Читать книгу: «Прошлого груз», страница 15

Из совхозной конторы все началось с того, что вынесли всю мебель. Сначала столы, стулья, кресла, затем, как будто бы из насмешки, вырвали линолеум с пола, сняли новые двери и окна. Каждая деталь – как последний штрих к разрушению, к уничтожению всего, что когда-то было символом жизни и работы. А вскоре, как и предсказывалось, само здание по кирпичику разобрали, словно ничего не оставив на месте.

Единственное, что устояло, был фундамент. Он остался, вечно застывший в земле, напоминанием о том, что когда-то здесь кипела жизнь, работали люди, строились планы. На этом пустом пятне, обведенном в памяти каждого жителя, останется лишь зияющая тень – память о том, что было.

Совхозную технику разломали, части механизма растаскали, а ту, что еще могла двигаться, просто угнали, увезли куда-то в неизвестном направлении. Мастерские до основания снесли, уничтожив все, что могло быть использовано. Из общественной бани вынесли все – от последнего тазика до вешалок в раздевалках. Здание же, потерявший всякий смысл и наполнение, было окончательно сравняно с землей, как будто его никогда не было.

Все, что оставалось от огромного хозяйства, исчезло в этом варварском разрушении, а на месте был лишь пустой участок земли, безмолвно свидетельствующий о том, как все когда-то рухнуло, как даже память о былом исчезла, оставив за собой лишь грустное пятно.

Но, пожалуй, самым ужасным было наблюдать, как разрушаются человеческие судьбы. Свидетельства местного участкового были страшными, словно хроника мучений и гибели. Пропал молодой человек – Зиядиев, кажется. Вышел вечером покурить и исчез, как в никуда. Никто и никогда больше не видел его. У Жамлихановых был сын, Урал его звали. И он тоже исчез, и лишь спустя время, в лесной посадке за вокзалом, нашли его останки. Кровавый снег покрыл его тело, а мясо, обглоданное дикими зверями или голодными собаками, стало безжалостным свидетельством жестокой судьбы.

А в ту же весну, на шоссе, что вело в сторону районного центра, обнаружили тело женщины. Гульмира была высоко беременна, а ее руки и ноги были связаны колючей проволокой. Над ней издевались, прежде чем убить. Трудно было поверить, что такие события происходят в мирное время, в обычном поселении. И все же это происходило.

Но был и другой случай, который не мог остаться без внимания: сын убил свою мать. Все знали, что он заботился о ней, что был рядом и всегда помогал. Когда их дом забрали, а банда Исиных выгнала их, они целый год жили в лесопосадке. Он сам выкопал им землянку, отапливал ее, заботился, как мог. Но после того, как они все же перебрались в более-менее нормальный дом, что-то пошло не так. Язык не поворачивается вслух произнести их фамилию, ведь эта семья была старожилом поселка, с очень многими в родстве. В полицейском участке потом объяснили, что виной всему были наркотики. Это чудовищное зелье, которое разрушило жизнь не только этого парня, но и целого села…

Это был исторический нонсенс! Из серии невозможного. Многим сложно было в это поверить, но факт оставался фактом. В одной из юрт за одним столом оказались все трое последних директоров совхоза. Сюда также пригласили имама, акима и гостя из Германии.

В начале беседы имам прочитал молитву. Особенно выразил благодарность в адрес организаторов тоя.

– Искренние пожелания мира и благополучия всем нашим землякам, живущим далеко от родных мест, – уже на русском завершил свою речь священнослужитель.

– Иосиф Антонович, а не пора ли нашим немцам вернуться в родной Казахстан? – неожиданно спросил один из директоров совхоза. – Как вы видите, жизнь здесь налаживается, село день ото дня хорошеет и благоустраивается. Заасфальтировали улицы, провели газ и воду практически в каждый дом. Государство щедро поощряет развитие личных хозяйств и ферм. Предпринимателям часто выделяют солидные гранты и премии. Немецкие головы и руки были бы сейчас очень даже кстати.

– Идея, конечно же, очень даже интересная. Наверняка кто-нибудь так и поступит. Пусть каждый сам для себя решает. Единственное, в чем тут проблема, так это казахстанский закон о гражданстве. Двойное гражданство запрещено законом Казахстана. Не думаю, что наши немцы сейчас согласятся отказаться от гражданства Германии. Слишком долго мы его ждали и слишком высокой была за него цена.

– Так ведь можно легко оформить вид на жительство в Казахстане.

– Не так-то это и просто. Да и получить его могут только этнические казахи. Это иностранцы, у которых в свидетельстве о месте рождении указан Казахстан. А как поступать смешанным семьям? Что с нашими детьми, которые родились уже в Германии? По нашим понятиям, этот закон не продуман, он не решает, а зачастую еще и создает новые проблемы.

– Наверняка наше руководство и президент решат эти вопросы, – имам вознес ладони к куполу юрты. – На благо страны и народа.

– Спасибо, что уже ввели безвизовый режим, – искренне поблагодарил гость из Германии. – Очень удобно стало, без бюрократии. Появилось пару свободных дней, взял билет и прилетел к казахстанским друзьям и родственникам в гости.

Молодые девушки в национальных костюмах внесли несколько больших подносов с тушеным мясом и горячими лепешками.

– Жолай-ага, – обратился гость к последнему директору. – Вы единственный человек, кто может объективно рассказать о закрытии совхоза.

– Да, мне довелось руководить хозяйством последние пять лет его существования. С 1993 года полностью прекратилось финансирование хозяйства. В марте еще перечислили 69 миллионов рублей на проведение посевных работ, и на этом все закончилось. Начался обратный отсчет времени, хозяйство стало рушиться. Собрали рекордный урожай – 32 тысячи тонн зерна, но зерно на элеватор принимать отказывались, осенью сдали на мясокомбинат скот, но денег так и не дождались. Такая же картина происходила и с молоком. Зерно пришлось развозить по чабанским точкам, чтобы оно не сгнило на складах и току. Мы скатились, как в древние времена, до меновой торговли, обменивая мясо, зерно на горючее для техники. В 1991 году я принял хозяйство с 24 тысячами голов овец, 4 700 головами крупного рогатого скота и 100 лошадьми. К 1996 году, когда я сдал хозяйство, еще оставалось чуть более 20 тысяч овец, около 4 тысяч коров, поголовье лошадей сохранилось. И это на фоне того, что соседние совхозы уже давно проели свой скот. Но пришедший на смену совхозу производственный кооператив окончательно добил хозяйство, не оставив ни скота, ни техники.

В этот момент в юрту скромно вошли две пожилые женщины. Это были Дамежан и ее старшая сестра. На вытянутых руках они внесли изумрудного цвета чапан и айыр калпак.

– Позвольте вручить нашему Юсику, от нас лично и от всех жителей аула, этот скромный подарок.

Все сидящие за столом поднялись. Под общие аплодисменты женщины надели на гостя из Германии короткий просторный халат прямого кроя с длинными и широкими рукавами, украшенный золотой вышивкой.

– Заметьте! – громко произнес аким, – орнамент на чапане в форме түйетабан, что переводится как «верблюжий след» и означает пожелания успеха в делах и благополучного возвращения домой.

– Это у нас первый короткий чапан. Новая мода. С трудом нашли, – звучно добавила Дамежан. Она отлаженными движениями опоясала гостя широким кушаком и, заботливо поправляя ему на голове колпак, шепнула на ухо: – В кармане записка. Очень важная. Потом прочитаешь…

Гулянье продолжалось до позднего вечера. Улучив момент, гость из Германии уединился на берегу реки. Нашел и достал из кармана чапана сложенный пожелтевший от времени листок. Развернул его и, подсвечивая лучом фонаря телефона, прочитал короткий, написанный красивым девичьим почерком текст: «Два Исина в привокзальном саду закопаны под обломками фонтана» …

Зеленая тоска

– Что в этот раз? – поинтересовалась Татьяна Юрьевна, увидев в дверях кабинета сутулую Светлану Мюллер.

– Мой муж.

– Опять? Все еще хочет эмигрировать в Парагвай? Или опять с татушкой? Куда и что теперь?

– Да нет, Татьяна Юрьевна, у Эдича настоящая депрессия. Прям зеленая-презеленая тоска. Наш участковый врач выписал ему направление к психиатру.

– Это уже не ко мне, – перестав писать в своем блокноте, альтернативный психолог отложила в сторону авторучку. – Я не занимаюсь лечением и медикаменты не выписываю.

– Так он отказывается идти к психиатру. Говорит, что в эти штучки, когда карманными часами на цепочке перед носом маячат, он не верит. Шутит, мол, лучший психиатр – это друг и бутылка водки.

– Я это часто слышу.

– Так у Эдича друзей здесь никогда не было и нет. После приезда не получилось познакомиться. Он теперь дружит только с бутылкой. Стал агрессивным.

– Света, посоветуй ему чем-то заняться. Какое-то хобби пусть себе найдет. Рыбалкой, например, займется.

– Он пробовал. Вы в курсе, Татьяна Юрьевна, какое это дорогое занятие? Надо платно учиться и сдать экзамены на рыбака. Потом заплатить за удостоверение, снять в аренду место для рыбалки. Чаще всего весь свой улов надо отпустить обратно или же по весу выкупить его у владельца озера. Понимаете? Я не говорю уже про цены на удочки и там всякие снасти. А главная беда в том, что на такую рыбалку друзей не возьмешь. Не каждый может это себе позволить.

– Тут я с тобой должна согласиться. И что теперь собираешься делать?

– У меня есть идея, – Светлана придвинула свой стул ближе к рабочему столу психолога. – Я уговорю Эдича погулять в парке. Мы там сядем в кафешку, и вы, как будто случайно, к нам подойдете. Я скажу, что вы моя коллега по работе. Разговоримся, и вы по ситуации посоветуете ему что дельное.

– Ой, Света, я так не могу. Конспирация и прочее – это не мое. Принимаю только официально и у себя в кабинете.

– Я же заплачу, сколько скажете. Помогите, Татьяна Юрьевна, пожалуйста. Я очень за него боюсь. Мне обратиться больше некуда. Была в церкви, так там только и посоветовали, чтобы я за него молилась.

– У местных пасторов да монахов на все одна отговорка – молитва. Они уже давно о наших душах перестали заботиться. Им прихожане как посетители вообще не нужны. Ведь немецкое государство автоматически церковный налог вместе с подоходным из зарплаты высчитывает. Ладно, у вас – католиков и евангелистов – хоть церкви имеются. Пусть толком и не действующие, но красивые памятники архитектуры. А я же православная. За что с меня-то церковный побор в Германии взимают? В сотнях верст ни церквушки, ни одного русского батюшки.

Знаешь что, а я согласна. Поговорю с твоим Эдичем. Бесплатно. Просто как человек. Кто-то же должен ему помочь. У меня как раз завтра нет записей на прием. Мой муж в санатории. Так что время есть. Давай, организовывай нам встречу…

Мигрант из Африки

На следующий день Татьяна проснулась рано и полная энергии. Она еще с вечера продумала все вопросы, которые будет сегодня задавать Эдуарду. Записала все аргументы, которыми постарается убедить мужчину согласиться на поход к психиатру. Главный из них: депрессия – серьезное заболевание, которому подвержена большая часть людей современного общества. Ни в коем случае нельзя запустить его симптомы. Нельзя бояться и стыдиться ее лечения.

Было теплое летнее утро. В своем излюбленном одеянии – перламутровом плюшевом халате и пушистых розовых домашних тапочках – с большой кружкой кофе в одной и иллюстрированным журналом в другой руке Татьяна вышла из дома в сад и направилась в сторону светлой ажурной беседки.

На входе в павильон она замерла на месте, глаза ее застыли в испуге. На ее любимом диванчике лицом к стене, свернувшись калачиком, лежал, должно быть, очень высокий мужчина. На ногах огромные стоптанные кроссовки, заляпанные глинистой землей.

«Из лесу пришел, – догадалась Татьяна. – Видимо, через забор в сад забрался».

Она еще не успела решить, убежать ей или громко позвать на помощь, как незнакомец, видимо почувствовавший ее присутствие, сам вскочил на ноги. Худощавый, рослый, свирепого вида негр держал в руке длинный и с широким лезвием нож. Серая футболка и заношенные голубые джинсы на нем были в многочисленных темных пятнах.

«Кровь или грязь? – в ужасе спрашивала себя Татьяна».

Африканец молча прошел мимо застывшей на входе женщины, которая невольно отшатнулась. Ее спина уперлась в холодное дерево опоры крыши павильона. У Татьяны кажется замерли все мышцы, а сердце забилось чаще. Перед смертельной опасностью она готова была в любой момент завопить от страха и отчаяния. Ей никогда ранее не доводилось быть так близко к чернокожему человеку. Кроме телевизора она видела их на улице, и то лишь издалека. В последнее время, благодаря прославленному гуманитарному императиву канцлера Ангелы Меркель «Мы справимся!», их стало в городе намного больше. Тысячи мигрантов из Африки в считанные месяцы заполонили Нюрнберг.

Незваный гость в несколько мгновений исчез, стремительно и ловко перепрыгнув через высокий забор. Еще некоторое время Татьяна простояла не двигаясь. Оправившись от испуга, она нашла в себе силы и осторожно достала из кармана плюшевого халата мобильный телефон. Дрожащими пальцами набрала номер 110. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она услышала на другом конце связи человеческий голос.

– Полиция, помогите, – чуть ли не шепотом смогла выговорить Татьяна. – Ко мне в сад без спросу забрался негр.

– Пожалуйста, никогда не употребляйте это слово, – посоветовал строгий полицейский голос. – В нашей стране принято говорить «черный». Где он сейчас?

– Сбежал.

– С вами все в порядке? Вы не пострадали?

– Нет.

– Он что-то сломал или украл?

– Кажется, нет.

– Тогда что вам от нас надо? Чем мы должны вам помочь?

Все еще бледное от пережитого лицо Татьяны вмиг залилось пурпурной краской негодования.

– Вы что?! Как же так? Он же ведь мог меня убить. У него был нож в руках. И он весь кровью заляпан.

– Согласитесь, при всем при этом он вас не тронул.

– Да.

– Тогда нечего волноваться. Примите какой-нибудь успокоительный медикамент или просто выпейте стакан холодной воды. Если он еще раз появится – немедленно позвоните в полицию…

Татьяна старалась унять зябкую дрожь. Она уже было набрала номер телефона мужа, но в последний момент сбросила звонок. Виктор наверняка посоветовал бы то же самое, что и полиция. Сына Николауса и сноху Аэриэль она тоже решила не беспокоить.

Второпях переодевшись, хозяйка дома наглухо закрыла ставни окон и заперла каждый дверной замок. Пулей выбежала к припаркованному во дворе личному мерседесу. Едва усевшись на сиденье, тут же заблокировала дверцы автомобиля. Не успев пристегнуть ремень безопасности, Татьяна завела мотор и нажала на газ. Машина рванула прочь, выбросив из-под колес облако мелких камешков…

В приемной ее никто не ожидал. На сегодня не было записей клиентов к психологу. Татьяна Юрьевна даже своей помощнице дала внеплановый выходной.

В летнее время такое случалось часто. Обычно психолог и сама оставалась дома. А если и приезжала на рабочее место, то первым делом настежь открывала окна и двери кабинета. Проветривала помещение.

Сегодня же, наоборот, она сразу же закрыла за собой все двери и проверила, закрыты ли окна приемной и кабинета. Опустила жалюзи. Чувство беспокойства не хотело покидать напуганную утренним происшествием женщину. Пройдя к своему рабочему столу, Татьяна Юрьевна включила настольную лампу, села в мягкое кожаное кресло и взяла в руки тонкую книгу. Это был один из подарков от благодарных клиентов, которые знали о пристрастности их врача к чтению. Автор, Сергей Харин, был ей незнаком. Название книги заинтересовало – «Двенадцать напрасных смертей».

Заядлая чтица имела свой способ в выборе того, стоит или нет полностью читать произведение. Татьяна Юрьевна произвольно открыла книгу и прочитала первый попавшийся ей на глаза абзац:

– «Ой, так переживаю! Дочка сегодня полетела в Египет! Места себе не нахожу.

– А что вы волнуетесь? – стала успокаивать та, что моложе. – Египет вам не Афганистан! Что там может произойти?

– Ну она же самолетом летит! – эмоционально возразила та, что старше.

– И что? Самолет – самый надежный транспорт, между прочим!

– Это, конечно, так! – согласилась женщина и вдруг добавила фразу, от которой я почему-то вздрогнул: – А как же двенадцать напрасных смертей?

Собеседнице, как я понял, тоже стало не по себе, и она тихо спросила:

– А что это значит?

– Как! Вы не слышали эту фразу? Мне ее еще моя бабка твердила! Она означает случайную, нелепую смерть. Захотел человек купаться, зашел в воду и утонул. Захотел посидеть дома при свечах, зажег их, уснул и сгорел.

– А почему двенадцать-то?»

В это время зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, Татьяна Юрьевна, одной рукой все еще придерживая страницу открытой книги, подняла трубку аппарата.

– Приемная психолога Шмидта. Слушаю вас.

– Татьяна Юрьевна? Это я, Светлана Мюллер. Мы сегодня договорились встретиться в парке.

– Да, Света. Я слушаю тебя.

– Должна отменить нашу встречу.

– А что так? У вас все наладилось?

– Нет…

Татьяна Юрьевна услышала глухой, с трудом сдерживаемый плач Светланы.

– Что? Что случилось, Света? Ты же знаешь, мне можно все рассказать.

– Нету… Эдич… больше… он повесился, – в трубке раздался душераздирающий горестный вопль, и связь тут же прервалась…

Прошел, наверное, час, прежде чем Татьяна Юрьевна наконец-то пришла в себя. Только богу известно, о чем она думала все это время и что творилось в ее душе. Захлопнув книгу, она на память набрала, видимо, хорошо знакомый ей номер:

– У аппарата Татьяна Шмидт. Пожалуйста, соедините меня с моим налоговым консультантом… Здравствуйте, фрау Зайлер. Я закрываю свой кабинет. Пожалуйста, не спрашивайте меня о причинах. Просто оформите заключительный отчет…

Напоследок окинув прощальным взглядом стены кабинета, увешанные многочисленными дипломами и сертификатами, Татьяна Юрьевна тяжело вздохнула и тихо вышла…

По пути к запаркованному автомобилю она заметила того же украинца с картонкой на шее, просящего подаяние. На ходу достав из своей сумочки купюру в двадцать евро, она подошла и протянула деньги прямо в руки сидящему и почему-то облегченно произнесла:

– А пошла она к черту, эта работа. Надо и для себя пожить.

Сказала и пошла прочь. Мужчина молча, недоуменным взглядом посмотрел женщине вслед…

Татьяна не сразу поехала домой. Еще какое-то время бесцельно колесила по Нюрнбергу. Обратный путь пролегал мимо детского сада, который посещал ее старший внук Самуэль. Несмотря на полдень, возле здания толпились многочисленные родители. Татьяна еще издали приметила свою сноху. Аэриэль с детской коляской стояла чуть поодаль от толпы. Она была чем-то напугана.

Остановившись чуть ли не на проезжей части дороги, Татьяна поспешила к ним.

– Что вы здесь делаете? Что-то случилось?

– Мама! – Аэриэль буквально бросилась свекрови в объятия. Трясясь всем телом, сквозь слезы спешила объяснить: – Сработало оповещение. Неизвестный вооруженный взял в заложники детей и персонал детсада.

– Какой кошмар!

– Там сейчас полиция. Ведут с ним переговоры.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Давайте быстро в машину! Вдруг преступник прорвет оцепление.

– Мама, так наш Самуэль там.

– Я сказала, иди немедленно в машину! Держи ключи. Я сама здесь подежурю. А вы чтобы не вылезали!

Вскоре рядом с ней как из-под земли появилась небольшая операторская группа местного телевидения. Один из постановщиков вполголоса давал указания по съемке:

– Постарайтесь заполучить крупным планом самого захватчика. Избегаем лица полицейских и посторонних зевак.

– А что за требования преступник выдвигает? – спросил белобрысый юноша. Он держал микрофоном на длинном шесте.

– Нас это не касается. Это дело редактора программы.

– Чисто из интереса.

– Ты откуда свалился? Разумеется, то же самое, что и у всех мигрантов: признать его право на политическое убежище.

Через несколько минут из здания детского сада полицейские вывели худощавого рослого чернокожего мужчину в наручниках. Татьяна с ужасом узнала в нем утреннего незваного гостя в ее беседке.

– Съемочный материал подлежит проверке и одобрению управления полиции, – выкрикнул в сторону операторской группы один из полицейских.

– Jawohl, mein Führer! – сквозь зубы прошипел белобрысый звукооператор, стоящий у Татьяны за спиной.

Следом несколько полицейских и воспитателей спешно вывели группу детей и, переведя на другую сторону улицы, стали там под роспись выдавать их до смерти напуганным родителям. Бабушке Татьяне в этот раз не разрешили забрать Самуэля. Пришлось звать из машины его маму. Благо, что у Аэриэль с собой был аусвайс.

Татьяна Юрьевна не хотела верить своим глазам. Ее внук оказался одет в розовое девичье платьице. Его кудрявые, по плечи длинные волосы сейчас были заплетены в косички с огромными бантами всех цветов радуги. Детское личико оказалось разрисованным ярким, как у папуаса, макияжем: красные губы, неонового оттенка голубые с блестками тени на веках, черной тушью покрытые ресницы.

– Вы что с ребенком сделали? Разукрасили как попугая. Совсем с ума сошли? – спешно вытирая лицо внука влажными салфетками из своей дамской сумочки, накричала на воспитателей бабушка.

– У нас как раз урок был. Мы не успели помыть детей, – оправдывалась одна из сотрудниц детского сада.

– Какой еще урок? Неужели вы не знаете, что нежной детской коже противопоказаны краски макияжа?

– По плану сегодня был день полового воспитания и ориентации.

– Чего? Вы в какие там игры с детьми играете? – пурпурная краска негодования второй раз за день покрыла лицо Татьяны Юрьевны. – Какой, к черту, ориентации? Не слишком ли рано для пятилетнего ребенка? Он у нас с рождения мальчик, и этим вся ориентация закончена.

– Не мы план устанавливаем, – оправдывалась та же воспитательница. – Это всеевропейская акция толерантности. Парламентом одобрена.

– Духу моих внуков в вашей богадельне больше не будет, – кричала на всю улицу возмущенная бабушка, направляясь с внуком на руках в сторону своего мерседеса. – Идиоты! Извращенцы с дипломом учителей! Я и сама в состоянии следить за своими детьми и их половой ориентацией…