Читать книгу: «Прошлого груз», страница 14

Ночь в пещере гуанчей

Прежде, чем увидеть, Анна почувствовала нагло шарившие по ее телу руки. Еще не совсем понимая, во сне это или наяву, дрожа от страха, она отважилась открыть глаза. Помещение было наполнено малиновым светом. Но нигде не видно было лампочек. Огромная ладонь с никотиновыми пятнами на указательном и среднем пальцах в это время аккуратно откинула с ее лица прядь. Женщина успела разглядеть утопающие в копне огненно-рыжих волос холодные светло-голубые глаза. Они завораживали. В какой-то момент ржавчина усов и бороды расплылась в улыбке. Нет, это, скорее всего, был звериный оскал. Желтые от того же никотина зубы были горошком усыпаны черными отверстиями запущенного кариеса.

Анна попыталась закричать, зовя на помощь. Но рука властелина прикрыла ей рот. Кожей лица она почувствовала горячее и частое дыхание чудовища. Собрав все свои силы, женщина хотела оттолкнуть от себя насильника. При этом ее ладони уперлись в твердую горячую кожу мужского тела, а с треском ломающиеся ногти впились в свинцом налитые мускулы выпуклой упругой груди. Разливаясь по жилам и венам, неведомый доселе жар вмиг заполонил женское тело. Вместо того, чтобы отбиваться, уже не контролируя себя, зажмурив от похоти глаза, Анна плотнее и плотнее прижималась к незнакомцу.

Неведомо когда она нащупала напоминающие ворс щетки грубые волосы. Женщина открыла глаза и ужаснулась. Худющая грудь чудовища была покрыта длинными, пепельного цвета волосами, поверх которых свисали разрисованные терракотовые бусы. На его голове треугольником возвышался капюшон из оранжево-красной козьей шкуры. И вновь Анна попыталась оттолкнуть насильника от себя. Но почему-то ладони жертвы в этот раз уперлись в мягкие, витиеватые, как у ягненка, каракулевые ворсинки. От умиления она потянулась и прижалась к ним щекой.

Глухой, выходящий из глубины груди повелительный маскулинный голос нашептал ей на ухо:

– Рамагуа.

– Рамагуа, Рамагуа, – почему-то несколько раз повторила за ним незнакомое слово Анна.

Дурманящий запах мужского тела окончательно покорил ее. Вначале робкая, но с каждым вдохом все более бесстыжая истома снизошла и овладела женщиной…

Все исчезло так же мгновенно, как и появилось. Анна открыла глаза. В дверной проем пещеры вливались лучи восходящего солнца. Она лежала в белоснежной и не помятой кровати, аккуратно укрытая одеялом. На ней была одета и застегнута на все пуговицы пижама. Все вместе взятое означало не более чем – кошмар ей лишь приснился.

Облегченно выдохнув, проснувшаяся попыталась себя дополнительно успокоить позитивными мыслями: «А вспотела, так это не беда. С моим-то весом, да в канарскую жару – это даже полезно».

Не совсем доверяя своим размышлениям, Анна ретиво вскочила с постели и босиком выбежала из помещения.

На дне оврага, на небольшой базальтовой глыбе, спиной к пещерам в позе лотоса восседала и медитировала Люся.

Анна рванулась в ее сторону. Но, сбежав лишь пару ступенек вниз, резко остановилась. Дышала она прерывисто. Было заметно, как ее высокая грудь, едва сдерживаемая кружевным бюстье, буквально колыхалась под прозрачной пижамой. Ее взгляд блуждал, выдавая состояние глубокой задумчивости. Было очевидно, что ей требовалось с кем-то поделиться увиденным в ужасном сне, а может, даже и пережитым наяву. Но тут же ее сознание охладили памятные слова:

– Не спеши делать выводы.

Смутившись и покраснев на лицо, Анна с понурой головой поспешила вернуться в пещеру.

Но прежде чем она успела переступить порог, ее внимание привлекли отчетливо видные на пыльном ржавом покрывале вчера бушующей калимы свежие отпечатки больших босых ступней. Явно мужские. И вели они лишь в одном направлении – внутрь пещеры.

Женщину передернуло. В памяти вновь всплыли детали жуткого сна. Поднеся ладони тыльной стороной близко к лицу, она рассматривала ногти. Всегда безупречный маникюр ее рук был испорчен. Все до единого ногти были обломаны, и даже яркий лак сошел…

Превозмогая страх, Анна заглянула в пещеру. Там точно никого не было. Пространство под кроватями тоже пустовало. Это легко просматривалось от дверей. Но паника уже завладела всем женским существом. Схватив лежащие на плетеном кресле свои вещи и рюкзак, на ходу одной рукой подцепив алые туфли, Анна стремительно покинула пещеру.

Стараясь не потревожить, чуть ли не на цыпочках, но широкими шагами Анна пробралась мимо все еще медитирующей Люси. А потом, не оглядываясь, бегом ринулась в сторону моря. Про посох она совсем позабыла. Злые собаки гуанчей меньше всего пугали ее в этот момент. Лениво позевывая, они грелись в лучах утреннего солнца и не уделили крадущейся мимо них женщине даже малейшего внимания…

Добравшись до берега океана и едва успев сбросить с себя ночное белье, Анна голой бросилась в набежавшую, освежающую своей прохладой волну. Трясясь всем телом от рыданий, она долго и неистово смывала с себя невидимую грязь.

Немного успокоившись, Анна вышла на берег и поймала такси. Попросила отвезти ее в аэропорт…

R1b-M269

Вещими были Люсины слова – однодневный отпуск на Канарах оказался действительно незабываемым. Через шесть месяцев Анна узнала, что беременна. Она была в шоке. Нет, ее не страшил гнев почти выжившего из ума и лежащего уже на смертном одре супруга. Ее мучил вопрос: как такое вообще возможно?

Она очень часто вспоминала ночь в пещере гуанчей и всегда приходила к выводу, что это был всего лишь кошмарный сон. Выходит, что она ошибалась?

У нее родилась дочь. Гонимая страхом за ее здоровье, Анна еще на столе родильной палаты потребовала, чтобы ребенка проверили на всевозможные болезни. Что-то ей подсказало, сделать еще и этнический ДНК-тест.

Девочка была полностью здорова. А вот результаты ДНК-теста удивили даже видавших виды сотрудников лаборатории MyHeritage, занимающихся этническими исследованиями по всему миру.

«Это настоящая сенсация! Просто чудо! – не боялись в выборе выражений обычно скупые на эпитеты ученые. – У вашей дочери определены митохондриальные гаплогруппы H1cf, H1e1a9, H2, H3 и H4a1e. Точно такие же, как у древних коренных жителей Канарских островов, живших в VI—XIV веках. Более того! Y-хромосомная гаплогруппа R1b-M269, обнаруженная в образцах коренного населения (гуанчей) с умеренной частотой в 10%, у вашего ребенка превышает 50»…

В тот же вечер новоиспеченная мать позвонила Люсе.

– Я уже боялась, что больше никогда не услышу твой голос, – без приветствия, жалобным голосом промолвила на другом конце связи «королева пещер». – Ты так внезапно исчезла. А я, знаешь, приучила себя не навязываться.

Анна взволнованно, часто сбиваясь, рассказала подруге о том, что произошло с ней в ту ночь на острове, о негаданной беременности, рождении дочки и ошеломляющем ДНК.

Люся слушала, не перебивая. Лишь в заключение радостно воскликнула:

– Какая прелесть!

– В смысле? – не хотела верить своим ушам Анна. Она ожидала от подруги совсем другую реакцию. Если не испуг, то хотя бы сочувствие. Вместо этого Люся как-то обыденно спросила:

– Как девочку-то назвала?

– Рамагуа.

– Очень красивое имя.

Чуть погодя, подбирая нужные слова, Люся добавила:

– Наконец и я стала бабушкой. В коммуне мне все обзавидуются.

– В смысле? – опять недоумевала Анна.

– В здравом, доченька, в здравом. Еще в первый день нашего знакомства я увидела на твоей странице в соцсети фотографию, на которой ты стоишь рядом с твоей бабушкой. Так вот, Арьяна Тимофеевна – моя мама. А я, получается, твоя… Ты сможешь меня простить?

***

Понадобилось несколько сеансов, чтобы Анна могла полностью рассказать свою историю. Татьяна Юрьевна должна была помочь пациентке найти ответ на единственный вопрос:

– Простить родную мать или возненавидеть ее?

– Понимаете, Анна, в человеческих отношениях возникают ситуации, когда мы задаем себе вопросы, на которые не бывает правильных ответов, – предупредила Татьяна Юрьевна. – С одной стороны, нельзя прощать предательство. С другой – я это чувствую – вы очень одинокий человек. Родная мама могла бы заполнить эту пустоту. Пусть и с опозданием. Вы имеете полное право ее ненавидеть. Но это чувство станет вас угнетать. А оно вам надо? Подумайте об этом…

На следующий день Анна позвонила в приемную и сообщила, что ей надо срочно улететь на Канары. Мама Люся оступилась на горной тропинке и сломала себе ногу. У нее был открытый перелом, и ее чуть ли не загрызли учуявшие свежую кровь одичавшие канарские собаки…

И лишь только три месяца спустя Анна вновь переступила порог приемной психолога. Впереди себя она толкала инвалидную коляску, в которой сидела с закатанной в гипс ногой стройная и загорелая до цвета бронзы женщина, с копной каштановых, льющихся до пояса пышных волос.

– Ей нельзя одной жить в горах, – виновато пожала плечами Анна. – Мы оформили маму Люсю к моему супругу сиделкой. Только так удалось получить разрешение на ее въезд в Германию.

Татьяна Юрьевна с пониманием кивнула головой и добродушно похлопала клиентку по плечу…

Торжество ностальгии

В один из жарких августовских дней в Ақкемере было необычно оживленно. В немноголюдное село чуть ли не безостановочно прибывали и прибывали бесчисленные гости. В некоторых переулках уже образовались пробки из машин. Последние авто с трудом находили места для парковки. Возбужденная сельская детвора неустанно гоняла на велосипедах, стремясь первой узнать новшества, первой увидеть приезжих. Остается удивляться и благодарить ангелов за то, что ни один из велосипедных сорванцов не угодил под колеса автомобилей.

Село приготовилось к большому празднику. Царило радостное возбуждение и предвкушение чего-то необыкновенного.

О чуде первыми заговорили старожилы и аксакалы Ақкемера. Несколько месяцев назад практически каждый из них получил персональное приглашение на торжество, посвященное очередной годовщине создания совхоза «Пролетарский». В это тогда мало кто поверил. Ведь советское коллективное хозяйство распалось еще в начале девяностых прошлого столетия. Тогда в считанные месяцы развалили и на кирпичи разобрали совхозные здания конторы, складов и мастерских. Поделили скот и земли. Большая часть населения навсегда покинула отделения и главную усадьбу совхоза.

– И кому только могла прийти бредовая идея воскресить прошлое? – задавались вопросом особо не верившие в то, что празднику быть.

– Откуда они узнали мой адрес? – удивлялась одна пожилая женщина с высокой прической. – Я уже три раза переезжала. Надо же, и мое отчество кто-то вспомнил.

– Это точно розыгрыш, – были уверены другие. – Вот увидите, с нас попытаются деньги выпотрошить.

– А было бы классно! – мечтали остальные. – Собраться всей деревней вместе за одним огромным дастарханом. Как в старые добрые времена! Вспомнить былое, узнать о нынешней жизни бывших односельчан. Ведь наверняка многие пролетарцы с удовольствием откликнуться и приедут.

Видимо, так размышляли и организаторы торжества. Праздничный обед для земляков организовали выпускники местной средней школы, окончившие ее в 1982 году. Они собирались отметить юбилей своего выпуска, и их осенила идея, что будет намного интереснее, если пригласить на встречу абсолютно всех односельчан.

Ходили слухи, что спонсором торжества стал выпускник Аккемирской средней школы, журналист и бизнесмен из Германии. Типа, он оплатил все расходы.

На самом же деле в организации праздника участвовали и многие другие так или иначе сопричастные к совхозу люди. Один из бывших директоров, ныне владелец завода по производству алкоголя, предоставил десяток ящиков водки. Его дочь оплатила двухлетнюю лошадь на мясо. Другой из бывших руководителей закупил двух барашков. Предприниматель в области канцтоваров из Актобе выделил на праздник солидную сумму денег и подарил сельской школе принтер. Ученая из Алматы оплатила посадочный материал для садовой аллеи напротив местного Дома культуры. С ее щедрой руки село теперь украшает сотня яблоневых, грушевых и тополиных деревьев. Многие односельчане внесли денежные взносы, некоторые напекли сладких угощений или приготовили фляги с айраном…

В четвертом часу утра аэропорт города Актюбинска, как обычно в столь раннее время, практически пустовал. Было очень тихо. Громкоговорители тоже молчали. В какой-то момент на входе вдруг стало шумно, и в зал ожидания ввалились гурьбой человек двадцать. В основном женщины, пара мужчин и несколько малолетних детей.

– Только, чур, без обиды, – громко выкрикнул кучерявый мужчина лет сорока. – Дядька Ёся будет жить у меня.

– Да не боись ты, Третьяк, – обратилась к нему одна из казахских женщин. – По ходу дел разберемся. Он ведь на две недели прилетает. Успеет у всех погостить.

– Да знаю я вас, – отмахнулся мужчина по кличке Третьяк. – Ты, Служан, в прошлый раз то же самое говорила. А на деле увезла его на всю неделю к себе в далекое отделение Восток.

– Виталик, ты зря на меня бочку не гони. Ёська там был впервые. С утра до позднего вечера изучал надгробия захоронений депортированных выселенцев. Пытался подсчитать их количество. Записывал воспоминания старожил аула. Ему некогда даже было общаться со мной.

– И слушать не будем, – вмешалась в спор невысокая красивая женщина, державшая за руку белокурого подростка. – Он поедет к нам. Я уже и стол накрыла. Приготовила его любимый плов из мяса цыплят.

– Люба, мой дастархан тоже от еды разваливается, – подала голос казашка с короткими крашенными в рыжий цвет волосами. – Всю ночь манты лепила. Так что он поедет ко мне. И вы давайте тоже к нам. Плов всегда можно разогреть, а манты надо с пылу-жару кушать.

– Надиша, ты, наверное, хотела сказать «с пару». Их ведь парят в мантоварке.

– А ты не придирайся к словам Я в аккемирскую школу всего пару лет ходила. Не успела выучить ваш русский. А теперь еще и забываю. Так что уважь меня. Я старше вас всех. Первым Ёська будет мой.

Громкий дружный смех заполнил помещение. Разве что только охранники аэропорта остались хмурыми и сосредоточенными.

Народу в здании явно прибавилось. Зал наполнился встречающими. Вскоре по громкоговорителю сообщили, что самолет из Москвы приземлился…

В столь ранний час это был единственный рейс. Наверняка еще и полупустой. Во всяком случае, очень скоро в раздвижных дверях на выходе из зала прилета нарисовался первый пассажир с багажом в обеих руках. В районе плеча он умудрился прикрепить себе небольшой флажок Германии. Как по команде, группа из двадцати человек двинулась ему навстречу. Впереди всех поспешал высокий полуседой мужчина. Он заранее распростер для объятия руки.

– Что за странная привычка, – громко и шутя сетовал он на ходу. – Ёська, почему немцы всегда появляются у нас именно в четыре утра?

– Но сегодня не июнь и не двадцать второе, – тоже во весь голос парировал на шутку гость. Он выпустил из рук выдвижные ручки чемоданов на колесиках. – К тому же я со стороны России и с миром.

– Как ты долетел?

– Рахмет, жақсы. Ты-то как, Ерболат? Поди уже дедушкой стал?

– Пока еще нет, но очень скоро.

– Дай то бог!

Родственники и одноклассники плотным кольцом окружили гостя из Германии. Они стояли в самом центре выхода из зала прилета, обнимались, радовались встрече и совершенно не обращали внимания на толпу раздраженных пассажиров, которым приходилось их огибать.

– Помогите, снимите мой рюкзак, – попросил гость, обняв и поцеловав последнего из встречающих. – Очень тяжелый. В нем сотня флажков на автомобили. С надписью «Жүрегімде Аккемир».

– Это ты классно придумал, – Служан похлопала его по плечу. – Переводится как «Аккемир навсегда в моем сердце».

– А ведь могут придраться, – недовольно покачала головой пышных форм женщина в широком белом платье и в шляпе из рисовой соломки. – Село ведь переименовали в Ақкемер.

– Ты не придумывай, Лора, – махнула рукой в ее сторону Надиша. – Казахи сами до сих пор называют село Аккемир. Так нам всем привычнее.

– У нас же будет праздник прошлого и ностальгии, – гость из Германии сложил ладони лодочкой. – А мы почти все родились и выросли именно в Аккемире. Правильным было это название или нет – от нас не зависело, и тем более уже не исправить. «В сердце» написано на казахском, а Аккемир по-русски. Вот такие мы смешанные.

– Чур, мне один, – поднял руку Ерболат. – Сразу на окно машины повешу.

– А мне два, – потребовал Виталий. – Порадую на работе нашего земляка, Курманиязова…

– Так, давайте базар тут не устраивать, – распорядилась старшая из всех Надиша. – Дома разберемся. Ёся, будешь у меня жить.

– А завтра к нам, – напомнила Люба.

– Дорогие мои, – гость все еще держал ладони, сложенные лодочкой, перед грудью. – Мне сегодня же надо быть в селе. Позавтракаем на скорую руку у Надиши, и меня сразу заберут на машине. Сами поймите, еще надо с местом определиться, юрты поставить, собрать бригаду поваров и официантов.

– Ты за кого нас принимаешь, – наигранно возмутилась Служан. – Мы тоже не бездельничали. Уже почти все организовали, обо всем договорились.

– И все равно, я сразу поеду в Аккемир. Перед сабантуем хочется расслабиться и отдохнуть. На могилах родителей побывать, проведать родственников и соседей, искупаться и порыбачить в родном Илеке…

– Речку тоже поди переименовали, – со вздохом поправила Лора. – Теперь по-старому зовется Елек. Переводится как «косуля». А их там и близко уже не видать.

– У меня сейчас отпуск, я поеду с тобой, – приняла решение Надиша.

– А я не могу, работаю, – с сожалением развела руки Служан. – Да и у меня мама гостит. Второй день вожу ее по магазинам и базарам. Никак не может выбрать тебе подарок. Говорит, что немыс Юсику надо особый презент. Так что до субботы меня с мужем не ждите.

– У нас ночное дежурство на скорой помощи, – пожаловалась маленького роста женщина.

– Мы только к вечеру сможем освободиться, – сказала Люба. – У сына запись к врачу. Перед школой зрение проверить надо…

Из Актобе вела новая почти в двадцать метров шириной дорога. Пока что движение по дорожному полотну было открыто лишь на двух из четырех запланированных полос.

По бокам все еще трудилась армия дорожно-строительной техники: десятки экскаваторов, бульдозеры, грейдеры и автомобильные краны. То и дело подъезжали грузовики, груженные тоннами дымящегося асфальтобетона.

В первом на пути селе Бестамак с двух сторон дороги высились шумозащитные стены, здесь уже действовала светофорная регулировка движения, стояли ограничивающие знаки скорости «60 км/час».

Десяток километров дальше, в районном центре Алге, построили транспортную развязку, на въезде и выезде вели два моста поверх реки Елек, а также путепровод через железную дорогу.

Здесь уже ничто не напоминало о разбитой и ухабистой щебневой трассе прошлого столетия.

До Ақкемера доехали очень быстро. В селе тоже пахло горячим гудроном. В одном из переулков, двигаясь взад и вперед, доделывал свою работу дорожный каток. Его широкое переднее колесо с налипшим битумом блестело в ярких лучах полуденного солнца. На уже открытых для движения улицах то там, то здесь сверкали своей новизной дорожные знаки. Местами сизое зеркало свежеуложенного асфальта прерывали сияющие белизной полосы пешеходной зебры.

Центр поселка невозможно было узнать. Над ним возвышалась высокая с синими куполами мечеть. Ее территорию окружали новые и добротные кирпичные дома аккемерчан. Вблизи находилось новое здание амбулатории. После капитального ремонта красовались многоэтажные Дом культуры и школа.

И лишь только окраина Ақкемера все еще напоминала о недавнем прошлом. Пустырями зияли руины совхозных построек: конторы, детского сада, общественной бани, мастерских и пилорамы. Оглоданными ребрами торчали в небо многочисленные сваи десятка разрушенных длинных овечьих баз и коровьих ферм.

Зато уже чуть поодаль своей зеленью радовали взгляд обширные бахчи. Несколько гектаров с точечным капельным орошением. Их владелец самолично встретил гостя из Германии в сопровождении акима аульного округа и директрисы школы. С гордостью похвалился обильным урожаем, представил шумную бригаду тружениц.

– Привет, Ёська, – крикнула и подбежала к делегации одна из них. – Узнаешь меня?

Увидев недоумение в глазах иностранца, добавила:

– Я же твоя одноклассница. Из параллельного класса. Из Золотоноши.

– Убей меня, но не вспомню твое имя. Более тридцати пяти лет прошло.

Видно было, что женщина очень расстроилась. Гость из Германии постарался исправить ситуацию:

– Наш класс все эти дни будет в юртах на противоположном берегу реки. Приходи и ты. Пообщаемся, глядишь, все и вспомнится. Ведь для того мы и собираемся на встречах выпускников. Чтобы память освежить.

С местом для празднеств уже определились. Ранетковый сад в так называемом дорУРСе не подошел. Талые воды прошлой весной нанесли туда горы камыша да деревьев. Все это поросло густым и жестким тростником. Кусты и сорняки разрослись здесь до того буйно, что без тяжелой техники разобрать завалы было практически невозможно.

Но поездка в дорУРС была не напрасной. Аким рассказал сопровождающим, как именно расшифровывается это название:

– Дорожное управление рабочего снабжения – дорУРС. Здесь, на территории нашего совхоза, было подсобное хозяйство проходящей Ташкентской железной дороги.

Многие предлагали и почти настаивали установить юрты для торжества вокруг привокзального сада. В центре Ақкемера было бы удобно в первую очередь для пожилых сельчан.

– Ни в коем случае! Сад давно заброшен и находится в плачевном состоянии, – привел свои доводы аким сельского округа.

– Жители села его стороной обходят, – добавила директор школы. – Там одно время ужасно падалью воняло. Наверняка большая собака сдохла. В саду бездомных псов развелось просто уйма.

Выбор пал на излюбленное среди туристов из районного города, в последнее время массово посещающих Ақкемер, место за рекой. Напротив села, на крутом изгибе реки, над обрывистым известняковым берегом. Рядом с речным бродом в сторону населенных пунктов Восток, Левоневское и Шевченко.

– Левоневское уже не существует, – пояснила директор школы. – Все до одного разъехались. Отделение Восток теперь называется Коктобе. Многие ошибочно считали, что аул находится на берегу Ушкарасу. На самом деле у реки тоже имя Коктобе. А Шевченко переименовали в Котибатыр…

***

И вот настал столь долгожданный день. На берегу реки, протекающей у окраины села, гостеприимно распахнули свои двери пять больших белоснежных юрт. Между Ақкемером и местом празднования регулярно курсировал автобус. Дежурила полиция и машина скорой помощи.

Никто не удосужился подсчитать всех участников гулянья. Уж точно их собралось несколько сотен.

Каждого вновь прибывшего гостя угощали айраном. На столах громоздились баурсаки, колбасные и овощные нарезки. Горячим подавали мясо по-казахски.

На сцене перед юртами выступали коллективы сельской художественной самодеятельности. Звучали любимые, давно знакомые, и новые песни, играла музыка. С трибуны выступали руководство района, духовенство, жители и гости села.

Не видевшиеся много лет земляки с радостью узнавали друг друга, обнимались, плакали и вспоминали былые счастливые времена.

Невольно обращались к истокам зарождения и становления совхоза «Пролетарский». При этом часто цитировали письменные воспоминания старожила Федора Германовича Симоненко.

«… В 1931 году через село Шевченко перегонялись большие отары овец. Удивленным колхозникам погонщики ответили, что овцы были конфискованы у кулаков и баев и теперь перегоняются в сторону села Токмансай.

Конфискованное поголовье скота было столь велико, что его разделили на две половины и образовали два хозяйства – Овцесовхоз-1 и Овцесовхоз-2. Из первого из них в 1932 году образовался совхоз «Пролетарский».

Контору нового совхоза разместили в доме Е. Тукашева в селе Аккемер, и первым директором хозяйства был назначен Долгих, который проработал в совхозе до половины 1933 года. До 1934 года совхоз сменил еще одного руководителя по фамилии Рябов, затем на эту должность был назначен Смагулов. В 1937 году Смагулова вызвали в Алма-Ату, откуда он уже не вернулся. Потом выяснилось, что его арестовали и по приговору «тройки» расстреляли как врага народа.

В 1936 году весь аппарат райкома партии, райисполкома Ключевого района (ныне Алгинский район), куда входил совхоз «Пролетарский», переехал в село Аккемир. Арендовав несколько частных домов сельчан, руководство совхоза перебралось в Шевченко, который стал его центральной усадьбой. В 1938 году контора совхоза переместилась в отделение Восток. Почему понадобились такие перемещения, которые вызывали много неразберихи и вносили сумятицу в работу хозяйства, никто не знает. В начале организации совхоза поголовье скота, конфискованное у зажиточных жителей района и создавшее основу хозяйства, составляло более 10 тысяч овец и 200 лошадей.

Посевных площадей у совхоза тогда еще не было. Позднее засевались небольшие участки земли фуражными культурами, но зато имелись два трактора «Джон Дир». С весны 1934 года совхоз начал завозить на склады семенное зерно и распахивать землю. Горючее для двух тракторов прямо на поля подвозили на двух больших подводах, запряженных волами из Аккемира. В первый год засеяли около 400 гектаров на землях фермы Токмансай. Площадь посевных земель постепенно увеличивалась, но вплоть до 1950—1952 годов совхоз засевал не более 1500 гектаров, и лишь к 1960 году площадь посевных достигла 3000 гектаров. Поголовье овец, несмотря на войну и послевоенное голодное время, удалось сохранить на уровне первого года – 10 тысяч голов.

Урожай не всегда удавался богатым, не один раз вопрос о невыполнении плана по сдаче совхозом зерна рассматривался на бюро райкома партии, и тогда кое-кто лишался своих кресел и портфелей. Было время, когда жителям совхоза по полгода не выдавалась заработная плата, а в особенно неурожайный 1955 год весь скот пришлось перегонять на пастбища Карабутакского района. Позднее совхоз в результате очередного переустройства района был разделен на два совхоза – «Тамдинский» и «Пролетарский», и последний вошел в состав вновь образованного Октябрьского района. В 1968 году руководителем совхоза был назначен Куандык Алишев, который руководил хозяйством до 1977 года. Затем совхоз возглавил Болат Мулюков, проработавший до 1991 года, которого на этом посту сменил Жолай Топанбаев. В 1996 году совхоз, на месте которого был образован производственный кооператив, прекратил свое существование».

Конец совхоза "Пролетарский" оказался столь же неожиданным, как и его начало, и не менее печальным. В 1932 году его создавали, отбирая скот и землю у местных баев и раскулаченных зажиточных крестьян. Однако развал совхоза был зеркальным отражением этого процесса – вместо объединения и труда наступил период растаскивания и разворовывания общего имущества.

Вот как описывал эту трагичную страницу в истории совхоза его последний директор, Жолай Даулетұлы Тапанбаев:

– Да, мне довелось управлять этим хозяйством последние пять лет его существования, – начал Жолай Даулетұлы, его голос, несмотря на внешнюю сдержанность, немного задрожал от воспоминаний. – Это было нелегкое время, как и для всей страны. С 1993 года финансирование остановилось. В марте нам еще перечислили 69 миллионов рублей на посевные работы, и мы с надеждой взялись за дело. Но как только прошла весна, деньги ушли, а с ними и вся надежда. Совхоз начал рушиться, как старое здание, чьи кирпичи начинают разваливаться под давлением времени.

Он помолчал, словно пытаясь найти нужные слова, и продолжил:

– Мы собрали рекордный урожай – 32 тысячи тонн зерна. Это был результат труда всех работников, это был наш общий подвиг. Но как только зерно оказалось на складах, элеватор отказался его принимать. Осенью, когда мы сдали скот на мясокомбинат, тоже не было никакой реакции. Мы не дождались ни копейки, хотя работали, как могли. Молоко мы тоже не могли сдать, оно просто гнило. Стало ясно, что система разваливается, и мы уже не были в силах ей помочь. Но нам ничего не оставалось – мы скатились до уровня меновой торговли. Обменивали мясо, зерно на топливо, чтобы техника хоть как-то продолжала работать. Казалось, что вернулись в те времена, когда всё решалось лишь в обмене товаров, без всяких надежд на деньги.

Он снова взглянул в пустоту, будто размышляя о прошедшем:

– В 1991 году, когда я пришел в совхоз, мы имели 24 тысячи овец, 4 700 голов крупного рогатого скота и 100 лошадей. Это было сильное хозяйство, с хорошими перспективами. Но к 1996 году, когда я уходил, у нас оставалось чуть больше 20 тысяч овец, около 4 тысяч коров и сохранилось поголовье лошадей. Это в то время, как соседние совхозы уже давно распродали весь свой скот и технику. Мы выстояли в этом хаосе, несмотря на все трудности. Но, к сожалению, производственный кооператив, который пришел на смену совхозу, в конечном итоге добил хозяйство, и все было разворовано до последнего. И скот, и техника – все исчезло. Мы потеряли все, за что столько лет боролись.

Конечно, сухие отчетные строки не могут передать всей трагедии того времени. Разрушение хозяйства было лишь внешним, видимым процессом, а вот внутри происходила настоящая катастрофа. Местное население, которое долгое время существовало и трудилось под флагом одного общего дела, оказалось в полной растерянности. Для них это был не просто крах хозяйства – это был крах целой жизни. Люди потеряли не только работу, но и стабильность, на которой строилась их повседневность.

Вспоминая об этом, Жолай Даулетұлы продолжил с оттенком боли в голосе:

– Для людей это было не просто экономическое поражение. Когда хозяйство развалилось, исчезли не только зарплаты и уверенность в будущем, но и вся их жизнь, построенная вокруг совхоза. Семьи, которые несколько поколений подряд жили в этой системе, оказались перед лицом полной неопределенности. Люди стали вынуждены уходить в поисках работы в другие регионы, оставлять свои дома. Все, что они строили годами, рухнуло в один момент. Для многих это стало настоящим шоком. Ведь как было до этого! Местная десятилетняя школа – место, которое всегда было полным жизни. Уроки там шли в две смены, и в каждом классе было по два потока: скажем, 3-й А и 3-й Б. Но вот в одночасье все изменилось. Кажется, 7-й, целый возрастной класс, вообще исчез. В остальных классах с трудом набиралось по десятку учеников, и то это было уже достижением.

Он замолчал на несколько секунд, словно пытаясь сглотнуть ком в горле, после чего продолжил:

– Я сам видел, как люди, которые всю жизнь работали в совхозе, теряли всякую надежду. Они не знали, как кормить свои семьи, как зарабатывать на жизнь. Даже если оставались дома и земля, они стали бесполезными без поддержки, без нужной техники и материалов. Зачастую жизнь превращалась в борьбу за выживание.