Читать книгу: «В тени», страница 4

Глава 11

Весь вечер Никита просидел в тёмном углу за бумагами. Он внимательно прошерстил тринадцать папок с уголовными делами по всем тринадцати убийствам Люцифера, ничего нового не нашёл и начал по новой – с первой папки.

Что-то упускается. Он был уверен – что-то упускается.

Никогда не бывает так, чтобы полицейские отчёты отражали точную картину происходившего. Свидетель что-то скрыл или забыл; полицейский невнимательно заполнил бумаги, одним глазом уходя в сон после тяжёлых будней; какую-нибудь изъятую при обыске улику впоследствии посчитали неважной и исключили из числа вещественных доказательств…

Что-то всегда упускается.

Взять только «Увертюру» Вагнера. В отчётах не сказано ни слова о том, что Люцифер слушал эту музыку как минимум при одном убийстве. Но в этом нет вины полицейских. Никита знал: вся вина на свидетеле. Он слишком поздно вспомнил эту деталь. И, возможно, не вспомнил бы, если бы спустя двадцать лет Люцифер снова не убил и КВР не возобновил бы дело.

Никита потёр уставшие глаза, вздохнул и снова открыл первую папку.

Живот беспомощно заурчал. Никита попытался вспомнить, что у него есть в холодильнике – как всегда ничего. Два последних замороженных блинчика с мясом он съел утром, и после этого в его желудок не попадало ни крошки. Ничего страшного, желудок подождёт! Пару месяцев назад врач «поставил» ему гастрит, предупредив о скорой язве, если он не начнёт следить за здоровьем, но разве это важно, когда на кону стоит поимка Люцифера?

Он мог бы поручить бумажную волокиту с делами серийного убийцы кому-то другому. Поручить по каждому делу выписать в отдельный блокнот важные детали, список вещественных улик и все мелочи, отличающиеся от отчёта к отчёту, а потом сравнить, как менялись эти детали с каждым пересмотром дела и с каждым актом приёма-передачи вещественных улик[1]. Эти дела столько раз передавали с одного участка другому, и по каждому отдельному убийству составлялось столько отчётов, что наверняка в них что-то выпало.

Да. Можно было бы поручить эту работу кому-то другому.

И нет. Никита не мог так поступить. Он должен сам всё перепроверить. Должен сам найти, что упускает полиция.

Никита разложил перед собой тринадцать блокнотов.

«Дело №1. 18.09.2002». Девушка, девятнадцать лет. Была сиротой и с восьми лет воспитывалась в семье священника. На момент убийства была студенткой второго курса и состояла в волонтёрской организации, оказывающей помощь бездомным животным.

Убийство произошло ночью на улице. На запястье жертвы после смерти неаккуратно выжгли крест – по всему видимому, зажигалкой. Ничего удивительного, что для первого убийства Люцифер выбрал человека послабее и действовал неаккуратно, а может и вовсе незапланированно, орудуя лишь подручными предметами. – сделал вывод Никита. – Но как раз для первого убийства примечателен способ убийства – один точный удар ножом в области сердца. Если он действовал по ситуации, он знал куда бить.

«Дело №2. 28.02.2003». Парень убит в парадной. Два ножевых ранения. Крест выжжен на шее раскалённым металлом – Люцифер заранее подготовился к убийству и приготовил всё необходимое.

В дальнейших убийствах он стал действовать более аккуратно, но вместе с тем и более жестоко. Начиная с четвёртого убийства проявилась склонность к пыткам. Во всех случаях у жертв ничего не пропадало – ни ценности, ни деньги. Зачем он их пытал и что пытался выведать, для полиции оставалось загадкой даже спустя двадцать лет. Но Никита знал точно: Люцифер вовсе не пытался выведать у своих жертв какую-либо информацию, ему просто нравилось видеть боль и страдания.

Закрыв десятую папку, Никита кулаком протёр глаза, жгущие от усталости, и продолжил.

«Дело №11. 22.04.2006». Мужчина убит на глазах у сына. Самое жестокое убийство Люцифера – тридцать один ножевых ранений, почти все из которых глубокие резаные раны, нанесённые с целью причинить боль, а не убить. Предположительно, он планировал двойное убийство, и мальчик должен был стать двенадцатой жертвой. Так почему же он не тронул мальчика?

– Почему? – Прошептал Никита, отложив ручку. – Почему не убил?

Пять минут размышлений не дали ему никакого ответа, и он, сжав зубы, закрыл одиннадцатую папку.

Осталась последняя.

«Дело №12. 16.12.2006». Девушка убита на улице точным ударом в сердце. На запястье зажигалкой выжжен крест – посмертно.

Двенадцатое убийство не вязалось ни в какую картину, и, судя по отчётам, следственная группа долго не могла решить, действительно ли в этом деле виновен Люцифер. Установить, что преступление действительно совершено серийным убийцей, удалось лишь благодаря результатам экспертизы ДНК. На теле двенадцатой жертвы нашли чужую кровь – кровь одиннадцатой жертвы. Выходит, орудием убийства в обоих преступлениях выступил один и тот же предмет – металлический нож, на лезвии которого сохранилась кровь одиннадцатой жертвы.

– Бред какой-то! – Прошептал Никита.

Начиная с две тысяче пятого Люцифер начал убивать чаще – почувствовал безнаказанность и неуязвимость наряду с нарастающей жаждой к охоте. Его убийства становились всё более жестокими – для наслаждения ему стало мало одного лишь вида смерти, он хотел видеть мучения, наслаждался страданиями.

Но почему тогда двенадцатое убийство не отличилось жестокостью?

Никиту снова посетили вопросы, на которые он извёлся искать ответы.

Может, я задаю неправильные вопросы? – подумал он. – Как можно найти ответы, не зная даже как правильно задать вопросы?

Но раз за разом – с каждым пролистыванием уголовных дел двадцатилетней давности эти вопросы назревали в его голове как впервые, и он продолжал безрезультатно о них биться.

Почему после одиннадцатого, своего самого жестокого убийства, Люцифер пропал на восемь месяцев, и почему, чёрт возьми он не пытал двенадцатую жертву?

Неужели тот плачущий мальчик, которого он пощадил и оставил в живых, пробудил в нём человечность и заставил пожалеть о содеянном. Зачем-то ведь он оставил его в живых…

– Нет. – прошептал Никита в ответ самому себе. – Жалость и совесть тут ни при чём.

Ему ли не знать, что такие, как Люцифер, не испытывают ни вины, ни сожаления, а убийства для них подобны наркотической зависимости. Возвращаясь к однажды оставленной зависимости, наркоман не начинает сначала, он начинает с того места, на котором бросил. Ему не хватает доз, которыми довольствуются «новички», его организм просит ту дозу, к которой однажды уже привык. Подобно наркоману-рецидивисту[2], вернувшись к былой зависимости быстро начавшему злоупотреблять в прежних дозах, возвращаясь к убийствам, Люцифер должен был продолжить своё дело с прежней жестокостью.

Вот она – нестыковка!

Это именно то, что упустила не только полиция, но и вся страна, внимательно следившая за развитием дела девятнадцать лет назад. Все восемь месяцев после одиннадцатого убийства люди так радовались тому, что Люцифер исчез, что не придали значения убийству девушки на улице. Многие и после двенадцатого убийства отказались верить, что это дело рук серийного убийцы, отличавшегося кровожадностью.

Никита нашёл в интернете старые выпуски новостей.

Все ведущие как один вещали: У милиции нет уверенности, что данное преступление совершил серийный убийца, которого прозвали Люцифером. Единственная зацепка, которая даёт основание предположить, что это убийство совершил Люцифер – выжженный на запястье крест. Милиция обрабатывает все версии, не упуская также тот вариант, что крест был нанесён специально, чтобы увести следователей по ложному следу.

Не только общественность, но и многие из милиции поверили в то, во что хотели верить – Люцифер пропал, умер или покинул страну, и двенадцатое преступление совершено не им.

Но почти двадцать лет спустя – в январе двадцать пятого – все также легко поверили, что он вернулся. Поверили потому, что о возвращении дьявола преступного мира сообщил тот, чьё мнение трудно было оспорить – сотрудник Комитета внутренних расследований.

Никита заставил полицию поверить в то, что Журавлёва Людмила – тринадцатая жертва Люцифера.

[1] При передачи уголовного дела от одного суда в другой или от одного органа в другой составляется акт приема-передачи, в котором указывается перечень вещественных улик.

[2] Рецидивист – преступник, наказанный в прошлом за какое-либо преступление и совершивший его повторно

Глава 12

Дверной звонок торопливо затрещал.

Никита сложил в ряд тринадцать папок уголовных дел и блокнотов с заметками – по блокноту на каждое дело – и подошёл к двери. Не смотря на глазок открыл дверь.

– Привет! – Катя засветила в улыбке белоснежный ряд ровных зубов.

– Как ты нашла мой адрес? – спросил Никита сухо.

Катя перестала улыбаться и недовольно на него покосилась.

– Не можешь хотя бы для виду улыбнуться и притвориться, что рад меня видеть? – буркнула обиженно.

– Я ничего не делаю для виду. – голос Никиты звучал по-прежнему чёрство.

Катя не придала этому никакого значения. Сколько они были знакомы, он всегда звучал сухо, и со временем она перестала придавать этому значение.

– Звонила в твой КВР, чтобы спросить, куда тебя поселили. Так и узнала адрес. Мог бы, кстати, и сказать, что переезжаешь. – продолжая улыбаться, она подняла перед собой бумажный пакет. – Я принесла покушать. А то ты вечно забываешь о себе и ходишь голодный. Не удивлюсь, если и сегодня весь день ничего не ел.

– Спасибо. Я и вправду очень голоден. – Никита забрал из её рук пакет и толкнул дверь, чтобы закрыть, но Катя подпёрла её ногой.

– Эй! Там вообще-то и моя порция есть! Или ты думаешь, я только для тебя всё купила?!

Нисколько не переменившись в лице, Никита снова открыл дверь и отошёл в сторону, давая знакомой войти.

Едва оказавшись внутри, Катя начала осматриваться.

– Ого! Большая квартира! – удивилась и восхитилась одновременно. – Сильно же тебя ценят в этом Комитете! Боятся, что кто-то другой тебя переманит, раз так балуют.

– Они знают, что я не уйду ради квартиры побольше.

Катя поморщилась и неодобрительно посмотрела на Никиту.

– Ты всё такой же! – ответила в обвинительном тоне. – Это меня не интересует, в том не вижу необходимости… Ты когда-нибудь прекратишь быть таким унылым?!

Пропустив её слова мимо ушей, Никита прошагал на кухню.

– Я тут нашёл буррито и суп. Что из этого мне? – спросил, вытащив из пакета еду и разложив на стол.

Катя тем временем начала осмотр другой комнаты – такой же пустой, как и предыдущая.

– Возьми что тебе нравится, а другое оставь мне. – крикнула из комнаты в комнату и себе под нос прошептала. – Кошмар как тут пусто! Как он так живёт?!

– Мне без разницы, что кушать. – Никита не стал кричать, но в пустой квартире его слова легко дошли до другой комнаты.

Катя закатила глаза. Ещё бы! Ему без разницы! По-другому и быть не могло. И зачем она так долго выбирала ужин, специально подбирая два разных варианта – вкусный, но вредный и здоровый, но обыденный. Могла хоть батон в ближайшем ларьке купить, ему было бы без разницы. Никита никогда не был из тех, кто печётся о вкусе или хотя бы о микро и макро нутриентах[1]. Ему всегда было достаточно лишь того, чтобы было чем заполнить измученный издевательствами хозяина желудок.

– Тогда оставь буррито мне! – крикнула она в ответ. – Только разогрей! Не люблю остывший фарш.

Катя зашагала дальше.

Она с удивлением рассматривала ничем не обставленные голые комнаты и не понимала, зачем человеку столько пространства, если дома отсутствует даже мебель. КВР неплохо потратился на жильё для сотрудника, но он предоставленной роскошью не пользовался.

В зале стоял одинокий диван, явно находившийся здесь ещё до заселения Никиты, а теперь никак не использовавшийся. Из стены торчала проводка, но телевизора не было. В спальне Катя увидела лишь кровать и маленький комод, в котором не было ничего, кроме двух пар футболок и двух пар брюк – оба чёрные. Голые больничные стены нагоняли тоску. Катя поморщилась, подумав о том, что жизнь в такой обстановке осилит разве что психически больной человек.

Уже когда хотела пройти на кухню, Катя увидела ещё одну дверь. В отличие от других, закрытую. Она осторожно дёрнула за ручку. Дверь в полумрачное пространство медленно отперлась. Катя шагнула внутрь и включила свет. Замерла на месте, раскрыв глаза от ужаса.

В самом центре комнаты стояло девять манекенов в полный рост и разной комплектации. На полу – у ног манекенов – громоздилась куча стальных ножей. Смотрелось всё это жутко, и первым желанием стало желание убежать. Но Катя не могла не посмотреть, что там на столе у дальней стены. Тринадцать разложенных в ряд папок – она догадывалась, что это, и всё же захотела убедиться лично.

Дрожа и сжимая ладони в кулак, она прошла мимо манекенов. Одного взгляда хватило, чтобы понять: она была права. Это уголовные дела об убийствах Люцифера.

– Твой буррито разогрелся. – послышался сзади как всегда сухой голос.

Катя от неожиданности вздрогнула. Обернулась и натянуто улыбнулась.

– Спасибо. – проговорила с неловкостью. – Не скажешь, что это? – развела руками, показывая на куклы в человеческий рост.

– Манекены по меркам жертв Люцифера. Пока изготовили не все, остальные четыре должны привезти на днях. – ответил Никита как ни в чём не бывало.

– Что ещё значит «по меркам жертв Люцифера»? – задала следующий вопрос тем же растерянным, опасливым тоном.

– Каждый манекен в точности повторяет все пропорции и параметры тел жертв Люцифера.

– И зачем оно тебе тут?

– Хочу в точности повторить все удары и другие раны, которые он нанёс своим жертвам. Я думаю, это поможет изучить порядок его действий. – снова отчеканил Никита как само собой разумеющееся.

Катя осталась без слов. Она всегда знала, что её друг – человек с причудами, но такого она не могла ожидать даже от него.

Пока она молчала, Никита молча развернулся и зашагал обратно на кухню.

– Подожди! – оклемавшись от услышанного, Катя побежала за ним. – Никита, пожалуйста, можешь помочь…

Не дождавшись, пока она договорит, Никита сразу дал резкий ответ:

– Нет.

– Никита! Пожалуйста! Ты знаешь, как это для меня важно! Я хочу работать в КВР, а помочь мне с этим можешь только ты. – на её глаза чуть не накатили слёзы, но Никиту они не проняли.

– Ты не годишься для работы в КВР.

Он сел за стол и молча начал есть. Катя смотрела на него тяжело дыша. Как много она хотела ему высказать! О том, что он чёрствый болван. О том, что он мог бы и помочь – ему ведь ничего не стоит замолвить за неё словечко перед начальством. О том, что он обижает и отталкивает человека, который его любит. Но всё это Никита знал и без её слов, и его всё это нисколько не волновало. Ему не нужна её любовь, и он даже пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь.

Катя задышала часто и неровно, вот-вот готовая заплакать. А он продолжал спокойно есть еду, которую она принесла. Это напомнило ей о дне, когда они познакомились. И о последующих днях, когда они проводили вместе по много часов. Нет, подумала Катя, она не имеет право на него обижаться. Он уже достаточно ей помог, и она не может ждать, что он будет помогать ей всегда.

Она села за стол и откусила свой буррито. Посмотрела на Никиту, тихо отхлёбывающего холодный суп.

– Ты не разогрел свою еду. – теперь её голос звучал так же сухо, как и его.

– Нет. – подтвердил Никита.

– Давай я разогрею. Так будет вкуснее. – долго играть безразличие Катя не выдержала, в её словах и взгляде снова скользнула забота.

– Вряд ли я это оценю. – Никита зачерпнул очередную ложку холодного супа.

Они продолжили есть в молчании – непримечательном для Никиты и угнетающем для Кати. Весь ужин прошёл в полной тишине.

– Ты выбрала плохой вариант, чтобы влюбиться. – сказал Никита, отнеся пластиковую тарелку к мусорному ведру.

Она так и знала – для него её любовь не имеет значения. Но даже это он не смог сообщить менее обидным способом.

[1] Макронутриенты – белки, углеводы, жиры – основные компоненты, которые дают энергию и материал для обновления организма.

Микронутриенты – витамины и минеральные вещества, принимающие участие в процессе усвоения энергии, в координации различных функций, в процессах развития и роста организма.

Глава 13

После окончания рабочего дня Виктор остался в своём кабинете. На полупустой доске была выведена фотография Журавлёвой Людмилы, а из зацепок у полиции по-прежнему имелась лишь одна деталь: Увертюра Вагнера.

Виктор долго глядел на доску, пытаясь, если не понять, то хотя бы придумать, что ещё можно туда написать. Не сумев ни за что зацепиться, в конце концов он набрал номер Павла.

– Алло! – Павел ответил сразу.

– Ты говорил, я могу позвонить, если нужен совет. – Виктор сразу перешёл к делу. – Вообще-то, не уверен, что совет тут поможет, но прошло полторы недели, а у нас так и ни черта на него нет. Так что мне, как и утопающему, поможет даже соломинка, чтобы не потерять надежду.

– Витя, понимаю твоё отчаяние. – заговорил Павел голосом, каким доктор разговаривает с пациентом. – Ты боишься, что он и на этот раз ускользнёт.

– Стыдно такое говорить, но я жду, пока он снова убьёт. Я надеюсь, что он это сделает, а не заляжет на дно ещё лет на двадцать! Но… – Виктор выдохнул. – Но что, если и на этот раз не оставит улик.

Павел понимал отчаяние друга. Начальство вот-вот начнёт давить, требуя поймать преступника. Недовольство в обществе начнёт расти, и она обрушится на полицию. Но никаких предпосылок тому, что дело сдвинется с мёртвой точки, не предвидится.

– Знаю, у вас никаких гарантий, что вы нароете хоть что-то. Но вы не можете сдаваться. – проговорил Павел.

– Да. – выдавил Виктор на выдохе. Для того, чтобы вернуть голос, ему понадобилось потереть горло. – Потому я и звоню.

– Конечно. Совет. Я внимательно слушаю. – Павел приготовился к тому, что ему предстоит серьёзное размышление.

– Музыка Вагнера. – сказал Виктор, не отрывая глаза от записи на доске. – Увертюра, если сказать точнее. Соседи Журавлёвой слышали эту музыку в вечер её убийства. По всему видимому, он громко включил музыку, чтобы перебить её крики во время пыток.

– Если мне помнится верно, Увертюра была гимном какой-то банды из девяностых. – Павел задумался.

– Амурская. – уточнил Виктор. – По нашим данным, никто из этой банды не дожил до этого дня. Одних свои пристрелили, других зарезали в тюрьме. Но мы не исключаем вариант, что кто-то из них мог выжить, только…

В момент молчания Виктора Павел перехватил его мысль:

– Только психологический портрет убийств не подходит под преступление участника банды. Тут прослеживается какой-то личный мотив. Крест указывает именно на это.

– Точно. – выдохнул Виктор. – Потому мне и нужен твой совет. Ты в психопатах разбираешься лучше кого бы то ни было в стране. Так, что ты думаешь, Люцифер может оказаться выжившим участником Амурской? Предположим, он покинул страну в то время, когда на их группировку началась настоящая охота. Потому и прекратились убийства. А сейчас он вернулся, а первой жертвой стала Журавлёва.

– Всё это звучит логично. – проговорил Павел задумчиво, после чего добавил. – Но только с практической точки зрения, а не с психологической. Преступники вроде членов Амурской убивают ради выгоды, но у жертв Люцифера ничего не пропало. К тому же, все они были обычными людьми, с которых и взять нечего, и сведениями никакими они не обладают. И, если хочешь знать моё мнение как психиатра, я более чем уверен, что действует он из личных побуждений, а если совсем точно, им движет обида.

– Обида на кого? – Виктору захотелось ухмыльнуться, но он сдержался.

– На бога. – ответил Павел коротко. – Крест, который Люцифер им наносит после смерти, указывает на то, что он таким образом высказывает богу свою обиду.

Виктор задумался. В словах друга всё же чувствовалась правда. Нет никаких причин тому, чтобы член банды после убийства наносил на тело жертвы крест, но не забирал у него никаких ценностей и денег.

– Возможно, ты и прав. – сказал он в трубку. – Но я всё ещё не понимаю, как объяснить выбор музыки. Почему именно эта грёбаная Увертюра?! – с каждым словом его голос прибавлял громкость, и к концу предложения он закричал в полную силу, а потом резко остыл и произнёс. – Прости. Эта музыка напомнила мне о Карине.

– Тебе не за что извиняться. – голос Павла сделался тихим. – Бывает, я и сам, слушая её любимую музыку, вспоминаю о случившемся и выхожу из себя.

– Да. – выдохнул Виктор, грустно улыбнувшись, и попытался скрасить мрачный тон беседы шуткой. – Её любимая музыка кого угодно способна вывести из себя. Особенно Увертюра. Ты знал, что она стащила у тебя кассету и слушала её на повторе?

На другом конце провода Павел приглушённо засмеялся.

– Да, я сразу понял, чьих это рук дело, когда кассета пропала.

Зависло молчание.

– Через три недели был бы её день рождения. Ей бы стало тридцать девять. – произнёс Виктор потяжелевшим голосом.

– Тридцать девять! – повторил Павел задумчивым шёпотом, словно пытаясь оценить вес этой цифры. – За прошедшие девятнадцать лет мы не отметили ни один день её рождения.

– Так, может, исправимся в этом году? Сходим вместе к её могиле, поставим цветы.

– Да. Её любимые ромашки. – ответил Павел.

Виктор грустно улыбнулся:

– Точно. Ромашки.

– Приеду ко дню её рождения. – пообещал Павел.