Читать книгу: «Низ-верх», страница 5

Доверие против непонимания

Море

Добролей снова с ними.

Он сидит в уголке и пытается говорить с Умнёнком. Кажется, учит его языку оборотней. Мальчишка притворяется, что не понимает. Задирает голову и молча шатается взад-вперёд.

Море сперва боится, что это проверка. Если Умнёнок провалится, его навсегда заберут из загона. Однако Добролей упорно повторяет одну и ту же фразу. Что-то вроде «нужно избавиться от него». Говорит с серьёзной рожицей и всякий раз жестами неумело показывает, мол, нужно бежать и скалиться. Весь нервный. Так себя ведут, когда знают что-то нехорошее, но ничего поделать не могут.

Время от времени он лепечет, и вид у него довольно жалобный. Позднее Умнёнок объяснит: Добролей говорит непонятные страшности, вроде «Неужели это кто-то из вас?», «Уж лучше быть глухим, чем услышать такое!» или «Даже и не понял бы, если бы о вас не знал, ребятки…» Но пока это просто блу-бле-бли, которые издает его рот.

Умнёнок больше заинтересован книгой у него под мышкой. Если не любуется потолком, тянется к ней. Сегодня она другая, ибо картинки на обложке отличаются от тех, что были в прошлый раз. Удивительно! Как можно было додуматься до чуда, вроде этих складов из изображений, заставляющих их владельца рассказывать чудные истории.

Добролей ещё немного докучает ему обыденной фразой, которую все здесь слышали не раз. Стайки загона уже успели собраться неподалёку, чтобы снова окунуться в сказочный мир.

Море наблюдает, как Буяка, сам того не замечая, повторяет слова за оборотнем, а потом играючи несётся до противоположной стены и возвращается, немного запыхавшись. Для него забава – как раздастся «избавиться от него», только пятки засверкают и рычание полетит.

Наконец оборотень убеждается, что его урок более-менее усвоен (по крайней мере, он в это ощутимо верит), и не только Умнёнком, достаёт книгу и раскрывает её. Все взгляды устремлены на него. Некоторые затаивают дыхание и даже пошевелиться боятся, словно любое их действие спугнёт ручное чудовище. Сейчас стаи не скрывают своего любопытства, а Добролей делает вид, что ему наплевать. Не хочет смущать их, хотя наверняка сам очень радуется. Так удобнее всем. И Море это понимает.

Неожиданно оборотень начинает для неё сиять, становится ярким и настоящим, со своими улыбками и печалями. Он уже почти от них не отличается. Его волосы растрёпаны точно так же, как у забияк из её стайки. Его глаза намного красивее цветных мелков, насыщеннее и живее. Иногда хочется вырвать их и оставить себе, но она сдерживается, иначе Умнёнок очень расстроится. Его голос звучит мягко и приятно. Теперь видно, что оборотни тоже носят одежду под своей второй кожей, удивительно странную, но вот оно – ещё одно сходство. Только на лбу у него складки, которые ясно прорисовываются, когда он хмурится или смеётся. Ни у кого из загона их нет.

Добролей начинает читать. По-прежнему ни слова непонятно, но это неважно. Слушатели наслаждаются тем, что порождает их воображение. Бочонок и Ёра разыгрывают сценку. Один злобно хохочет, второй – в страданиях прижимает тыльную сторону ладони ко лбу и валится на спину. Так они видят историю оборотня.

Стоит Добролею захлопнуть книгу и подняться, как начинаются поскуливания. Никто не хочет его отпускать. С ним так хорошо, что даже Буяка забывает о привычке задирать первого, кто попадётся. Ни одной склоки, внимание всецело направлено на чужака.

Толпа следует за ним, правда, на безопасном расстоянии, а когда он оборачивается, и вовсе замирает, словно не делает того, что делает. Он улыбается и перед тем, как уйти за раздвигающуюся стену, шепчет фразу, которую повторял в начале своего визита. Дурачки с визгом пускаются врассыпную. А то как же! Добролей плохому не научит!

Затем затишье: загон отходит от впечатлений и возвращается к обычной жизни.

То, что случается две работы спустя, пугает до безумия. Несколько оборотней вламываются в комнату. Они расхаживают кругами, внимательно изучая стайки. Каждого осматривают колким взглядом. Если кто-то огрызается, немедленно получает разряд из молнеметателя, не сильный, но болючий.

Один из чужаков останавливается возле Крякича и говорит:

– Вот он! Вроде не старый, но совсем ссохся! Нужно поскорее избавиться от него.

И тут начинается полный бедлам. Все вскакивают, Море не исключение, и как давай носиться из стороны в сторону да клыки свои напоказ выставлять.

Оборотни в замешательстве. Тот, что стоит в проёме и никак не решится бежать за помощью, дрожит, не может нормально молнеметатель держать. Впервые стаи дают отпор и верят, что справятся с ними. Чудовища, коих сейчас всего три и Буяка в одиночку разберётся с ними до подкрепления, бледнеют и трясутся.

Море прекрасно чувствует страх от их тушек и понимает, что противники струхнули. Вот только как быть? Хорошо, бежать, как и учил Добролей. Но куда?

С горем пополам чужаки берут себя в руки и принимаются за усмирение стай и отлов Крякича. Тот с визгом шугается. При звуке включенного молнеметателя, направленного на них, задиры теряют боевой дух и потихоньку угасают.

Крякич в такой растерянности, что бессознательно проскальзывает между ног оборотня, который охраняет выход.

Навряд ли кто-то с уверенностью может сказать, сбежал он или нет и куда девался, если всё же сумел, только в загоне он больше не появляется. Точно так же, как и не появляется больше Добролей.

Как умирают герои

9Дан по фамилии Впрок

9Дан увяз в песке.

Океан шумел, звал его, но юный господин по-прежнему не мог повернуться. Зато то, что происходило перед ним, видел отчётливо. Странное существо, сделанное из подвижных деталей, приближалось с завидной скоростью. Вот закрыл глаза – оно далеко, а открыл – тварь едва не задела, промаршировав однако мимо.

Юный Впрок закрутился из стороны в сторону, стараясь выбраться из песка, и заметил Трамиша, по пояс забравшегося в воду. Увидел океан… увидел и в ту же секунду забыл. Затем снова увидел. И снова забыл.

Существо остановилось у прибрежной линии и заскрипело.

9Дан очнулся от морских чар и окликнул подвальщика, но тот уставился на горизонт. Он выругался про себя и тоже глянул вдаль, не так романтично и трагично, как получалось у Трамиша, скорее с пессимизмом.

На них шла высокая волна.

– Что ты застыл? – позвал юный Впрок друга. – Ну же! Беги!

Существо зашевелилось, небось только сейчас обнаружило его присутствие, и зашагало к 9Дан, кое-как выдернуло из песка и поволокло прочь.

– Нет! – вырывался он из стальной хватки. – Как же он?

– Ему уже не помочь, – проскрипел тот.

– Что за чушь? – и не подумал соглашаться с тварью юный Впрок. – Трамиш!

Белобрысый на этот раз услышал и слегка повернул голову. Взгляд из-за плеча, одна из его самых отвратительных и душевных привычек. Остекленелые глаза проморозили до косточек. Трамиш обратился лицом к небу и расправил руки так, словно собирался обнять надвигающуюся волну.

– Что он творит? – пуще прежнего заругался 9Дан. – Нельзя его здесь оставлять! Что ты с ним сделало?

– Я? – искренне удивилась механическая тварь. – Но ведь это ты его сюда привёл, юный господин.

Тени превратили их в чёрно-серую рябь. Волна нависла над пляжем.

9Дан проснулся в холодном поту. Святы шестерёнки! Сейчас вырвет. Он несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем почувствовал сердцебиение.

Ночь еле перевалила за середину, так что он весь измучился в стараниях забыться и успокоиться. Он ворочался в кровати и вскакивал, когда вдруг начинали мерещиться странные образы и одолевали неприятные мысли. За Трамиша было боязно. 9Дан решил непременно помириться с ним при встрече и всеми возможными способами направить его на истинный путь.

Правильно застегнуть рубашку удалось с пятой попытки, а с галстуком он даже заморачиваться не стал. Казалось, что бодрость, вколотая кошмаром, сохранится навечно, но сейчас далёкий ночной ужас больше не трогал и Трамишу снова был присвоен статус твердолобого болвана. «И чего я так нервничал? – думал 9Дан. – Какой-то глупый сон, а я повёл себя, как ребёнок».

В чулане для стажёров атмосфера не изменилась. Куратор Бумбах стучал мелом по доске, записывая вычисления. Каждый раз в каракулях появлялось что-то новое, что-то исчезало. Добрянка чертила, высунув язык. Трамиш витал в облаках. Ги скакал перед ним, совал под нос изображения и требовал мнения, причём хорошего. Вероятно, его собственные творения, которыми он восхищался в одиночку.

9Дан занимался проектом, но изредка косился на лентяев. Они вовсе не отвлекали его, просто бесили. Им бы поработать как следует, а они оба дурака валяли. Всё же один рисунок его смутил и вынудил вмешаться.

– Что это? – указал он на набросок странной машины.

Она очень походила на ту, что видел во сне 9Дан.

– Шутишь? – оскорбился Ги, но тут же захихикал. Пришлось подождать, пока он угомонится. – Я тебе их показывал на прошлой выставке! А Трамиша там не было. Вот я сейчас, покуда есть свободная минутка…

На этих словах 9Дан усмехнулся. Ги просто неисправим!

– Да-да! – тараторил тот. – Свободная минутка! Я решил показать, чтобы он наверстал упущенное!

Вообще-то всем дурно становилось от его фу-коллекций. Как ни странно, Ги сам дал им такое название. Он настаивал, что ФУ переводится как «функциональный уроборос», вечность в действии, но всем больше нравилось «фу» в своём обычном значении.

С одухотворенностью гения Ги утверждал, что его труды скоро оценят во всём мире и даже дальше. Всего лишь раз в полгода он позволял публике насладиться своими работами, старыми и новыми, на выставке, существовавшей разве что в его больной фантазии. А потом остальные полгода до следующей истязал тех, присутствие кого на ней не придумал.

– Дух Механизма! – с гордостью заявил он. – Такой, каким я его вижу!

Теперь стало ясно, почему эта образина снилась 9Дан. Противоречивые чувства после похода к разуму нашли своё отражение в кошмаре. Мозг припомнил страшилище, которое намалевал Ги, и именно так изобразил волнение юного господина. Ссора с Трамишем только прибавила красок жуткому воплощению.

– Механизм? – отвлеклась Добрянка и потянулась к горе-художнику с явным намерением разорвать его картины на мелкие кусочки. – У него две ноги, две руки и голова, как у человека? Не слишком ли?

– То, что надо! – отпрыгнул Ги. – Просто ты не понимаешь!

Триожка встревожено ворвалась в чулан, хотя чего тут удивительного, по-другому она и не умела. Быстрым взглядом изучила стажёров и потеряла к ним интерес на Трамише. Она рванула к Бумбаху, и они зашептались в своей обычной манере.

Куратор побледнел. С минуту он кусал нижнюю губу, усиленно соображая, как ему поступить, но затем тихо кашлянул:

– Мы все с трепетом ждём второй бури этой зимы. Она почти настигла Механизм. Однако «лепестки» нашего защитника не могут закрыться. Одно из креплений засорилось, и западная ширма не поднимается. На чистку был послан ремонтник-настройщик… – он махнул в сторону Трамиша. – Ветер усиливается и громит прозрачную стену. Основные задачи безопасности Механизма стоят на автономном режиме…

Трамиш поднялся и побрёл к двери.

– Правильно, мой мальчик, – пробормотал Бумбах. – Иди! Вы можете его сопроводить, если хотите.

Сразу захотел только Ги.

9Дан посомневался. Считаются ли они ещё друзьями? Не лучше ли остаться и поработать? Ведь у него в запасе не так много времени. Однако он вскочил со стула, как только Трамиш и Ги пропали из виду, и устремился за ними. Выбегая, он заметил, что Добрянка продолжала чертить, но под пристальным взглядом куратора бросила карандаш.

– Я тоже иду, – сказал Бумбах. – Давай-ка со мной.

Обычно у лифта на втором уровне ютилось столько рикш, что не протиснуться. Сейчас 9Дан едва успел забраться в одну из последних, и то вслед услышал недовольный возглас. Наверно, в спешке не заметили, с кем связались.

У стены прозрачного купола собрался народ. Люди с восхищением таращились на мужчину в защитном костюме, колдующего над креплением ширмы. Трамиш уже стоял с матерью. Она сильно сжимала ему руки и быстро что-то шептала сквозь стиснутые зубы.

9Дан точно оказался здесь не в роли зеваки. Он собирался узнать об отмене автономного режима, поэтому сразу принялся искать мэра и выловил его достаточно быстро. Брака Морок с тревогой заверял собравшихся вокруг него слушателей, что вычислители в это самое мгновение пытаются переключить Механизм на ручное управление.

– Однако, – предупредил он, – это не так уж и просто.

Буря началась. Если отец Трамиша исправит ширму, она сразу придёт в движение и просто-напросто раздавит его. Если же он будет ждать отключения автономного режима, то буря может навредить куполу, что опасно для всей Пустыни.

Юный господин захромал назад к стоянке рикш. С тростью у него получилось бы быстрее, но он забыл её в спешке. Люди валили на него, толкали и не замечали. Нет! На карете против потока ехать опасно, кого-нибудь и повредить недолго, тем более тупые наёмники навряд ли сумеют лавировать в толпе и не создать больший хаос, чем был сейчас.

9Дан добрался до лифта пешком.

Он спешно проковылял по холлу дворца и коридору, что считал совершенно неуважительным по отношению к Механизму и чего не позволил бы себе в другой ситуации, потому мысленно извинился перед машиной.

Юный Впрок ворвался в отдел налаживания, но слишком запыхался, чтобы сразу перейти к делу.

– Я слышал, что ночью сработали двери, – безмятежно переговаривались работники. Один из них обнаглел настолько, что положил ноги на приборную панель. – Прикинь, кто-то попёрся наружу.

– Чего хотели?

– Кто его знает! Следы уже снегом замело.

– Чем вы занимаетесь? – разозлился 9Дан. – Чего медлите?

– Что? – вскочил тот, чья пятка чуть не нажала аварийный сигнал. – Кто ты такой? Катись отсюда! Посторонним нельзя!

– Вы должны переводить Механизм на ручной режим! – заругался юный Впрок. – Почему болтаете без дела?

– Ничего мы не должны! – вплотную приблизился к нему негодяй. Казалось, сейчас с кулаками набросится. – Катись… – он вцепился в бейджик и приподнял брови. – 9Дан Впрок?

– Юный господин! – встрял второй. – Уж не обессудьте! – он оттолкнул товарища. – Вы так беспардонно ворвались и начали на нас кричать…

– Отмените автономный режим! – потребовал 9Дан.

– Никак не можем, – хлопнул он в ладоши и слащаво улыбнулся.

– Почему?

– Нам нужен указ свыше, – он ссутулился, словно готовился схлопотать по полной.

– Разве он не поступил? – удивился 9Дан и в ответ получил моток головой. – Даже если и так! Там же человек! Он погибнет!

– Ничего не можем поделать, – заладили они в унисон. – Нужен указ сверху! Нужно разрешение начальства.

Спорить с ними – время терять. 9Дан бросился обратно к лифту. Нога заныла, а сам он запыхался, но необходимо было снова найти Браку Морока и уладить возникшее недоразумение.

Он добрался до толпы, но почувствовал неладное. Слишком тихо. Юный господин притормозил и неожиданно увидел, как пришла в движение ширма.

Вокруг царило безмолвие.

Раз! – и одно маленькое красное пятно на прозрачной стенке. 9Дан подался назад, но не удержался на ногах и шлёпнулся на задницу. Дыхание словно украли. Два! – и красное пятно превращается в след, который тянется за раскрывающейся ширмой.

На город опустилась тьма. Ненадолго. Вот зажигаются фонари, не такие яркие, как солнечный свет, но жить при них можно.

– До чего скверное событие… – заговорил мэр.

Громко, но 9Дан слышал его частично. В ушах застряли остатки недавней тишины. Брака вещал в рупор и так сильно привлёк к себе внимание, что большая часть толпы незамедлительно его окружила.

– В такие времена наш город нуждается в героях… – он немного помолчал. – Героях вроде него!

Теперь он указывал пальцем в стену купола, и аудитория снова глянула на место трагедии.

– Конечно, его семья получит вознаграждение…

9Дан выискивал глазами Трамиша.

– Это ничто в сравнении с потерей мужа и отца… Рабочие часы за год… Лишний паёк на целых! целых пять лет…

Мать подвальщика лежала на полу и вопила нечеловеческим голосом. Её слёзы текли ручьями и казались такими горячими, что вот-вот прожгут пол.

– Простите за ужасное выступление… Я в таком смятении…

Трамиш задрал голову и думать не желал благодарить мэра за щедрость, а глаза ему закрывал тенью застывший позади него человек. Неужели Ги?

9Дан почти встал, хоть ноги и подкашивались, но Добрянка присела на корточки, схватила его за плечо и остановила.

– Ты как? – сказала она, протягивая трость. – Что такое? К Трамишу что ли намылился? Не надо! Ты совершенно не умеешь утешать. Ги справится. Пойдём лучше домой. Думаю, на сегодня достаточно эмоций.

О ценностях и мусоре

Тот самый Ги

Ги больше любил ночь. То время, когда тьма лучше всякой маски. Ходишь, прячешься – делаешь, что пожелаешь. Когда свет снова озаряет лицо, оно становится таким же, как и вчера. Словно всё, что ты натворил, исчезло вместе с мраком.

Он тащил на прогулки Трамиша, но тот не терпел ночи, так же как и дня, пусть и жил в унылых трущобах первого уровня. Подвальщик предпочитал короткие моменты перед восходом, когда солнце только высовывалось из-за горизонта, и перед закатом, когда оно убиралось прочь, но его лучи скользили по небу. Так что Ги если и шатался, то в одиночестве. На самом деле, сегодня он не хотел никаких вылазок, но обстоятельства вынудили.

Ги жил в стареньком ветхом сооружении в самом конце переулка. Прежде чем дойдёшь, заблудишься раз сто. Здание планировали сносить, ибо раньше оно считалось пристройкой для хранения всякого житейского хлама, но сейчас в нём не нуждались. К тому же оно портило вид. «Здесь всего-то одна комната для сна, еды и приёма гостей, – подумал однажды Ги. – Неужто помрут, если не выдворят нас отсюда?»

Его мать, Хоршу, выгнали подальше от благовоспитанных людей из-за одной истории, древней как мир и, по всей видимости, такой же незабываемой. Ги частенько слышал вслед от старожилов: «Ги? Тот самый Ги?» Хотя ни единая душа не предъявляла доказательств того, что он действительно тот самый, что бы это ни значило. На него странно косились, за его спиной шептались. Его побаивались. Родители запрещали своим кровинушкам с ним связываться. В школе он буквально заставлял детей играть или даже разговаривать с ним.

Трамиш был, наверное, единственным, кто никогда не называл его «тот самый» и никак не реагировал на требования взрослых перестать с ним общаться. За это Ги щадил его чаще других.

И не выгоняли бесполезное семейство К-49 за пределы Механизма, потому что та безнравственная женщина, что повергла в ужас придирчивый город, являлась матерью, и это якобы что-то значило для Пустыни. Пусть даже первый её ребёнок, старшая сестра Ги, которой он не знал, скончалась, по предположениям грязных ртов, от побоев, недоедания или чего похуже.

Что касается того, почему Ги сейчас рыскал по улицам второго уровня, всё довольно просто. После того как умер отец Трамиша, в Механизме был объявлен траур. Всем, кроме особо важных сотрудников, без работы которых машина заглохнет, давалось время посидеть дома и погрустить о несчастной участи нового героя.

Так вот. Ги качался на почти развалившемся табурете и смотрел в высокое узкое окно. В него светил фонарь и намеревался делать это следующие четыре дня. Именно столько оставалось до окончания Слепой недели, времени, когда свирепствовала вторая буря зимы и из-за защитной ширмы ночь не сменялась днём.

По обшарпанным стенам из огромной ржавой трубы стекала вода, но ни Ги, ни его мать не удосужились сообщить о поломке в соответствующее учреждение. С потолка на цепи свисала маленькая клетка. Ги узнавал, такие использовались в старину для содержания птиц. Что она делала здесь, он понятия не имел, но опять-таки никто пальцем не пошевелил, чтобы её снять. Стола не было, да и как бы он поместился в этой комнатушке! На полу валялись альбомы, мелки, краски, горками разложилась грязная посуда. Крохотная самодельная раковина сейчас была занята. Недавно Ги помыл в ней голову – впервые за две недели, – а теперь там замачивалась его рабочая одежда. Ги имел всего одну нормальную рубашку, брюки, да и чего таить, один галстук, и те ему пожертвовал 9Дан. Он был пониже Впрока, поэтому дарованный костюм с него свисал. И собственно он скрепя сердце согласился на скучные вещи. О том, чтобы их подшить, речи не шло.

Дверную ручку несколько раз дёрнули, но Ги по привычке закрылся на крючок, так что с улицы в дом не попасть. Гость забарабанил в дверь и обматерил хозяев.

На скамейке, что ютилась в тёмном углу, раздались шорохи и вздохи. Силуэт поднялся. На него попал свет от фонаря, и стало очевидно, что это женщина. Волосы её спутались, одна лямка от платья спала с плеча, оголяя грудь.

Ги тоже не отличался аккуратностью. Сразу видно, сын своей матери. 9Дан за то недолгое время, что успел побыть стажёром вместе с ним, достал чуть ли не до белого каления. То перевязывал ему галстук, то перезастёгивал рубашку. Самое ужасное – доставал из нагрудного кармана пиджака маленькую расчёску и пытался распутать его шевелюру. Совсем охренел! Кто вообще носит с собой расчёски? Но в первую очередь 9Дан не нравилось, что за пояс Ги всегда была заткнута пара перчаток. «Такое ощущение, что после трудного рабочего дня ты пойдёшь совершать какое-нибудь злодеяние», – бурчал он.

Хорша метнулась к двери и распахнула её настежь. Ввалившийся мужчина размером со шкаф был красным от негодования. Он схватил хозяйку за затылок и разорался, однако быстро утих и оттолкнул её в сторону.

– Мальчонка здесь сегодня, смотрю, – подобрел он.

Ги продолжал качаться на табуретке, но стоило мужчине сделать шаг, вскочил.

– Где же ему быть? – Хорша вернулась на скамейку. – Ведь траур – работать не надо.

Мужчина пристроился рядом с ней и обнял за плечи. Он не нравился Ги. И почему именно этот? Из всех, кто к ней приходил, почему именно этот сегодня? Если бы знал, свинтил бы из дома раньше.

Ги на цыпочках прокрался к двери.

– Куда? – окликнул его гость. – Мы же так редко видимся! Только гляньте! Краше матери стал! У меня для тебя кое-что есть! – он достал из кармана прозрачный мешочек с ягодами. – Хочешь? Конечно, хочешь! Ты у нас едок номер один, верно? Мамка небось мало кормит!

– Сколько ему лет, по-твоему? – отмахнулась Хороша. – Неужто сам не найдёт, что сожрать?

– Так это если бы он нормальным был, – мужчина с усмешкой подманивал его едой. – С дурочка и спрос другой.

– Я сама голодная! – пробурчала она. – С чего ему сытее быть?

– Держи! – протянул он подарок настойчивее.

– Не пойдёт он! – сказала Хороша, мотком головы прогоняя сына прочь из дома. – Не маленький уже! Чего встал? Иди давай! Найди себе занятие!

Ги держался за дверную ручку и отпускать не собирался, чем вывел из себя посетителя. Охламон схватил грязную тарелку с пола и швырнул в беглеца.

– Что за ублюдок такой непослушный! Сказано подойти, значит, должен подойти!

Тот увернулся, но сделал это, не подумав. Лучше бы попала в него, может, тогда он успел бы её поймать.

От громкого звука разбившейся керамики Хорша разразилась хохотом. Ги вторил ей. Громила взбесился сильнее и запустил в него чашку.

Ги скользнул на улицу. Потом понял, что подвыпивший ухажёр потихоньку уничтожал остатки их семейной собственности. Если сгубит всё, их выпроводят на первый уровень, а там гораздо хуже. Пайки на месяц скуднее. Там только отходы, а на другие уровни пускают по разрешению или приглашению. Если застукают без сопровождения, потащат на суд. Часто приговаривали к наёмничеству как к самому гуманному наказанию, но для Ги этот вариант был самым жутким. На второе место по ужасу он ставил тюрьму, о которой все слышали, но никто не видел. Если сажали, то навсегда. Об упоминании о ней вздрагивали так же, как от ссылки за пределы Механизма. Последнее, однако, редкое зрелище.

При Ги изгнание случилось всего однажды. Какого-то неудавшегося вора выкинули из города в качестве устрашения и демонстрации закона для других правонарушителей. Многие собрались, чтобы поглазеть, как он корчится и помирает.

Ги, тогда будучи маленьким и не особо осознавая происходящего – банк данных, может, и пичкал его информацией, но никак не помогал разобраться во взаимоотношениях людей, – наблюдал за тем, как над преступником глумились. Жители Пустыни стучали по стенкам, чтобы он обратил на них внимание; выкрикивали гадости, хотя прекрасно понимали, что он не услышит; просто стыдливо качали головами и щурились. Его мучения длились несколько часов. Атмосфера Земли больше не годилась для человека, и задушила его с кропотливой изощрённостью.

Вот бы она это сделала с тем охламоном, из-за которого Ги оказался сейчас на улице.

Конечно, не было ничего страшного в том, чтобы бесцельно побродить по округе. Чем себя занять, всегда найдётся. Например, пойти к прозрачной стене защитного купола и поизучать наружный мир, то, как он замечательно справляется без людей.

До того как Ги начал ходить в школу, он частенько наблюдал за внешней жизнью. Как-то раз вокруг машины собрались удивительные существа. Ему такие живьём не встречались, только в воображении или на картинках, а некоторые и воочию-то больше походили на сказочных. Он знал, что это звери, и птиц он тоже различал.

Одна крылатая врезалась прямо в стену, будто не увидела её. А вон клыкастое животное помчалось за длинноногим и вцепилось ему в шею. От подобной картины сердце в пятки уходило.

Ги стоял недалеко от выхода (раньше он надеялся, что двери волшебным образом откроются и он сбежит отсюда) и не мог оторваться от чудных созданий, поэтому не заметил, когда к нему подошли.

– Интересно? – потрепал его по плечу мужчина. – Похвально!

Взрослый был неестественно белым. Точно из отклонений! Хотя его цветные глаза Ги понравились.

– Я Ги, страшила, – сказал он, чтобы получить взгляд, полный презрения, и избавиться от назойливого уродца.

– Знаю, ты же знаменитость, – улыбнулся мужчина. – А манерам-то тебя не учат, да? Что залип? Разбираешься в тех, кто снаружи?

– Хищник! Хищник! – указывал на зверей он. – Любопытное травоядное! Птичка! Отличать нетрудно, есть клыки и слюни текут, значит, остерегайся и нахер беги! Они откуда-то пришли?

– Угу, – кивнул болтун. – У нас сломался звуковой барьер…

– Не знаю, что это.

– Ну, – удивился взрослый, – мы с помощью него отгоняем всяких тварей. Достаточно и того, что погода портит Механизм. Мы внутри и потому ничего не слышим.

– Значит, там тоже есть звуки? – уточнил Ги.

– Да! И много! Я сейчас иду чинить барьер и всё это услышу. Ги, как так получилось, что ты неплохо распознаёшь тех тварей, но понятия не имеешь о приборах? Твой банк данных сломан?

Ги поднял на него непонимающий взгляд. Мужчина приподнял его длинные скатанные в клубки волосы и коснулся шеи.

– Вот как! – отстранился он. – В отца, значит, пошёл.

– Вы с ним знакомы?

– Пересекался. Башковитый мужик был! Вычислителем работал! Вроде и человек хороший. Все уверял, что на мамке твоей женится, когда поднакопит. И почему все так обернулось?

– Что обернулось? – не стерпел Ги. – Где он? Мне его вернут? Почему мотаете головой? Ясно, – сдался он так же быстро, как и понадеялся. – Значит, если бы он был сейчас здесь, мы бы вместе жили в большом доме?

– Вполне может быть.

– Это люди виноваты, – буркнул Ги. – Они только и умеют что портить.

– Так ведь ты тоже человек! – потрепал его по волосам мужчина, не скрывая насмешки.

– Значит, когда-нибудь и я что-нибудь испорчу.

– Ну, ничего не делается без причины, – сказал уродец. – Если так случилось, в том нуждался Механизм. Он ведь мудрее нас. Ему вон сколько лет в этом году стукнет, нам столько и не протянуть!

Ги промолчал, хотя очень хотелось поспорить, и уставился на животных, которых скоро отгонит мерзкий голос Механизма.

Сейчас даже сугробами горных хребтов да верхушками деревьев со скупой полоской неба, видневшейся со второго уровня, не полюбоваться. Ширма закрывала весь обзор.

Ги приблизился к стене, глянуть, видно ли след от недавнего несчастного случая. Тогда он стоял с разинутым ртом и с таким интересом наблюдал, что пришлось закрыть Трамишу глаза, чтобы тот не заметил его воодушевления. В последние секунды жизни его отец по-прежнему считал, что на всё воля Механизма? Теперь Ги мог, не отвлекаясь на мелочи, попялиться на кровавую отметку. Нет, слишком темно. А на третьем уровне, интересно, след продолжал тянуться?

Пробраться на чердак в лифте нельзя. Подъёмник словно стержень проходил прямо посередине Механизма. Он гудел и скрипел, и в такие тихие моменты, как этот, его слышала вся округа. Однако Ги знал тайный ход. Мусоропроводы были всегда для него открыты (уж он потрудился), а в них тянулись лестницы. Только нужно лазить поаккуратнее! С третьего уровня иногда скидывали довольно тяжелые предметы, могло и зашибить.

Ги думал, лезть или нет. В кармане он нащупал монетку. Её подарила бабушка за несколько дней до своей смерти. Старуха не жила с ними, лишь иногда навещала, но в минуты, когда на неё накатывали приступы доброты, поведала Ги немало интересных историй.

– Что такое монетка? – тогда он был слишком маленьким, чтобы знать о подобных вещах.

– Наше семейное наследие, – объяснила она. – Некоторые жители второго уровня считаются потомками строителей Механизма. Мы из их числа. Твой пра-пра-и-ещё-много-раз-прадедушка был важной фигурой. Он отвечал за систему безопасности и замки. Эта монетка досталась нам от него. Смотри, какая необычная! Какой у неё узор! Хоть она и старая, у неё есть своё назначение. Сейчас расскажу…

– Восемьсот лет назад за монетки покупалось всё, – заявила мама, – но твоя бабка наврала про значимость! Теперь это просто мусор! Не забивай ему голову! Пускай привыкает к такой жизни, которую имеет! Без придуманных великих пра-прадедушек и порченых монет!

Кругляшка действительно не имела никакой ценности в Механизме, даже наоборот, поэтому владение ей не считалось привилегией. Наверно, поэтому бабушка и не распространялась о ней, о чём попросила и внука. Маленькая общая тайна должна была их сблизить. Ги бы очень этого хотелось. Жаль, что только ему. У бабушки были свои причины.

Если горожанин надеялся на что-то большее, чем то, что имел Ги, помимо отсутствия дурной славы нужно было трудиться. В Механизме расплачивались не монетами, а рабочими часами. Чем престижнее должность, тем больше на эти часы можно было получить. В конце месяца на персональную карточку работника начислялось отработанное время с точностью до секунды. Даёшь её продавцу, и он списывает необходимое количество за вещь, которую ты приобретаешь.

Ги любил кассовый аппарат, потому что когда в него вставляли карточку, он издавал громкий звон, а когда начинали стучать по маленьким кнопкам, те трещали. Он недоумевал, как люди расплачивались монетами и куда их пихали. Так ужасно – сколько же их, обозначающих потраченные минуты, потерялось.