Читать книгу: «Клятва и клёкот», страница 4

3

Хмель разморил Дербника. Будь его воля, развалился бы на лавке и вздремнул лучину-другую. Жаль, Сытник был во дворе – показывал птенцам, куда стоило бить. Те кивали и с восхищением смотрели на увесистый меч.

– Новый помет? – Дербник взглянул на детишек – те потупились.

– Ага, вчера отобрали, – Сытник усмехнулся. – Отпоим, погоняем – окрепчают, а там и!..

Дербник вздохнул, вспомнив свое посвящение. Сперва, конечно, отпаивали травами и отварами, которые Любомила вымешивала перьями, а потом чертили резы вокруг, раскладывали те самые перья и шептали в уши. Как только шепот переходил в клекот, человек оборачивался птицей и неуклюже хлопал крыльями, пытаясь свыкнуться с новым телом.

Неприятное чувство. А самое пакостное, что его отголоски приходилось переживать при каждом превращении. Каждый раз страшно, но надо. Жить без крыльев уже не получалось. Ах, если бы благодаря им Дербник мог стать хоть немного выше!

– Лишь бы кости выдержали, – он повел плечом. Помнил, что не каждый оборачивался – у некоторых ребра трещали, ломаясь, – и все, вместо птицы выходил калека или мертвяк.

Мороз прошел по спине. Дербник вздрогнул – перед глазами промелькнули умершие. Те, кто обучался вместе с ним и Зденкой. Сытник тогда лишь пожал плечами. Раньше Дербнику хотелось убить его за это – теперь он понимал: их таких хватает, и ведь не от хорошей жизни отправились в птичник: кого продали, кем откупились, а кто захотел сам, понимая, что семья не протянет с еще одним ртом.

– Выдержат, – в голосе Сытника зазвенела сталь. – Должны выдержать. Времени у нас не шибко много.

– Случилось что? – полюбопытствовал Дербник.

Сытник спрятал меч, знаком повелел птенцам уйти в сторону и тяжело вздохнул. Неужели враги зашевелились? Или свои же гадят?

– Ржевицу сожгли, – нахмурился Сытник. – Враги прут в Черногорье, да так, словно зовет их кто. Знаешь чего, а?

Дербник сглотнул нарастающий ком. Неспроста Марья спрашивала его. Знала ведь! Оттого и сама туда хочет – опередить.

– Не слыхал, – хрипло ответил Дербник.

– Дык во-от, – задумчиво протянул Сытник, – князь наш решил сам разведать, чего там творится. Мне сказано в дорогу собираться. А птичник, спрашивается, на кого оставить, а?

– Ты, – Дербник аж запнулся, – поедешь аж туда? К злым духам в пасть?

Тревога поднялась из глубин души и завертелась у сердца. А если не воротится? О, он ни за что не хотел бы его потерять! Нет, лучше верить, что Сытник справится и не сомневаться в его силе. Сколько раз ездили-летали, сколько приносили плохие вести и помогали!

Он должен справиться. Иначе никак.

– Сказано собираться! – тверже повторил Сытник. – За птенцами-то Пугач посмотрит, но, – перешел на шепот, – надо, чтобы кто-то присмотрел и за самим Пугачом. Странный он стал.

К горлу подкатил колючий ком. Пришлось тихонько сглотнуть, а то еще ругаться начнет.

О Пугаче Дербник и думать не хотел. Тот был странным всегда – держался в стороне от остальных, подкрадывался тенью временами, пропадал с виду так, что не найдешь, находился неожиданно и случайно. Ой непростой этот молодец! Чуял Дербник, что нечист был Пугач, но лезть не хотел.

– Возьми меня с собой, – он чуть ли не взмолился. – Там опасно. Я могу пригодиться.

Прикрыть спину, дотащить к травнику… Хоть как-то, но спасти!

– Без тебя знаю, – буркнул Сытник. – Потому и еду сам. А ты, – взглянул, прищурившись, – сиди тут да посматривай по сторонам. Может, выведаешь чего.

Вот тебе на! Ходи, вынюхивай, пока старший будет невесть где и с невесть чем. Дербник помрачнел: не нравилось ему, что все как один говорили о Черногорье, а теперь еще и хотели попасть туда. Как будто духи путали дороги и вели к одной-единственной.

Ничего не оставалось – Дербник кивнул и присел на лавку, задумавшись. Князья ладно, боги с ними, но что станется с птичником, если Сытник не вернется? И с ним самим? А кто будет старшим, не Пугач ли?

Дербник скривился. Мысли путались и сдавливали голову. Птичник, Пугач – тощий, точно мертвец, с лисьим прищуром и смольными прядями… Бр-р! Однажды он прилетел в птичник и сел посреди двора. Пока все удивлялись, Сытник внимательно рассмотрел сову и попросил принять человеческий облик. Тогда Пугач удивил их во второй раз – вместо ладного да румяного мальчишки предстал бледный да худой молодец. Кости отовсюду выпирали – аж смотреть страшно было!

По птичнику ходили слухи, будто Пугач подуспел в чародействе и кое-чего разумел в резах. Спрашивать никто не решался, а сам он ничего не рассказывал – лишь глядел исподлобья. Ни дать, ни взять – почти чародей-из-гор!

Дербник и сам не заметил, как провалился в дрему. Она быстро сморила и унесла его со двора в чистое поле. Там перешептывались колосья – золотистые, яркие, не тронутые ни войной, ни ворожбой. Среди них стояла Марья. Одной рукой она провела по колосьям, а другой достала белоснежный платок и подбросила в воздух.

Дербник ахнул: тень платка обернулась дымом. Запахло гарью. Пламя обняло колосья и сомкнулось вокруг них кольцом. Марья захохотала и закружилась, отплясывая среди языков костра. Дербник протянул к ней руки и закричал.

Сон растворился, как не бывало. Перед ним снова расстелился двор. Над Дербником стояла Зденка, взлохмаченная и с давнишними синяками у глаз.

– Хорошенько тебя пробрало, а! – она наклонилась и внюхалась. – Княжеский хмель?

– Скорее странные слухи, – Дербник покосился на Зденку. От нее несло не лучше. Неужели тоже пила? – Слышала, что творится?

– Ага, – Зденка невесело хмыкнула. – Кто-то пути путает и морок сеет.

– Огнебужскими тянет. – Он сжал руки. Стоило вспомнить о войне, как тут же накатывала злость.

– И ими тоже, – Зденка покрутила головой по сторонам и присела рядом. – Слушай, Дербник, я не знаю, что творится, но чую, как кто-то пытается сеять раздор среди своих же, наших то есть.

– Кто-то, – Дербник осмотрелся, но Пугача поблизости не увидел. – Без Сытника тяжелее будет, но переживем.

По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.

– Не люблю Сытника, но не к добру его отъезд, – Зденка поежилась. – Стоило бы держаться друг за друга, а мы как собаки.

– Уставшие собаки, – Дербник вздохнул. Этот разговор нравился ему все меньше. – Когда-нибудь выдохнем.

– Или передо́хнем, – Зденка горько усмехнулась.

Дербник не выдержал – поднялся и пошел к мальчишке, что бил мечом соломенное чучело. Даже неоперившегося птенца стоило обучить хорошей защите. Может, проживет чуть дольше, а может, посвящение пройдет и взлетит в небо следующей весной. Эх, весна! Пережить бы зиму.

За себя Дербник не переживал – для него на кухне всегда найдется еда, а вот другие, особенно сенные девки и служки с их семьями… Сможет ли Гданец прокормиться? Впрочем, если Сытник что-то найдет и вернется с тревожными вестями, голод перестанет казаться главной бедой.

Дербник полушутя дрался с мальчишкой и показывал на себе, в какой миг нужно бить и куда целиться, да так, чтобы враг не заметил – а сам внюхивался в воздух. Нечто проникло в него, смешавшись с запахами сена, птиц, хмеля и пота. То ли тревога, то и впрямь ворожба какая-то, хитрая да лютая. С виду не разберешь.

Зденка взялась за стрелы. Дети поглядывали на нее с завистью. Глупые. Не понимали, какой платой давались меткость и быстрое перевоплощение. Дербник кричал вместе с ней, когда обрастал перьями. В соседнем костре догорали кости их собратьев, которых не принял Велес. Им со Зденкой повезло. Сытник тогда остался доволен.

Дербник обругал самого себя и достал меч из ножен. Мальчишка не испугался – ударил снова. Древесина столкнулась с лезвием. Слишком слабо, чтобы разрубить ее, но ощутимо. Дербник улыбнулся и дал знак продолжать, мол, не бойся. И впрямь – успеет еще испугаться.

Слева звенела тетива. Сзади пела чужая сталь. Дербник поймал себя на мысли, что изнутри птичника она слышится совершенно иначе. Когда стоишь в стороне или выглядываешь из окна, то не чувствуешь, как кричит меч, прежде чем принять удар или пронзить врага.

Мальчишка вдарил в бок, но поздно – Дербник ушел в сторону. Кажется, птенец начинал злиться. Это правильно, это хорошо, вот только горячая кровь должна подчиняться уму. Тогда будет прок: подхватишь эту пламенную волну – и направишь.

– Не злость должна вести тебя, а ты ее, – Дербник облизнулся.

Мальчишка услышал, но не вслушался – кровавый хмель слишком сильно понес его. А что бы на месте Дербника сделал Пугач? Пугач!..

– Хватит! – он оборвал пляску и остановил мальчишку рукой. Тот испугался от резкой перемены, поэтому пришлось смягчиться. Дербник выдохнул и произнес: – Тише, тише, птенец.

Никогда, никогда Дербник не видел, как бился Пугач. Он не бегал по птичнику с мечом или стрелами – вечно вился вокруг Сытника, а потом пропадал. Как будто таял дымом в воздухе. И это ему, скользкому и мутному, как болото, Сытник доверил птенцов! Выглядело странно, как и все, что творилось вокруг в последний год.

Дербник развернулся и взглянул на Зденку. Его самого потихоньку начало уносить. Тут либо плясать с тем, кто равен по силе, либо успокаиваться.

– Нет, – Зденка помотала головой. – Я пока сама хочу.

Значит, успокаиваться.

Дербник сделал глубокий вдох. Затем – медленный выдох. Так, как учил Сытник. Долгий вдох, долгий выдох, чтобы остудить бурлящую кровь.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Скоро должно отпустить.

Сил держать меч не было. Дербник спрятал его в ножны и пошел к лавке. Надо будет разузнать про Пугача. Уж больно дивная он птица. Но то лучше отложить на другой день – нынешний и так казался долгим и невеселым. Как будто к ним под бок кралась смерть, причем не напрямую – то ли путаными тропками, то ли болотом, что разливалось по воздуху и затягивало во мрак.

IV
Совет чародеев

– Смотрю – и вижу отражение себя. – Оно смеялось, отплясывало среди камней и ускользало в сторону, как застенчивая девка. И глядело таким же озорным взглядом, словно желало, чтобы Лихослав погнался за ним. Но сил не было.

– Ты хочешь мне сказать, что мы, – он сглотнул, – одно?

Звонкий хохот раздался где-то совсем рядом. На этот раз – девичий. Как странно!

1

Седмица минула как миг. Глядь – и нету. Весть про Ржевицу разлетелась по столице и волостям. Народ сильнее, отчаяннее потянулся в Гданец, а городские, в свою очередь, – поближе к детинцу, надеясь укрыться там, если случится беда. Да и зима близилась – опадала золотистая листва, оголялись ветки деревьев. Замерзала земля, засыпала долгим непробудным сном. Уже виднелся след Мораны среди городских улиц.

Марья вынырнула из-под покрывала. Колесница Хорса едва виднелась на небе – только край плаща алел вдали, разгоняя ночную мглу. Знал бы он, великий и всевидящий бог солнца, что творилось на свете! Вчера к отцу приходили иноверцы. Голосили так, что весь терем сбежался посмотреть.

Гости из дальних земель размахивали деревянными крестами да винили Моровецких в том, что живут они во мгле и оттого не знают покоя много лет. Мол, карает их невесть какой бог. Чушь! Марья знала: боги молчат, потому что чародеи из тогдашнего Совета заточили своего собрата в Черногорье.

Теперь кусочки складывались в одно. Марья взяла в руки свечу, покрутила и так и сяк. С виду обычная. Правда, можно было заговорить или резы начертить писалом. Только что с того выйдет – неясно. Впрочем, ее и без того мучили видения: то ступеньки змеями оборачивались, то кровь на потолке стыла, то тень мимо пробегала со злобным шипением. Потому и пришлось обратиться к Любомиле. Та оглядела светлицу, развесила по углам полынь, а затем добавила, мол, после неосторожной ворожбы бывает и хуже, а видения пройдут, не страшно это.

– Некоторые свои души теряют, – ворчала ведунья. – А ты, княжна, легко отделалась: ступила на ту сторону – и выбежала сразу. Конечно, морок будет виться, но ты не поддавайся – внимания не обращай и не бойся. Да, не бояться – вот что самое главное! А будешь страшиться – оно схватит за руку и утащит.

Знала бы Любомила, кого пыталась позвать Марья. Но не ее это дело. Даже княжеской ведунье не стоит говорить – иначе узнает кто-то еще, у стен-то в доме всегда были большие уши.

Марья взглянула в окно. С улицы несло морозом. Бр-р-р! Мерзкое время! Может, поддаться да сделать как боярыни – заделать окна слюдой, чтобы мороз ходил вокруг да около, стучался, а войти не мог. В тереме-то потихоньку укрепляли стены, готовились к заморозкам. Да и слюду совсем недавно привезли – купцы еще на той седмице к отцу ходили с поклоном и хвастались, мол, не страшна будет злющая метелица, если хорошенько подготовиться.

Марья тоже ждала зиму и потихоньку таскала из кухни то пшено, то репу, то рушник какой, то ножик. Все складывала в котомку: сверху – тряпье, снизу – снедь и позолота для размена. Не верилось Марье, что пир с чародеями пройдет хорошо. Да и отец ходил мрачнее тучи, а он ведь тоже что-то знал. Плохие вести ведь первым делом долетают до князя.

Если Совет не даст добро – сама отправится в дорогу. Только лучше заранее прознать про то, что творится на большаке, да про Лихослава. Как позвать его к скале, как переговорить да как – о, от этой мысли Марью коробило – освободить, если сторгуются. Мало ли что может случиться!

– Марьюшка! – в светлицу постучалась Вацлава. – Проснулась уже, лебедушка?

– Да, – отозвалась Марья. – Заходи, Вацлава.

Нянюшка принесла верхнюю рубаху, расшитую серебристыми нитями и багряными бусинами. Ни дать ни взять – сама Мокошь в царстве Мораны! Марья одобрительно кивнула и села на постели, позволив Вацлаве расчесывать волосы. Нянюшка с улыбкой начала перебирать пряди и вплетать в них алые ленты. Да, на Совете надо было сиять. Марья и в баню вчера сходила. Ох и натерли ее тамошние девки! Яростно, сильно, будто их самих обдериха¹⁹покусала. Растирали под паром докрасна, не жалея кожу, чтобы не старилась раньше времени и чтобы хворь всякая не приставала.

– Ох, ягодка, – приговаривала Вацлава, – лебедушка моя.

«Мертвая лебедь, мертвая!» – хотелось выкрикнуть в ответ, но Марья сдержалась. Все же нянюшка с заботой, с теплым сердцем готовила ее.

Марья догадывалась, что Вацлава хотела сосватать ее хоть боярину, хоть чародею. А что – тоже почетно с виду! Только Совету в лапы княжество передавать Марья не собиралась, поэтому в ту сторону даже не смотрела, а охочих отваживала сама. Не краса их манила, не стройный стан, а род Моровецкий да земли.

Хорс тем временем взмахнул накидкой изо всех сил – и раскинулась та накидка по небу. Запламенело оно, отблески заплясали на крышах детинца, да и наверняка – на посадских избах. Тут и Вацлава подоспела: уложила косу, помогла надеть верхнюю рубаху, украсила голову белоснежным, переливчатым кокошником с каменьями, а после посоветовала взглянуть на заморские мази, будто бы целебные и творящие красоту.

– Не купца²⁰зову, – ответила Марья. – Хватит и того, что есть.

– Как скажешь, Марьюшка, – не стала спорить Вацлава, – как скажешь.

Марья осмотрела рукава, убедилась, что на ткани нет ни единого пятнышка, и довольно улыбнулась. Оставалось вплыть в трапезную лебедицей и сесть рядом с отцом.

Вацлава повела ее по терему, да с таким трепетом, словно там ее ждали не чародеи, а дружки жениха. Но ничего, нельзя винить нянюшку в этом – уж слишком сильно та желала услышать свадебные бубенцы. А может, показалось? Такой же морок, как и видения, преследовавшие Марью? Она невесело усмехнулась: так и с ума сойти можно.

Из-под дверей трапезной доносились шум и стук кружек. Уже пили и перемывали кости друг другу и соседям. Марья вздохнула: главное – не смотреть ни на кого и ступать ровно. Сердце билось бешеной птицей. Но ничего, не впервой.

Как только стража распахнула двери, Марья плавно пошла к отцу. Шум стих. Чародеи – кто с резами на лицах, кто с оберегами – уставились на нее. Оценивающе, неприветливо, с недоверием. Эх, как бы не задумали чего!

Таков уж был Совет – как зверь, готовый растерзать любого, кто не по нраву. Даром что в трапезной пахло хмелем, медом и мясом – никакая снедь не могла перебить запах тревоги. Он забирался в душу и травил ее.

– Ну вот и дочь моя, – радостно произнес отец, – княжна Марья!

Гости заулыбались, натянуто, неискренне. Марья прошла мимо, склонила голову перед отцом, улыбнулась и уселась рядом с ним. Лишь после ей удалось осмотреться внимательнее и… с трудом сдержать тяжелый вздох. Из всего Совета явились трое, чуть меньше половины.

Три главы чародейских родов, что передавали дар по крови и не признавали чужаков. Ходили слухи, что однажды – кажется, целую сотню весен назад – в княжестве объявился чародей, рожденный от какого-то пастуха. Едва попав в Гданец, он пропал без вести. В тереме о нем не говорили, хотя Вацлава сказывала, будто его нарекли вруном и обратили в пепел. Правда ли это? Да кто разберет!

Впрочем, Совет действительно не менялся. Они не принимали ни ведуний, ни травников, ни прочую чернь. Их можно было понять: где простой человек, пусть и благословленный богами, и где они, великие и могучие! Настолько, что едва снизошли до жалкой княжны. Большинство не прислали даже подручных, решив не утруждать себя.

– Здравствуйте, гости дорогие, – заговорила она. – Не стесняйтесь – ешьте да пейте!

Но возвращаться к еде никто не спешил. Чародеи переглядывались, хмыкали и перебирали обереги. Еще бы: сразу поняли, что позвали их не просто так. Что ж, значит, тянуть не следовало.

– Послушайте! – не выдержала Марья. Теперь все взгляды устремились на нее. – Я звала вас – и вы откликнулись, теперь же прошу послушать. Я хочу поговорить о том, что находится вдали, но влияет на нас. Наши враги наступают на пару с зимой. Все уже знают о Ржевице, а завтра что? – ох, как же складно плелось! Словно боги говорили через Марью. – А я знаю что! Огнебужские ломятся в Черногорье, и неспроста. Сами знаете, какая сила там спрятана. Не на этой седмице, так на следующей подступят к скалам… – она замялась. Стоит ли говорить о задуманном напрямую? – Почему бы нам не использовать эту силу? Наше войско уже не то, что прежде…

По лавкам прокатился гул. Звякнули золоченые бубенцы – то тряхнула косой Ярина Ясная. Нахмурил густые брови Мстислав Огнебурый, клацнул челюстью Руболюб. Только отец продолжил сидеть прямо; очи его словно покрылись туманом: не было в них ни ясности, ни прежнего огня.

– Безумие! – воскликнул Мстислав Огнебурый. – Твоя забота радует мое сердце, княжна, но, позволю напомнить, чародея не просто так заточили в горы. Знаешь ли ты, какое зло он разносил по всему свету?

– Нам вообще не нужно вспоминать его, – цокнула языком Ярина Ясная. – Это… не к добру.

Марья успела заметить ее заминку. Да, до недавнего времени никто не вспоминал о Лихославе. Все будто позабыли, что породило войну.

– Мы делаем все возможное, – холодно продолжил Мстислав Огнебурый. – Наши лучшие витязи и слуги сдерживают врага, и этого хватает.

– Но мы проигрываем, – мрачно продолжила Марья.

На лице Руболюба промелькнула усмешка. Да уж, потешно ему сидеть тут, в ладно скроенном кафтане, с мечом, который он носит на поясе разве что для вида! Встать бы да плеснуть ему в лицо колодезной водицы, чтобы пришел в себя, да только так поступают лишь неразумные девки.

– Едва ли, – дернул головой Мстислав Огнебурый. – Не тебе о том судить, княжна.

– Краса да ум, – оскалился Руболюб, – редко ходят вместе. Да, злые языки говорят, будто мы отсиживаемся в стороне. Нужно ли им верить? Им, которые не знают, чем нам пришлось пожертвовать ради княжества и князя.

– Служение Моровецкому роду, – вторил ему Мстислав Огнебурый, – наш долг. Мы отдаем его не одно столетие. Так можно ли сомневаться?..

– Сомнение подобно оскорблению, – недобро прищурился Руболюб. – Но ты ведь, княжна, не хотела нас оскорбить, не так ли?

У Марьи голова пошла кругом. Она моргнула, подняла взгляд – и чуть не открыла рот от удивления. Вместо чародеев на лавке сидели чудовища: свиные рожи, волчьи лапы да раздутые животы. Из приоткрытых пастей вытекала черная жижа, а лапы тянулись к еде. О, как сильно каждый из них желал опустошить миски, сгрести побольше и съесть! Жижа сочилась – а лапы все пихали да пихали печеное мясо, пироги, квас. До чего же гадко! Марья отряхнулась, поправила рукава и – о диво! – страшное видение пропало без следа. Странное дело!

– Я думаю, – заговорила Ярина Ясная, – что у княжны мягкое сердце. Получив плохие вести, она встревожилась и решила, что нужно срочно что-то сделать. Но говорит в ней не холодный ум.

– Может, ты знаешь то, что неизвестно мне? – прищурилась Марья.

– О-о-о, – протянула Ярина Ясная, – княжна, гонцы первым делом несут вести нам. С тех пор, как сожгли Ржевицу, прошло полторы седмицы. Огнебужские и впрямь пытаются взять в кольцо Черногорье, но у них ничего не выходит.

– Верно! – добавил Руболюб. – Мы держим их, а там, глядишь – и через день-другой начнем теснить. Отомстим и за Ржевицу, и за заставы!

– Княжна может не тревожиться, – улыбнулась Ярина Ясная. – Мы справляемся.

– Будь все плохо, мы бы не сидели здесь, – фыркнул Мстислав Огнебурый. – Ты же не держишь нас за трусов, княжна?

– Мы не сомневаемся в вас, – послышался хриплый голос отца. – Совет всегда помогал нашему роду.

Марья вздрогнула от удивления. Надо же – заговорил! А ведь за последние седмицы он ронял всего несколько пустых слов на пирах и редко ступал дальше спальни. То ли захворал, то ли совсем ослабел от долгой жизни – кто его знает. Любомила – и та порой разводила руками.

Марья опустила голову и кивнула, несмотря на злобу, что змеей затаилась внутри. Чародеи врали – все как один. Эти медовые улыбки, снисходительные взгляды, знакомые с детства бегающие глаза… О, не зря князь создал птичник, верный лишь их роду! Конечно, перевертышам не сравниться с Советом, но это лучше, чем ничего.

– Если все так… – Марья сделала глоток земляничного отвара. Ох и медовый! Как речи чародеев. – То мы можем выдохнуть и не думать о Черногорье.

– Да, – кивнул Мстислав Огнебурый. – Напомню еще раз: об этом проклятом месте не стоит вспоминать!

На том и порешили. Чародеи увидели в Марье глупую наивную княжну, Марья в них – мудрых советников. Славный морок получился – любая ведунья позавидовала бы.

Отец оставался в стороне. Мало пил, ел – больше слушал и кивал. Наверняка у него были свои мысли, но делиться ими при чародеях никак нельзя. Лишь когда их разморило и начались пляски скоморохов, которых позвали для «дорогих гостей», отец взял Марью за руку и прошептал:

– Не волнуйся, дочка. Я послал Сытника к скалам. Он все разведает и вернется с вестями.

На миг Марья забыла, что надо улыбаться и пировать – сердце сжалось. Сытник! Он был хорош в ратном деле, но путался, если приходилось иметь дело с чарами. Сколько раз Любомила избавляла его от чужих проклятий! Сколько оберегов на него потратила! Даром что сова!

– Только его? – Марья натянуто улыбнулась. Хоть бы никто ничего не заметил!

Князь кивнул и приподнял чашу с отваром, чтобы выпить в честь гостей. В очередной раз.

Чародеи последовали совету Марьи. Они, как те чудовища, принялись есть от души, сгребая из мисок все, что вкусно пахло, запивали и ухмылялись, нахваливая князя. Как всегда. Не заботил их ни голод, что гулял за пределами столицы, ни война. Да они вообще не хотели ничего менять! Зачем, когда и без того сытно живется?

Привыкли пользоваться славой родов, мол, заточили великую тьму, защищали княжество столетиями, и за это их ценили и боялись. Да вот беда: нынешний Совет отличался от первого и могуществом, и желанием бросаться вперед. Будь их воля, воины остановили бы врага еще у Ржевицы. Да и соседние страны подтянулись бы, ведь у той же Ярины Ясной хватало красноречия. Что ей мешало отправиться к степнякам и попросить помощи?

Не зря поговаривали, что Совет изжил себя. Даже некоторые бояре намекали на то отцу, а порой и сами выступали против Совета, да вот беда: через время от их пыла не оставалось и следа.

Марья кисло посмотрела на отца. Тот же туманный взгляд. Неужели он настолько испугался чародеев, что нырнул в думы? А может, захмелел или осторожничал. Бывали ведь дни, когда он раздавал наказы и много говорил с дружиной; жаль, что их становилось меньше. Смерть – Марья чувствовала это – ходила вокруг него, вилась у сафьяновых сапог и давала о себе знать, захлестывая его душу волнами бессилия.

– Тебе не кажутся странными их ответы? – шепнула Марья ему. – Что, если войско дойдет до Гданеца?

– Они готовы к этому, – неохотно отозвался он. – Меня… убедили, что мы справимся.

Ха! Как бы не так! Все вокруг кричало, что чародеи нарочно бездействуют, словно их… О, нет, они не могли предать! Ладно народ, города и пшеничные поля, но ведь у них в Гданеце расписные терема. А еще за эту землю проливали кровь их предки.

Нет, тут другое: эти люди не видели войны, не знали, насколько ценна жизнь, а точнее – не желали замечать ничего, кроме собственных скрынь. Гданец жил, торговал, расширялся, а все остальное их не беспокоило.

Им никак нельзя доверять. Придется все-таки самой. Надо только подготовиться. О, сколько работы! Бегать Марье целую седмицу или две, собирая обереги, разведывая, что творится в округе, выбирая одежду попроще. А еще ведь надо выяснить про Лихослава…

Марья вздохнула. Сама она дорогу не осилит, это ясно. Значит, уговорит Дербника, больше довериться некому. Он выводил ее в город, он может повести и дальше. А там уж как боги решат. И хорошо бы до Дня птиц успеть: в суматохе-то не сразу заметят. Пока обряд проведут, пока после соберутся, пока поймут, что к чему, – Марья будет далеко.