во время землетрясения. Видишь ли, Роудс был моим коллегой, и…

– Я ненавижу Мэтлина! – сказал Фелг мягким, но полным ненависти голосом. – В этой комнате есть брат моей ненависти, я знаю, что он есть, и что бы ты ни сказал, это того не скроет. Но разве ты не видишь, Гаврой? Тебе не нужно рассказывать мне о своей ненависти. Ты можешь держать это в секрете. Важным фактом является то, что ты ненавидишь. Ты хочешь убить этого человека. Я ненавижу его. Я хочу уничтожить его. Я ненавижу этого человека.

– Роудс… – мягко начал Гаврой.

– Роудс? Хорошо, хорошо, Роудс. Может быть, Мэтлин – землянин, каким-то образом носящий фиолетовую кожу. Мне все равно. Это ничего не значит, ничего. Вместе, если мы сможем найти Мэтлина там, в Балата-кай....

________________________________________

Гаврой думал: возможно, я смогу использовать ненависть этого человека. Потому что теперь, когда Бюро Пяти сочло нужным вызвать полицию, это было очень опасно. Полиция может стать проблемой. Полиция не работала тайно. Что бы ни делала полиция, это будет открыто для общественного контроля. Так что, если полиция поймает Мэтлина-Роудса, он может сбежать, сохранив свою жизнь – и даже свою тайну. Секрет! Знания, которые Мэтлин-Роудс носил в своей голове, потерянные для всего мира, потерянные даже для него самого, – это было важно!

Роудс сказал, что это была Книга мертвых. Настоящая Книга мертвых. Теперь Гаврой и любой лояльный Кедаки знали лучше; это была не Книга мертвых; это была фантастически хитроумная подделка; и это могло принести Кедаки множество адов неопределенности, если бы Роудсу дали шанс найти, где он спрятал ее, и шанс обнародовать ее содержание. Роудс рассказал ему об этом.

– Книга мертвых, Гаврой, – сказал он перед землетрясением. – Я расскажу тебе об этой твоей святая святых, Гаврой, и если я непочтителен, я не могу не быть непочтительным. Чувак, оглянись вокруг! Должны ли низкорожденные оставаться низкорожденными, не имея шанса стать лучше, поколение за поколением? Вам действительно нужны человеческие подставки для ног, чтобы поддерживать подошвы и пятки вашего тщеславия? Они думали так в течение пяти тысяч лет, и они дали вам наследие. Они дали вам Книгу Мертвых, с ее ложью, преувеличениями, измышлениями и обманом. Реинкарнация! Авторы этой книги знали о реинкарнации не больше, чем я! Но низкорожденные проглотили свою историю на пять тысяч лет. Что ж, пора это прекратить....

И Гаврой сказал:

– Какое тебе до этого дело? Ты, землянин?

– Конечно, я землянин, – ответил Роудс. – Но я в первую очередь ученый. Я ищу правду, Гаврой, и я нашел правду. Она не будет долго скрыта.

– Скрыта? – недоверчиво спросил Гаврой. – Она спрятана?

– Черт возьми, да, она скрыта. Ты думаешь, я не знаю, в чем дело? Меня бы избили, если бы это было необходимо, за хранение этой книги.

Избит – это еще мягко сказано. На следующий день Роудс был заключен в тюрьму. Его ошибка, холодно подумал Гаврой, заключалась в том, что он доверился мне. Однако я был коллегой-ученым, а такие люди, как Роудс, составляют большую часть научного братства. Ну, во-вторых, я ученый, во-первых, кедаки.

А теперь вот это. Теперь Фелг. Через Фелга и с помощью Фелга он, возможно, смог бы добраться до Мэтлина-Роудса раньше полиции. И позаботиться о том, чтобы фальшивой Книге мертвых и ее фальсификатору не позволили отравить умы целого народа.

Он спросил Фелга:

– Почему ты не обратился в полицию?

– Сначала, – сказал Фелг, – я думал, что пойду в полицию. Однако там, в Хаатоке, я передумал. Послушай, Гаврой, я рассудил, что если полиция разыскивает его, и ты тоже разыскиваешь его, то твоя причина должна быть не просто академической. И, пока этот Мэтлин провел ночь в хаатокской гостинице с женщиной Хаазахри, я сказал себе: Гаврой – мужчина для тебя. Иди к Гаврою, потому что ни твоя личная причина ненавидеть Мэтлина, ни его, не должны склоняться перед волей полиции. Полиция, способная, но равнодушная, может ошибиться. Но Гаврой и ты сам…

– Этого достаточно, – сказал Гаврой. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Фелг, послушай меня. Если мы сделаем это вместе, если мы объединим усилия, мои мотивы никогда не должны подвергаться сомнению.

– И мои тоже.

– Хорошо. Очень хорошо, Фелг. Я ненавижу этого Мэтлина. И ты… ты хочешь, чтобы Мэтлина убили?

– Убили, – повторил Фелг.

– Одно обещание. Его нельзя убивать, пока он не приведет меня к кое-чему.

– Где? Мы не можем гоняться за ними по всему Кедаку.

– Вероятно, в Балата-кай. Вот почему он отправился туда.

– Он действительно землянин по имени Роудс?

– Я так думаю. Разве это имеет значение?

– Для меня это не имеет значения. Но это может иметь значение для полиции.

– Вот именно. Ты больше никому не рассказывал?

– Нет.

– А женщина с Роудсом? Хаазахри? Что с ней?

– Ты оставляешь Хаазахри мне, – сказал Фелг.

Гаврой пожал ему руку, сожалея о необходимости земного жеста, охватившего галактику. Он испытывал инстинктивную неприязнь к Фелгу, но считал Фелга именно тем человеком, который поможет ему, именно тем человеком, который присоединится к нему в Балата-кай, именно тем человеком, который позаботится о том, чтобы Мэтлин-Роудс никогда не вернулся в Джанкшен-Сити живым....

Глава 8

Балата-кай!

Даже это слово было подобно пьянящему вину.

Балата-кай!

Где пять тысяч лет назад на Кедаке зародилась цивилизация – и ложь. Там, где сейчас руины казались призрачными в свете раннего рассвета, стоя, как мрачные часовые, на фоне все еще темного неба, вырисовываясь силуэтами на известняковой скале над дном пустыни.

– Ты не поверишь, Мэтлин, – сказала Хаазахри, – я родилась в Джанкшен-Сити, но я никогда не видела руин Балата-кай?

– Конечно. Так происходит повсюду. Только туристы интересуются тем, что делает место, где ты живешь, знаменитым, – сказал Мэтлин и улыбнулся. Он был счастлив. Впервые после несчастного случая он почувствовал себя счастливым. Женщина? Она была частью причины, но не большей частью. Любил ли он ее? Он едва ли знал ее и не стал бы настаивать на этом, пока не вспомнит. Потому что это было несправедливо ни по отношению к Хаазахри, ни к тому, кем он был, кем бы он ни был, в "потерянной памяти".

Это был Балата-кай. Его место здесь. Каким-то образом он это почувствовал. Центр своего народа, была ли в этом причина? Потому что любой кедаки чувствовал бы себя как дома там, где пятьдесят веков назад родилась мировая идея, правившая его планетой?

Но не Мэтлин. Мэтлин был иконоборцем. Мэтлин не верил, Мэтлин хотел разбить идолов, Мэтлин хотел....

Так ли это? Он не знал, чего хотел. Он пришел сюда импульсивно. Разрушитель идолов? Но почему? А какие идолы?

– Смотри, – сказал он, указывая на известняковую скалу. В пятитысячелетних плитах и колоннах, возвышавшихся там, было что-то одновременно невыразимо безмятежное и бурно волнующее. Были истории, которые они могли рассказать, истории поколений, давно превратившихся в прах, истории о прошлом и о том, как из прошлого пришло настоящее, дитя истории, сраженное силами, которые оно понимало лишь наполовину, беспомощное, страстное, живое настоящее, момент, ради которого, признаем ли мы это или нет, мы все живем, эфемерные, едва ощутимые, волнующие, а затем исчезающие, мертвые, история, пупок завтрашнего дня, который есть сегодня....

– Красиво, – медленно произнесла Хаазахри.

Поднялся ветер, закручивая маленькие облачка песка у их ног, у их одежды, даже у их лиц. Солнце уже сильно припекало, и скоро станет еще жарче. Ослепительно белый Денеб, гораздо ярче Солнца....

– Солнце!

Но Солнце было дневной звездой планеты Земля, расположенной далеко на другом краю этого маленького нитевидного рукава галактики. Итак, почему Солнце? Посмотри на свою кожу, Мэтлин. Мэтлин, Возрожденный! Гордое, наглое имя! Но посмотри на свою кожу. Посмотри на нее. Ты кедаки. Конечно, ты кедаки. Кем еще ты мог бы быть?

– Ты когда-нибудь бывал здесь раньше? – спросила Хаазахри.

– Да, я так думаю.

– Вероятно, именно поэтому ты хотел прийти.

– Я был здесь. Я знаю, что это так, Хаазахри. Много раз. Прямо перед тобой, видишь, куда я указываю? Раньше там была лестница, высеченная в живой скале. Для туристов, чтобы подняться на вершину, чтобы увидеть руины. Видишь теперь нагромождение камней? Нам придется карабкаться, но это не будет похоже на подъем по лестнице. Мы будем…

– Ложись! – внезапно Хаазахри закричала, бросилась к нему и унесла их обоих на песок, где они лежали неподвижно. – Куда ты показывал, – прошептала она. – Смотри, но не поворачивай голову. Не двигайся. Там, наверху, кто-то есть.

Они находились в сотне шагов от подножия известняковой скалы, неясной в полумраке ее ранней утренней тени. Скала была, возможно, еще в сотню шагов высотой, и на вершине, где стояли три самые высокие колонны Балата-кая, пронзающие небо на половину высоты скалы или больше, маршировала фигура.

– Полицейский, – прошептала Хаазахри. – Он видел нас?

– Нет, – сказал Мэтлин. – Здесь внизу темно. Я думаю, все в порядке.

– В руинах есть сокровище, – сказала ему Хаазахри. – Это то, на что в основном приезжают посмотреть туристы. Но после землетрясения доступ к руинам закрыт. Воры были здесь в темноте ночи, оскверняли храмы и....

– Осквернение?

– Осквернение, если кто-то верит.

– Ты веришь, Хаазахри?

– Ты странный человек, Мэтлин. Мы лежим на животе в песке, прячемся от полиции, и все же ты задаешь такой вопрос. Я… я не знаю, верю я или нет. Я верю, что людям нужно что-то, какая-то вера…

– Ты веришь в реинкарнацию? Веришь ли ты, что каждый бедный трусливый низкорожденный, если он ведет кроткую, рабскую жизнь, будет вознагражден в новом воплощении, поднявшись на ступеньку социальной лестницы? Ты веришь?

Хаазахри медленно покачала головой.

– Нет, – сказала она, в ее глазах было замешательство. – Я никогда раньше не могла признаться в этом самой себе, Мэтлин. Но с тобой… ты так просто все изложил. Нет, Мэтлин. Я в это не верю.

– Хорошо, потому что иначе мы были бы осквернителями.

– Я не понимаю.

– Я тоже не уверен, что понимаю. Но мы идем туда. Мы можем пробраться наверх среди скал, когда охранник скроется из виду. Мы можем…

– Это будет опасно.

– Я должен рискнуть. Ты туда не пойдешь.

– Я пойду с тобой. Я уже говорила, Мэтлин. Но почему мы будем осквернителями?

– Потому что там, наверху, что-то есть. О, я не знаю, что именно. Хотя кое-что ждало меня. Моя голова, Хаазахри! Моя память! Как будто я был разделен, развоплощен, и часть меня находится там, наверху. У меня… у меня это было однажды, эта штука. У меня это было, и я потерял это. Нет… подожди. Она была у меня, а потом я ее спрятал. Это было нечто – динамит, Хаазахри. Что-то настолько взрывоопасное, что я не знал, что с этим делать, но знал, что должен что-то сделать. Как игра с огнем, говорит память.

– Какого рода взывчатка?

– Взрывчатка для кедаки. Культурный взрыв. Идолопоклонничество, иконоборчество…

– Но что ты не помнишь?

– Нет.

– И то, как ты говоришь о нас, кедаки. Как будто ты, как будто ты – инопланетянин.

Мэтлин ничего не сказал. Его голова болела от обрывков воспоминаний, мыслей-снов. Ветер стих, и он глубоко вдохнул чистый горячий утренний воздух. Когда он поднял глаза и увидел силуэт руин Балата-кая на фоне светлеющего неба, он не увидел стражника.

– Пойдем, – сказал он и встал, помогая Хаазахри подняться на ноги. Она на мгновение прислонилась к нему, ее девичья гибкость прижалась к его плечам и груди. Он обнимал ее, и она дышала ему в ухо, касаясь губами его мочки.

– Я люблю тебя, Мэтлин, – сказала она. – Кем бы ты ни был, кем бы ты ни был. Ты знаешь это, не так ли?

– Хаазахри, – сказал он, мягко отталкивая ее. – Ты можешь только навредить себе. Я не знаю. Я не знаю! Я не могу ничего сказать, не могу ничего думать об этом, пока не узнаю. Меня зовут не Мэтлин. Я даже не знаю своего имени.

Слабая, задумчивая улыбка заиграла на ее губах, когда она сказала:

– Хорошо, веди к тому, что осталось от твоей лестницы.

Они сделали полдюжины шагов к подножию известняковой скалы.

– Известняк. В пустыне, где мало воды, способной размыть его, как долго продержится известняк? Дюжина вечностей, – подумал Мэтлин, – и даже больше. Балата-кай – навсегда....

Внезапно он побежал. Что-то двигалось в тени у подножия утеса. Поскольку оно не окликнуло, что бы это ни было, он надеялся, что ничего не произойдет. Он бежал бесшумно, быстро.

Он добрался до места. Там ничего не было. Он огляделся вокруг. Тени были темными.

Что-то прямо над его головой издало звук. Камешек сдвинулся с места, упал ему на плечо и упал на песок. Он не поднял глаз. По пути он увидел выступ, его плоская поверхность была примерно на высоте, до которой могла дотянуться его рука. Уступ, узкий, едва достаточный для того, чтобы на нем мог стоять человек, теперь не был пустым.

Его рука потянулась к нему, схватила что-то, что поддалось, затем попыталось вырваться. Он потянул, и голос взмолился:

– Господи, я упаду!

Рывком он стащил мужчину с выступа. Он схватил мужчину за лодыжку, затем отпустил ее и прыгнул на мужчину, когда тот упал на песок. Произошла короткая потасовка, и он схватил мужчину за горло. Он на мгновение разжал руки и прошипел:

– Кто ты такой?

– Пожалуйста, господин. Я не хочу причинить тебе вреда.

– Кто ты такой?

Как раз в этот момент подошла Хаазахри.

– Ну, я знаю этого парня, – сказала она. – И ты тоже, Мэтлин.

Он посмотрел еще раз. Это было лицо, порожденное горем, кроткое, невзрачное, с глазами, полными ужаса. Его владелец сказал:

– Я Ранмут низкорожденный, господин.

– Ранмут! – воскликнул Мэтлин.

– Вчера ты занял мое место и победил, хотя я не знаю, почему ты не убил Фелга.

Он с надеждой улыбнулся, когда пальцы Мэтлина не вернулись к его горлу.

– Господин, я искал тебя.

– Ты следовал за нами всю дорогу сюда от Джанкшен-Сити прошлой ночью? – изумленно спросил Мэтлин.

– Это было самое меньшее, что я мог сделать. Ты спас мне жизнь, господин, и хотя жизнь ничего не значит, это всего лишь один путь из многих, тем не менее, у этого низкорожденного, как и у многих, есть семья, и даже если я перейду на более высокий путь, это не поможет моей жене и детям, которые, вероятно, умерли бы с голоду. Поэтому, господин, я благодарен тебе.

– Ты последовал за мной только для того, чтобы сказать мне это?

– Нет, господин. Прошлой ночью Фелг был очень зол. Когда ты вышел из бара с этой милой леди, Фелг последовал за тобой.

Мэтлин посмотрел на Хаазахри. Она кивнула и сказала:

– Он бы так и сделал.

– Всю дорогу до Балата-кай? – спросил Мэтлин.

– Не так далеко, господин. Этот человек, Фелг, дошел до Хаатока.

– Только не говори мне, что ты ехал с нами в одном автобусе?

– Да. И Фелг тоже. Затем, прошлой ночью, прочитав газету, Фелг помчался обратно в Джанкшен-Сити. Я взял газету, господин, – гордо сказал Ранмут.

– Сохранил ее?

– Я взял на себя смелость последовать за Фелгом обратно на автобусную станцию. Он выбросил газету в мусорное ведро. Он что-то пометил.

– Дай мне взглянуть на это, – настаивал Мэтлин, услышав шорох бумаги. Ранмут расстелил перед собой на песке скомканный лист и увидел, что небольшая часть первой колонки обведена красным.

Он прочел, чувствуя, как сердце колотится о ребра: “…профессор археологии в колледже Кедак. Сэр Гаврой считает, что этот Мэтлин и есть пропавший ученый с Земли Филипп Роудс. В то время как полиция утверждает, что Роудс укрывает какой-то неуказанный материал, который считается не отвечающим интересам Кедака, сэр Гаврой не стал комментировать это. – Роудс, – сказал археолог, – был моим коллегой. Если Роудс болен и ему нужна помощь, нам придется его найти. Не было указано никаких причин, по которым предполагаемый землянин был замечен на улицах Джанкшен-Сити прошлой ночью, похожий на уроженца Кедака. Его имя, по словам Гавроя, – Мэтлин. Если у кого-нибудь есть какие-либо сведения о....”

Затем Хаазахри взяла газету и прочитала ее. Дрожащей рукой она вернула ее Ранмуту.

– Ты знаешь Гавроя? – спросила она Мэтлина.

– Нет.

– Землянин? Как ты думаешь, это ты – фиолетовая кожа или нет?

– Не смотри на меня так, – сказал Мэтлин, улыбаясь. – Земляне тоже люди. Я такой же человек, как Кедаки.

– Я знаю, но…

– Да, я думаю, что я землянин. Я думаю, что я и есть этот Филипп Роудс. Я…

– О, Мэтлин! Тогда ты помнишь?

– Нет, но были и другие вещи – сейчас нет времени вдаваться в них… – подумал он. – Арктурианский доктор. Там не было никакого упоминания о Котисе, но оно должно было быть. Это выглядело так, как будто власти Кедаки и этот Гаврой хотели убрать Котиса из игры, и Мэтлину это не нравилось. Почему? Почему нельзя было связаться с Котисом? Котис знал о Мэтлине больше, чем кто-либо другой. Гаврой беспокоил его больше, чем полиция. Он почувствовал, что знает археолога Кедаки. Кроме того, если бы цель Гавроя найти Роудса не была зловещей, разве он не обратился бы к Котису за любой помощью, которую мог предложить арктурианец?

– Это что-то значит для тебя, господин? – спросил Ранмут, указывая на газету.

Когда Мэтлин ответил, его слова были адресованы Хаазахри.

– Скажи мне, твой друг Фелг пошел бы в полицию или к этому Гаврою?

– Фелг избежал бы полиции, если бы мог. Ты доверяешь этому Гаврою?

– Нет, – быстро ответил Мэтлин, не потрудившись объяснить причину.

– Значит, ты думаешь, что Фелг и археолог теперь в сговоре против тебя?

Мэтлин кивнул и схватил Ранмута за плечи.

– Ранмут, – сказал он, – мне не нужно говорить тебе, что ты и так сделал для нас достаточно. Ты проделал весь этот путь, чтобы помочь, и…

– Я ничего не сделал, господин. Прошлой ночью ты спас мне жизнь, ради моей семьи.

– Ты хочешь остаться в Балата-кай?

– Нам, низкорожденным, говорят, что Балата-кай – ужасное место, – сказал Ранмут, печально качая головой. – Нам, низкорожденным, говорят, что приближаться к этому святилищу очень опасно.

– И все же ты пришел, – изумился Мэтлин. – Ты сейчас уйдешь?

Ранмут пошаркал ногами по песку.

– Я останусь, если господин Мэтлин пожелает.

Но Мэтлин покачал головой.

– Во что бы то ни стало – возвращайся.

– Если я нужен господину…