Читать книгу: «Предисловие к Полярному дневнику. Роман», страница 4

– Доброе утро! – весело поздоровалась девушка.

– Привет! – ответил Витя. – Как успехи?

– Да, никак в общем-то, пока…

– Продолжай искать, – без особой надежды сказал Витя.

– Ага, только я вот что подумала… Помните, я в том году в отпуск ездила? В Бразилию.

– Ну? – Витя давно перестал различать многочисленные фотографии, снятые на пляжах, которыми кишели страницы Ани в соцсетях.

– Так вот, я там с одним человеком познакомилась. Он русский, но живет в Бразилии, в Порто Алегре лет пять наверное, а может больше, точно не помню. В общем, он там занимается строительством. Ну как строительством… Просто собственный небольшой отель строит с площадкой для кэмпинга. Я подумала, может к нему обратится, ну по поводу этой древесины…

– Обратись, конечно, – воодушевился Витя.

– Да, я уже ему написала. Просто разница во времени, понимаете? Наверное, к вечеру ответит. Если вспомнит меня, конечно.

– Отлично. Если срастется с твоим бразильцем, с меня премия.

– А то! – весело отозвалась Аня.

– Ты в офисе уже? – спросил Витя.

– Да.

– Валера на месте? – Витя и сам не знал зачем спросил об этом.

– Нет еще. Но он вчера вечером заезжал.

– Понял.

– Передать ему что-то, если увижу?

– Не, не надо. Наберу ему если что.

– Ага…

– Ань, ты на всякий случай позвони еще по местным поставщикам.

– Хорошо.

– Ну, давай, удачи.

– До свидания.

Витя сбросил звонок. В голову ему сразу же пришло новое соображение, будто вероятность разрешения вопроса с материалами освободила место для новых мыслей. Ему неожиданно вспомнились вчерашние слова дяди Коли, о том, что никто не знает истории собственной семьи. Из его слов выходило, что это необходимое условие для понимания исторических процессов. Витя решил углубить знания в этом вопросе. Да и просто интересно, кем были его предки. Отчего-то раньше его это мало интересовало. Быть может, к этой идее его подспудно толкнуло изучение геральдики и неизбежное при этом чтение биографий представителей всевозможных династий. Витя знал, что последние несколько лет составление генеалогических древ, родословных и тому подобное, штучка модная. Поэтому опять обратился к интернету. Разочарование постигло его еще быстрее, чем в случае с геральдикой. Предложений составить родословную было полно, в том числе от различных организаций при государственных архивах. Однако Витя немного почитал о процессах сбора информации и понял, что порой эти розыски натыкаются на непреодолимые препятствия. Нет записей в метрических книгах, или сами метрические книги утеряны, и привет. Если же при этом держать в уме соображение, что все эти конторы работают за деньги, то есть, нацелены на результат, сыщик, столкнувшийся с подобной проблемой на стадии прадедушки, может легко подверстать в биографию какого-нибудь левого персонажа, о котором записи есть. Лишь бы история рода полнее выглядела. А там попробуй доискаться! В общем, в этом вопросе Витя решил не прибегать к посторонней помощи. Сам найдет столько, сколько сможет, а если в тупик зайдет, что ж?

Для начала поисков Витя отправился было в Москву, к родителям. Переезжая в Коломну Витя, само собой, не стал захватывать старые альбомы и прочее. Однако поговорив с отцом, узнал, что весь семейный архив, включая фотографии, дипломы, письма они с матерью перевезли на дачу.

– Что это ты спохватился? – спросил отец, узнав предмет Витиного интереса

– Так, интересно стало.

– Ну, много-то найти не рассчитывай.

– Почему?

– Да, так… Многое и нельзя хранить-то было.

– Почему? – снова спросил Витя, с явной заинтересованностью в голосе.

– Ишь, встрепенулся! Хе-хе! – засмеялся отец. – Ничего там такого нет, если ты собрался царскую кровь в себе отыскать.

– Чего ж тогда хранить нельзя было?

– Время такое. К любой мелочи прицепиться могли. Это я про то, когда дед твой еще пацаном был, – пояснил отец. – Я от своего деда за всю жизнь ни слова про прежнее житьё не слышал. От бабки только узнал, что они из раскулаченных были. А может и из купечества. Не помню уже точно, как она говорила. В общем семья зажиточная была, большая, в Тобольске жили… А после революции и гражданской всех разметали. Деда с бабкой в одну сторону, вроде бы в Пермь на поселение, брата его на Север куда-то, другого брата наоборот – в Среднюю Азию. Да и бабкину родню распылили. Сам понимаешь, людям не до фотографий и переписок было.

– Документы все равно какие-то от них остаться должны были, – настаивал Витя. – Справки там, партбилеты…

– Хе-хе! – снова засмеялся отец. – Мой комсомольский может и найдешь. Насчет партийных очень сомневаюсь. Вообще, там по большей части наши с матерью фотографии и все остальное. Может, дедовы найдешь… Ты хоть его помнишь, деда своего?

– Помню. В общих чертах…

– Ну вот, освежишь память. Вообще дело-то хорошее. Может и правда чего интересного отыщешь… Я же давно в эти ящики не заглядывал. Ну а как в остальном дела? – спросил отец после паузы.

Поговорив на дежурные темы, они распрощались. У Вити был собственный комплект ключей от родительской дачи. С одной стороны, он обрадовался, что не придется тащится до Москвы, с другой – повидать родителей было бы не плохо. Тем более, если отец прав и архив окажется таким бедным, как он говорит, можно было бы их расспросить хоть немного. Еще по тем временам, когда родители устраивали шумные застолья, со сдвинутыми столами, белой скатертью, шпротами и бутылками кавказского портвейна, Витя помнил, как ждал историй. И сколько и как неожиданно они всплывали. Вплоть до того, что его – ребенка, выпроваживали спать, а он прижимался ухом к комнатной двери и слушал. Это только так навскидку отец сказал, что знать ничего не знает, помнить не помнит. Может, торопился уходить куда или просто недосуг было рассказывать. Поговорить с ним на эту тему надо будет. Да и мать расспросить.

Витя собрался быстро и выскочил из дома. Ехать, слава богу, не так далеко. Дачный участок располагался в Серпуховском районе. Пролетев сто двадцать километров, он свернул на проселочную дорогу, проехал стоящую вдоль пути деревню и въехал в СНТ. Садовое товарищество располагалось практические на берегу реки Протвы, в паре километров от того места, где она вливалась в Оку. Витя давно не заезжал к родителям на участок и снова поразился естественной красоте этого места. Расположение и по советским временам считалось козырным, и сейчас тоже. Даже удивительно, что на бывших колхозных полях до сих пор не выросли коттеджные поселки. Советские дачи потихоньку преобразовывались, щитовые дома ломались, на их месте вырастали брусовые, кирпичные, блочные, обрастали сайдингом и ондулином, но в целом поселок так и оставался обычным шестисоточным прибежищем для пенсионеров, их взрослых детей, слетавшихся на участки на майские и на дни рождения, у кого на лето выпадало. Иногда Витю посещала странная идея, что некоторые места, как будто замалчиваются. Словно в земле, на определенных участках сосредотачивается энергия. Причем энергия эта может быть разных типов. Места, где сгущается и рвется наружу мистическая энергия, многим известны. Для нейтрализации таких мест давно придуман надежный способ: там ставится церковь. Но энергия может быть также и социальной. Какие-то особые участки, где ни с того ни с сего люди обретают пассионарность. Вот такие места кому-то выгодно придавать забвению, если уж не получается использовать. Дачное СНТ на Протве Витя как раз считал таким местом. Здесь иначе дышалось, иначе думалось, иначе работалось. Как говорится, такую бы энергию да на мирные цели. Видимо, у кого-то когда-то возникли сомнения, что цели тут будут мирные. А что может быть лучше для обуздания, чем нагородить на таком месте дачных участков? Люди находятся на них не более пяти-шести месяцев в году, прописаться в их товариществе до сих пор нельзя, даже если дом пригодный для круглогодичного жилья. Все заняты своими мелкими проблемами, ремонт, мелкое огородничество, чеховский крыжовник… Вот, вся энергия и затухает. Идеальный вариант.

Витя остановил машину на обочине, напротив дома. Заезжать на участок не стал, не хотелось возиться, открывать ворота. Ему казалось, что его разыскания не займут много времени. Дом родителей, как и многие в товариществе, недавно перенес реконструкцию. Фактически, от старого дома остался только фундамент. Обстановка все еще хранила новодельную свежесть. Обычные для дачных домов залежи в кладовых не успели скопиться по чуланам и шкафам. Витя сразу направился на второй этаж. По словам отца, там в шкафу между старыми книгами и журналами по садоводству и должны были лежать семейные свидетельства прошлого. Порывшись немного в стопках макулатуры, Витя достал пухлую папку красного картона, с посеревшими от времени тесемками. Тесемки сплелись в двойной узел, маленький, но крепкий как сухая горошина. С ним пришлось повозиться. Когда узел, наконец, поддался, фотографии чуть высыпались на пол. Витя бережно сгреб их и перенес на стол.

В целом, предупреждение отца о скудности архива подтвердилось. В основном в папке лежали фотографии молодых лет Витиных родителей – какие-то турпоходы, пляжи Крыма, волейбол на берегу реки, групповые снимки школьных лет, студенческие. Было несколько старых фотографий неизвестных Вите младенцев, без подписей. На одном фото попался дед – сухой, седобородый. Также в традициях фото искусства 30-40-х годов, были запечатлены двое офицеров Красной Армии. Витя практически никого не узнавал. Даже подписанные снимки мало о чем говорили. Кто были эти Григории Степановичи, Николаи Трофимовичи, Коки и Лёли, Витя не знал. Об этом нужно будет расспрашивать родителей, и надеяться на их память. Писем это собрание вообще не содержало. Витино внимание привлекла только одна открытка. На вид очень старая, годов двадцатых. Витю прямо поразило изображение на этой открытке. Сова на желто-сером фоне (впрочем, цвет фона мог вылинять от времени), вписанная в щит. Несмотря на то, что птица изображалась довольно грубо, в лубочной манере, она произвела на Витю гипнотическое впечатление. Он не мог оторвать от нее взгляда, и был уверен, что уже видел это изображение раньше. Только где? Когда? Провалами в памяти Витя не страдал. Именно поэтому мог уверено сказать, что никогда перед его взглядом не появлялось это изображение. Узнавая сову, в нем заработала какая-то иная память. Утробная что ли. Раньше ему уже приходилось переживать нечто подобное. Именно когда он переехал в Коломну. Он как будто бы узнал этот город. Правда, тогда не придал своим ощущениям особенного значения. Да и проявились они не столь обостренно. Витя смотрел на открытку, как смотрит в окно узник, долгое время просидевший в темном каземате. Он и видит белый свет, и не узнает его, и ослеплен, и прозревает одновременно. Во рту у Вити мгновенно пересохло. Чтобы как-то справиться с наваждением, он перевернул открытку. В верхнем углу размытые почтовые штампы, а посередине надпись, выведенная фиолетовыми чернилами, каллиграфическим почерком, с завитушками над заглавной буквой, и красивым вензелем в конце фразы – «На вечную память». Ни подписи, ни имени получателя в открытке не содержалось. Единственное, что можно было разобрать – адрес, по которому много лет назад пришла эта открытка. Витя быстро сунул ее во внутренний карман куртки, аккуратно собрал ворох фотографий обратно в папку, завязал ее и вышел из дома.

Повинуясь минутному капризу, обратно он решил поехать не в объезд по трассам, а через Серпухов. Когда он въезжал город, зазвонил телефон.

– Ну как, нашел что-нибудь? – раздался в трубке голос отца.

– Ага. Вот, хотел с тобой, с мамой поговорить…

– Ну, заезжай, когда хочешь. Я собственно, по тому же поводу и звоню, – сказал отец. – В детстве я филателией увлекался. И вспомнил сейчас кое-что. Деду моему иногда письма приходили, с редкими марками, он их мне отдавал, а я отпаривать боялся, чтобы не испортить и прямо на конвертах хранил, за обложкой альбома.

– Альбом тоже на даче?

– Не, он у меня дома. Все-таки коллекция немалая, жалко вот так в чулане бросать. Я сейчас посмотрел, некоторые конверты с письмами… Аллё? Слышишь меня?

– Да-да, – Витя на самом деле отвлекся, впереди себя он заметил знакомую машину.

– Так, когда заедешь? – спросил отец.

– Скоро. Пап, я перезвоню, сейчас не очень удобно.

– Ну, давай… Дом-то стоит?

– Стоит. Всё, пока!

– Пока.

Витя чуть сбавил скорость и прижался к обочине. Впереди него, метрах в тридцати, на светофоре стояла машина Валеры. Загорелся зеленый свет и машина тронулась. Следуя какому-то наитию, Витя аккуратно поспешил за ним. Он не знал, заметил ли его Валера? Скорее всего нет, в этом случае наверняка позвонил бы или просто остановился и дождался. Пропетляв немного по городу, Валера остановился у ворот какого-то предприятия. Въезд загораживали большие синие ворота. Скорее всего автобусный парк или что-то вроде этого. Пару минут его машина не трогалась с места. Как будто Валера ждал кого-то, а может говорил по телефону. Наконец, ворота отползли в сторону, в проем выглянул человек. Дружески махнул Валере и отвел створку так, чтобы он мог проехать. Как только Валера очутился внутри, человек с усилием потянул ворота и захлопнул проезд. Витя подъехал ближе, над воротами, на высоких сваях был растянут красный баннер. Большими белыми буквами на нем красовалось слова «Аренда» и номер телефона.

Витя задумался. Каждый раз, размышляя о действиях Валеры, он приходил к выводу, что дергаться рано, время терпит и вообще проблема не так велика. Сейчас он в этом усомнился. Самое неприятное, что постоянно откладывая решения вопроса, он естественным образом откладывал и выработку стратегии. Больше так продолжаться не может. Витя решил четче оценить масштабы бедствия, и поставить, наконец, точку в этом вопросе.

4

Правдивый меняется за день сорок раз,

а совершающий деяния напоказ твердо

стоит в одном положении сорок лет.

Аль-Джунайд аль-Багдади

Размышления о плане противостояния Валере заняли больше времени, чем предполагал Витя. Он никак не мог определить конечную цель: вообще избавиться от Валеры или оставить его, лишь немного окоротив? Первый вариант, конечно, проще. Но и глупее. Все-таки, Валера ценный кадр. Поэтому совсем с ним распрощаться – это тоже урон бизнесу. С другой стороны, он мог зайти уже так далеко, что у Вити не останется выбора. Идти к одной цели, а в результате прийти к совершенно иному результату ему не хотелось. Хаос не был его стихией. Он привык упорядочивать жизнь, а не бросаться в пучину на авось. Поэтому и не поддавался эмоциональным позывам – просто пнуть Валерку коленом под зад, а там будь, что будет. Действовать нужно расчетливо и наверняка, а рассчитать действия и определить конечную цель проще всего, владея информацией о текущих делах Валеры. Значит, сначала следует разведать, в каком состоянии у него дела и что вообще назревает.

За этими размышлениями, Валера остановился у дома родителей. Жили они внутри третьего кольца, район, по странному стечению обстоятельств, остался тихим, практически не застроенным новыми башнями и торговыми центрами. При взгляде на архитектуру и планировку зданий, невольно вспоминалась какая-то тихая, очень бытовая Москва Юрия Трифонова. Единственное, что недвусмысленно говорило о современности – платные парковки и перегороженные шлагбаумами дворы. Кстати, еще одна причина, по которой Витя не стремился жить в столице. Не сами платные парковки, конечно, уж как-нибудь хватило бы на оплату, а тот принцип, который они олицетворяли. Планомерное ограничение жителей в свободе передвижения. Да и чего уж вилять, лишний раз подставлять кудлатую холку под стригущий механизм Вите не хотелось. Он ощущал себя созданием несколько иной породы.

Отец открыл дверь до того, как Витя успел позвонить.

– А я слышу – лифт поднимается, так и подумал, что ты, – с улыбкой сказал он.

– Работает еще сигналка? – в ответ улыбнулся Витя. Это было что-то вроде семейной шутки. Лет пятнадцать назад в районе участились квартирные кражи, по всем подъездам висели предупреждения от РОВД, призывы к бдительности и т. п. Тогда Витя предложил отцу установить дома сигнализацию.

– Вот здесь должна быть сигнализация, – сказал тогда отец и постучал себя указательным пальцем по лбу.

Витя пытался его переубедить, мол, всего не предугадаешь, но отец не поддался.

– Лучше подумай, что за чем приходит, сигнализация за ворами или воры за сигнализацией? – туманно аргументировал он. – Надо жить сознательно, а не на приблуды защитные надеяться.

По факту он оказался почти прав. Вопреки всеобщим чаяниям, домушников изловили, оказалось, что наводчиком в их коллективе был один мастер из конторы по установке железных дверей.

– Система работает в штатном режиме, – отшутился отец. – Проходи-проходи.

Витя вошел, снял куртку. Из кухни появилась мама, в фартуке и с мокрыми руками.

– Вот, хорошо. Я обед как раз поставила.

– Да, я не надолго, мам, – сказал Витя.

– Ничего, поесть успеешь, – она снова скрылась на кухне.

Отец не стал тратить время на вежливые прелюдии и сразу повел Витю в комнату. На журнальном столике лежали три пухлых кляссера.

– Вот, смотри. Специально без тебя разбирать не стал, – отец уселся в кресло и протянул Вите верхний альбом.

Витя сел на соседнее кресло, тяжелая книга ощутимо потянула руку. Он перелистнул хрустящие тонким стеклянным пластиком страницы. Из кармана между картонным переплетом и кожаной обложкой торчали пожелтевшие конверты с истрепанными и ветхими краями. Витя аккуратно вытащил их. Всего четыре конверта, без писем. На двух обратный адрес значился в Сибири – одно письмо пришло из Иркутска, другое из Тобольска. Отправитель третьего письма жил в Самарканде. Четвертый конверт вообще был без обратного адреса.

– А письма? – спросил Витя без особой надежды.

– Откуда? – развел руками отец. – Мне дед только конверты отдавал, а письма, наверное, и не хранил.

– А вот эти люди, – Витя вгляделся в имена отправителей. – Они наши родственники?

Отец взял у Вити конверты.

– Да, наверное…, – неуверенно сказал он. – Вот, Галина Владимировна из Самарканда. Кажется, племянница или даже не знаю как это называется? У моего отца был двоюродный брат, Галина ему сноха что ли… Вот ведь, и спросить теперь некого. Да и впрямь седьмая вода на киселе…

– Но писала же она деду?

– Писала. Даже посылки иногда присылала, урюк там, изюм, орехи. Дары Средней Азии в общем. Да, отец пытался связи поддерживать. Слушай, а вот это вообще интересная история, – он взял Красноярский конверт. – Видишь, тут только инициалы стоят?

– Ага.

– Держал, кое-что батя за душой. Мне один раз только рассказал. В общем, на фронте завел он себе ВПЖ. Знаешь?

Витя помотал головой.

– Ну, военно-полевая жена. Сибирячка, кровь с молоком. Он так рассказывал. Она там у себя в колхозе ветеринаром работала, только-только из училища, а тут война. Вот ее и мобилизовали в санитарный батальон. Батя говорил, она немного с придурью оказалась. Так из себя рослая, статная, хоть картины пиши, а войны боялась до жути. Чуть где стрельнут, она обмирает, стоит столбом на месте, еле дышит. Куда ей раненных из под огня вытаскивать? Вот, он ее и пожалел, быстро ребеночка заделали, ну а беременную, конечно, в тыл отправили. Вот она в письмах и шифровалась. Потом только, году в сорок седьмом прислала карточку – она и пацан в школьном мундирчике. У нас тогда еще мундиры были и фуражки…

– А из фронтовых друзей деда, ты кого-нибудь знаешь? – Витя не хотел, чтобы отец ушел в сторону. Он видел, что память постепенно выдает погребенную информацию. И все еще надеялся узнать что-то более конкретное.

– Да, много кого знал. В первые годы после войны часто приезжали. А потом… Многие ведь, так и продолжили военную службу, ну и раскидали по гарнизонам. Страна, сам понимаешь, большая.

– А дед почему на службе не остался?

Отец пожал плечами.

– Точно не знаю. Помню только, раз приехал его сослуживец, уговаривал вернуться на службу. Все говорил про какой-то новый тип войск, мол, там генеральские погоны за десять лет выслужить можно. Батя ему ответил, что ему военная карьера не светит. Мол, если его личное дело к внимательному особисту попадет, так не то что генеральские, еще и капитанские погоны снимут.

– И почему же так?

– Я говорил, он особенно не распространялся. Как-то это с прошлым связано было.

– Из-за раскулаченного отца? Вроде не такое страшное пятно на биографии…

– Не знаю. Может, и еще что-то было.

Отец замолчал. Витя снова посмотрел на конверты.

– А вот из Тобольска…

– Да, там у нас основная родня и жила. Только мы не виделись никогда. Но их, думаю, найти можно.

– А это – дохлый номер? – Витя показал конверт без адреса.

– Это как раз самое простое, – сказал отец. – Видишь штемпеля? Гашение на Северном Полюсе. У нас в семье один полярник был. Дядя Сережа, брат отца.

– Родной брат?

– Да. Кстати, может как раз из-за него батя особого отдела и опасался.

– Из-за брата полярника?

– Ну, полярником он потом стал… Вообще лихой был человек. Суровый. Батя про него редко говорил, но знаешь, как будто с восхищением даже. Одно время он часто писал, а потом перестал. Мать тогда беспокоиться стала, мол, пропал человек. А батя только и сказал – его и об дорогу не убьешь. Прав был, наверное. Дядю Сережу-то еще до войны арестовали. По какой статье не спрашивай, не знаю. Но дали десятку. Он оттрубил, а потом на той же зоне, где-то в Коми что ли, вольнонаемным остался.

– Понравилось?

– Выходит так. Хотя, знаешь какая уловка у гэбэшников была, лагерь в таежной глуши стоит. Связь с «землей» раз в полгода, вездеходы провиант привозят. Вот человек освободится, а куда ему деваться, если до транспорта два-три месяца? Волей-неволей пойдешь обратно. Только я сейчас думаю, не в этом дело было. Дядя Сережа легко мог и через тайгу попереть. Ему на самом деле все равно было, что воля, что зона. И дело тут не в блатной романтике, а просто человек такой. Ему везде дом. Такой характер, что горы бы сдвинуть мог. Да, фактически, и двигал, как вспомню его истории…

– Истории? Он приезжал к нам?

– Да, раза три всего… Постой! Так ты его тоже один раз видел! Только не вспомнишь, наверное?

Витя, вдруг, почувствовал, что будто бы очутился в вакууме. Мысли исчезли, пропали звуки, а перед глазами, словно на экране, возникла картинка. Он бежит по коридору их старой квартиры, под ногами постукивают расшатавшиеся паркетины. Ему пять лет и он счастлив, потому что мама забрала его из детского сада раньше обычного, еще до тихого часа! Сказала, что у них гости. И вот, едва стянув куртку и сбросив валенки, он вбегает на кухню. Посередине, на табурете сидит большой мужчина. Вите он кажется просто огромным, лицо словно серая каменная глыба, плечи перекрывают окно. Свет бьет мужчине в спину и Витя не может разглядеть его лица. Зато он видит, что мужчина чистит яблоко. Лезвие ножа не спеша движется вокруг плода, кожура непрерывной, длинной спиралью свисает почти до пола. На кухне пахнет соленой рыбой и чем-то морозным, северным. Мужчина молча смотрит на Витю, выражение лица у него суровое, но не злое, взгляд внимательный. Витя же, едва глянул в глаза мужчине, почему-то он не может оторваться от созерцания этой длинной, всё сползающей к полу яблочной кожуры.

– Вить, ты чего? – донесся голос отца.

– Вспомнил, кажется…

– Не может быть. Я вон, еле-еле, вспомнил. Тебе тогда сколько было, четыре-пять? Да, где-то так, середина семидесятых. Дядя Сережа как раз из второй полярной экспедиции вернулся. Всю их команду для отчета в Москву вызвали, вот он к нам и заскочил.

– Надолго?

– Не, он надолго нигде не останавливался. Только, здесь дела свои кончил и сразу по новой завербовался.

– А потом, что с ним стало?

– Пропал, – пожал плечами отец. – Когда папа умер, его пытались разыскать, но бестолку. Странная все-таки штука… Такой человек был, а всего-то осталось – один конверт.

Витя заглянул в него. Старая пересохшая бумага, сама разошлась по швам под его пальцами. Судя по всему, конверт был самодельный. Неровные бурые полосы клея осыпались мелкими песчинками. Более того, конверт оказался одновременно и письмом. Видимо, сказался дефицит бумаги в полярных экспедициях. Письма писались на листе бумаги, края которой заворачивались и заклеивались в форме конверта. Витя быстро пробежался по строкам. Короткое послание носило бравурно-иронический характер:

Привет от участников 13-ой боевой имени Ленина Полярной Экспедиции! Разведка новых площадей под засев кукурузы в областях Заполярья идет полным ходом. Пригодных к вспашке земель не обнаружено. Уверенным шагом ступаем к новым трудовым подвигам на ниве социалистического строительства, обязуемся исполнить поручения партии и правительства и заложить первый кирпич в здание будущего 1-ого Заполярного колхоза им. тов. Н.С.Х.!

С горячим приветом,

С.

03.Х.1963

Подобная манера письма плохо вязалась с тем суровым образом дяди Сережи, который явился Вите. Однако главное содержалось не в самом тексте. Чуть ниже подписи, чернильным пером была нарисована сова. Витя передал письмо отцу, а сам быстро вышел в коридор. Из внутреннего кармана куртки он достал найденную в дачном архиве открытку.

– Да, вот за такие шуточки в лагеря и ссылали, – задумчиво проговорил отец, складывая конверт.

– Выходит, дедушка это послание так и не прочитал.

– Почему?

– Конверт ведь заклеен.

Отец задумался:

– Наверное, он обратно заклеил, от греха… В шестидесятых про кукурузу шутить еще побаивались.

– Смотри, – Витя протянул открытку отцу.

Он долго ее рассматривал:

– Странно, как это я ее пропустил…

– В смысле?

– Вообще не помню этой вещи. Может, это матери…

– А сова? Ведь, та же самая! Да и на почерк посмотри.

Отец задумался еще больше, переводил взгляд с письма на открытку и как будто не мог сопоставить нечто одновременно очевидное и совершенно невозможное.

– Не может быть, – проговорил он.

– Почему?

– Открытка гораздо старше. Вероятно, даже старше самого дяди Сережи. Это начало двадцатых или раньше, может дореволюционная. Дядя Сережа или только-только родился, или вообще еще и не проектировался. Почерк очень похож, но…

– Что?

– Бывают просто похожие почерка. Тем более, если родственники. И все-таки каллиграфия несколько отличается.

– Понятно, письмо писалось на коленке, а открытка, наверное, в спокойной обстановке.

– Конечно. Но это просто невозможно.

– А адрес на открытке ты не помнишь?

Отец вгляделся в фиолетовые строки:

– Может быть… То есть, я адреса не знаю, но помню дед рассказывал, что они первое время в Москве на Благуше жили, это там где сейчас метро Семеновская. Говорил, что к нему даже писатель Леонид Леонов заходил, информацию для какого-то романа собирал. Открытка адресована на Благушу… Чудно как-то…

– Бог с ним, – махнул рукой Витя. – А сова? Ты ее больше нигде не встречал. Если дядя ее в подпись ставил, значит, какой-то важный символ?

– Как будто бы видел… В книжке что ли…, – голос его звучал неуверенно. – Точно не скажу.

– Слушай, а у дяди Сережи дети были? – неожиданно спросил Витя.

– Наверняка! Если даже мой папа умудрился на стороне заделать… Только где и от кого, это уж никакими силами не сыщешь. Оставишь мне эту открытку? Я бы еще подумал, может что-то всплывет в памяти, – сказал отец.

– Конечно.

– История странная… Раззадорил ты меня, честно признаюсь.

Витя и сам чувствовал странное возбуждение. Просто не мог усидеть на месте. Особенно его взбудоражил вынутый из памяти образ дяди. Не сама его внешность или окружающие обстоятельства, а скорее механика этого видения. Он как будто на самом деле покинул пределы своего тела и перенесся туда в прошлое, в себя самого пятилетнего. Витя готов был поклясться, что если бы его не окликнул отец, он смог бы начать переживать свою жизнь заново, начиная с той точки и сколь угодно долго. Настолько плотными и осязаемыми казались ощущения. Некое переживание второй реальности. Как будто кто-то просто перемотал кадры его жизни назад и начал просмотр заново. От таких размышлений немного бросало в дрожь. Может ли ум настолько разыграться, что перенесет себя самого в новую точку отсчета? Начнет просмотр с любого понравившегося кадра? Это могло бы стать очень досадным событием, с точки зрения персонажа на экране. Как это так, взяли и перемотали на самом интересном месте. Но если Витя не персонаж фильма, а сама трансляция? Тогда без разницы. Даже лучше. Для трансляции важно только одно – не заканчиваться как можно дольше. Постоянно создавать разновариантные кинокартины с открытым финалом.

Он уехал сразу после разговора с отцом, несколько расстроив маму, отказом остаться на обед. Сослался на срочные бизнес дела. И стоило на них сослать, как они появились. Позвонила Аня.

– Алло, Витя, привет! – звонко раздалось в трубке.

– Да, привет.

– Отписался тот человек из Бразилии, – сообщила Аня. – Он в принципе мне еще ночью написал, ну когда у них утро…

– Понятно. Что говорит?

– Ну, говорит, что древесина – немного не его тема, он больше по строительству, но обещал разузнать. Сами эти лесопилки он знает, просто никогда с ними не работал.

– Когда ответить обещал?

– Должен уже скоро. Я на скайпе сижу, но его пока в сети нет.

– Хорошо. Я тоже скоро буду.

Витя чувствовал, что жизнь меняется. Почему-то именно сегодня это ощущение стало более осознанным. Как бы ни любил он порядок и упорядоченность, но хорошо сознавал, что залогом осмысленного существование является восприятие и отслеживание перемен. Как и все люди, он плыл через кипучий и бурный океан жизни, даже не на утлой лодчонке, а скорее на доске для сёрфинга. Имея такое плавсредство, глупо бросать якорь, даже если и вошел в тихую гавань. Спокойствие дает не статическое существование на приколе, а чуткое понимание и предугадывание грядущих колебаний, даже если они и достигают девятого балла. И чем легче судно, чем более тренирован пловец, тем легче оказаться ему на гребне волны. Сейчас в Витиной жизни, что-то назревало, он уже знал это. Нечто вспухало со всех сторон, готовилось прорваться, и ему не хотелось оказаться сметенным этим потоком. Оставался еще вопрос, откуда бралось это ощущение? Его будто толкали под локоть, провоцировали на действие. Или он сам, что называется, дозрел до новой перемены и томился в ожидании некой подсказки, в каком направлении совершить это действие. Как бы то ни было, но с недавних пор Витя ощущал присутствие какой-то посторонней воли. Всего его внезапно пробудившиеся интересы и вопросы, будто бы нашептаны извне. При этом получить на них ответы, казалось его искренним, личным желанием. Да и никому кроме него эти ответы и не требовались. Все эти вопросы – чертежи, дядя Коля, потерянные родственники, даже Валера, являлись чем-то большим чем бытовые интересы или насущная необходимость. Все это явилось. Все это взывало и требовало Витиного внимания.