Читать книгу: «Низ-верх», страница 2

– Ну, я… – он замялся. Врать не хотелось, но и правду сказать нельзя. – …я ошибся. Морок сказал, что не о чем волноваться.

– Да? Что-то не слышу уверенности в голосе. Сомневаешься в словах мэра?

– Разумеется, нет! Скорее в своём рассудке. Я вообще не должен обсуждать с тобой ничего, касающегося Механизма! Рано тебе!

– Словно тебе в самый раз, юный господин, – Трамиш бесстрастно перевернул страницу. – Сам подумай! Ты что-то видишь, но от тебя трудно просто избавиться, ведь ты пострадал на глазах стольких людей. Знаешь, что про тебя даже в газете написали? Втиснули прямо перед самым выпуском. Мол, заходил во дворец здоровеньким, а выкатили на носилках. Даже твоя фотография есть! Правда, любительская… Ты там не очень получился. Перекошенный весь какой-то. Я прихватил… В рюкзаке… Не хочу вставать. Потом… О чём это я? Да, точно. Морок явно стремится поскорее остудить любопытство людей к этому происшествию. То, что он молол тебе, не вызывает доверия, уж прости. Нет, я не подслушивал, просто стоял слишком близко к двери. И уж мне ты можешь говорить, что посчитаешь нужным, ведь растрезвонил об этом до того, как подписал договор, так что я всё знаю.

– Да заткнись ты! Достал со своими теориями заговора! – 9Дан пнул его по ноге, и Трамиш умолк. – Что? Избавиться от меня? Почему? Я ничего не сделал! Подкупить, потому что упал с моста? Скорее я должен подкупать, чтобы все об этом поскорее забыли! Как же стыдно! – 9Дан говорил так быстро, что пришлось остановиться и отдышаться. Затем, после недолгого молчания, он решил больше не затрагивать скользкую тему: – Опять читаешь чушь какую-то? – и уставился на обложку.

Дома Трамишу запрещалось изучать что-то, кроме инженерии. Никакие увещания и мольбы на него не действовали. Его лупили, ему мешали, на него кричали, поэтому он часто таскал с собой листы, реже тома, вдруг подвернётся место для любимого занятия в тишине и покое.

– Да.

– Ну-ка! Что за книга? Кажется, я вижу значок переработки! А ну дай сюда! – 9Дан потянулся к нему, но в руке закололо, и он вернулся на подушки. – Год поступления на свалку я всё равно видел! – погрозил он пальцем. – Её уже двести сорок три года как не должно быть!

– У тётки Складухи ничего не пропадает! – Лицо Трамиша осталось непроницаемым. – Помнишь, когда мы заходили к ней в последний раз, она показывала статуэтку девушки без головы, выкинутую аж пятьсот с чем-то лет назад? Так вот теперь у неё есть осколок чашки, из которой пили до заселения в Механизм. Я хотел себе, но тётка такую цену заломила!

– Давно пора понять, что она мошенница! Откуда ей знать, сколько лет той чашке? Может, её уже раз десять в новую перерабатывали. Меняет мусор на мусор. А ты и рад! Да ещё и дрянь эту притащил? Чем тебе банк данных не угодил?

– Да причина в общем-то неизменна. В нём информация, полезная Механизму. Я же хочу знать то, что мне нравится.

– Что-то от твоих «нравится» никакого проку не заметил. Разве что мнить из себя больше стал, но это разве хорошо? Только о том, что тебе надо, и думаешь!

– Недавно читал, что эгоизм помогает осознать себя как личность, поэтому является важной чертой человеческого характера. Умеренный, конечно.

– И ведь не перепечатана? На древнем языке написана? – Белобрысый кивнул, чем сильнее разозлил 9Дан. – Ты опять воспользовался тем, старым банком? Не боишься, что его замкнёт и ты дурачком останешься? Их не ради забавы заменили.

– Не так-то легко найти книгу прежних времен без вырванных или сыплющихся страниц. Оно того стоит.

– Думаешь, для чего был создан язык Механизма? Он нас объединяет, дурья ты башка! Я слышал, когда люди говорили на разных языках, они не понимали друг друга и часто враждовали. Разве это не лучший урок, который можно вынести из истории? Старание отличаться друг от друга приводит к разногласиям. Механизм даёт знания, которые нас сплачивают. Остальное же просто побочный мусор, который не нужно брать в расчёт. – Трамиш не отреагировал, и 9Дан сдался. – Про что там у тебя?

– Мимика и жесты, – не отрывался от чтения тот. – Как понять человека без слов.

– Ну, давай хотя бы проверим, насколько полезным оказался твой хлам, – он принял серьёзный вид. – Что тебе подсказывают мои приподнятые брови? Какой я человек? Плохой? Хороший? Равных мне нет?

– В этой книге чёрным по белому напечатано, – Трамиш с гордым видом перевернул страницу, – что ты зануда, юный господин.

– Да быть не может! – засмеялся он.

Сила против ума

Море

Что он натворил?

Море не спускает глаз с мальчишки, сидящего на башенке. Совершенно точно она сейчас поднимется и отметелит его по полной. Даже руки уже чешутся. Ух! Ни одного живого места не оставит! Сто раз ему было сказано: хоть и умеешь говорить как оборотни, не смей этого показывать. Каждый дурак знает, что проявление схожести с ними карается исчезновением.

Море кусает нижнюю губу и решает, что ничего пока делать не будет. Даже если и поколотит, он через секунду забудет. Единственное, о чём жалеет, так о том, что не вырвала глотку чужаку. Он слышал, как Умнёнок болтает на их языке. И пахло от него странно. Ей сразу захотелось действовать, сколько энергии и ярости появилось не пойми откуда.

Она гладит разболевшийся затылок. Один из оборотней схватил её за волосы и вырвал целый клок. Теперь голова раскалывается. Хорошо хоть крови нет.

Море замечает, как к башне подкрадывается Буяка. Когда надоест? Вообразил, будто победит кого-нибудь из её стайки и так лично её унизит. Возможно, план удастся, но только если он выберет жертвой противника посильнее. Море с рыком бросается к нему.

– Прочь от моей стаи! – шипит она и бьёт Буяку по уху. – Не трогай Умнёнка!

Он оскаливается. За спиной возникают Дородный и Крякич. Кажется, к этой стычке он основательно подготовился. Море смотрит на Умнёнка и видит, что мальчишка безмятежно таращится наверх. Не собирается бежать и прятаться. Всё же просто – если удрапает подальше, не останется причин для драки, да и сам не огребёт. Море сомневается, сможет ли когда-нибудь понять этого ребёнка. Где-то он проявляет силу своего волшебного ума, а где-то тупит настолько, что в ней самой загорается желание хорошенько его отдубасить.

Только Буяка дёргается в сторону Моря, между ними встаёт Ёра. Конечно же, он ждёт момента поудобнее, чтобы появление отличилось пафосом и привлекло самок из других мелких стаек. Он принимает горделивую позу и презрительно смотрит на шайку Буяки. Сразу за ним в ссору вступает Бочонок. Он специально несёт мяч в зубах, чтобы показать врагам, как разорвёт их на кусочки, если они не отступят. Его широкая крепкая челюсть действительно достойна уважения.

Трое на трое, всё по-честному. Буяка сплевывает и несется на Бочонка, выставив перед собой кулаки. На Ёру прыгает Дородный, такой юркий и скользкий, что возникает подозрение на полное отсутствие костей в тщедушном тельце. Почему «дородный» – неразрешимая загадка. Словно если постоянно звать его толстым, он прибавит в весе. Морю достаётся Крякич, и ей сложно воспринимать его всерьёз. Вместо пугающих воплей он издаёт кряканья. Когда-то его звали по-другому, но сейчас это не имеет значения. Он сумасшедший, и никто, кроме Буяки, не хочет иметь с ним дел.

Согласно подсчётам Моря, Крякич старший из них. Возможно, когда она достигнет его возраста, то тоже тронется умом. Перед своим исчезновением Коровяка, взявшая под защиту на тот момент новенькую Море, научила считать время. Если знать, что именно складывать и вычитать, то совсем несложно.

Умнёнок говорил, что они начинают работу на оборотней примерно к четырнадцатому дню отдыха. Сам от них слышал. Мудрая Коровяка прожила вдобавок к ним ещё одиннадцать, а затем испарилась. По вычислениям Моря, которые она вела мелком на стене, Крякич старше её на три дня отдыха, и ему осталось ещё где-то два. Значит, ей самой пять. Случается, что исчезновение затягивается и старички живут немного дольше, но то редкость. А вот забрать раньше могут запросто.

Умнёнок – самый младший в стайке Моря и самый слабый в общем загоне. Он отработал всего два дня отдыха. И уже два раза оборотни его забирали: в первый – когда он сломал ребро, во второй – палец. И всё потому что любит высоко залезать и из-за своей неуклюжести постоянно падает. Удивительно, оборотни удосужились построить для него более-менее безопасную башенку с оградой, чтобы он не свалился.

Крякич наскакивает с разбегу, и Море кусает его в плечо. Бедняга скулит и пытается её поцарапать. Не тут-то было! Уворачивается, но из-за вынужденного маневра отпускает его. Из раны течёт кровь. Раздается сигнал тревоги. Стена загона с натугой раздвигается, и из неё выбегают оборотни в защитных шкурах. Сегодня стаи уже встречались с ними. Море даже унюхивает того, кто оттаскал её за волосы, но сдерживается, чтобы не напасть.

Драчунов разнимают, а Крякича уволакивают. Всегда так, если у кого-то течёт кровь, его сразу уводят. Иногда навсегда. Море знает, что навредила несильно. Она не желает ему зла. Крякича вернут, причём совсем здоровым, а пока схватка за уважение окончена.

Скоро трудиться, но Море слишком возбуждена, чтобы расслабиться: запах свалившегося чужака до сих пор бодрит, а от драки сердце долго не может успокоиться. Столько всего разом!

Она просто ходит по загону кругами, а затем начинает играть с Ёрой и Бочонком. Они отнимают друг у друга мяч и кидают его в корзину, что висит высоко над полом. Умнёнок однажды умудрился на неё забраться, поэтому сейчас она немного кривая.

Звучит команда – отвратительный писк, от которого они морщатся. Все в загоне бросают свои дела и послушно идут к маленькому проёму, над которым загорается зелёный огонёк. Старые двери открываются, и стаи шагают по узкому коридору прямо, затем сворачивают налево. Начинается их рабочее время.

О минусах полезности

9Дан по фамилии Впрок

9Дан стоял у зеркала и завязывал галстук, мурлыча под нос гимн Механизма. Сегодня начиналась иная стажировка, в качестве инженера. О чём ещё мечтать!

Он побрызгал водой на волосы, слишком уж вились, и оторопел – отражение кривилось, словно смеялось над ним.

– Готов? – прокричала мать.

Он поморгал, и видение испарилось.

– Да! – юный господин взял коронованную, как удалось разузнать, головой змеи трость, с которой теперь не разлучался, даже когда шёл в уборную, и быстро зашагал по коридору. Меньше всего на свете он любил эту часть дома. Унылый и непримечательный проход вселял желание поскорее выбраться из него и не позволить пустым стенам высосать приятные мысли. 9Дан заметил, что дверь одной из комнат была закрыта на внешний засов и, прежде чем сообразил, что лучше бы поговорить об этом с глазу на глаз, крикнул: – Ты опять заперла Темнушку?

На секунду он замер, а затем заспешил на залитую спасительным светом кухню и, прихватив с обеденного стола бутерброд, уставился на мать. Она любовалась пшеничным полем дядюшки Скрючина, что прекрасно проглядывалось из распахнутого окна. Её каштановые волосы были туго заплетены в длинную косу. Местами седые, они ловили лучи холодного зимнего солнца, вяло повисшего над прозрачным куполом сонного города. Госпожа Впрок нервно теребила фартук.

– Твой брат опять хотел выйти на улицу, – пожаловалась она. – Я никак не могу понять, зачем? Какая ему разница, где ходить?

Вообще-то запертая дверь никогда не была помехой для Темнушки. Хоть и дорос 9Дан до пупка, уже мог и неплохо надавить на жалость, и в окно вылезти, что успешно практиковал в половине своих побегов на волю. Правда, такие ухищрения выпадали на ночь, когда вероятность быть пойманным значительно сокращалась.

9Дан предпочитал помалкивать. Он не хотел лишать Темнушку радостей и не желал беспокоить мать сильнее, чем она волновалась сейчас.

– Ну… – он скопил побольше воздуха в лёгких, придумывая оправдание, и громко выдохнул, поскольку все они давно иссякли. – Наверно…

– Какая ему разница? – мать не двинулась. – Он всё равно ничего не видит! Зато его видят наши соседи! На последних семейных посиделках господин Морок упомянул, что одна из его дочерей наткнулась на Темнушку, который бродил без дела по округе. Угадай как? Босиком! Я так долго извинялась за него!

9Дан подавил стон отчаяния, заслышав о семейных посиделках. В доме действующего мэра собирались представители трёх семей. Со стороны Скрючиных остался только Гнуш, он и ходил на эти собрания. Впроков представляла Кралия, мать 9Дан. Ну, а от Мороков к ним присоединялся Брака. Они размещались в его кабинете (у каждого уважающего себя мэра должен быть личный кабинет), играли в настольные игры или карты и скучно шутили. Иногда обменивались новостями и хвастались своими отпрысками, у кого они имелись.

Как только 9Дан исполнилось четыре, раз в год матушка приводила его туда, и он терял целый вечер в их обществе. Вместо приветствия, они строго смотрели на него и спрашивали: «Что важнее всего?» «Благо Механизма!» – не задумываясь, отвечал он. Они одобрительно кивали и хвалили его за ум и ответственность.

Темнушку на семейные посиделки не приглашали. На то были свои, никак не зависевшие от него, причины.

– Вот ведь! – Губы Кралии задрожали. – Как стыдно! Как в такой семье, как наша, смог родиться настолько неэффективный человек! Твой отец должен был позволить… – она прикрыла рот ладонью.

Нужно было что-то сказать, но 9Дан не знал чью сторону принять. Он отодвинул стул, хотя садиться не собирался, и бесшумно побарабанил по его спинке. Огромный стол, рассчитанный на большее количество людей, чем имела семья Впроков, занимал почти все пространство и ни разу не ломился от еды, даже когда Кралия приглашала кого-нибудь в гости. Сидеть разрешалось где угодно, и как ни странно, если хотелось поболтать, приходилось говорить громче, иначе появлялся риск быть неуслышанным.

– Не решил насчёт Механизма? – она приблизилась к 9Дан и начала поправлять его галстук. – Там и без тебя неплохо справятся, а мне тяжелее с годами становится. Управлять чем-то или кем-то гораздо сложнее, чем ты думаешь. Кстати, не забудь сегодня после работы прийти в кафе. Уже язык устал объяснять нашим клиентам, что с тобой все хорошо. Лучше покажись разок.

– Я… – 9Дан отвёл взгляд и увидел на тумбочке в прихожей рамку. В неё госпожа Впрок запихала первое значительное упоминание о сыне, ту недавнюю статью.

Выпуском газеты в Механизме называлось добавление событий, случившихся за сутки, в общую базу данных. Этим занимался специальный отдел коммуникаций. К слову статьи получались сухими и фотографии тоже не очень подбирались. Обычно новостным сборщикам давали список мероприятий, и они уже знали о ключевых моментах следующего дня.

Инциденты, вроде «таинственного падения наследника кофейной империи 9Дан по фамилии Впрок», ставили на уши весь отдел. На несколько часов, реже дней, обмен данными нарушался.

Информация подвергалась редакции: ценная для будущих поколений, например, исторические события и законы, вносилась как обязательная для обучения, другая – 9Дан знал, что его приключение ждёт именно такой конец, – отправлялась в архив, то есть она всплывала только при запросе.

Знаний скопилось много, но зачастую они были неполными. Пусть всего, что произошло до Механизма воссоздать не удалось, данных с учётом последних веков собралось столько, что на их изучение без сжатия и насильного ввода потребовалось бы лет тридцать.

Именно поэтому общие сведения начинали потихоньку, через банк данных, давать ребёнку в возрасте шести месяцев. В приборе имелись специальные вилки, которые втыкали в вырезанные на загривке отверстия. Процедура была опасной и трудоёмкой, поскольку организм не всегда принимал банк, а сам банк при неправильном использовании мог испортить рассудок. 9Дан навряд ли забудет щелчки, которые издавал маленький механизм на его шее, делясь многовековыми знаниями.

– Почему мы связываемся только с базой данных? – поинтересовался он однажды у отца. Тот насвистывал их любимый мотивчик, и прерывать его не хотелось, но любопытство взяло верх. – Почему нельзя передавать информацию друг другу?

Тогда господин Впрок лично занимался обучением сына, да и дома бывал чаще.

– Чтобы не перегружать приборы, – Дая плавно вытащил банк. – Ты же должен понимать, что их функциональность ограничена. Вроде, я запрашивал для тебя этот урок.

Они частенько сидели на полу в гостиной, хотя диван был куда мягче и удобнее. Так комната казалась просторнее, а громоздкие шкафы с сервизами, пухлые кресла и огромная люстра уменьшались в размерах или вовсе пропадали из виду. Даже уродливые часы с кукушкой, которые остались со времён заселения и вызывали зависть всей Пустыни, не раздражали грохотом, когда пробивали время.

– А придумать что-нибудь? У нас же есть электричество! Правда, что раньше его всем давали? Почему теперь им пользуются только несколько домов? Что если перестроить банк, основываясь на новом источнике энергии, не на ручном заводе? Мощности-то точно прибавит!

– Не слишком ли ты мал теории выдумывать? Представляешь, сколько энергии нужно? Да для каждого! Механизм уже не потянет.

– Вот вырасту и придумаю способ! Неужели никто до меня не пытался? Или пытался? Тогда почему…?

– Ну-ка тихо! – Дая шикнул на сынишку. – Больше не говори на эту тему! И на подобные ей! Никогда и ни с кем! Обещай мне! Твоё дело – трудится на благо Механизма, а не людей, – его передёрнуло. – Не будет его, – процедил он сквозь зубы, – не станет и нас. Пожалуйста, – он обхватил лицо 9Дан вспотевшими ладонями, – даже если считаешь иначе, всем вокруг повторяй фразу, которую я сейчас сказал.

К четырём годам дети ходили в школу, чтобы закрепить приобретенные знания, а к шести – выбирали специальность, в которою желали внести свою лепту.

На весь город имелось одно высшее учебное заведение. Оно предлагало следующие факультеты: инженерию, налаживание и медицину. И множество мелких курсов, после которых учащиеся выходили с дипломами чиновников, блюстителей порядка и прочих специалистов, не отвечающих за работу Механизма.

Три основные сферы постоянно развивались, так что на момент, когда 9Дан поступил в университет, обучение премудростям конструирования занимало тринадцать лет. В этом случае полагались исключительно на способности. Задания и самостоятельные решения раскрывали образ мышления и показывали, подходит ли человек ответственной должности или же нуждается в коррекции. К сожалению, со справкой о перевоспитании во дворец не приманили, зато с удовольствием брали на любую другую работу. Так и отсеивалось большинство претендентов.

9Дан прохромал к выходу, наспех натянул ботинки и сказал, закрывая двери:

– Хорошо, загляну!

У лифта он встретил Добрянку. Они соседствовали на третьем уровне, чердаке города, в самом солнечном месте Механизма. Сложилось так неспроста. У людей, живших здесь, во владении имелась земля. Если ещё точнее, весь этот уровень принадлежал лишь «третьим» семействам, как их называли в народе: Впрокам, Морокам и Скрючиным.

У них были фамилии – самый важный знак почёта. Только перед фамилиями употреблялось «господин» или «госпожа». Ги сразу перестал проявлять хоть какое-то уважение к 9Дан и Добрянке, за что от «всего лишь девчонки» не раз получал нагоняй, а от «всего лишь мальчишки» – усмешку. Трамиш же, напротив, придавал различию их уровней большую важность. 9Дан долго отучал его обращаться к нему «юный господин», иногда щипками и пинками. Белобрысый присмирел, но порой в разговоре у него проскальзывали отголоски прежнего воспитания.

Самый маленький участок принадлежал Впрокам, плантация кофе, но этого хватило, чтобы особо дотошные горожане узнавали их и здоровались.

Мороки разбили великолепные сады. Они были единственными поставщиками фруктов, ягод и восхитительных цветов.

Ферма Гнуша Скрючина занимала самую огромную площадь. Здесь ютились и пастбище, и поля для засева, и овощные грядки, поскрипывала механическая мельница, сконструированная его пра-пра-прадедом, и возвышалась смотровая вышка, с которой Скрючин временами оглядывал местность.

Когда 9Дан был маленьким, они с Добрянкой, Ги, который обычно подталкивал на бесполезные, но весёлые вылазки, и изредка Трамишем, насчёт чувств последнего нельзя быть точно уверенным, любили резвиться в пшенице. Дядюшка Скрючин, уже в те времена седой и морщинистый, бранился вслед удирающей малышне, но слова старика не вселяли ужаса, так что проказники продолжали топтать его урожай при всяком удобном случае.

Сейчас Добрянка хмурилась от солнечных зайчиков, что скакали по её лицу. Она заметила 9Дан и лениво кивнула.

Лифт долго поднимался с нулевого уровня. Ожидали его молча. Когда двери открылись, юный господин жестом предложил подруге спуститься первой. Она кивнула, теперь в знак согласия, и, еле вместившись в кабинку, отправилась вниз. Он немного постоял, наслаждаясь спокойствием утра, и вызвал лифт снова.

В Механизме работал всего один подъёмник. Так удобнее следить за передвижениями горожан, да и редко кто забредал на чужой уровень. Служба во дворце была расписана по часам, потому никаких задержек не возникало.

Грохот медленно приблизился к 9Дан. Последний стон, и гостеприимный лифт готов заключить своего попутчика в объятья.

Второй уровень воплощал в себе суетливую жизнь Пустыни, её остов. Он был менее светлым, но Трамиш, это дитя полумрака, издыхал уже на нём. Натягивал на голову капюшон и смотрел в пол, как будто солнце сожрёт, если он не спрячется.

Чистые улицы с благородством предлагали прогуляться и порой отвергнуть их дружелюбие не хватало сил. По паркам и скверам, украшенным муляжами механических изобретений и удобными лавочками, с утра до ночи бродили люди. Ги утверждал, что не помешала бы пара кустиков, но разводить растения любого вида имели право только семьи третьего уровня, а они не выращивали ничего дальше своих владений.

Ближе к лифту дома были выше, потому их соединяли переходы и лестницы. 9Дан столько бы не смотрел, всегда замечал что-нибудь новое. Цвет зданий менялся, стоило немного поблекнуть, яркие навесы над балконами и дверьми исчезали в одном месте и появлялись в другом. Вроде бы весь район должен окунуться в полумрак, но архитекторы потрудились на славу. Дневной свет не попадал разве что в самые густо застроенные уголки.

От строительства у прозрачного купола отказались, и жители Механизма могли подходить к стенам города и любоваться внешними миром, правда, народ редко там собирался, будто вовсе не интересовался тем, что ему не принадлежит.

Верх уровня тоже было трудно назвать скучным, по крайней мере, для 9Дан. Местами обшивка отсутствовала, и проглядывалась работа дополнительного для чердака источника питания. Топливные печи, которые имели дома третьих семейств, ежедневно пополнялись сухими ветками, сорняками, испорченными урожаями и вещами, полезность коих заключалась в способности гореть. Благодаря дополнительному источнику нагрузка на сердце сократилась, но было и ещё кое-что. Юный господин, когда выдавалась свободная минутка, ложился на лавочку и наблюдал за движениями машины. Иногда к нему присоединялся Ги. Теснил, заваливался на скамейку, закинув ноги на спинку и свесив голову с сидения, и болтал без устали. 9Дан не слушал, просто молча смотрел.

Из производственных предприятий в остове находились пекарня, текстильная фабрика и несколько заводов, в том числе по производству органических красок и бумаги. Ги, будучи прогульщиком, никогда не пропускал внеклассные часы, на которых обсуждалась бессмысленность и нецелесообразность рисования (ну, и прочих творческих утех), ибо на них разрешалось одновременно пользоваться инструментами художественного творчества, есть их и пачкаться. Особенно он любил цветные мелки: их всегда было много, грызи – не хочу. Он с удовольствием сломал себе подобным образом несколько зубов и вдобавок развил страсть к искусству. Пока учитель упорно доказывал, что рисование – пустая трата сил и ресурсов, Ги тонул в своём собственном мире, далёком от реальности. Теперь ему ох как зуделось стать первым признанным художником Механизма.

Как положено, в остове города селились здоровые люди, у которых в распоряжении была всякая мелочь, например, сервиз. Согласно убеждениям Пустыни, лишь ответственный человек способен создать семью. Тот, кто не смог уберечь своё имущество, не станет и достойным продолжателем рода. По словам Ги, истинного ценителя помоечных изысков, часто выбрасывались вполне нормальные вещи. Некоторые он таскал себе, хотя они были мечены и владение ими ровным счётом ничего не стоило.

Человек со второго уровня не носил фамилию, только приписку к имени с обозначением улицы и номера дома, в котором жил, так что на стажёрском бейджике Ги красовалось «Ги К-49».

Первый уровень, он же подвал, славился темнотой своих закоулков. Здесь, обозначая окраины Пустыни, тянулись ряды труб шириной в несколько метров и высотой от пола до потолка. Жители этих мест всё равно бы не увидели ничего, кроме сложенных внешних ширм, а так хоть клокочущие трубы и мечущиеся стрелки манометров придавали живости этажу, застывшему в сумраке.

Сюда отправляли горожан, у которых не было ничего своего или же они имели генетические отклонения.

Женщины работали на заводе по переработке отходов. Складуха тоже работала, пока не постарела, оттуда хлам и брала. Её мать этим промышляла, и мать её матери тоже. Подвальщики время от времени приносили домой выброшенные вещи, но Складуха преуспела больше остальных. У неё можно было найти всё, что душе угодно. Никто не возражал и наказывать подобную наглость не собирался. По крайней мере, пока маленькое дельце беззубой тётушки не мешало людям с других уровней. 9Дан и не узнал бы, если бы Трамиш как-то не привёл его посмотреть на обмен.

Мужчины часто становились ремонтниками, но особой радости от этого не испытывали. Часто их назначали на «уважаемые» со слов городского управления должности лишь потому, что никто из более высоких уровней не хотел рисковать своим благополучием. Во всяком случае, в этом был уверен Трамиш, и 9Дан никак не мог его переубедить.

Пытаясь доказать равенство слоёв, правительство учредило всем детям учиться и делать это нигде иначе как в школе второго уровня. Однако подвальщики редко уделяли внимание учёбе, поэтому мало кто из них выпускался из университета, а с отличием в последние лет пятьдесят только Трамиш. Сейчас первый уровень, не скрывая, гордился им. 9Дан тоже, ведь наличие диплома служило явным знаком того, что он выбрал правильного друга. Белобрысый таскал в кармане бейджик, который сообщал только имя и номер уровня.

9Дан пару раз ночевал в подвале. Помнится, мама Трамиша весь вечер отвешивала сыну подзатыльники и ругала за то, что он не предупредил о визите «юного господина». 9Дан глаз не смог сомкнуть, потому что по тёмным улицам первого уровня разносился ужасный рёв. То работал Механизм. Казалось, было слышно, как крутится каждая шестерёнка в его могучем теле.

Нулевой уровень полностью принадлежал дворцу Механизма. Два отсека отводилось под разум и сердце машины, и ещё один под обработку воды и воздуха. Отсюда же выходили очистительные трубы. Из них наружу отправлялись отбросы, непригодные для вторсырья или горения. Часто из-за турбин измельчителей прощание с мусором сопровождалось рокотом в шахтах и сильным ветром по ту сторону стены.

Нулевой уровень всецело принадлежал дворцу Механизма.

Всё. 9Дан проштудировал все доступные карты и схемы, пока лежал в больнице. Вдруг что упустил. Нет, всё – ниже ничего не было. Зато огромное металлическое тело в разрезе смотрелось так величественно, что сердце Впрока замирало.

С какой стороны ни глянь, этот мир выстраивался из остатков прошлого, улучшался за счет надежд о будущем, превращался в абсолютно новою вселенную – он держался не одно столетие благодаря Механизму. Машина росла и развивалась вместе с человечеством. Уже сложно было сказать, где заканчивался холодный металл и начиналась живая плоть.

9Дан вышел из лифта и наткнулся на осунувшегося Милуша. Мешки под глазами бывшего куратора подсказывали, что тот благополучно пережил вторую ночную смену.

– О, наш юный господин! – Милуш взял его за локоть и потянул за собой, отступив на шаг в сторону. Не хотел мешать снующим туда-сюда работникам. – Ну как? Поправился?

9Дан виновато кивнул. Конечно, на его место уже взяли другого бедолагу, но достойного прощания с наставником никто не отменял. Всегда оставаться на хорошем счету было одним из кредо Впроков.

– Заходите в «Переплёт», – пригласил он, увернувшись от выбежавшего из лифта мужчины. – Вас обязательно угостят бесплатным кофе.

– Ох, этот парень! – расцвёл Милуш. – До чего хорош! И зачем ты ушёл из нашего отсека так рано?

– Не ушёл, а скорее выпал, – вырос за спиной юного Впрока Грюма. – Не собираешься на днях повторить? Предупреди меня заранее, пожалуйста, не хочу пропустить…

– Ты опоздал, – вспылил Милуш, но получилось больше по-доброму, чем серьёзно. – Зачем брать дополнительные смены, если не справляешься? Стажёр на месте и тебя заждался. Один там сидит! Я протянул, сколько смог, но за тебя отрабатывать не намерен!

– Не сердись, ржавая ты гайка, а то уши вон как покраснели, – похлопал его по плечу Грюма. – Я хожу сюда не ради сопливых недомерков! Ждёт? Пусть дальше это делает! Не порти момент! Нам нельзя выносить сор дальше стен дворца, так дай хотя бы здесь над ним поглумиться! Ах! И почему когда падает он, об этом пишут в газете, а стоит мне свалиться, так смеху на год?

– Потому что ты, друг мой, плох и на лицо, и на характер, – отстранился от него Милуш. – И пользы от тебя по минимуму! Будь любезен, иди потрудись! И прекрати хамить! Ты говоришь с жителем третьего уровня!

– Ах, ну да! Конечно! – закривлялся он. – Юный господин… – его перекосило, того гляди вырвет. – Впрок.

Грюма насупился и поплёлся к надзорным будкам. По дороге натолкнулся на Ги и отскочил от него, словно ошпаренный.

– Тот самый, – он вздрогнул, но вернул себе утерянное на миг ханжество. – Не приближайся! Аж тошно!

Опоздание не помешало ему затормозить возле высокой девушки в очках. Она ходила взад-вперёд и глодала ногти, ещё когда 9Дан оказался в холле. Грюма с удовольствием одарил бедняжку парочкой замечаний, судя по тому как вытянулось её лицо. Правду о нём говорили – невыносимая личность! День только начинался, а ворчун уже всем настроение испортил.

Юный Впрок попрощался с Милушем, но и шага не успел сделать, как под руку его схватила получившая нагоняй сотрудница. Подтягивая очки на нос и сутулясь, она повела его по широкому коридору, в противоположную сторону от привычного ему маршрута, и отпустила, лишь когда они добрались до массивной двери.