Читать книгу: «Полонное солнце», страница 7

Когда Веслав совсем уже, было, собрался выходить на поиски, дверь скрипнула, и Юн показался на пороге, пытаясь осторожно проскользнуть незамеченным на свое место.

– Что так долго? – Веслав строго нахмурился, отчего голос его сделался особенно хриплым и колючим.

Юн остановился подле своей кровати, не решаясь сесть на неё.

– Ну? Чего уста замкнул? Отвечай, когда просят. Никак хвороба нутряная скрутила?

Парень покачал головою из стороны в сторону и вздохнул тяжело. Слова правды никак не выходили у него изо рта, не проговаривались. Он считал, что новый хозяин не примет его глупое объяснение и рассердится. Но выхода все одно не было. Пора было сдаваться.

– Я на звезды смотрел, господин Веслав. Чуток только. И все.

– На звезды? – Веслав в удивлении вскинул брови. – Для чего это тебе такое?

– Красиво! Будто дорога по небу проходит. А на ней огни! Нас бывший мой хозяин, господин Линь учил, что звезды не только для красоты, но и для пользы дела дадены. Они на жизнь человеческую влияют, путь указуют. Надо только знать, куда смотреть. И как.

– И что ты там увидеть хотел? Да ещё посередь тьмы ночной? – Веслав заинтересовался. Мальчишка был забавный и мыслил интересно.

Тот молчал, понурив голову.

– Ну? Отвечай, чего смолк! Какую нить путеводную в звездах-то искал?!

– Судьбу…

– Чего?

– Судьбу свою увидеть хотел. – Голос парня упал до шёпота, а китайская мелодика проступила явственней, будто ему было легче опираться лишь на нее.

Веслава словно что-то толкнуло сейчас. Стало жарко. Парень оказался искренним до предела, он ничего не скрывал сейчас.

– Много ты в этом понимаешь! – Рявкнул Веслав, чтобы скрыть жалость, что сейчас здорово мешала, ослабляя его.

– Спать ступай! И гляди, вдругорядь светильник не урони, негоже хозяевам урон в доме чинить!

Юн уселся на свою кровать. Он обиженно сопел, будто собираясь что-то сказать, но не решался. Веслав вызвался помочь:

– Чего мнешься? Говори уже!

– Я не убегу от тебя, господин Веслав. Верь мне. Никогда. Что бы ни случилось.

– Ой ли? Не зарекайся, парень. Я человек суровый, злой, огнем вспыхнуть могу. Со мною ох как непросто тебе будет!

– Все равно. Я свое слово сказал и более его не переменю. Я не из беглецов. И, ежели, когда мне уйти придётся, то не по своей воле, поверь.

Веслав кивнул, принимая его слова на веру. Сказано было достойно. И хоть во тьме казалось, что беседу ведет китаец, сносно затвердивший русский язык и говорящий бегло, но со спотыканьями, он мальчишке поверил. Тот не походил на лжеца. Это Веслав понял сразу. И его подобное открытие подкупило.

– Спи уже, болтун-самородок. До рассвета недолго осталось. Будешь завтра носом клевать, кренделей от меня получишь, понял?

– Понял. – Судя по голосу парень уже уткнулся в подушку.

– Завтрева к утру поесть нам собери. Это твоё дело теперь, покуда новое тебе не найду. Уразумел?

Но в этот раз ответом Веславу была лишь тишина. Мальчишка заснул.

Ночной ветер продолжал играть тяжелыми занавесями окон. Поскрипывали ставни. Солёный морской дух был разлит, казалось, везде и походил на запах какого-то травяного снадобья, которым славно не только лечить раны, но и просто вдыхать его. Шума моря из-за дальности расстояния слышно не было, но его близость чувствовалась во всем. Веслав вытянулся в постели. Она была чуть влажной и огромной, и это его жутко раздражало. Он не терпел слишком большие кровати, спать в них было ему неуютно. Надо будет попросить Горана переселить их в другую комнату, поменьше и с меньшей постелей, иначе Веслав не выдержит.

Он закрыл глаза, и тут же увидел себя на берегу. Чайки летали над морем, как безумные, оглашая все вокруг истерическими криками. Спиной к нему и лицом к воде сидел Юн, обхватив колена руками. Его светлые волосы были вновь очень длинными и странными, похожими на диковинные жгуты, перевязанные цветастой лентой.

Он напряжённо о чем-то думал, бросая в воду камушки.

Тощую шею свою он обмотал темным платком с узорами, спасаясь от ветра.

Веслав подошёл к парню со спины, положил руку на его плечо и спросил:

– Как ты сегодня?

– Со мной все хорошо.

– Не обманывай меня!

– Я никогда не лгу, ты же знаешь.

Веслав потрепал его по голове, ощущая пальцами, какие жёсткие у него волосы. Мальчишка усмехнулся.

*

Сну что-то мешало. Ему показалось, что над ухом жужжит комар. Он досадливо отмахнулся от него, продолжая спать. Но комар не унимался. Наизворот, зудение его становилось с каждым мгновением все громче. Пришлось открыть глаза, чтобы найти его и прихлопнуть уже, наконец. Едва он проснулся, ясно стало, что спать не позволяла не противная мошка, а вопли Горана, доносящиеся из соседних покоев. Друг орал страшно, не стесняясь в выражениях. Ему вторил голос Гато, который и казался тем самым противным комариным писком сейчас. Но что самое поразительное, к ним примешивался и голос Юна, в котором сейчас звучал гнев пополам с отчаянием. Веслава ветром волнения мигом снесло с кровати. Он накинул рубаху, сунул ноги в сапоги, схватил свой ременной пояс и, застегивая его на ходу, бросился на шум.

Тяжелые двери в комнаты Горана были распахнуты. Веслав заметил Калерию, которой красный от гнева Горан не давал сказать и слова, Гато, что сочетал в выражении своего лица смесь торжества и возмущения, нескольких домашних рабов, что прислуживали в комнатах, и Юна, на которого сейчас наступала вся эта масса разгневанных людей. Жилистая рука Гато прижимала его за шею к стене, и мальчишка уже сверкал в отчаянии глазами, с чем-то одновременно громко не соглашаясь. Одна щека у него, очевидно стараниями надсмотрщика, была красной. Ор стоял страшный. Веслав возник на пороге именно тогда, когда Гато вновь замахнулся отвесить парню оплеуху. В одно мгновение его ладонь была перехвачена более мощной рукой Веслава, какая сжала ее с такой силой, словно готовясь поломать:

– По какому случаю веселье, а меня не звали?! – Рявкнул Веслав, вспыхивая, будто огонь от ветра, в мгновение ока, и обводя всех убийственным взглядом.

– У Гато пропал кошель с монетами, что я давал ему вчера. Этот олух клянется, что не терял его, а там была довольно крупная сумма, и все монеты золотом! Что прикажешь мне делать в таком случае?! – Горан гневался не на шутку, тяжело дыша.

– А причём тут мой слуга, скажи на милость?! – Веслав легко оттолкнул надсмотрщика в сторону, будто тот был невесомой былинкой, а не здоровяком огромного роста. И шагнул вперед.

– Это мальчишка украл деньги! Я уверен, господин Веслав! – Гато со злобой уставился на Юна, до которого не мог теперь дотянуться руками. Мешала мощная фигура русича, горою высящаяся прямо перед ним.

– Я ничего не крал! Господин Веслав, Гато лжет! Мне не нужны твои деньги, Гато, я даже прикоснуться бы к ним побрезговал!

– Что ты сказал, мерзавец?! – Гато вновь поднял кулак, собираясь обойти Веслава вокруг. Юн пригнул голову, отстраняясь, а Веслав повернулся к Горану:

– С чего решили, что слуга мой воровством грешен? Кто его застал за этим?

Тот уже открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но племянника перебила Калерия, тоже получив, наконец, возможность говорить:

– Никто ничего не видел, Веслав! Поверь мне! Мой племянник потребовал у Гато свой кошель назад, а его нигде не оказалось. Принялись искать и не нашли.

Горан согласно кивнул.

– И разом кинулись к человеку моему с этакой тяжбой? С какой стати? И, главное, когда он мог умыкнуть кошель, ежели все время был передо мною? Ну? Как там тебя, Гато? У тебя есть ответ на мой вопрос?

– Да! – Гато торжествовал, поглядывая на Юна, который силился что-то ответить. – Он украл у меня деньги в то самое мгновение, когда принялся лечить мне ногу! Лишил меня своими колдовскими умениями всяких чувств, а едва я потерялся от такого, утянул кошель из моей поясной сумки, и перепрятал его. Мальчишка хочет сбежать! Снова! Монеты ему нужны для побега! Все сходится!

– Нет! – Юн дёрнулся было, но Веслав не позволил, взяв его за плечо и дожидаясь ответа.

– Во-первых, я не собираюсь бежать! Я уже сказал о том господину Веславу! Во-вторых, кошель тебе дали позже, Гато! Когда ты уже стоял на ногах! Может, ты и способен умыкнуть деньги, едва получив их, но не я!

– Что ты сказал сейчас, раб мерзкий?!!! Да ты знаешь, что я с тобой сделаю за твой поганый язык! – Гато, наконец, удалось обойти Веслава, и он, торжествуя, поднял свой увесистый кулак, хватая Юна за плечо. Калерия возмущенно вскрикнула. Она не терпела драк у себя в доме.

– А ну молчать теперя всем! – Зычно приказал Веслав. Он схватил Юна за шиворот, выдергивая того из цепких рук надсмотрщика и ставя пред собою. Тот замер, вытянувшись перед ним. Веслав встряхнул его чуток, чтоб мысли в башке плотнее уложились, и произнёс, склоняясь к его лицу и шипя, будто змея:

– Слушаю тебя со вниманием. Чем еще ты можешь ответить на обвинения? Покуда я не услыхал должных оправданий!

Юну нечем стало дышать. Ворот от рубахи, стиснутый хозяином со всей силы, сдавил его шею. Он закашлялся. Рука чуть ослабла:

– Говори же, ну!

– Я не брал деньги, клянусь, господин!! Я не ворую в доме, в котором живу. И вообще не ворую! Мне не надобны монеты для побега, а, если б и были надобны, неужто я позволил бы себе остаться здесь после такого и дал себя схватить? Гато ненавидит меня и не упускает случая поквитаться!

– Конечно, ненавижу! – Гато таращил глаза, будто их у него было четыре, а не два. – Ты дерзкий, злобный, непочтительный негодяй! Если бы не я, ты бы скрылся от господина Горана, что дал тебе кров!

– Кровом ты называешь ту яму, в которой я сидел, Гато?

Горан, до того стоявший молча, возмущённо фыркнул. Разговор уже перешел опасную черту и явно двигался в сторону мордобоя, как вдруг за дверью раздались торопливые шаги, точнее, топот нескольких пар ног. Все повернулись. В двери ввалилось двое запыхавшихся конюших, что помогали с лошадьми во время пожара. На обоих не было лица:

– Господин Веслав! Беда!!!!

– Что? – Веслав напрягся. Что ещё могло случиться в довершение к тому, что уже произошло?

– Твоя лошадь, господин Веслав!!!

– Что с ней?!!!

– Она бьётся в падучей и изо рта у неё идёт пена! Похоже, что ее отравили!!!

Веслав застонал. Сторожка! Его лошадь, что прошла с ним столько испытаний! В дружине шутили, что у него настоящая боевая лошадь, умеющая много больше других. Сторожка действительно была настоящим товарищем ему, не раз вынося его из самых тяжелых боев, получая ранения, но всегда чудом вылезая из всех передряг. И возрождаясь, словно птица-феникс. Она отличала своих от чужих и предупреждала его об опасности громким ржанием. Он выбрал ее жеребенком, маленькую, тонконогую, серую, как мышь, с белым пятнышком на лбу, путающуюся в своих длинных ногах и весело встречающую его дома. Он всегда давал ей сухарик на ладони, небольшую репку или сыроежку, которые она очень любила. Сторожка стойко выносила весь длинный путь до Таврии и обратно, и никогда еще не подвела его. До сегодняшнего дня.

– Я иду в конюшню! Не медля! – Ему казалось, что в грудь воткнули нож и провернули в образовавшейся ране. Боль была неимоверной.

– Я с тобой. – Горан глядел на него с состраданием.

– Не нужно, Горан. – Веслав огляделся. Все смотрели на него с сочувствием, даже Юн, которого самого надо было пожалеть, в таком положении он сейчас оказался. Он не походил на вора и говорил вроде бы искренне, отрицая свою вину. Но бывает всякое. Веслав едва знал его и не представлял ещё, на что он способен. Сегодня он убедился лишний раз в том, что парень и впрямь дерзок и смел, он не забитый раб и способен постоять за себя, ну или хотя бы попытаться это сделать, хоть прекрасно понимает, чем ему грозит подобная вольность.

Веслав повернулся к Горану:

– Куда в этом доме отправляют провинившихся рабов?

– На тот свет! – Буркнул Горан. – Ну, или к Молчану, что одно и то же по сути. Он здесь для всех и судья, и палач. Ты его видел, так что понимаешь, о чем я.

Веслав кивнул. Юн опустил голову низко. Судьба его, что он пытался ночью определить по звездам, вырисовывалась теперь весьма ясно – его ждёт позорный столб. От него станут добиваться признания, что это именно он украл кошель. Истинное положение дел никому не сдалось. Гато показал на него. Надсмотрщик – свободный человек, стало быть, правда на его стороне. Юна даже слушать никто не станет. Вот и конец его жизни! У нового хозяина он не продержался и пары дней! Потрясающее везение! Похоже, встреча с учителем Линем гораздо ближе, чем он предполагал!

Юн поник, в отчаянии кусая губы, а Горан, меж тем, продолжил:

– Другая половина нашего подвала как раз для таких отчаянных голов, не чующих за собою меры. Может, бросить его туда покуда?

– Добро! Я так и сделаю! – Веслав кивнул, соглашаясь с приятелем. – Потребно разобраться в этом деле, как след, а не рубить с плеча. Но сейчас не до мальчишки. Судьба лошади для меня важнее. Горан, прикажи запереть этого татя в подвале, я после решу, что с ним делать! Прости, конечно, но твоим людям я не доверяю. И их словам тоже. Похоже на навет!

– Хорошо, Веслав.

– Прошу всех простить меня, но мне надобно идти. – Веслав кивнул головою, поклонился Калерии и быстро вышел, толкнув Юна плечом. Того развернуло, и он влетел точно в руки двух мощных детин – охранников господина Горана. Они схватили его и поволокли за собою. Впрочем, он и не сопротивлялся.

Веслав споро шел к конюшне, сопровождаемый тяжело дышащими рабами. Покуда он почти бежал по тропинке, под ноги что-то попало и отлетело в сторону от удара его сапога.

Веслав сперва не обратил внимания, прошагав дальше, но один из конюших, тот, что был помоложе, отстал, сунулся в кусты, росшие вдоль дороги, а затем догнал его, робко тронув за локоть:

– Господин, ты потерял. Возьми.

Веслав обернулся и оторопел. Слуга протягивал ему тот самый, доверху заполненный монетами кошель, бывший только что предметом раздора. Ну, Гато! Ну, баляба! Сам, кошель выронил и даже не заметил, а поспешил парня в том обвиноватить, глупеня! Остолоп мерзопакостный! На человека веславова, что безвинным оказался, замахнулся, да напраслину на него возвел! Будет ему за этакую подлость учение!! В другой раз уже остережется рот попусту открывать! И Горану надо указать, чтоб прислужников своих укоротил! Ретивы больно! А мальчишка – молодец! Ни в чем супротив правды не пошел. Как есть, не брал кошеля!!! Да и не похож он на того, кто руки на чужом погреть горазд. Веслав и сам такой же. Никогда на чужое не зарится. Завсегда более отдавать, чем брать любит. Да радуется, ежели дар его ко двору приходится. В этом они с парнем, видать, схожи.

Размышляя об таком, Веслав сунул кошель в поясную сумку и почти бегом бросился в двери конюшни. Молчан, что сидел на коленках в загоне подле его лошади, поднялся тяжело и отступил в сторону, давая ему дорогу. Двое конюших, что следовали за Веславом, замерли в дверях, не смея ступить дальше.

Когда Веслав вошел, надежда, что еще теплилась в душе, разом погасла. Сторожка лежала на боку, тяжело дыша и поминутно всхрапывая, ее серые бока ходили ходуном. Увидав хозяина, она еще отыскала в себе силы радостно фыркнуть и приподнять голову, а после вновь уронила ее на солому. Веслав присел подле нее, понимая, что помочь уже ничем нельзя. Изо рта лошади действительно шла обильная пена пополам с кровью, которая окрашивала землю в причудливый розовый цвет. Солома вся пропиталась ею. Веслав погладил Сторожку по носу и расправил гриву, а она в благодарность всхрапнула и вновь попыталась поднять голову, ткнувшись губами в его ладонь, словно ожидая привычного угощения. Глаза ее медленно стекленели, дыхание слабело, но она продолжала еще тянуться к хозяину из последних сил. А он гладил ее по голове и шептал что-то. Скоро она затихла, словно бы уснула, ее бока опали, уши встрепенулись в последний раз, будто она пыталась еще отчаянно услышать, что он ей говорит, потом волна дрожи пробежала по ее большому серому телу, она ударила ногами в стену загона, дернулась отчаянно и затихла. Все было кончено. Его Сторожка, его любимая лошадь ушла от него навсегда…

Веслав упал лбом в ее мягкую гриву, обхватил за шею, прижимая к себе. И замер, не позволяя себе ослабеть. Конюшие смотрели на него участливо, негромко переговариваясь. Другие лошади в стойлах тревожно ржали, чувствуя несчастье, переминались с ноги на ногу, нетерпеливо стучали копытами.

– Успокойте лошадей! – Веслав поднял голову, глядя на обступивших его слуг. – Со мной не стоит возиться.

Он медленно поднялся на ноги. И тяжело посмотрел на двух конюших, что замерли в дверях.

– Кто из вас обихаживал мою лошадь?

Один из слуг, совсем еще молодой парень, лет шестнадцати, тот, что заметил и подобрал кошель, упал на колени:

– Я чистил и кормил твою лошадь, господин!!! Всё с ней добром было, клянусь тебе! Я не сделал ей ничего плохого, поверь! Она лишь успела выпить воды, что я принес ей. И все.

– Где ты брал воду?

– Это вода из нашего источника, он расположен неподалеку. Мы отстаиваем её какое-то время, никогда не даём холодную.

– Где вы завсегда держите воду?

– В тени конюшни, на улице.

– Кто об этом знает?

– Все, кто работают в доме.

– Когда ты брал оттуда воду?

– Не так давно. Малое время назад. Прости меня, господин! Умоляю! Я хорошо смотрел за твоей лошадью, клянусь тебе! – Парень заламывал руки, стоя на коленях. Он понимал, что его ждёт за подобный проступок и пребывал в ужасе!

Веслав вздохнул и приказал сухо:

– Ступай и начинай копать яму на краю виноградников!

– Господин!!! – Отчаянно закричал юноша и пополз на коленях к Веславу. – Прошу тебя! Прости! Не вели убивать меня! Я сделаю все, что прикажешь!! Пощади!!

Молчан опустил голову, отворачиваясь. Про друга хозяина ходили разные слухи, и главным было то, что Веслав – зверь, какой никому не даёт спуску и никого не способен жалеть. Конюший не уследил за его любимой лошадью. Его ждёт смерть, и парень это хорошо понимает. Жаль его, конечно. Но тут уже ничего не сделаешь. Главное, чтоб суровый гость не приказал закопать его живьём. Пожалел бы хоть в этом.

Веслав с гневным недоумением воззрился на молодого конюха, сделал шаг к нему, вздернул на ноги, отчего тот вновь вскрикнул, и сказал, держа его за шиворот:

– Яму для лошади, дурень! А не для тебя! Тебе много чести для такого! Тебя я сейчас сброшу в отхожее место и велю сравнять его с землёй! Меньше будешь считать ворон, когда делаешь дело!

– Он не считал ворон! – Внезапно подал голос Молчан, взглянув на Веслава сурово. – Этот парень – хороший работник, и он любит лошадок. Не его вина в том, что в доме завелись крысы, какие способны уничтожить все вокруг. Мне жаль твою лошадь, господин. Но яд в воду мог бросить, кто угодно. Не стоит за то мстить невинному человеку!

Веслав шагнул к нему близко и уставился в лицо злыми зелёными глазами:

– Невинному? Эта лошадь – мой боевой товарищ. Она прошла со мной такие испытания, какие тебе и не снились, конюх! Или кто ты там есть? А твой глупый помощник проворонил убийцу! Как я должен поступить? Посоветуй, ежели такой умный!

– Испытаниями в наши времена никого не удивишь, господин. А жалеть ближнего нам ещё Господь заповедовал. Не надо множить убийством горести на земле нашей! Неужто тебе мало одной смерти?

– Мало? Вот, значит, как? Смел ты, Молчан, как я погляжу. Не боишься, стало быть, так вольно говорить со мною?

– Не боюсь, господин! Я без малого, пять десятков лет на земле живу, всякого повидал. Так что испугать меня трудно. Душу живую извести только зверю просто бывает. А ты на свет сперва кого произведи, да вырасти. Этот мальчишка у меня на глазах рос. Да я его учил всему. Знаю, что говорю, когда защищаю. Не заслужил он кары такой, какую ты ему выбрал… в землю сырую бросить без жалости! Придуши хоть сперва, а после уж закапывай. А то с тебя станется, ты и живьём его зароешь!

Краска бросилась в лицо Веславу. Что они тут все о нем думают?! И ещё. Вряд ли Молчан понял, что у него нет детей. Но конюх невольно задел за живое. Веслав сжал кулаки. А после огляделся.

Молодой помощник рыдал, стоя близко, закрыв лицо руками и прощаясь с жизнью своею, а Молчан смотрел с сожалением, будто ставя на Веславе крест. В его глазах угадывалось разочарование. Веславу было наплевать на мнение других, но сейчас его почему-то это задело. И захотелось доказать именно этому человеку, что он не такой.

– Добро. Я услышал тебя. И потому вот тебе мой приказ – похорони мою лошадь с почестями, Молчан. – Попросил он спокойно. – Я очень любил её. Не хочу, чтобы она просто гнила в яме. Прошу тебя.

Молчан удивлённо поднял брови, но кивнул и тяжело вздохнул. Теперь он ждал распоряжений о помощнике.

Веслав повернулся к мальчишке, отчего тот задрожал и втянул голову в плечи.

– Посмотри на меня! – Приказал Веслав. Парень поднял голову, всхлипывая. Его зубы стучали. Он сжал худые руки в умоляющем жесте, уже ни на что не надеясь.

– Благодари Молчана. Он спас тебя. Я не стану тебя карать. Это не вернёт мне лошадь. И ничего уже не изменит. Пусть случившееся послужит тебе уроком. И запомни, тебе оказали милость – доверились. Но ты это доверие не оправдал. По своей ли воле, али по чужой, но это так. И теперь тебе придётся очень постараться, чтоб вновь это доверие завоевать. Помни о том!

Парень вновь бухнулся ему в ноги:

– Спаси тебя Бог, господин, за милость твою! Вовек не забуду!

Веслав поднял его одним движением, покачал головой и оттолкнул от себя.

Затем он последний раз посмотрел на Сторожку, мирно лежащую на боку, вздохнул и вышел, низко опустив голову. У дверей, и он даже не удивился, его ждал Горан.

Взглянув в лицо друга, тот сказал спокойно:

– Не беспокойся, Веслав. Мы сделаем все, как ты приказал. Твоя лошадь не будет забыта.

– Я в этом даже не сомневаюсь, Горан. Спасибо. Но отчего ты пришел?

– Хотел из первых рук узнать, что же случилось?

– Конюшие не ошиблись. Сторожке кто-то подсунул отраву.

– Хочешь сказать, что в моем доме завелся отравитель?

– Хотелось бы ошибиться, Горан. Но похоже на то.

– Как эти мерзацы пропустили убийцу? Чем они были заняты, скажи на милость? Я убью их вместе с Молчаном. И не посмотрю на его заслуги!

Веслав усмехнулся:

– Вода тут у тебя устроена в бочках под крышею конюшни. Пригляд за нею добрый, видать. Да только о яде никто и не помышлял, поди. Вот и пропустили. Было ли такое ранее, скажи?

Горан лишь покачал головой:

– Сроду о таком не думали. Люди здешние все у меня давно. Проверял каждого. Никто сомнений по себе не вызывал никогда.

– Вот то-то и оно. Ядом лошадь мог угостить кто угодно, из тех, которые здесь живут или окрест обитают. Тут у тебя от городского дома все отлично. За высоким тыном не хоронишься. Стало быть, нужды такой ранее не было. Так что лучше кумекай, друг мой, где в твоём доме убивец притаился? И, куда он теперь нацелился. Впрочем, тут и гадать не след. Вернее всего, мне поклон передают. Предупреждают, чтоб рыло свое куда не надо не совал. Я ж молчать не способен. Поди каждому в твоем дому от меня прилетало знатно. Вот и взъярились. Ну или ты кому на хвост наступил, друг мой. Сторожке ведь могли ошибкою воды с ядом сунуть. Может, на твоих красавцев вороных покушались. Они у тебя, поди, целое состояние стоят, судя по их виду и потому, что у тебя сам управляющий для пригляда за ними приставлен. Но, я гляжу, больно ты спокоен, Горан. Никак знаешь о чем и молчишь?

Горан покачал головой, подумал время и произнёс, поворотившись к Веславу и гляд ему прямо в глаза:

– Молчан был взят мною в поместье, как старший конюх. Управитель у меня еще был тогда. От старых хозяев остался. Вместе с домом мне перешел. Но воду тут мутил знатно, порядкам своим больше следовал да хозяев своих бывших, и я его рассчитал. Сперва думал, тетка моя сама со всем справится, а после решил, что нет. Не надо ей такое испытание устраивать, хоть она делами в имении заправляет хорошо. А все одно, ответчик за все дела дома надобен. Молчан конюшню на себя принял без труда. Справлялся с нею легко. Опять же, с прислужниками дела ведет умело. Они его слушают беспрекословно. Да и вида его боятся. Лешим кличут. Я слышал. Вот я ему повышение и устроил. Он сперва удивлен был, не ждал такого, а после уж привык. Дела ведет с легкостью и умом. Всех знает, всё рассудить может. По справедливости живет. Калерию, опять же, боготворит. Да и дышит к ней, похоже, неровно. На него и имение оставить не страшно. Но спокоен я не потому, Веслав. А по другому случаю. Только молчи сейчас и не говори мне поперек ничего. Потому как предупреждаю, толку от такого не будет все одно. Решение я уже принял. Важное. И менять его не стану теперь.

Он улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд Веслава и молвил решительно:

– С тобою думаю в путь отправиться, когда назад поедешь.

– Что ты сейчас сказал? – Веслава на мгновение даже оставила боль от гибели Сторожки, так он сделался удивлен. Горан усмехнулся, глядя на пораженного услышанным приятеля:

– Я отправлюсь с тобой. В Новгород. И не отговаривай меня. Я давно уже все решил для себя.

– Горан, ты умом тронулся? У тебя здесь спокойная жизнь, достаток. Любимая тетка, наконец! Виноградники! С чего ты вдруг удумал все переменить?

– Ну, стало быть, есть у меня в том нужда, раз я такое дело задумал. И не пытай меня покуда. Расскажу тебе все, как есть. Обещаю. Но не сразу. Едва человека твоего пропавшего отыщем да назад двинемся. А с этим теперь тянуть не след. Дён с зимы много миновало, все, что угодно с горемыкой твоим случится могло. Поворачиваться надо да дела здесь заканчивать. Потерял я в Каффе, друг мой, столько, что ничего, считай, не осталось. А потому и жалеть мне более нечего.

– Горан, ежели ты о пожаре, то Каффа восстанет еще, поверь мне. Дело твое велико весьма, урон ему хоть и случился, но небольшой. Справишься… Не горюй попусту.

– Да я не о пожаре тебе толкую, Веслав. Думаешь, меня судьба пепелища этого заботит? – Горько усмехнулся Горан. – Каффа устроена так, что вечной кажется. Да и пожары тут случались ранее. И немалые. Даже ни чета этому. Только не берет ее ничего! Она всякой бедою напитывается, будто лужа дождевой водою. Как и та после всякой бури еще больше и весомее становится. В этом я даже не сомневаюсь. Только мне-то уже все едино. Надоела судьбина здешняя так, что хоть волком вой. Середина жизни миновала, башка вон белеет, а ни семьи, ни детей. Кому хозяйство оставлю? Встал как-то утром, поворотился, и будто бревном меня ударило. Людей вокруг полно, а, никого окрест, кому душу излить можно. Когда Калерию на пороге своем узрел, счастлив был безмерно! Хоть кто-то родной рядом. Но только и ее беды, видать, так исхлестали, что раны от них за версту видать. Не обманешься. Но она молчит о том, будто воды в рот набрала. Как жила? Чем? Кто помогал? И помогал ли?

Она же на меня спервоначалу глядела, будто я такой же, как отец ее, дед мой. Тот, я тебе говорил уже, весьма крут был. Суров и безжалостен. Я его помню плохо, отец с ним все ужиться никак не мог, хоть и пытался. А матушка даже головы поднять не смела, не то, что возразить. Причем, что отцу, что мужу. Да отец мой и сам таким же был. Покуда я не вырос, тоже рот на замке держал да кланялся. Дед меня делу ратному учить хотел, а отец к своему притягивал. В конце концов его сила победила, и дед ему такого не простил. Из поместья нас хотел изгнать, да не успел. Заболел и умер. А бабка моя еще ранее иссохла, когда Калерия из дома сбежала. Так все родителям моим и досталось. Отец рабами занимался давно. Везде связи имел, оттого и деньги к нему шли потоком. Да еще ссуживал монеты, кому надобно было. У него чуть ли не консул Каффы в должниках ходил. Сам, поди, помнишь. Ты хоть у нас мало времени провел, а все одно, во всем, видать, разобрался. Я же видел. Дело его я продолжать не хотел, меня оно не интересовало. А пришлось взяться, когда он этот свет покинул. Оно прибыльно весьма, особенно сейчас, когда кочевники лютуют везде. Не скрою. Но мне оно более не интересно вовсе. Хоть волком на луну вой, да вокруг себя оборачивайся, лишь бы сбежать куда. Так-то вот.

Веслав вопросительно посмотрел на друга. Перед ним стоял совсем иной человек сейчас, отличный от того, какого он знал ранее. Да и мало схожий с собою прежним. Веслав попытался вспомнить его молодым, и понял, что все подернулось временной пылью, и Горан тонет в ней, медленно исчезая ликом. Что с ним произошло тогда, почти два десятка лет назад? Как он объяснил произошедшее своему отцу и стал ли вообще объяснять? Они никогда о таком не говорили, закрыв навсегда для себя эту бывшую с ними историю. Оба понимали, что судьба поступила и с тем, и с другим по своему разумению и вряд ли ласково. Но не хотели переплетать ее линии, и без того понимая, как они у них схожи. И не решались искать подробностей.

Горан не любил Каффу, хоть родился в ней и прожил большую половину жизни. И она, он как-то обмолвился, более была для него не родной матерью, а лютой мачехой, какая хоть кормит, одевает и учит… Но… Не любит вовсе. И он отвечал ей взаимностью. С ним происходило что-то, Веслав это видел. Он то казался веселым, довольным жизнью гулякой, сибаритом, обожающим уют и удобства своего дома и положения, то виделся больным, словно бы доживая последние дни. И Веслав каждый раз после такого опасался не застать его в живых по приезду. Но, вернувшись в Таврию, неизменно находил его радостным и хорошо устроенным в жизни. Лишь тоска не покидала его глаз, прочно свив там свое гнездо. Чем же друг его жил все это время? Что делало его таким? Веслав не знал, а пытать его не торопился, чуя нутром, что тот когда-нибудь сам ему все расскажет.

И теперь Горан, похоже, охотно позволил прежней жизни своей сгореть вместе с Каффой, осыпав, будто пеплом, сединой, что лежала сейчас на его рыжеватых густых волосах, закручивающихся в тугие кольца, и даже лукаво проглядывала в аккуратной короткой бороде и усах. Под простой без затей рубахой, какие он никогда не носил до этого, угадывалось мускулистое подтянутое тело, будто его обладатель изо дня в день изводил себя упражнениями.

– Ты хочешь участвовать в битве, друг мой? – Веслав улыбнулся горько. – Нам не дадут покоя вороны, что уже слетелись к нашим рубежам. Княжеству в скором времени придется дать бой, и он будет кровавым. Тевтонцы воспользуются тем, что кочевье почти обескровило нас, они скоро придут. Ты так хочешь умереть за чужую землю?

Горан пожал плечами:

– Ну и с чего ты решил, что я собираюсь умирать? Скажу, не лукавя, я добрый ратник, Веслав. Ты почти не знаешь эту сторону моей жизни, но ещё раз напомню тебе, кто были мой дед и мой брат. Да и мой отец, до того, как потерял руку, много сражался. Могу поспорить, ты даже не понял тогда, что отец у меня без руки. Он всегда носил туники и рубахи с длинными рукавами, чтобы увечье его было не заметно. Он потерял руку в далекой молодости, в одном из сражений. Да я и сам, поверь, успел многому научиться, покуда мы с тобой не повстречались вновь. Так что ты повезешь на Русь скорее воина, нежели работорговца. Думаю, Каффа обойдётся без меня. А потом, кочевники почуяли вкус крови и лёгкой добычи. То, что они договорились с генуэзцами о разделе власти, дав тем свободу во всем, ни о чем не говорит. Все здесь давно принадлежит им в самом деле. Посмотри на герб города, и тебе все станет ясно. На нем ханская тамга! И все довольны. Так что делиться ордынцы ни с кем не намерены. Уж слишком много богатств здесь сокрыто. Поверь мне, Таврия еще станет причиной раздора, слишком многие смотрят на нее с завистью. А Каффа… Ну что, Каффа? Она будет только расти. Рано или поздно генуэзцы уронят здесь свою власть, и тогда кочевники с охотою поднимут ее. И нас будут ждать другие времена. Я не хочу видеть, как это произойдет.