Читать книгу: «Почему мне так хреново, хотя вроде бы всё нормально», страница 2

Как полюбить и принять себя

Знакомая и реальная картина: к психологу приходит клиент. Ну, скажем, девушка. И с порога начинает жаловаться: «Я некрасивая, я не верю в то, что могу нравиться мужчинам и быть для них привлекательной».

Смотрит психолог: перед ним девушка как девушка. Не мисс Вселенная, конечно, но и не крокодил. Он уточняет в последний раз: «Скажите, почему вы думаете, что вы некрасивы?» Девушка снова заливается слезами и вываливает на психолога все: и что с личной жизнью в ее 30 лет – полный швах; и что много раз знакомые и друзья говорили ей, что она даже симпатичная, – а она им не верит; и что «все понимаю, но в голове какой-то внутренний барьер…»

Психолог вздыхает и понимает: работа предстоит долгая. Нет, это изменить можно – но не за один день. И не за два. Может, и больше года понадобится.

И будет непросто. Дело в том, что такая девушка, во-первых, уже умеет отвергать предлагаемые решения, обесценивать их или игнорировать (ей ведь говорили знакомые и друзья о ее привлекательности. Но каждый раз у нее находились поводы им не поверить). Ну и сами друзья пытались помочь ей в худших традициях доморощенной психотерапии, утверждая, что она не чувствует того, что чувствует: «Да ерунда, нормальная ты, даже симпатичная, не придумывай». Ну то есть она переживает, что, мол, «я уродина, поэтому никому не нужна, и теперь мне плохо», – а ей говорят: «Да это все ерунда!». Конечно, ей было обидно, и она чувствовала себя непонятой и отвергаемой. Ведь она искренне страдала, пусть даже по надуманному поводу! Ей больно, стыдно и обидно, а друзья говорят: «Ерунда»…

И еще одна особенность реакции близких на переживания человека. Окружающим начинает казаться, что все свои переживания она сама себе придумала: «Я ж ей говорю, что она нормальная, – а она не верит. Значит, САМА ХОЧЕТ СИДЕТЬ В НАВОЗНОЙ КУЧЕ. Сама виновата!»

Да, действительно, организовать этот ад для себя девушка могла только сама. И страдает она совершенно нешуточно. И чувствует себя постоянно очень, очень плохо, и чем ей хуже, тем сильнее саму себя винит.

Но она в этом совершенно не виновата.

Это трудно понять, не вникнув в ее представления о мире. Эта конструкция кривая, но крайне устойчивая, и подточить ее можно только понемногу, буквально по капле.

А абсолютное большинство искренне полагает: «Если она не принимает предлагаемую помощь и поддержку – САМА, ДУРА, ВИНОВАТА!»

Но она не может ее принять. Ей нечем принять – потому что механизмы получения поддержки не выработались.

Ну вот представьте: всю жизнь, начиная с раннего детства, от родителей, девочка получала только негатив в адрес своих личностных и иных качеств. Вероятнее всего, в семье процветало насилие (как минимум эмоциональное): ребенка унижали, шпыняли, низко оценивали. Принесла тройку – «в кого ты дура-то растешь»; порвала на улице колготки – «неряха, грязнуля, да какая ж ты девочка!»; плохо вытерла пыль – «кто ж тебя замуж возьмет, безрукую!».

Я даже могу понять (хоть и не принять), почему это удобно – воспитывать насилием (эмоциональным). Если в ребенке с детства подавить собственное «я», он становится тихий-тихий, чувствует себя виноватым, покорно выполняет всю работу по дому и безропотно выслушивает от мамы с папой все, что они думают о его способностях. Ребенок, у которого растоптали чувство собственного достоинства, разрушили личные границы и отучили чего-то хотеть для себя, УДОБЕН И ПОСЛУШЕН. А что у нее там когда-нибудь в будущем будет с мужчинами – уже не родительская забота. Когда ребенку три-пять-восемь-тринадцать лет, об этом еще не задумываются, ведь отношения с противоположным полом для него будут очень нескоро; а то, что ребенок не хочет идти спать или отказывается есть, – это сейчас настоящая проблема, и такое надо подавить, а то неудобно. И давят.

Таких детей и в школе могут травить, и родители будут совершенно не в курсе, ведь ребенок побоится лишний раз выслушивать их упреки. А для папы и мамы раз дочка не жалуется, то и нет проблем. Что-то у нее там с одноклассниками – краем уха слышали. Ну, сама справится, а родители после работы так устали, что не до этих глупых детских ссор. Да и не может быть у первоклашек ничего серьезного!

Так что психолог знает, что упрекать такую клиентку, будто она «сама виновата» и не может принять помощь, – это примерно как на больного в палате интенсивной терапии писать жалобы, что питается он только через зонд: мол, я ж могу просто так обычную еду есть? Я ж не брезгую ни колбасой, ни салом.

С какой стати этому яблочки тертые и спецпитание? С чего бы это с ним столько мороки с особой пищей по режиму?

А такому – надо. На данный момент он не может иначе. С ним нужно обращаться бережно.

Вот, кстати, пример из русской классики. Я тут недавно перечитывала «Братьев Карамазовых» и отметила, как у Достоевского прекрасно описана сцена с капитаном Снегиревым. Ну, это тот несчастный инвалид, которого Митя Карамазов обидел, когда вывел за бороду из кабака. Алеша Карамазов очень сочувствовал больному, нищему капитану, пытался дать ему денег, извинялся за брата, – а капитан швырнул деньги на землю, стал кричать, ругаться… Не на обидчика Митю, а на доброго и дружелюбного Алешу, который пытался ему помочь. И это, на самом деле, обиженный всеми нищий капитан не на Алешу ругался, а на всех, кто его обижал. Люди с такого рода психотравмами постоянно «кусают руку дающего», вместо того чтобы нормально принять помощь и проявить благодарность в ответ. Если хотите, это симптом, и такие несчастные люди делают это НЕ по злой воле, а от внутренней боли и неумения направить агрессию на истинного обидчика. Да, такое поведение нездоровое и неправильное, это нарушение, и именно его и надо лечить. Такие травмированные люди или кусают себя, или, когда к ним приблизишься, порываются тяпнуть другого. И пока не выплеснут агрессию хоть куда-то, они помощь принять не в состоянии. Поэтому другие очень быстро перестают протягивать им руку помощи, жалеть и поддерживать. И такое отчуждение несчастные травматики трактуют как подтверждение своего тезиса: «Никто меня не любит, никому я не нужен». Круг замкнулся. Травматик построил тюрьму из ложных убеждений своими руками и теперь сидит внутри и страдает. Ему больно, плохо, а как выбраться из этой тюрьмы – он не знает.

Если человека с детства регулярно бить или морально истязать, отучая от самоподдержки, вот тогда он и превратится в то, во что со временем превратилась клиентка, которая не верит в то, что она привлекательна. Она не будет верить, что на что-то годна, что умна, красива и может быть для кого-то желанна. На данный момент получать поддержку со стороны такой человек может только по чуть-чуть и в сильно смягченном (отварном или протертом) виде. И по Интернету, извините, ни накормить нельзя, ни научить поддерживать себя: не поможет ни усиленное чтение книг по поп-психологии, ни общение с такими же бедолагами на форумах.

Для этого другой, специально обученный человек нужен. Психотерапевт.

То есть раз человек не может принять помощь от близких или посторонних, это часто не его вина, не глупость или злонамеренность – это настоящая, серьезная проблема. С глубокими корнями и далеко идущими последствиями. И такое иначе как на психологической консультации не исправить. Там, в обстановке принятия и доверия, человек и наплачется, и с ужасом поймет, что много лет был сам себе палачом, и попытается «искусать» поддерживающего терапевта (но они тренированные – терапевт так просто не дастся!:)).

Так что не тяните с визитом к психологу, если узнали себя выше. Это само собой не проходит.

Почему мне так хреново, хотя все вроде бы нормально

Один из не таких уж редких запросов клиента на сеансе у психолога может звучать так: «Вроде бы все нормально, но что-то уж очень мне хреново». Выглядит эта формулировка совершенно по-достоевски, но загадочная русская душа тут совершенно ни при чем. Вопрос в том, ЧТО человек привык считать для себя «нормальным», как он вообще определяет критерии «нормы» и какое это оказывает влияние на всю его повседневную жизнь.

А как мы вообще понимаем, что некоторые вещи в нашей жизни – «нормальны»? Объясню на примере из собственной жизни. Я в раннем детстве (до шести лет) ходила в детский садик. Это был обычный детский сад во дворе спального района. Место в нем получить было очень непросто, а воспитателей, как я понимаю, не хватало. Те же из них, кто в нем работал, применяли очень и очень странные воспитательные меры. Например, заставляли доедать все на тарелке, вне зависимости от того, хочешь ты это есть или нет. А тех, кто не доедал или долго копался над порцией невкусной еды (как я, например), интенсифицировали: вываливали второе блюдо в недоеденное первое. И не выпускали из-за стола со словами: «Ешь теперь так. Пока все не съешь – будешь сидеть». До сих пор перед глазами у меня стоит картинка: в почти полную тарелку борща, которым я давлюсь уже полчаса, плюхается творожная запеканка и плывет, рассекая борщ, как маленький линкор. А я, маленькая девочка, верящая взрослым, смотрю на это и с ужасом осознаю, что – всё, теперь я буду сидеть над этим месивом до тех пор, пока вечером меня не заберут родители. Потому что есть такое я уже точно не смогу, просто физически не в состоянии – стошнит. На эту бурду и смотреть-то гадко. Значит, сидеть мне тут вечно. В итоге из-за стола меня в тот раз выпустили раньше, чем пришла мама (не будут же воспитательницы в самом деле ради одной меня изменять распорядок дня). Но, сидя за столом, я этого еще не знала и искренне верила, что такая теперь моя судьба – сидеть перед ненавистной едой и отчаянно мучиться и тосковать.

Потом, спустя много лет, когда я давным-давно уже вышла из садика, закончила школу и университет, я рассказала маме о педагогических методах наших воспитательниц. Не то чтобы пожаловалась – а так, к слову пришлось. Мама пришла в ужас: «Какой кошмар они творили! А что же ты мне об этом тогда не рассказала?» Такое обращение с дочкой моя мама не стала бы терпеть – пришла бы лично и разнесла этот дурацкий сад по кирпичику. Я же в ответ обалдела не меньше и сказала то, что первое в голову пришло: «А я не знала, что тут что-то не так. Я думала, что так и надо…»

Как мне кажется, этот мой ответ – ключ к очень многим проблемам, с которыми приходят к психологу клиенты. ТО ОБРАЩЕНИЕ, К КОТОРОМУ ЧЕЛОВЕК ПРИВЫК, ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ ЕМУ ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНЫМ И ДАЖЕ НОРМАЛЬНЫМ. Привык ребенок к тому, что папа каждую пятницу приходит пьяный в хлам, блюет на лестнице и ложится отдыхать поперек коммунального коридора – ну, так и надо, а что тут удивительного? Папа устал. Или – привыкнет дочка или сын, что никто в семье голоса не повысит, а поднятая бабушкина бровь означает что-то страшное, пугающее, перед чем трепещут взрослые, – значит, это норма. Бабушка же будет недовольна, обидится! Неужели не страшно? Если в семье бьют детей – это тоже для маленького человечка НОРМА. У нас так принято. Значит, так и надо. Значит, я это заслужил. Других родители не били? Ну, может, их не за что было, а меня били – значит, я заслужил. Более того: то обращение, которое получает ребенок, он и считает правильным и нормальным применительно к себе. Когда мама постоянно говорит ребенку: «Если бы я тебя не родила – уехала бы из этой долбаной страны и жила бы как нормальный человек», – ребенок думает: понятно, это я виноват, и то, что страна долбаная, – факт; мама же так сказала. Мысль: «Мамочка погорячилась, а на самом деле она меня любит и я для нее – самое дорогое на свете» в пять лет в голову ребенку прийти никак не может. Бьет – значит я плохой и сделал что-то нехорошее; ну и поделом мне. Ругает и гонит мама со словами: «Ты мне не нужен такой, живи один» – значит и правда хочет выгнать (а не «применяет педагогический прием для большей контролируемости»). Обстановка, в которой ребенок постоянно живет, является для него не просто моделью мира; это система координат и представление о нормальном, о том, чего он достоин.

Маленькие дети вообще с трудом отличают реальность от преувеличения или вымысла. Именно поэтому они верят в волшебные сказки, Деда Мороза и бабайку, а еще в то, что мама и впрямь «отдаст его чужому дядьке, если тот будет себя плохо вести», ну или в то, что «ты мне не нужен, живи теперь один». Ребенку пока не с чем сравнивать, он только собирает информацию об этом мире. И верит в то, что скажут (и сделают) родители.

Все это происходит потому, что понятие норм закладывается у ребенка в самом раннем возрасте, еще до школы. И менять его – исключительно сложно. Когда ребенок приходит в мир, одна из ключевых его задач – стать членом общества, социума. Совсем маленький малыш, двух-трехлетний, активно осваивает язык, даже самый сложный, с непростым произношением, или такой, где разная высота звука или интонация придает слову другой смысл. Маленький человечек очень сильно мотивирован понять, что происходит в мире вокруг, и более всего желает влиться в этот мир, стать его частью – чтобы выжить. Человеческий детеныш довольно долго нуждается в опеке и заботе взрослых членов сообщества, поэтому усвоение норм, правил, установок общества – для ребенка в самом прямом смысле вопрос выживания. И с этой точки зрения встроиться в сообщество в качестве «последнего в иерархии», гонимого и шпыняемого – более безопасно, чем оказаться вообще выкинутым из группы. Поэтому нормы обращения с собой маленький ребенок усвоит практически ЛЮБЫЕ. Будут бить ежедневно – значит так и надо, только не гоните. Будут ругать и обзывать, считать неудачником, криворуким, недотепой и неумехой – примет и поверит в это; ведь не гонят же, а только ругают – значит самого страшного опять удалось избежать. Хоть будет не очень весело, но ведь выживу!

И это совсем не шутки – насчет «выгнать из группы». Дело в том, что человечество как вид прожило долгую жизнь, причем тысячелетия прошли именно в относительно небольших группах, родоплеменных сообществах, изгнание из которых могло оказаться вполне реальным – за какие-то проступки или, например, за смертельную болезнь, которой человек мог заразить соплеменников. А одинокое существование в не всегда дружелюбной природе практически всегда означало для человека голодную и холодную смерть. Так что «голос предков» тихонько нашептывает ребенку: «Что угодно, как угодно, лишь бы оставаться членом сообщества себе подобных; ОТВЕРЖЕНИЕ = СМЕРТЬ». Отвержение значимыми людьми сообщества (в первую очередь, мамой и папой) – это то, чего ребенок любыми средствами старается избежать. Пусть даже принимая на себя вину за все происходящее и исподволь обучаясь тому, как он сам плох и насколько дурно с ним можно обращаться.

Кстати, модное нынче «социальное подтверждение» – из той же оперы. Рекламисты и маркетологи вовсю убеждают: покупатель склонен доверять мнениям других людей (например, дающим высокую оценку рекламируемому товару), причем чем больше эти советчики похожи на покупателя, тем больше он верит их мнению. Корни этой веры в «социальное подтверждение» – те же самые. Человек видит: сообщество похожих на меня людей считает, что предмет Х – полезная для выживания штука; наверное, так и есть; пожалуй, стоит его приобрести! И знаете, расплатиться за доверие к не тем людям просто деньгами и покупкой ненужной штуковины – не самое страшное. А вот когда ребенок платит тем единственным, чем обладает – самооценкой, формированием личности и характера, мнением о себе, – это гораздо, гораздо дороже стоит.

И в работе психолога большая, очень большая часть работы – не просто выслушать клиента, а помочь ему создать новые границы, то есть установку «так со мной нельзя». ТАК СО МНОЙ НЕЛЬЗЯ. Бить меня нельзя. Ругаться матерно нельзя. Обзывать шлюхой и рвать мои вещи нельзя. Кидаться на меня с ножом, ремнем, палкой, резиновым жгутом, ножкой от стула нельзя. Ломать мне руки, ноги, ребра – тоже нельзя. Нельзя отнимать и сжигать мои игрушки, усыплять моих животных и не сознаваться в этом («Пушок убежал, наверное»). Унижать и высмеивать меня перед родственниками, друзьями, знакомыми, моими одноклассниками. Скрывать важные вещи обо мне и близких НЕЛЬЗЯ (например, не рассказывать целый год, что умерла бабушка). Лишать меня еды нельзя. Отказывать мне в заботе, когда я болен или слаб, – нельзя.

И многое-многое другое нельзя. Все вышеперечисленное не я придумала, но в разное время это рассказали мне на сеансах клиенты; с ними все эти вещи некогда проделывали родители (мамы, папы, бабушки). И поверьте, я порой испытывала довольно пугающее чувство, когда, например, высказывала человеку сомнение в том, что его семья была «хорошей, дружной, любящей», раз папа регулярно жестоко избивал детей, а мама старательно делала вид, что ничего не замечает. Потому что клиент искренне удивлялся: а что тут такого? Ну, бил, ну, измывался. Но ведь нормальная ж семья была! Все остальное ж было хорошо!

Это ненормально, скажу я решительно. С социально-психологической точки зрения любые установки могут называться «нормами», но некоторые из норм, которые регулярно практикуются по отношению к слабейшим, – дикие (по современным представлениям), и их нельзя терпеть.

Вот что я хочу отметить напоследок. Того, что произошло, – уже не изменить. То детство, которое у вас было, – оно уже было. Как говорится в одной психологической поговорке, «Если у тебя в детстве не было велосипеда, а теперь ты вырос и купил себе “бентли”, то у тебя в детстве все равно не было велосипеда». Так вот, «велосипеда» у многих из нас (у меня тоже, кстати) не было, а отношение к себе в духе: «Я недостоин не то что велосипеда, но и одного-единственного велосипедного колеса» – оно у многих осталось. И идет человек по жизни с такой «безвелосипедной» установкой, и «не покупает велосипед» годами – не верит, что достоин любви, счастья, уважения, успеха. И искренне чувствует, что вроде бы все «нормально», но… уж очень как-то хреново.

Велосипед купить себе маленькому – нельзя. Отменить жестокое обращение и детские обиды – никак не удастся. Можно помочь себе нынешнему стать счастливее. То есть изменить представление о «норме» и «нормальном» применительно к себе. Не буду врать: это долгий, трудный и не всегда приятный процесс. Но он может сработать.