Читать книгу: «Мы умираем навсегда!», страница 3

Глава 4

– Устал, мой юный друг? – спросил доктор Котис.

– Наверное, разочарован, – признался Роудс.

– Я знаю, что ты чувствуешь. В течение трех дней люди приходили сюда, чтобы повидаться с тобой в надежде, что ты, возможно, пропавший родственник. Но…

– Но никто из них не узнал меня, – мрачно закончил Роудс. – А вчера они шли всего лишь струйкой.

– Все, что нужно – один человек.

– Доктор, мне не нужно говорить вам, что я обязан вам своей жизнью, но… ну, я беспокоюсь.

– Ты молод, – сказал Котис с улыбкой.

– Я должен уйти и найти потерянные нити моей жизни. Я достаточно здоров, вы сами вчера так сказали.

– Но человек в твоем положении…

– Амнезия? Ну и что? Я вполне в состоянии сама о себе позаботиться. Это не так страшно, как если бы я был в чужом мире или что-то в этом роде. Кедак – мой дом. Кедак – это…

– Ты веришь в реинкарнацию? – резко спросил Котис.

Некоторое время Роудс не отвечал. И когда он, наконец, это заговорил, то задал свой собственный вопрос.

– Почему вы спрашиваете об этом?

– Потому что это может дать тебе ответ по крайней мере на один вопрос: высокого ты происхождения или низкого. Если низкого, то....

Роудс сказал с улыбкой:

– Поскольку я не запрыгнул вам на спину и не начал вырывать вам глаза, я думаю, что я не был низкорожденным Кедаки.

– Вы, высокородные кедаки, конечно, не пытаетесь скрыть свою непочтительность!

– Ну, а почему они должны это делать? – сказал Роудс. – В конце концов, система явно та, которая....

– Они? Ты сказал "они"?

– Я думаю, что да.

– Тебе это не кажется довольно странным?

Роудс пожал плечами, затем сказал:

– Послушайте, я совсем запутался. Я просто хочу выбраться отсюда, найти свою жизнь и начать ее с того места, где я остановился.

– Но ты ничего не знаешь о своем прошлом. Куда ты пойдешь?

– С таким же успехом я мог бы начать с тюрьмы. Там они меня и нашли, не так ли?

Котис решительно покачал головой, и его обычно мягкий голос обрел неожиданную силу.

– Не будь дураком, парень! – прикрикнул он. – Мы уже связались с тюрьмой. Никто из их персонала не пропал без вести. Однако я не знаю, проверяли ли они заключенных в то время. Разве ты не понимаешь?

– Вы имеете в виду, что если я вообще принадлежу тюрьме, то только как заключенный?

– Вот именно.

– И все же, если я хочу узнать что-нибудь о себе… может быть, несколько осторожных расспросов…

– Что никогда не должно быть сделано тобой, мой юный друг, по крайней мере, лично. Если ты останешься здесь и позволишь мне разобраться с этим вопросом для тебя, я бы счел это частью лечения.

Роудс покачал головой, сказав:

– Я ценю это, доктор. Я ценю все, что вы для меня сделали. Но с этого момента я начинаю платить по счетам сам.

Котис покосился на него.

– Оплачиваешь свой собственный путь? Это идиома, не так ли? Конечно, не арктурианская, поскольку она так плохо переводится на арктурианский язык. Кедаки?

– Я не знаю, – признался Роудс.

– Ну, я сомневаюсь, что это Кедаки. Язык кедаки – не самый изощренный в галактике. В нем меньше идиоматических фраз, чем в любом другом. Мог бы я это сделать… нет! Нет, забудь об этом.

– Что вы хотели сказать?

– Нет смысла сбивать тебя с толку еще больше, когда Господь знает, что ты и так достаточно сбит с толку.

– Но вы должны сказать мне, если это что-то, что может помочь мне узнать свою личность. Разве вы этого не понимаете, доктор?

– Я тут подумал… ну, возможно ли – едва ли возможно, заметь, – что ты не кедаки?

– Не кедаки? Но моя кожа! Моя кожа фиолетовая!

– Потому что я сделал ее фиолетовой. Это не ответ. Если ты твердо решил уехать отсюда, ты должен хотя бы это знать. Ты абсолютно ничего не знаешь о себе. Ты можешь ошибаться во всем, что думаешь. Например, ты, вероятно, кедаки, но ты считаешь себя высокородным кедаки, хотя вполне можешь быть низкородным. В этом есть смысл, не так ли? Всю свою жизнь, будучи низкорожденным кедаки, ты ждал смерти и возрождения, надеясь, что получишь свой шанс занять более высокое положение в жизни. Теперь, после близкой смерти, твое подсознание не желает принимать возвращение к твоему статусу низкого происхождения, поэтому ты больше не веришь в реинкарнацию и, следовательно, обманываешь себя, думая, что ты высокородный. Это могло бы объяснить и амнезию.

Роудс покачал головой.

– Это отличная теория, за исключением того, что, если это правда, я не понял бы ни слова из того, что вы сказали. Во-первых, я, вероятно, не знал бы никакого внекедакийского языка. Во-вторых, я бы не стал слушать такие непочтительные разговоры, не впав в бешенство. В-третьих, я бы не понял таких терминов, как подсознательный разум и даже метемпсихоз. – Роудс ухмыльнулся. – Но в любом случае, вы подали мне идею.

– Какую?

– Мне нужно имя. В каком-то смысле я умер и родился заново, как это случается со всеми хорошими кедаки. Итак, как насчет Мэтлина?

– Мэтлин? Это означает Возрожденный, не так ли?

– Возрожденный, – сказал Роудс, кивая. – Что ж, док, Возрожденный собирается одеться и убраться отсюда. И спасибо за все.

– Смогу ли я связаться с тобой, если что-то узнаю?

– Я свяжусь с вами, когда устроюсь.

Час спустя Роудс подписал бланк выписки из арктурианской больницы. Он подписал бланк своим новым именем, Мэтлин.

Декан факультета археологии филиала колледжа Кедаки в Джанкшен-Сити вошел в больницу через двадцать минут после того, как Мэтлин вышел под ослепительное денебское солнце. Декан, которого звали Гаврой, вряд ли походил на академика. Ибо Гаврой был коренастым низкорослым кедаки, который совершил почти невозможное: Гаврой поднялся в жизни до довольно важного положения среди своего народа. Он был крупным парнем с огромными плечами и аппетитом к жизни, уступавшим только его аппетиту к еде. Но Гаврой, несмотря на весь свой гедонизм, не был мягким. Он был твердым, способным человеком, который страстно верил в учение Кедаки о перевоплощении.

– Этот директор Пятого бюро, – подумал он с восхищением. – Умный. Он умен, все верно. Он наконец-то напал на след этого землянина, Роудса. Но он не посылает сотрудника Пятого бюро. Почему он должен это делать? Экстра-кедакианец вроде пластического хирурга Котиса с Арктура с подозрением отнесся бы к Оперативнику Пятого бюро, не так ли? Тайная полиция Кедаки – конечно, у него возникнут подозрения. Но о коллеге-ученом, археологе? Никогда!

Гаврой восхищенно ухмыльнулся, затем подождал, пока ухмылка не исчезла, подождал, пока его большое серьезное лицо не приняло самое серьезное выражение, и вошел в кабинет Котиса. Котис, как он заметил, был маленьким арктурианцем в очках с ярко-оранжевой кожей. Котис, сияя, бросился вокруг своего стола, чтобы пожать правую руку Гавроя в земном жесте, который охватил галактику.

– Гаврой! – воскликнул он. – Я слышал о вас. Это удовольствие, настоящее удовольствие.

Гаврой сел, успокаиваясь и пытаясь скрыть свое нетерпение, пока Котис рассказывал о различных открытиях в археологии Кедаки.

– Котис – словоохотливый парень, – подумал он.

Возможно, все арктурианцы были болтливы; он мало что знал об арктурианцах: у него вряд ли было какое-либо желание изучать не кедакский народ, любого из них.

– Но вернемся к вашему делу, – наконец сказал Котис. – Я прошу прощения, мой друг. Вы должны были остановить меня. Я уверен, что вы пришли сюда не для того, чтобы слушать разговоры старика.

Гаврой заверил его, что ему было очень приятно слушать, а затем сказал:

– В Колледже был мой коллега-землянин, умный молодой парень по имени Роудс – вы слышали о нем?

– Нет. А должен был?

– Мистер Роудс пропал без вести после землетрясения, доктор Котис. Он был направлен в Колледж своим домашним офисом для того, чтобы провести исследование внеземных условий содержания в тюрьмах, в данном случае условий содержания здесь, на Кедаке, в Джанкшен-Сити. Он был в тюрьме во время землетрясения, и поскольку все остальные люди там были учтены, живые или мертвые, а Роудс нет....

– Почему вы пришли ко мне?

– Потому что Пятое бюро сообщило нам, что сюда доставили сильно обожженного человека, которого вы лечили. Скажите мне, доктор, он был землянином? Выжил ли он? Он сейчас здесь?

– Если бы он выжил, – медленно произнес Котис, – разве он не связался бы с вами?

Гаврой сказал:

– Мы думали, что травма, удар по голове…

– Человек, которого я лечил, был кедаки.

– Да?

– Да.

– Вы говорите в прошедшем времени, – сказал Гаврой. Слова пришли автоматически. Он думал: "Ты дурак, Гаврой. Это было ошибкой. Ужасная ошибка. Естественно, если бы Роудс был твоим другом, Роудс связался бы с тобой после несчастного случая. Как ты мог думать, что это была амнезия, когда полная амнезия – такая редкая вещь? Видишь? Увидеть арктурианского доктора? Теперь он что-то подозревает. Означает ли это, что этот человек был землянином?

– Я лечил его, – сказал Котис. – Теперь он ушел.

– Лечение прошло успешно, доктор? Но это замечательно. Я слышал, что этот человек сильно обгорел. У вас есть его фотография?

– Нет, – быстро ответил Котис.

– Вы могли ошибиться?

– В чем?

– В планетарной принадлежности этого человека? Скажите мне, доктор, мог ли он быть землянином?

– Его кожа была полностью сожжена. Его память исчезла. Он мог быть кем угодно, – неохотно признал Котис.

Гаврой подумал:

– Это прорыв. У этого человека действительно была амнезия. Он сказал, – вот, видите, все так, как я и думал. Но скажите мне, доктор: он страдал амнезией, и вы его отпустили?

– Он взрослый. Это было его решение. Я этого не одобрял.

– У вас есть клиническое описание этого человека?

– Конечно.

– Вы можете переслать его в мой офис?

– Я сделаю это. Если вы можете сказать мне, почему этот землянин так важен для вас…?

– Почему? Почему Филипп Роудс так важен? – прогремел Гаврой. – Потому что он был моим другом, доктор Котис! Я хочу найти своего друга! Разве это странно?

– Нет, – признался Котис.

– Хорошо, Роудс оставил адрес для пересылки?

– Он этого не сделал. Он может связаться со мной. Я скорее думаю, что он так и сделает.

– Великолепно, доктор. Великолепно. Когда он это сделает, я предполагаю, что есть некоторая вероятность того, что это тот же самый человек, скажите ему, чтобы он немедленно связался со мной. С моей помощью он сможет продолжить нить своего прежнего существования, – с энтузиазмом закончил Гаврой. Но он думал: в камере пыток Пятого бюро, где ему самое место, этому экстра-кедаки, этому инопланетянину, который осмелился подделать свою собственную преступно неточную версию Книги мертвых.

– Я дам вам знать, – сказал Котис. – Если у вас случайно есть фотография этого землянина Роудса, я, возможно, смогу сказать свое мнение сейчас.

Гаврой кивнул.

– Я могу оказать вам услугу в этом.

Он порылся в кармане своей туники большими, умелыми руками. Он протянул доктору Котису маленькую глянцевую фотографию. На нем был изображен молодой улыбающийся землянин, в цвете, на фоне зеленой растительности резко выделялся слегка загорелый, почти белый землистый цвет лица.

Изучая фотографию, Котис размышлял вслух:

– Это возможно. Это, конечно, возможно. Черты лица кажутся одинаковыми, Гаврой. Но как я могу быть уверен? Мэтлин…

– Мэтлин? Он называл себя Возрожденным? Он посмел!

– Я думаю, для него это было символично.

– Символично? Но он посмел....

– Гаврой, вы ученый. Вы должны контролировать свои эмоции. И вам не следует быть таким самоуверенным. Разве высокородные кедаки не смотрят с подозрением на доктрину метемпсихоза?

– Вам, экстра-кедаки, нравится так думать, – сказал Гаврой, с усилием понижая голос. – Я… я прошу прощения за вспышку гнева, доктор.

Но больше, чем когда-либо, он был убежден, что человек, называвший себя Мэтлином, был землянином Роудсом, чужаком, который хотел разрушить пятитысячелетнюю традицию кедаки, якобы стремясь к истине.

– Мэтлин, как я уже говорил, – наконец продолжил Котис, – был совершенно лысым. Видите ли, его волосы не отрастут, пока фолликулы не привыкнут к новой коже. Без волос лицо приобретает другие пропорции. Нос кажется больше, лоб более благороднее. Кожа Мэтлина фиолетовая, и это тоже имеет значение. И все же я признаю: это мог быть один и тот же человек.

– Я так и думал! – торжествующе сказал Гаврой. – Доктор, я искренне хочу найти своего друга. Вы поможете?

– Если Мэтлин свяжется со мной, да. Иначе я ничего не смогу сделать.

– У него была полная амнезия?

– Да, полная амнезия.

– Даже если для него было что-то очень важное, например, что-то, над чем он работал и во что очень сильно верил, – он не мог бы этого вспомнить?

– Нет, но если он наткнется на это, это может пробудить его память.

Гаврой встал, еще раз пожал руки, несколько минут дружески поболтал с арктурианским врачом, затем вышел на улицу. День был ослепительно яркий и жаркий. Большая часть Джанкшен-Сити все еще лежала в руинах, огромные кучи щебня выстилали улицы, разрушенные здания – их стены разрушены, внутренности обнажены, но еще не снесены, пункты оказания помощи только расчищались. Но Гаврой думал не об этом. Он думал о Книге мертвых и о землянине Роудсе.

Где-то Роудс спрятал Книгу – или свою версию Книги. Роудс проделал, по общему признанию, великолепную работу по подделке документов, по крайней мере, так сказали в Бюро Пяти. Книга Роудса выглядела как настоящая и, поскольку массы были невежественны, могла бы повлиять на них. Естественно, Гаврой знал, что это не может быть достигнуто в одночасье, но семена раздора могут быть посеяны умным экстра-кедаки, таким как Роудос, в ночь невежества и недовольства. Роудса нужно было найти, остановить, при необходимости убить.

Но сначала Роудс должен был привести их к своей Книге мертвых. Огромные руки Гавроя сжались. Он лично проследит, чтобы это было сделано.

Глава 5

Человек, недавно получивший имя Мэтлин, что означало "Возрожденный", стоял в баре отеля "Денеб". Мэтлин был одет в недорогую тунику, предоставленную ему арктурианским госпиталем, и в кармане у него все еще было несколько серебряных денебов, также любезно предоставленных арктурианским госпиталем. Мэтлин не был пьян, но хотел бы, чтобы он был пьян.

Ему не следовало приходить сюда. Теперь он это знал. Было неправильно вот так сдаться выпивке, прежде чем у него было время подумать, бродить по разрушенным улицам и искать знакомое в мире, который казался совершенно чужим, потому что его разум затерялся где-то в разрушенном здании тюрьмы. Был ли он пьяницей в своей прошлой жизни? или, по крайней мере, не очень сильный человек, который легко терял себя в той или иной форме лет, когда его проблемы тяжело ложились на его плечи? Действительно ли это был тот слабый характер, который он пытался воскресить?

Лета. Он подумал: лета. Но что такое лета? Это не слово кедаки, но в своих мыслях ты используешь его. Разве не сказано, что человек склонен думать хотя бы часть своих мыслей на родном языке, независимо от того, где он живет или как долго он был вдали от дома?

Лета. Это означало: забывчивость. Воды… нет, реки забвения. Лета. Это означало, что все в порядке. Но на каком языке? Этого Мэтлин не знал.

Бар отеля "Денеб", поскольку отель был лучшим в Джанкшен-Сити, обслуживал экстра-кедаки и высокородных местных жителей. Вы всегда могли отличить высокородных по богато выглядящим туникам, которые они носили, отличить их дам по тому, как можно было видеть их грудь и чресла сквозь прозрачные облегающие одежды, и отличить оба пола среди высокородных по их высокомерному отношению к низкорожденным кедаки и ко всем внеземным народам.

– Ты мог бы, также, – в отчаянии подумал Мэтлин, – но почему я так думаю? Низкорожденный Кедаки не стал бы этого делать: он надеялся бы когда-нибудь переродиться как высокородный. И высокородный? Но высокородный никогда бы не признался в этом, даже самому себе.

Мэтлин заказал еще один стакан сирианского виски с содовой. Сирианец? Почему сирианский? Похоже, ему нравился огненный напиток, но Сириус находился в межгалактическом пространстве пятьсот с лишним лет. Был ли он сирианцем? Это казалось маловероятным, поскольку сирианцы были шовинистами и редко покидали свой родной мир....

Шовинистический. Другое слово, вроде "лета". Ни слова на языке кедаки. Слово откуда-то еще, но Мэтлин не мог вспомнить, откуда. Как оказалось, у него не было времени заняться этим вопросом, потому что голос у его локтя сказал:

– Я повторю это еще раз. Ты смотрел на мою женщину с вожделением.

Это потрясло Мэтлина, пока он не понял, что обращаются не к нему. Слова были произнесены дорого одетым высокородным Кедаки слева от него, но лицо мужчины было отвернуто. Мэтлин понял, что он разговаривал с низкорослым кедаки, сидевшим дальше, которому, судя по его тунике, вероятно, здесь было нечего делать.

Между ними с веселым выражением на лице стояла женщина-кедаки. Она была невероятно красива с чрезвычайно высокомерной красотой, свойственной высокородным дамам кедаки. Ее лицо было изнеженным, но дерзким, а ее тело, красота линий, изгибов и оттенков которого скорее подчеркивалась, чем скрывалась прозрачными складками ее похожего на вуаль одеяния, было великолепно. Она сказала глубоким, хриплым контральто:

– Теперь серьезно, Фелг. Тебе не кажется, что этого достаточно?

________________________________________

Человек по имени Фелг был крупным парнем, ростом с Мэтлина, но тяжелее, с дуэльными шрамами на каждой щеке. Мэтлин знал, что дуэли на Кедаке были обычным делом, как билеты на вертолетную зону на других мирах, потому что в поединке вам нечего терять, кроме своей жизни, и какое это имело значение по сравнению с возможной потерей чести, если ваша смерть немедленно возвестит о, возможно, лучшем возрождении?

– Я не думаю, что этого достаточно, – сказал Фелг. – Этот низкорожденный пялился на тебя, он не должен пялиться на чужую женщину.

– Я не твоя женщина и не чья-то еще, – холодно ответило прекрасное создание.

Это разозлило Фелга. Если и был шанс предотвратить дуэль, то теперь этот шанс был упущен, растоптан в пыль из-за дерзких слов этой женщины.

– Что ж, тогда, – медленно произнес Фелг, – ты моя женщина, по крайней мере, до тех пор, пока я твой эскорт. Эй, ты! – взревел он, снова поворачиваясь к низкорожденному кедаки, который стоял и ждал спокойно, терпеливо и почти равнодушно.

– Ты вооружен?

– Я вооружен, господин, – сказал низкорожденный.

Это был маленький, худой кедаки с писклявым, но недружелюбным голосом. Мэтлин инстинктивно посочувствовал ему. Меньше ростом, слабее, с меньшим количеством воспоминаний и меньшим нетерпением, ставший жертвой системы, едва ли стоящей выше рабства, он был вынужден по традиции ждать удовольствия высокородного Фелга, даже если это удовольствие означало смерть в неравном поединке с шипастыми булавами Кедаки.

Фелг хрипло рассмеялся.

– Никакого кинжала, дурак. Я имею в виду булаву.

– У меня нет булавы, – признался низкорожденный.

– Бармен! – взревел Фелг, но бармен, такой же высокородный, как и сам Фелг, медленно покачал головой, сказав:

– Мы здесь подаем экстра-кедаки, видишь? В этом месте их полно. Дуэли здесь не будет ни сегодня, ни в любую другую ночь.

– Но это законно, – упрямо сказал Фелг.

– Законно или нет… – начал бармен. Затем красивая женщина улыбнулась Фелгу, улыбкой, предназначенной не ему, а ему, обнажив зубы в насмешливом презрении. И она прошипела:

– Фелг, клянусь, ты варвар.

Фелг хлопнул ладонью по поверхности бара.

– Это законно. Я требую своих прав! Принесите булавы!

– Я жду тебя, повелитель, – сказал низкорожденный.

– Не здесь, – тихо сказал бармен, не желая создавать беспорядок. Затем он посмотрел в глаза Фелгу. Глаза Фелга сказали ему, что Фелга выставили дураком перед женщиной, но они не сказали ему того, чего Фелг не знал: Фелга выставил дураком он сам. Однако глаза говорили, что если Фелг не получит удовлетворения от низкорожденного, он получит его от самого бармена. И голос, ревущий, громоподобный рев, подтвердил это.

– Я буду драться с ним здесь! – крикнул Фелг. – Здесь и сейчас я это сделаю! – Он добавил мягко, почти мурлыча, – или я буду драться с тобой на улице, друг. Ты веришь в метемпсихоз, друг?

Мэтлин понял, каким был невысказанный ответ бармена, по пепельному выражению, появившемуся на лице мужчины. Он, несомненно, не верил. Он боялся умереть. Он не хотел драться на дуэли с Фелгом, хулиганом и, вероятно, экспертом по обращению с булавой. Он вздохнул, пожимая плечами. Он посмотрел на низкорожденного и покачал головой. Он сказал:

– Я принесу булавы.

– Место! – проревел кто-то с волнением в голосе. – Дайте им место!

Кедаки и инопланетяне отошли от стойки, образовав неровный квадрат в дюжину шагов в поперечнике. Бармен нырнул в дверной проем, и Мэтлин услышал, как туристка из Полариса сказала, почти визжа:

– Это так волнующе.

Тон ее голоса вызвал у него отвращение. Экстра-кедаки, подумал он. Возможно, они тоже были виновны. По крайней мере, если им нравились фантастические нравы Кедака, если они каким-то образом поощряли их, то они разделяли вину с высокородными кедаки.

Но не равное чувство вины. Нет, не это. Ибо ясно, что человек по имени Фелг был здесь главным образом виноват. Большой, мощный на вид Фелг – убийца. Потому что, мрачно сказал себе Мэтлин, это было бы убийством. У меньших кедаки, низкорожденных, не было ни единого шанса. Глядя на его лицо, Мэтлин понял, что этот человек знал об этом. А Фелг? Фелг тоже знал об этом. В случае с низкорожденными осознание не принесло ужаса, поскольку практически все низкорожденные кедаки верили в реинкарнацию. Таким образом, столкнувшись лицом к лицу со смертью, жертва Фелга была почти уверена, что возродится на более высоком жизненном посту. Но Фелг не поверил. Фелг был опытным булавником: шрамы на его щеках – белая рубцовая ткань над раздробленными скулами – доказывали это. Фелг убил бы низкорожденного, и это было бы хладнокровным убийством с моральной точки зрения, если не с точки зрения закона Кедаки.

Восторженный гул пронесся по толпе, когда бармен вернулся с традиционным мелгастом – металлическим прутом, с которого на крюках свисали две дуэльные булавы. Булавы были длиной в ярд, их стебли были чрезвычайно легкими и достаточно толстыми у основания, чтобы человек мог удобно держать их, их головки были круглыми, тяжелыми, черными и усеянными десятком или около того шипов длиной в полдюйма. Когда бармен вынес мелгаст вперед, булавы закачались взад-вперед на своих крюках.