Читать книгу: «Мы умираем навсегда!», страница 6

– Нет, ты можешь передать сообщение для меня в Джанкшен-Сити. В арктурианской больнице, доктору Котису. Скажи ему, что его пациент Мэтлин ищет свою потерянную память в Балата-кай. Покажите ему газетную статью и скажи, что по определенным причинам Мэтлин не доверяет археологу Гаврою. И скажи ему, что Мэтлин не пошел в полицию, потому что сначала он должен найти что-то, чего полиция не хочет, чтобы он нашел. Попроси Котиса связаться с земными властями в Джанкшен-Сити, если он сочтет это наилучшим. Ты сделаешь это?

– Конечно, господин, – просто ответил Ранмут и поклонился.

– И не делай этого. Не кланяйся. Ты мужчина, Ранмут. Ты такой же хороший человек, как я, или Фелг, или кто-нибудь еще.

– Да, господин, – с сомнением сказал Ранмут. Он застенчиво улыбнулся Хаазахри, затем Мэтлин протянул руку, Ранмут торжественно пожал ее и поплелся обратно по пескам в свой долгий путь к Хаатоку.

Ранмуту повезло, потому что как раз подходил автобус, который вскоре должен был отвезти его обратно в Джанкшен-Сити. Он позвенел несколькими оставшимися денебами в кармане, с гордостью думая о том, что не просил у Мэтлина денег. Он был многим обязан странно говорящему высокородному кедаки: он доставил бы послание инопланетному Котису ценой своей жизни, если бы это было необходимо, и казалось нелепым просить за это денег, даже на проезд на автобусе до Джанкшен-Сити.

Он стоял в пыльной толпе на приподнятом тротуаре рядом с автобусом, пока его пассажиры выходили, потягивались и забирали свой багаж. Внезапно он замер. Двое мужчин вместе вошли в широкие двери автобуса. Очень крупного мужчину он не знал, но достаточно крупного – знал. Довольно крупным из них был Фелг, и Ранмут быстро отвернулся, пытаясь протолкнуться сквозь толпу. Но Ранмут был маленьким, стройным человеком, и руки, ноги и тела могли легко задержать его. Там было очень жарко, и он начал потеть. Он чувствовал, как пот струится с его лица, увлажняя подмышки, стекая по бокам. Он толкался и боролся в напирающей толпе, и ряды равнодушных, словно в сговоре с его врагами, сомкнулись.

– Осторожнее, низкорожденный! – прощебетала возмущенная женщина из кедаки, и Ранмут одарил ее подобострастной улыбкой, затем беспомощно почувствовал, как нахлынувшая толпа проталкивается вперед, чтобы найти места в автобусе, поворачивая его так, чтобы он оказался лицом к лицу с Фелгом и человеком, который, должно быть, Гаврой.

Двое высокородных кедаки как раз выходили из автобуса, их ноги касались части пандуса, который был натянут для высадки пассажиров. Гаврой что-то сказал, и Фелг ответил. Они были очень близки. Они были гораздо ближе, чем предполагал Ранмут. Затем Фелг указал, и его палец, не дрогнув, пронзил воздух в направлении Ранмута. Ранмут попытался стать совсем маленьким. Пот выступил у него на лбу, защипал глаза. Он хотел исчезнуть в своей убогой одежде. Фелг снова указал и быстро пошел с Гавроем в тыл толпы, где Ранмут потерял их.

Несколько минут спустя толпа подтащила его к дверям автобуса. Он держал свои три денеба над головой в мокрой руке, ожидая, пока кондуктор обменяет их на билет до Джанкшен-Сити. Повсюду были головы выше его. Он не мог видеть кондуктора. Затем что-то вырвало три денеба из его руки, и улыбка облегчения на мгновение осветила его искаженное горем лицо. Он ожидал, что почувствует, как автобусный билет просунут между его пальцев, где он будет сжимать его почти с любовью. Не имело значения, что автобус уже был переполнен, и у него не будет свободного места на всем обратном пути в Джанкшен-Сити. Имело значение только то, что Фелг не указал в его сторону, что к этому времени Фелг и археолог Гаврой ушли с остановки, и....

Чья-то рука сомкнулась на его локте. Голос прошипел ему в ухо:

– Сюда, Ранмут.

Он узнал этот голос и отчаялся. Это был Фелг.

Они быстро отвезли его с автобусной станции, а оттуда по жарким пыльным улицам Хаатока в маленькую гостиницу, где их впустил заспанный портье, дал им большой медный ключ и вернулся к тому, чтобы абсолютно ничего не делать и желать, чтобы он мог делать меньше, даже не видя их лиц. Ранмут хотел позвать на помощь, но служащий отеля ничем не мог помочь. Ранмут позволил им, Фелгу и человеку Гаврою, отвести его наверх, в маленькую, темную комнату с ободранными стенами, грязным полом и слегка неприятным запахом. Гаврой, который держал его за локоть всю дорогу от автобусной станции, швырнул его через всю комнату, когда Фелг закрыл дверь. Он упал на кровать, и весил он не так уж много, но кровать рухнула под ним. В другое время это было бы очень забавно.

– Что ты делаешь в Хаатоке? – рявкнул Фелг.

Он встал. Фелг толкнул его, и он упал на матрас и остался там.

– Что ты делаешь в Хаатоке?

Он не был бойким. Он никогда не был бойким. Он не мог придумать абсолютно никакого ответа, никакой выдумки, чтобы заменить правду. Он продолжал молчать. Что-то зашуршало, когда он неловко наклонился на левый бок. Это была газета со статьей, обведенной кружком. Если бы Фелг нашел ее, Фелг бы знал. Значит, Фелг не должен ее найти. Он перенес свой вес на другую сторону, пытаясь прикрыть предательский край бумаги, торчащий из его кармана.

– Что ты делаешь? – сказал Фелг.

Он перевернулся на другой бок. Зашуршала бумага. Ему хотелось кричать.

Фелг схватил его за руку и рывком поставил на ноги. Другой мужчина, Гаврой, просто стоял и наблюдал. Ранмут знал, что Фелг собирался достать газету. Он вырвался и побежал к двери. Фелг выставил ногу, и Ранмут упал на нее головой вперед, проехав по грязному полу к двери, где и растянулся на полу. Прямо перед его лицом был большой ботинок Гавроя, носок которого находился у него под подбородком. Но ботинок Гавроя не сдвинулся с места.

Фелг нагнулся и взял газету. Его лицо потемнело от крови, когда он увидел ее. Он рывком поднял Ранмута на ноги, потряс бумагой перед его лицом и проревел:

– Где ты это взял?

– На автобусной станции, господин.

Фелг толкнул Ранмута обратно к сломанной кровати и показал газету Гаврою.

– Я отметил это. Это моя статья, – признался он.

– Это было глупо с твоей стороны, не так ли? – сказал Гаврой.

У него был сильный голос, но, казалось, в нем было очень мало беспокойства, как будто все, что происходило, вообще не имело для него значения.

– Итак, теперь Роудс знает, что ты за ним охотишься.

– Ты думаешь, этот раб рассказал Роудсу?

– Посмотри на него. Покрыт пылью. Разве ты не видишь, что он побывал в пустыне, Фелг? Ты что, ничего не видишь?

– Да, – проворчал Фелг. – Тогда что мы можем сделать?

Вместо ответа Гаврой сказал Ранмуту:

– Ты понимаешь, что мы можем делать с тобой все, что пожелаем. Никто не знает, что мы привезли тебя сюда. Служащий отеля ничего не видел. Что за поручение ты выполняешь для Роудса?

– Кого? – спросил Ранмут, – кто такой Роудс?

– Для Мэтлина.

Ранмут ничего не сказал.

Фелг зарычал:

– Мы можем переломать тебе кости по одной, дурак!

– Да, господин, – кротко сказал Ранмут, говоря, чтобы набраться смелости от звука собственного голоса.

– Но мы не будем делать ничего подобного, – сказал Гаврой. – Почему мы должны? Послушай.

На улице послышался грохочущий звук. Он превратился в рычание, а затем в громкое ровное мурлыканье силы.

– Автобус до Джанкшен-Сити, – сказал Гаврой. – Единственный автобус. Что этот парень может сделать здесь, в Хаатоке?

– Он может обратиться в полицию.

– Кто ищет Мэтлина? Не будь смешным.

– Ну, я ему не доверяю.

– Разве я сказал, что доверяю ему? Но это не имеет значения, если он совершенно беспомощен.

– Живой, он не беспомощен.

Гаврой сказал:

– Насилие удовлетворяет в тебе определенную потребность, не так ли? Ты хочешь навредить этому малышу? Это то, чего ты хочешь? Меня это не интересует, но я готов отправиться в Балата-кай.

– Живой, он не беспомощен, – повторил Фелг.

Ранмут не позволил облегчению отразиться на своем лице. Теперь слова, просто слова. Они собирались отпустить его. И почему-то впервые в жизни ему захотелось жить. Было очень важно, чтобы он выжил. У него не было желания умирать. Потому что он не верил? По правде говоря, он не мог сказать себе этого. Потому что он всегда был хорошим человеком, хотя и низкого происхождения, и не имел желания перевоплощаться, если высокородными были такие люди, как Фелг и Гаврой? Что-то из этого промелькнуло у него в голове, но не совсем ясно.

– Я буду жить, – подумал он. В конце концов, я собираюсь жить. И он позволил себе роскошь медленно улыбнуться. Улыбка сползла с его лица, когда Гаврой сказал:

– Хорошо, Фелг. Делай, как хочешь. Я не буду мешать твоему удовольствию. Но я собираюсь спуститься вниз. Я арендую машину, чтобы отвезти нас в Балата-кай. Я встречу тебя снаружи.

– Живой, он…

– Не пытайся рационализировать это в моих интересах. Делай, как хочешь. Меня это совершенно не интересует.

Гаврой бросил на Ранмута последний, совершенно равнодушный взгляд и вышел из комнаты. Этот взгляд сказал Ранмуту, что его судьба предрешена.

Он был маленьким и слабым, а Фелг был рослым, сильным высокородным. Фелг сказал, когда дверь закрылась:

– У тебя был лишний день жизни, потому что ты должен был умереть от моей булавы.

Ранмут ничего не сказал.

Фелг спросил:

– Ты счастлив? Ты, вероятно, вел образцовую жизнь из-за отсутствия значимости, как и подобает низкорожденному. Ты должен быть счастлив – твое следующее воплощение будет более высоким.

– Пожалуйста, убей меня, если ты собираешься это сделать, господин, – сказал Ранмут.

– Ты не веришь? Разве ты не рад возможности умереть? Для чего тебе жить?

Капли пота выступили на лбу Фелга, и Ранмут ничего не понял.

– Убей меня, господи. Я не буду сопротивляться, я не буду продлевать это.

– Значит, ты действительно веришь? – потребовал Фелг мягко, страстно, его пальцы сомкнулись на хрупком горле Ранмута, не оказывая давления.

– Нет, господин, – сказал Ранмут. – Я не верю.

– Ты должен верить в реинкарнацию! – Фелг закричал.

– Я больше не верю.

– Ты должен! Разве ты не видишь, что ты должен?

– Я знаю только, что моя вера увядает, как листья осенью в глубоком южном климате.

– Верь! – закричал Фелг.

Для Ранмута все это было безумием. Он ждал, что пальцы сомкнутся на его горле, сдавят его. Но они этого не сделали.

– Верь!

Руки разжались, сжались в слабые кулаки и бессильно ударили Ранмута в грудь, умоляюще ударили.

– Мне нужна твоя вера! – закричал Фелг, а когда заговорил в следующий раз, он рыдал от горечи и страха. – Мне нужна твоя вера, пожалуйста, о, пожалуйста, она нужна мне, чтобы укрепить мою собственную веру. Мне это нужно, ты мне нужен, Ранмут, пожалуйста, ты должен поверить, потому что ты низкорожденный, и тебе не для чего жить, и если ты не веришь, то, конечно, я тоже не могу верить, и тогда ничего не остается.... Ранмут, Ранмут, я не хочу умирать, Ранмут…

Несмотря ни на что, Ранмут почувствовал, как его захлестывают волны жалости. Он тихо сказал:

– Но ты не умрешь, господин.

Фелг ударил его, и у него защипало глаза и нос, из ноздрей потекла горячая кровь. Затем Фелг всхлипнул и больше не смотрел на Ранмута. Сидя на сломанной кровати, Ранмут смотрел, как здоровяк, рыдая, ковыляет из комнаты.

Снаружи раздался сигнал клаксона. Гаврой ждал, и Ранмут чувствовал, что если Фелг был слаб, то Гаврой был силен. Вместе они направлялись в Балата-кай за Мэтлином, и он, Ранмут, ничего не мог сделать, чтобы предупредить своего друга о том, что опасность и, возможно, смерть приближаются через выжженные солнцем пески.

Глава 9

Стены светились.

Они проделали долгий путь, Мэтлин и Хаазахри, по туннелям, вырубленным в мягкой известковой породе под руинами Балата-кай. Последние указатели для туристов давно исчезли за ними, и путь был бы совершенно темным, если бы не странно светящиеся стены. Мэтлин уверенно шел собачьей рысью. Иногда он останавливался, пока Хаазахри отдыхала, и она видела выражение его лица и никогда не задавала ему вопросов.

Он знал, куда идет, сам не зная, откуда ему это известно. Но он и раньше был таким – искал… нет, прятал. Он нашел что-то в руинах, в герметичном ящике, который сохранил все так, как будто это было оставлено там вчера, а не пять тысяч лет назад, и он проделал этот путь, чтобы спрятать это, потому что это нужно было сохранить, пока он не будет готов к этому....

Если бы он только мог найти ящик!

Так как он знал, что в нем хранится ключ к его памяти. Арктурианский врач, Котис, однажды сказал ему, что одного удара по голове недостаточно, чтобы уничтожить память. Удар был всего лишь спусковым крючком. Подсознательно жертва амнезии хотела уничтожить свою память, забыть что-то невыносимое, что-то скрыть....

Что-то скрыть. Тюрьма. Темные, мокрые стены. Пытка. Тонкая психологическая пытка. Он выстоял, но долго продержаться не смог. Пожар, падающие балки, ужасное горение. И с радостью отдал память, потому что каким-то чудом он не умер. Отдал память, чтобы скрыть то, что лежало перед ним в этих пещерах! Один взгляд, думал он на бегу, на мгновение оставив Хаазахри позади, и все это нахлынет на него, как море во время отлива. Один взгляд, и я узнаю не только то, что я здесь спрятал, но и секреты самого себя.

– Хаазахри, – сказал он.

Внезапно он остановился. Он был здесь, и стены светились, и он мог видеть, но для этого ему не нужно было зрение.

– Хаазахри, – повторил он, и она подошла к нему. – Мы здесь, Хаазахри, – сказал он.

Проход выглядел так же, как и все остальные. Он инстинктивно прокладывал путь к нему и знал, что если он потеряет то, что инстинктивно направляло его ноги, они навсегда заблудятся в этом лабиринте. Но сейчас это казалось не очень важным. То, что было важно, было спрятано здесь, в этой пещере.

– Где? – спросила Хаазахри. – Где это, что бы ты ни искал?

Он коснулся стены рядом с ее головой, и она услышала движение, скрежет тяжелых камней. Часть стены медленно отъехала в сторону, открывая темное углубление, нишу со стенами, которые не светились. Мэтлин сунул руки в нишу и достал большую, тяжелую книгу в черной обложке без опознавательных знаков. Когда он вытащил ее из ниши, он мгновение смотрел на нее в мерцающем свете пещеры, и его глаза стали большими и круглыми, и книга выпала из его рук на пол пещеры. Он стоял там, схватившись за голову руками, а Хаазахри заплакала:

– Что это? Что случилось, Мэтлин?

Боль от возвращения воспоминаний пронзила его, как острый нож, но не была невыносимой. Он вспомнил! Он вспомнил!

– Роудс, – сказал он как во сне. – Меня зовут Роудс. Фил Роудс, я землянин. Они схватили меня и пытали, и я почти сломался. Должно быть, я знал это подсознательно. Поэтому я приветствовал амнезию, как единственный способ не раскрывать, где я это спрятал. Однажды я рассказал Гаврою о том, что нашел это, прежде чем сообщить земным властям. Власти Земли все еще не знают, но когда они узнают, когда они увидят, что было найдено....

– Но что это такое? – спросила его Хаазахри.

Он наклонился, поднимая книгу.

– Земля не хочет диктовать вашим людям, поймите это. Вы – суверенный народ. Но если в вашем суверенитете небольшой процент вас использовал ложь и измышления, чтобы поработить пятьдесят поколений вашего народа, и если Земля решит что-то с этим сделать…

– Но что это такое?

Обеими руками Роудс держал большую книгу над головой. Его лицо сияло торжеством, и он сказал тихо, почти шепотом:

– Книга мертвых, Хаазахри.

Она посмотрела на книгу и на него. Затем она резко упала на колени и коснулась лицом пола.

– Книга, – сказала она. – Книга? Ты это серьезно?

– Хаазахри, послушай. Ты очень важна для меня. Ты очень важна. Я знал, что приходить сюда будет опасно. Может быть, инстинктивно, именно поэтому я позволил тебе пойти со мной, потому что ты так важна. Ты кедаки, разве ты не видишь? С реакцией кедаки. Я знаю об этой Книге. Это святое. Ей пришлось скрываться пять тысяч лет, чтобы стать священной. Даже ваши сегодняшние правители, вероятно, не знали, где она была. Только отрывки, ключевые отрывки, вырванные из контекста, остались с тех дней, когда книга была спрятана, остались, чтобы держать большую часть кедаки в рабстве, прикованными к лжи метемпсихоза. Я знаю, Хаазахри. Я знаю, на что это должно быть похоже. Эта книга – центр всего, во что вы верите. Твоя любовь, мечты и надежды. Прямо сейчас ты, должно быть, говоришь себе, что должна остаться тут навсегда, повергнув свое лицо в прах перед ней. Книга мертвых, Хаазахри! Что ж, Книга – это ложь, ты понимаешь? Ложь! И я могу это доказать, земные ученые здесь, на Кедаке, могут доказать это всему вашему народу. Послушай меня, Хаазахри. Эта книга не объясняет чудеса реинкарнации, как вы могли бы подумать. Нет, Хаазахри! Хотя, вне контекста, то, какие материалы были у ваших лидеров, может указывать на то, что это так. Эта книга – книга наставлений для правящих классов Кедака, через нерожденные поколения. Ложь объяснена, кодифицирована, систематизирована. Нет никаких сомнений, ничего не осталось для интерпретации. Держите их на уровне, говорится в книге. Держите их в узде и обещайте им лучшую жизнь в их следующем воплощении, и они будут повиноваться вам. Это циничное послание Книги мертвых, Хаазахри! Разве вы не видите разницы между этим и истинными религиями, во многих их формах, других миров? Да, хорошее поведение вознаграждается и должно быть вознаграждено. Но что такое хорошее поведение для низкорожденного кедаки? Хорошее поведение – это просто рабство, рабство. И награда, которую предлагают рабовладельцы, – это награда, в которую в начале, в этой книге, они даже сами не верили. Это выдумка, Хаазахри! И они так говорят. Здесь так говорят. Ты мне веришь?

Долгое время Хаазахри не отвечала. Когда она это сделала, ее голос был сдавлен рыданиями.

– Ты… ты землянин. Ты привел меня сюда, чтобы… проверить меня с помощью Книги и посмотреть… не потому, что ты хотел меня… не потому, что ты любишь меня. Мэтлин, Мэтлин…

Роудс сказал:

– Встань, Хаазахри, и покажи мне свое лицо. Встань, Хаазахри, и позволь мне поцеловать твои слезы. И не плачь, Хаазахри. Нет никаких причин плакать. Да, я землянин. Но я люблю тебя, Хаазахри, я люблю тебя…

Она быстро встала, и каким-то образом он почувствовал, что пять тысяч лет догм и суеверий ускользают, как со временем, возможно, с уходом поколения, и с пониманием и терпением остальной галактики, они ускользнут для всех народов Кедака. Она смело встала перед Книгой, но казалась застенчивой. Она спросила:

– Значит, Мэтлина больше нет?

– Я Мэтлин и больше, чем Мэтлин. Мэтлин был всего лишь частью меня. Но ты можешь называть меня Мэтлин, если хочешь. Всю нашу жизнь.

– Ты хочешь?

– Это не мое имя.

– Фил Роудс?

– Принято, – сказал он, улыбаясь, – используй одну половину или другую.

– Фил? Фил? – дрожащим голосом выдохнула она и бросилась в его объятия. Затем, через некоторое время, он сунул Книгу мертвых под мышку, а ее руку – под другую, и отправился в долгий путь обратно к солнцу.

Дневной свет был очень ярким, ослепляя их.

– Вот они! – крикнул чей-то голос, и Хаазахри закричала:

– Это Фелг!

Родс сказал:

– Следи за Книгой, – и отбросил ее в сторону. Они вышли на дневной свет на высоком известняковом утесе, который выступал над поверхностью пустыни, и Роудс пока мог видеть только тени на фоне яростного солнца. Тени разделились, и одна направилась к Хаазахри и Книге, а другая – к Роудсу. Слезы брызнули из глаз Роудса, когда он попытался что-то разглядеть. Ни один из мужчин не был вооружен. Почему-то казалось правильным, что они сражаются за Книгу, которая родилась с рождением цивилизации, голыми руками.

Затем он приблизился к Фелгу и услышал крик Хаазахри и понял, что шум их борьбы вызовет стражников, которые заберут у него Книгу.

– Моя жизнь! – истерически закричал Фелг. – Ты разрушил мою жизнь!

Эти слова много значили для Фелга, но ничего не значили для Роудса. Фелг был безумен – и силен силой безумия.

Он заставил Роудса медленно отступить назад, а "назад" означало к краю пропасти, и Роудс быстро увидел это, когда его развернуло, мир там, далеко внизу, крошечная машина, поблескивающая на солнце, и длинные полосы песка, и вдали скопление каменных строений. Это был Хааток, сверкающий на солнце. И затем, все еще вынужденный отступить, он увидел Хаазахри, распростертую на песке перед одной из трех огромных колонн руин Балата-кая. Кровь сочилась у нее изо рта, и она не двигалась. Из-за Книги мертвых и Гавроя он ничего не видел.

Затем его собственное безумие сравнялось с безумием Фелга и превзошло его. Хаазахри, подумал он, Хаазахри. Его руки нашли горло Фелга и задержались там на мгновение, но ненадолго. Он сдвинул их и перенес вес Фелга вверх, и Фелг издал тонкий звук в высоком воздухе, а затем он отправил тело Фелга вниз, крик затих, над пропастью.

Он не стал ждать, пока Фелг приземлится, а побежал к Хаазахри. Он коснулся ее груди, и она была теплой, теплой! Ее бьющееся сердце....

– Хаазахри, – пробормотал он.

Ее веки затрепетали.

– Иди за ним! Быстро, потому что Книга у него. Я пойду вами.

Он развернулся и побежал к сломанной, разрушенной лестнице на склоне утеса. Он спустился по ней, кувыркаясь, падая, скользя со скалы на скалу. Лестница, то, что от нее осталось, поворачивалась и изгибалась, и он не мог видеть Гавроя под собой.

Когда, наконец, он ступил на горячие пески пустыни, то увидел впереди фигуру Гавроя. Гаврой, быстро бежал с Книгой, направляясь к машине, быстро, быстро… И если бы Гаврой выиграл гонку, народ остался бы в рабстве. Как долго? Еще пять тысяч лет?

Гаврой один раз оглянулся через плечо и удвоил свои усилия. Песок был горячим, и ветер швырял его в лицо Роудсу, но он быстро сокращал отставание от грузного Гавроя. И все же времени не было. Расстояние было слишком велико.... Гаврой споткнулся, перевернулся, выронил Книгу, схватил ее и снова побежал. Роудс был ближе, ближе…

И Гаврой бросился в машину.

Двигатель зарычал, заглох. Колеса вращались в песке, поначалу не поддаваясь сцеплению. Но вскоре их большие протекторы набрали сцепление, и машина рванулась вперед с приливом мощности.