Читать книгу: «Не особо принципиальный отдел», страница 15

– Конечно поженимся, – прошептала Лара, немного отстраняясь, – как только я вернусь из Парижа. Все будет хорошо… Все будет чудесно…

Она уткнулась лбом в его щеку. Казалось, что они должны переспать. Полное принятие друг друга. Полная открытость. Они должны почувствовать друг друга и расстаться навсегда. Они должны запомнить друг друга навсегда. Но они продолжали сидеть. Продолжали сидеть рядом. Сидеть и молчать. И не было в их отношениях более интимного момента.

Он ушел под утро, условившись, что завтра заглянет к ней. Что завтра все горести исчезнут, что завтра все будет хорошо.

***

Капитану Васильеву совсем не нравилась эта работа. Он какое-то время провел внизу. Для такой работы сердца быть не должно. Он какое-то время курил перед входом в гостиницу и, все же, решился подняться. А смысл тянуть? Работа сама себя не сделает. Работа, для которой он слишком молод.

Под пристальными взглядами сотрудников гостиницы, Васильев поднялся на указанный этаж и постучал. Прокручивая в голове заготовленную фразу, он мучительно долго ждал, когда дверь откроется. Наконец, на пороге появилась усталая девушка, в слишком коротких шортах и с пугающим синяком на щеке.

– Лариса Константиновна Ворон? – спросил капитан.

– Чем могу помочь? – Лара, прошедшая через допросы, больше не доверяла милиции.

– Не могли бы вы проехать с нами? – угрюмый офицер точно не решался посмотреть ей в глаза.

– Могу узнать причину? – Лара скрестила руки на груди. – Насколько я знаю, мое дело закрыто.

– Это… Это ваш брат. Лариса Константиновна, пройдемте с нами? – мужчина неохотно говорил, позабыв все те верные слова, которые подготовил.

Внутри у Лары все сжалось. Она знала, что ничего хорошего с ней не произойдет, если она поедет с ними. И все же, Лара сдернула пальто с вешалки. Может быть его арестовали? Может, нужно дать какую-то взятку? Что мог натворить Кира? На него завели дело? Он был прав и Лара его подставила?

– Простите, я возьму сумку… Можно? – в Ларе почти не осталось сил, но сейчас нужно быть сильной.

Кира вытащил ее, а она вытащит его и все будет хорошо. Он простит. Он ее простит.

– Может, вы кому-то позвоните? – громко спросил он, пока Ворон не вернулась из комнат.

Почему-то она не подумала, что можно позвонить Муслиму, что он может ей помочь. Вместо этого она сообщила:

– Если вы говорите, что дело в моем брате, то на этом мои контакты закончены. – Лара говорила холодно, но не зло.

Васильев вздохнул, не решившись сказать ей. А Лара не спросила. Она так устала. Она так грешила тем, что додумывала сама, тем, что не видела очевидного, тем, что не задавала верных вопросов.

Ехали молча. Ехали долго.

– Это больница? – удивленно спросила Лара, когда машина остановилась возле серого здания.

Промозглая ночь – преддверие холодов. Абсолютная тишина. В лужах отражались фонари.

– Я не спросила, что именно случилось, – точно опомнилась девушка, – Мне нужно было собрать для него вещи? Кирилл в больнице? – ее голос дрогнул.

Почему ей не говорят? Почему приехала полиция?

– Что происходит? – Лара замерла перед входом. – Что происходит?

– Ворон! – ее окликнул хриплый голос Касторского.

– Дмитрий Викторович, вы здесь? – она удивленно обернулась. – Зачем вы здесь?

– Мне позвонили…

– Зачем?

– Ты ей не сказал? – Касторский кинул презрительный взгляд на милиционера.

– Что с ним? – ее глаза расширились, она словно предчувствовала ответ.

Касторский подошел к ней вплотную и положил руку на плечо. Несвойственный ему жест. Несвойственная забота.

– Что с ним… – к несчастью, Лара не была дурой.

– Мне очень жаль… – он помедлил, а затем, точно оторвал пластырь: – тебе нужно опознать тело.

Она вся вытянулась. Ледяная тишина. Все застыло. Даже ветер перестал дуть. Время остановилось. Лару начало трясти. Она закрыла рот рукой. Касторскому показалось, что Лара – механизм, робот, чьи пружины перенапряглись и сейчас все ее внутренности лопнут. Касторский понял, что никогда прежде не видел младшую Ворон в отчаянии.

– Это не правда, – внезапно она вся собралась, успокоилась, – вы видели тело?

– Нет… – растеряно отозвался Дмитрий Викторович.

Он не видел тела, он видел машину.

– Пойдемте, – Лара быстро направилась к дверям, – пойдемте, сейчас мы увидим тело, вы поймете, что это не Кира. С Кирой ничего такого случится не может. С хорошими мальчиками такого не случается.

Холодные лампы, сильно обгоревшее тело. Не человек – силуэт. Еще утром говоривший, кричавший на нее, имевший планы. Не человек – уголь. Лара внимательно смотрела на это существо.

– При нем были документы… Его машина… Рост… – перечислял коронер.

– Это не мой брат. – сухо отозвалась Лара.

Касторский с жалостью посмотрел на ее измученное спокойствие.

– Лариса, его машина сгорела… Лариса, мне очень жаль. – мужчина вновь положил руку ей на плечо.

Лара вырвалась:

– Зачем вы это говорите? Это не мой брат. Вы просили опознать, я опознала. Я его не знаю! Сравните его стоматологический профиль и вы увидите, что я права!

Лара с вызовом смотрела на начальника, точно готовилась защищаться от ужасного оскорбления. Касторскому не нужно было подтверждение Лары, чтобы понять, что на столе лежит Кирилл Константинович Ворон. Лара ничего больше не сказала, она выбежала на улицу. Коронер с печалью посмотрел ей вслед: много таких он видел. Тех, кто до последнего не верят.

– Подпишите документы, – кивнул Касторский.

Холодное одиночество. Она не была дурой. Но это не ее брат. Не ее!

– Лариса, стой! – окликнул ее Касторский.

Девушка замерла, нужно идти бегать. Срочно. Бежать. Нужно лечь спать. Заснуть, а проснуться, когда это наваждение пройдет. Проснуться в своей комнате и пойти прогуливать университет, пойти к Главному штабу, надеяться на встречу с кудрявым искусствоведом.

– Лариса, куда ты! Постой, я отвезу тебя…

– Я должна пробежаться. – спокойно отозвалась девушка.

– Ворон, я тебя отвезу, позвони кому-нибудь… Твой Сагалаев, ты с ним виделась? – Касторский растревожился, редко с ним такое бывало.

– Не надо Муслима, – она покачала головой, – ему со мной видеться не следует. Никого не надо. Вы разве не поняли? Это не Кириллушка! Это не он. Я пойду бегать, а он скоро вернется… Он вернется, а мы помиримся. Я съезжу в Париж, потом вернусь сюда… У нас все будет хорошо! У нас все будет!

Девушка говорила сбивчиво, ей не хватало воздуха.

– Его больше нет, Лариса. Его больше нет…

Касторский хотел ее обнять. Эту невероятно сильную, гордую и несчастную девушку, на которую свалилось столько бед…

– Он не умер! Он не умер!

– Я понима…

– Нет! Не понимаете! – холодные глаза, наполненные болью и слезами, – Вы не понимаете, если он умер, значит я его убила… Я все снова разрушила…

Она рухнула на землю, разбила колени. Она знала, что ее друзья мертвы, что Кондрашу казнили, но ее там не было. Она не видела безжизненного тела. А здесь… Здесь все было реально… Все было реально… Все. Было. Реально.

Глава 26. Прощай, мой милый брат

Несправедливо солнечный день. Когда все должно было скорбеть об уходе одного из лучших жителей планеты, насмешливое солнце озаряло треклятую яркую листву, еще не успевшую сгнить. Осень выдалась теплой, практически без дождей. Сквозь облысевшие ветви высоких деревьев виднелась серая усадьба на холме. Там Лара впервые встретила Кириллушку. На старом кладбище совершенно одинокая девушка задумчиво смотрела на белоснежные, хоть и немного пожухшие, цветы, украшавшие аккуратную могилу «Варвара Ворина». Выходит, Кира лукавил, говоря, что не навещал родной земли, не видел могилы матери. Он не навещал этих мест с Ларой.

Девушка смотрела на холодный камень и чувствовала, как зла на нее Варвара Прокофьевна. Ведь права была Ворина: от их взбалмошной графини ждать дурного следует, погубит она ее сына. Дольше здесь стоять нельзя, нужно вернуться. Нужно вернуться, пока она не наткнулась на могилу Настасьи Рылеевой. Еще одной женщины, которая могла бы обвинить Лару в смерти своего ребенка.

– Простите… – прошептала Лара, опуская новый букет.

Касторский неспешно поднялся по скользким ступенькам. Странное место, чтобы похоронить популярного певца. Сюда никто не приедет, а ведь с легкой руки Сагалаева предлагали им место на Комаровском кладбище. Нет, у Воронов явно своя история. Своя история, не отраженная в отчетах и досье, как будто такое бывает. После случая с книгой, Дмитрий Викторович впервые действительно глубоко задумался над тем, откуда в его жизни появились эти брат с сестрой.

Офицер немного опаздывал, оттого наверху его взору открылась поразительная картина: в это отдаленное селение приехало так много людей, желающих проститься с Кириллом Вороном. Дмитрий Викторович задумался о том, что на его похороны никто и не придет, никто и не вспомнит. Показалось, что вся его жизнь закончилась с окончанием Войны. После нее не было у него родных людей, кажется, и воспоминаний не было.

Касторский ухватился взглядом за тонкую фигуру Лары. Нарядно одетая, она хоронила человека, достойного лучшего. Достойного всего. Девушка приподняла глаза на начальника, она в очередной раз говорила: «На его месте должна быть я». Глупая девочка, которая не знает, как страшно умирать. И все же, Дмитрий Викторович понимал чувства Ларисы. Вспомнилась война, сорок второй год, когда военный корреспондент спас его, оттолкнув от пули или просто закрыв собой? Странная история, которую он не вспоминал многие годы, а вот на похоронах припомнил… Ему, молодому и глупому, тогда казалось, что лучше бы он умер. Какой бред! Героическая мысль приходит после, но никто не хочет умирать сейчас.

Ему показалось, что нужно поделиться этой простой истиной с Ворон. Хотя, сейчас, едва ли она поймет. Почему-то снова захотелось ее утешить. А ведь он приехал не только чтобы проконтролировать, не как надзор. Выполняй он свою работу добросовестно, вез бы ее сам, не опоздал… Отчего он так мягок к ней? Может быть все эти глупости Лариса натворила только оттого, что он ее не отчитывал? Наверное, Ворон стала первой из его отдела, кого он ребенком своим считал.

Лара смотрела на закрытый гроб и не верила, что это происходит. Сейчас его опустят в землю, а она никогда не поверит до конца, что там он. А ведь это Лара его убила. Она уничтожала всех, кого любила. Может она любить не умела? Наверное не умела. Вопреки здравому смыслу и уговорам Муслима, она попросила местного священника прийти отпеть Кириллушку. Ларе уже было нечего терять, а для ее спутника это значило бы так много.

Кастроский ничего не сказал по этому поводу, даже не удивился. Дмитрий Викторович прекрасно понимал, что девушка не вернется в эту страну, не при нынешней власти. Она родилась не вовремя. Слишком смелая. Не так тяжки были ее преступления, как ее клеймили. Не заслужила она такого. И Кирилл Константинович не заслужил. Дмитрий Викторович подумал, что слишком размяк, что не стоит ему так хорошо относиться к гражданке, которую вполне могут объявить врагом народу, диссидентом уж точно.

В глаза бросалось отсутствие Сагалаева. В отчетах Ларисы он рисовался отважным и благородным. К тому же, Ворон не стала скрывать помолвку. Но вот похороны и что же? Где же ее «именитый исполнитель», отважный рыцарь и герой? Дмитрий Викторович наблюдал за тем, как дым вырывается из этой странной лампадки священника. Забавно, что он был отчаянно верующим, когда шла та Война.

– Ворон, нам пора, – холодно обратился к ней Касторский, когда последние гости ушли поминать.

Девушка промолчала. Она объяснила свое отношение к ситуации один раз, внимательно выслушала приговор и точно приняла свою судьбу. Странным Касторскому казалось, что она совершенно не боролась.

– Мы можем немного задержаться? – наконец спросила она.

– На поминки?

– Нет, я этих людей не знаю и не думаю, что они знали Кириллушку… Я бы пройтись хотела. Если вам не сложно, конечно, Дмитрий Викторович.

Ее спокойная покорность одновременно и восхищала, и пугала.

– Улетаем мы только завтра, почему бы и нет, – Касторский удивился своему ответу.

Практически молча, лишь изредка обмениваясь редкими слова благодарности соболезнующим, они спустились к реке, преодолели мост и поднялись на другой холм, к школе.

– Я не видел Сагалаева, – поделился Касторский.

– Я ему не разрешила приходить.

– И он послушался? – покачал головой Дмитрий Викторович.

– Я поняла, что испорчу и его жизнь…

Касторский удивительно понимающе полез во внутренний карман плаща:

– Выпей, – он протянул ей фляжку.

– Знаете, – продолжила она, делая глоток, – когда Муслим мне предложение сделал, мне на миг показалось, что у меня сложится счастливая жизнь… Я с Кирой ссориться перестала, мне показалось, что все как прежде…

Она приблизилась к раскидистому дубу перед школой и замерла. Положив руку на шершавую влажную кору, она упала в пучину воспоминаний. В ушах зазвенело:

– Сашка! Такую новость расскажу, – мальчишка не заметил присутствия графини из-за дуба, – помнишь нашего генерала?

Растерянная Александра попыталась предостеречь паренька о присутствии хозяйки, но он не слушал:

– Письмо доставили! – он конвертом потряс. – Небось приехать решил! А что ежели он к графише нашей свататься будет? А иначе зачем он ей имение отдал?

– Кириллушка… – пролепетала Саша, наблюдая за тем, как Лариса Константиновна, прислонившись к дереву, сверлила взглядом затылок невнимательного подростка.

– Ну, Кириллушка, давай откроем, узнаем мотивы? – наконец подала голос Лара.

– Я не хоте… – испугался мальчишка.

– Ты не «не хотел», а очень даже хотел! – усмехнулась графиня.

– Лариса Константиновна, родненькая, не гневайтесь! – завизжала Александра.

– Ей-богу, Саша, я все же сочту тебя дурой! – Лара протянула руку к Кириллушке: – Письмо.

– Могу ли я идти? – с надеждой пробубнил мальчуган.

– Нет. Наказан за излишнюю вольность, – пояснила Лара, быстро бегая взглядом по ровным строчкам.

Повисло мучительное молчание, которое для Саши и Кириллушки почудилось вечностью. Наконец, когда Лара оторвала глаза от бумаги, мальчишка не выдержал:

– Молю, Лариса Константиновна, смилуйтесь! – он рухнул на колени.

Лара хотела заплакать, но не смогла. Девушка лишь обернулась к Касторскому, за его спиной возвышалась некогда ее усадьба. Она задумчиво окинула здание взглядом: нет, это не ее дом, это вообще больше не дом. Теперь это школа, которая совсем скоро сгорит.

– Он был таким замечательным ребенком, меня всегда поддерживал! Он был куда лучше меня…

– Вы здесь выросли, Лариса?

– Не совсем, у моей бабушки был дом здесь, я и Кириллушку хорошо узнала именно в Рождествено… Столько всего произошло… Дмитрий Викторович, меня ведь из страны выгоняют… – она печально подняла глаза на начальника.

Касторский не сразу нашелся с ответом. Никак не мог он понять, что кто-то из его отдела может не хотеть покинуть СССР. А Лариса Ворон искренне боялась этого, она так отчаянно доказывала свою приверженность стране. Наверное, проблема его государства именно в том, что оно воюет с теми, кто его любит, оно избавляется от тех, кто жизни без Родины не видит.

– Тебе здесь жизни не будет. – наконец отозвался Касторский. – А там замуж выйдешь, писать свои писульки будешь… Вон какой успех имела, – мужчина горько усмехнулся, – Тебя здесь больше ничего не держит.

– Знаете, не так много в нашей истории уехавших писателей, которые были счастливы этой участью…

Почему-то подумалось про Довлатова. Возможно оттого, что Лара много его читала, никогда не любила, но отчего-то понимала. Лара вообще мало кого из писателей уважала, Лара вообще мало кого любила.

***

Дмитрий Викторович отвез ее до дома, попросил не выходить на улицу и обещал заехать за ней утром. Лара оглядела прабабкину квартиру и почему-то подумала, что никогда уже сюда не вернется. Девушка вошла в гостиную, взяла с полки совместную фотографию с братом и Муслимом. Показалось, что это уже совсем другая жизнь… Внезапно паника охватила Лару: а что если она застрянет в этом мире навсегда? Что если Кириллушка умер и все время мира сломалось? Она останется в XX веке, изгнанная из своей страны?

Нет, даже если жизнь сложится так, Лара не сдастся. Она выжила в Петропавловке, она поймала шпиона – Лара Ворон может быть и потеряет надежду, но уж точно не Лариса Константиновна Вовк. Двигаясь в потемках, она включила проигрыватель. Сначала веселые мелодии казались неуместными, но вскоре Лара привыкла. Девушка взглянула на большой портрет Кириллушки с черной лентой:

– Прости, я обязательно буду скорбеть, но не сегодня. Я должна быть сильной.

Она зажгла свет в коридоре, нащупала отвертку, вернулась в гостиную, отодвинула тумбочку возле дивана, опустилась на колени и открутила неведомого назначения решетку. Поразительно подозрительное место, которое чудом не нашли при обысках. Из стены Лара вытащила потертую коробку от конфет. Внутри лежали ее украшения с первой неудавшейся свадьбы: бриллиантовые шпильки, серьги с внушительными камнями, какие-то бусы, браслеты…

Лара покачала головой, глядя на свое старое помолвочное кольцо. Светлый металл и камешек, меняющий цвет в зависимости от света:

– Вам, Лариса Константиновна, не подошел бы банальный камень. Это железистый кианит, редкая драгоценность… Кианит должен помогать влюбленным сохранять их чувство, но я выбрал его, потому что он так же невероятен, как и вы.

Какая глупость! Какая ужасная глупость! Воспоминания обрушивались на Лару, поглощали ее. Хотелось позвонить маме, рассказать ей совершенно все. Лара снова чувствовала себя, без преувеличения, одинокой. Она обязательно поплачет, обязательно отчаится, но не сегодня. Девушка быстро встряхнула головой и, вновь пошарив рукой в стене, вытащила Кирину заначку валюты.

Надо было все это куда-то деть. Как-то перевезти через границу. Она вытащила старую поясную сумку, осторожно сложила туда все, что можно. Задумалась. Подошла к шкафу и вытащила свое подвенечное платье. Нет, оно ей больше не нужно. Оно никому больше не нужно. Оно только лишнюю боль приносит.

Лара подхватила пышную юбку, практически добежала до кухни, нашла там ножницы, большие, грубые, неуместные. Неуместные, как и это платье, как и сама Лара.

Анна Васильевна прикрыла рот рукой и устало опустилась за кухонный стол. Женщина прекрасно слышала и веселую музыку, и беготню в соседской квартире. Несчастная младшая Ворон совсем обезумела. Не мудрено: сначала это публичное унижение, затем обыски, а потом и Кирилл Константинович… Анна Васильевна также потеряла отца. Его тоже обвинили в непонятных преступлениях, позднее оправдали, но было слишком поздно. В этой стране сначала казнят, а потом сожалеют.

А Лара сидела на полу и как сумасшедшая отрезала мелкие камушки с лифа платья. Какой же богатой она была. Какой же несчастной она казалась тогда. В тонком луче света, проникающем из коридора, девушка кромсала платье – символ всего плохого, что случилось с ней в прошлой жизни. Давно нужно было от него избавиться. Давно!

Утром она закрыла за собой дверь. На полу гостиной осталось растерзанное платье – одинокий клочок прошлых жизней.

Глава 27. Побойтесь свадьбы

– Дмитрий Викторович, а это вообще нормально, что я с вами постоянно в одном номере живу? – наконец, Лара оторвалась от своих карточек.

– Что? – Касторский вышел из ванной без привычного пиджака.

– Разговорчики пойдут, – легкомысленно повела она плечами и стала похожа на себя прежнюю.

– Ворон, разговорчики могут пойти только о вас, обо мне никаких сплетен не ходит, – отозвался он, разворачивая газету.

– Хо-хо! Вот уж вы неправы, – Лара откинулась на стуле, – Если вы не знаете, что о вас в отделе говорят, это совсем не значит, что о вас не говорят.

– И что же обо мне говорят?

– Не скажу, – усмехнулась Лара и уже печально добавила, – Это я здесь останусь, а вам еще этими сплетниками управлять…

Она помрачнела и снова обратилась к бумажкам, готовя речь для завтрашнего выступления. Кто бы мог подумать, что ей посчастливится рассказывать о своем романе на книжной выставке в Париже? Это мечта! Только мечта устаревшая. Такая абсурдная вещь наша жизнь: все в истории нравилось Ларе. Ей нравилось в Париже, ей льстило, что книгу ее читают, она любила выступать на публике… Но ей совершенно не нравилось, в каком контексте она там оказалась.

Без Кириллушки это казалось какой-то глупостью. Удивительно, что из всех мужчин, которые ее окружали, только в своих чувствах к нему она была уверена. Лара любила своего спутника, наверное, сильнее всех остальных. А теперь чувствовала, что предала его, что подвела, что убила.

Делая вид, что читает новостную колонку, Касторский следил за подопечной. В теплом закатном солнце она казалась болезненно знакомой.

– Дима, а я тебе повторяю, в определенных условия женщина становится не женщиной, а мной! – рассмеялась Кора, отрываясь от заметок.

– Не, Кор, а я те еще раз говорю, ты вполне себе женщина и Любка… Кор, ну, те жалко?

– Ну, что ты от меня хочешь? – она открыла металлический портсигар, – вот, могу сигаретку предложить.

– Нужна мне твоя сигаретка! – с юношеской запальчивостью воскликнул тот, подумал и протянул руку, – Кор, ну ты же поняла, а?

Женщина, которая точно выбивалась из обстановки. С Корой все хотели быть рядом. Просто находиться. С ней казалось, что ужасы войны, той войны, непременно минуют.

– Ну, я бы для начала с ней поговорила, – сообщила женщина, устало откидываясь на стену.

– Так прям и поговорить? – почему-то удивился Дима.

– Слушай, нас может не стать уже этой ночью. Я даже не говорю, что потом всю жизнь будешь жалеть, я говорю, что возможно ты и жалеть уже не сможешь.

– Да, вот, ты так говоришь! – он возмущенно набрал воздуха, – а если она не, а я ей? А нам еще… о-о-о.

– Считаю, отдельной ценностью твое умение выражать мысль, – усмехнулась она. – Дим, я понимаю, что советы старой тетки тебе кажутся глупостью, но поверь, если у тебя есть возможность быть с любимым человеком, будь здесь и сейчас…

Она посмотрела на светильник, явно погрузившись в свои мысли. Мрачный сырой барак. Зима, такая темная, что казалось нет ей конца. А ведь Кора оказалась права – Любу убило через две недели, когда та тащила раненого с поля боя. И Кора… С ее нелепой героичностью… Погибла, спасая всех. Почему ей не дали ордена? Или дали? Какая разница, если ее уже нет.

– Лариса… – подал он голос, до конца не понимая, что именно хочет спросить, в конце концов сказал совсем не то: – Не хочешь спуститься в холл?

– В холл? – девушка изумленно приподняла бровь.

– Да, – он спокойно кивнул.

– А это будет… нормально? – Лара недоверчиво взглянула на своего бывшего начальника и впервые задумалась, является ли он ее начальником теперь.

– Ворон, меня поставили за тобой следить, за мной никого следить не ставили, – внезапно для самого себя Касторский улыбнулся.

– А шампанское можно? – спросила Лара, под столом надевая неудобные туфли.

Уже давно Касторский признал, что Ворон ему нравится. Единственная из всех нравится. До всей этой истории с романом, он не представлял насколько сильно тревожится за нее. Лариса Ворон – дочь, которой у него не было и уже не будет. Из-за нее он совершал импульсивные, опрометчивые поступки. Например, не понимая зачем, перед отъездом он попросил знакомого из отдела, занимавшегося фарцовщиками, попортить жизнь Сагалаеву. Зачем? Потому что тот не пришел на похороны, потому что послушал Ларису и оставил ее одну, потому что усомнился в ней.

Они сели за столик. Касторский пил виски, Лара – мартини.

– Боишься завтра выступать? – спросил Касторский.

– Боюсь? – словно удивилась она, – Я, Дмитрий Викторович, уже ничего не боюсь, – она свела брови, – Я может быть самое страшное уже пережила… А завтра у меня одна цель – всем доказать, что моя страна прекрасна, что не нужно в мой текст вкладывать то, что я сказать не хотела…

Она резко осеклась и опустила глаза.

– Что не так, Ворон?

– Я вдруг подумала… Если все в моем тексте увидели критику Союза, значит это то, что я сказала? Это ведь ужасно… Так неверно описала свою мысль, что теперь все во мне видят предателя! – она посмотрела в сторону, ее глаза снова странно блеснули, – Нет ничего хуже сильных слов, в которые вложили неверное значение! – она сделала глоток.

– И что ты им скажешь?

– То, что и всегда, – она пожала плечами, – Я люблю свою Родину…

Она снова посмотрела в сторону и побледнела. Лара была готова поклясться, что за окном увидела Ройса. На мгновение. Он замер, заметив ее, помахал рукой и ушел. Ушел. Исчез.

– Лариса? – окликнул ее Касторский, – Лариса?

– Мне показалось… Там был Ройс… – прошептала она.

Единственная вещь, которая не нашла никакого объяснения, которая забылась в череде событий – фотокарточки. Откуда они у Ройса? Что ему от нее нужно?

– Журналист?

– Да!

***

В идеальном черном платье под бурные овации на сцене появилась серьезная девушка. Внезапная победительница престижной европейской премии. Неожиданно прекрасная гостья из красных застенков.

– Мадмуазель Ворон, – обратился к ней ведущий, вручив статуэтку – Мы рады приветствовать вас в Париже.

Молоденькая переводчица поспешила повторить сказанное на русском.

– Благодарю вас за приглашение, большое спасибо за эту честь, – улыбнулась Лара переходя на французский, – Мне очень приятна ваша забота, но, я надеюсь, мое произношение вас не оскорбит, и я смогу справиться без посредника.

Касторский, стоявший за кулисами не сводил с нее взгляд. Поразительная устойчивость к любым невзгодам. Не женщина, а истинный воин. Она так непринужденно и восторженно рассказывала про свою книгу, что можно было бы подумать, она и правда самый счастливый человек на свете. Словно не она вчера проплакала полночи, думая, что Дмитрий Викторович уснул.

Он говорил по-французски, не так хорошо, как это делала Лара, но достаточно, чтобы понимать, что именно говорит Ворон. Она говорила то, что обещала. Она благодарила свою страну за образование, за возможность приехать на выставку. Она благодарила жюри за победу в номинации «Открытие Европы». Да, она говорила то, что обещала ему, но Касторский до конца не мог поверить, что именно так она думает.

Размышляя над тем, что бы он сделал в сложившейся ситуации, если бы он был на ее месте, Дмитрий Викторович подозревал, что сам бы предпочел сказать то, чего от него ждут товарищи европейцы. Потому что он бы точно знал, что дома его не ждут, что капиталистический мир строится на торговле и сейчас она могла бы вполне успешно продать свои принципы.

Лара бы соврала, если бы сказала, что не испытала нездоровую эйфорию, когда ей вручили статуэтку. Ненавидя себя за гордыню, ненавидя за то, что Кира был прав, она была счастлива. Ее признали. Она писатель. Она говорила не то, что была должна, а то, что чувствовала. В какой-то момент, ей показалось, что это страшно несправедливо, что она так неблагодарна. Она снова посерьезнела и произнесла:

– Единственное, о чем я жалею, сегодня со мной нет моего вечного спутника, моего брата, самого талантливого оперного исполнителя нынешнего столетия, – она улыбнулась и посмотрела на первый ряд, где сидели люди с блокнотами, – Господа журналисты, если вы решите цитировать меня, прошу упомянуть Кириллушку, мальчика, которого я люблю. Спасибо!

Она подняла руки, зал грянул аплодисментами, ее полюбили заранее, а увидев, лишь укрепились в своем чувстве. Был у Воронов талант – всем нравиться. Пусть Лара более жесткая, ироничная, резкая, стоит тебе понять, что она искренна в своих чувствах и убеждениях, вырваться из-под ее обаяния казалось невозможным.

Девушка быстро скрылась за кулисой, с болью взглянула на Касторского, отдала ему свою награду и быстро скрылась в коридоре. Ей нужно время прийти в себя, справиться с эмоциями. Она не из тех, кто будет плакать в коридоре на глазах у всех людях, ею очарованных. Касторский это понимал, оттого вернулся в зал и стал ждать.

Лара быстро вошла в уборную. Оперлась о раковину. Сердце бешено колотилось. Зачем она произнесла это вслух? Зачем растревожила себя, когда хотела держать все под контролем? Она взглянула на свое отражение и вскрикнула: в углу стояла невысокая рыженькая девушка и внимательно смотрела на Лару.

– Я вас напугала, простите, – нараспев произнесла она.

Лара поспешила обернуться, но голоса не подала, поэтому незнакомка продолжила.

– Мисс Ворон, моя просьба может показаться вам странной, но не могли бы вы проследовать за мной?

Лара приподняла бровь:

– Ваша просьба не может показаться мне странной, она изначально странная.

Ничего хорошего не приходилось ждать от предложения, сделанного в туалете. Ничего хорошего не приходится ждать от предложения, сделанного таинственной незнакомкой, скрывавшейся в тени кабинки.

– Меня прислал ваш знакомый, – девушка указала пальцем на шею.

Лара интуитивно дотронулась до тонкой жемчужной нитки с монетой Николая. Зачем только она ее носит? Одни проблемы. Нет, соглашаться нельзя.

– Полагаю, меня ждет коллега, поэтому вынуждена отказаться.

Лара повела плечами. Ей поистине было страшно. Хорошо бы Касторский заподозрил ее отсутствие и ждал у двери. Она бы сейчас закричала и он бы прибежал.

– Бросьте, Лара, – девушка говорила с американским акцентом, – все прекрасно знают, что он вам не коллега, а надзиратель. Не волнуйтесь, мы вас не украдем. Но поговорить следует…

Тон девушки Ларе не нравился. Если учесть, что с Мидом она рассталась, подставив его, то личная встреча ничего хорошего не сулила. И все же, не в Лариных правилах было прятаться от опасности. Она предпочитала сталкиваться с реальностью, не строить иллюзий.

– Хорошо, если мы сейчас выйдем и ничто мне не помешает поехать с вами, я составлю вам компанию.

– Замечательное решение, – холодно улыбнулась девушка, – уверяю, вам ничего не помешает.

Как назло, дурацкий план, в котором каждый мог ей помешать, в котором ее должны были затормозить, сработал безупречно. Она просто вышла в коридор, свернула на темную лестницу и покинула здание через служебный вход. И все. И ушла. И сбежала. Проклиная все, а особенно веру Касторского в ее сознательность, она села в машину и поехала. Непонятно куда поехала.

Через какое-то время автомобиль остановился в очередном переулке. Невысокая барышня выпрыгнула с переднего сидения и позвала Лару следовать ее примеру. Поражаясь тому, что такая дичь снова происходит именно с ней, Ворон вышла на пустую улицу, вновь прошла через дверь служебного входа, поднялась на стареньком лифте и вышла в коридоре какого-то хорошего, если не сказать роскошного, отеля.

Отметив про себя, что для убийства место выбрано слишком шикарное, Лара немного расслабилась. Незнакомка постучала в номер 991, еще раз улыбнулась и молча ушла. Самое странное похищение в Лариной жизни. Разумеется, опыт похищений у нее был не столь богатый, как например, опыт арестов, но все же… Не понимая, что вообще происходит, она уже подумала уйти. Но тут дверь открылась. На пороге стоял Крис. Лара попыталась разгадать его эмоции, но он слишком быстро указал ей войти в номер.