Читать книгу: «Хроники 302 отдела: Эффект кукловода», страница 8

Варвара молча кивнула в ответ. Оба понимали, что обратного пути нет. Теперь им предстояло идти до конца, сталкиваясь с угрозами и тайнами, каждая из которых могла оказаться серьёзнее предыдущей. Но они были готовы, осознавая, что речь идёт не просто о странной истории исчезновения человека, а о реальной угрозе, способной повлиять на многое.

Вечер, сгустившийся над городом, погрузил кабинет триста второго отдела в сумеречную тишину, неспособную скрыть напряжения между Варварой и Виталием. На столах беспорядочно лежали стопки документов, отчёты и распечатки – символ общей неопределённости.

Виталий перебирал бумаги, периодически бросая взгляд на монитор, пока внезапно не замер, вчитавшись в очередной отчёт. Спустя мгновение он резко поднял глаза на Варвару и произнёс голосом, в котором звучала тревожная взволнованность:

– Совпадение, Варя. Похоже, мы нащупали ниточку. Борис Аркадьевич Тимошин, руководитель Института биопсихологии. Известный учёный, специалист по сознанию и психофизиологии. Но интереснее другое: его институт финансируется крупной частной корпорацией с крайне запутанными и непрозрачными денежными потоками. Согласись, это вряд ли случайность.

Варвара отложила бумаги, внимательно посмотрев на Виталия без лишних эмоций, словно обдумывая возможные последствия. Её голос звучал ровно и серьёзно:

– Это многое объясняет. Частное финансирование, непрозрачные схемы – наши опасения оправдываются. Такая корпорация обладает огромными ресурсами, связями и почти полной независимостью от государственных органов. Если они действительно стоят за Тимошиным, нам необходимо действовать максимально осторожно и быстро. Любая ошибка или промедление могут дорого стоить.

Виталий коротко кивнул и, чуть подавшись вперёд, тихо добавил:

– Тогда надо немедленно обратиться к генералу Белоусову. Это уже не тот случай, чтобы действовать самостоятельно. Нам понадобятся его санкция и поддержка. Если дело так серьёзно, как мы предполагаем, без его одобрения наши шаги слишком рискованны.

Через полчаса они уже стояли перед кабинетом генерала Белоусова. Несмотря на поздний час, генерал был на месте, будто ожидал важной новости. Пригласив их внутрь, он сел за массивный стол и жестом указал на стулья напротив.

Варвара глубоко вздохнула и начала первой, тщательно взвешивая каждое слово:

– Аркадий Васильевич, ситуация намного серьёзнее, чем мы предполагали. Сегодня к нам доставили Павла Андреевича Локтева. Он утверждает, что его настоящее имя – Дмитрий Негин, и год назад он стал участником эксперимента по переносу сознания в прошлое. Проверка подтвердила основные моменты его рассказа: исчезновение Негина зафиксировано полицией, детали совпадают с архивными данными. Этот человек – ключевой свидетель в деле, масштабы которого мы пока только начинаем осознавать.

Генерал слушал внимательно и молча, лишь иногда нахмуриваясь, будто соотносил услышанное с имеющейся информацией. Его внешнее спокойствие было почти абсолютным, но исходящее от него напряжение ощущалось явно.

Закончив, Варвара сделала паузу и продолжила уже настойчивее:

– Аркадий Васильевич, я считаю, что Локтеву необходима усиленная охрана. Если те, кто стоит за проектом, узнают о его контакте с нами, ему будет грозить серьёзная опасность. Мы не можем рисковать таким важным свидетелем.

Генерал медленно кивнул, принимая её слова, и перевёл взгляд на Виталия. Тот, чувствуя его пристальное внимание, начал доклад чётко и уверенно:

– Первая проверка дала результат. Борис Аркадьевич Тимошин возглавляет Институт биопсихологии, финансируемый частной корпорацией с подозрительной структурой управления и закрытым финансированием. Евгений, вербовщик проекта, пока полностью не идентифицирован, но поиски уже ведутся. Однако сейчас можно сказать уверенно: Угроза, о которой говорит Локтев, вполне реальна, и последствия такого проекта могут быть катастрофическими.

Белоусов снова едва заметно нахмурился, переплетая пальцы и опираясь на стол, будто взвешивая услышанное. Голос его прозвучал тихо, но с такой внутренней твёрдостью, что сомневаться в серьёзности намерений не приходилось:

– Понимаю. Ситуация выходит за рамки обычного расследования и требует экстраординарных мер. Варвара Олеговна, Виталий Дмитриевич, я полностью доверяю вашей оценке и подтверждаю ваши полномочия. Действуйте жёстко и оперативно. Все необходимые ресурсы будут предоставлены немедленно. Мы должны не просто раскрыть этот проект, а полностью устранить угрозу национальной безопасности.

Генерал сделал короткую паузу, внимательно посмотрев сначала на Варвару, затем на Виталия, и добавил уже более личным тоном:

– Ещё одно. Прошу держать меня в курсе всех событий. Любая новая информация должна немедленно поступать ко мне. Мы вступили на очень тонкий лёд, права на ошибку больше нет. Всё ясно?

Оба офицера одновременно и коротко кивнули, подтверждая готовность принять ответственность.

Кабинет на верхнем этаже высотного здания был островом власти, скрытым за толстым стеклом и тёмными шторами. Отсюда город казался безмолвной россыпью огней, подчинённой взгляду хозяина кабинета. Мужчина за массивным столом из чёрного дерева молча смотрел на ночную панораму, словно оценивая масштаб своих планов и грядущих свершений.

Напротив него сидел человек явно учёного склада – в строгом сером костюме, в очках с тонкой оправой. В его взгляде и движениях читалась точность и уверенность того, кто привык управлять не только теориями, но и человеческими жизнями. Его невозмутимость могла бы раздражать любого, кто попытался бы проникнуть в тайны его замыслов.

Хозяин кабинета медленно откинулся в кресле и негромко произнёс голосом ровным и властным:

– Думаю, наступил момент напомнить вам о целях, ради которых мы начали этот проект. Вы помните главную задачу? Не просто эксперименты и исследования. Наша цель – реконструкция прошлого путём внедрения людей в сознание граждан той эпохи. Изменения должны быть необратимыми и в итоге обеспечить мне абсолютную власть, которую невозможно будет оспорить. Идея была вашей, а я её поддержал и оплатил. Теперь хочу знать, насколько мы приблизились к финальной точке?

Собеседник слегка поправил очки, выдержал паузу, продумывая слова, и ответил подчеркнуто спокойно, словно отчитываясь перед строгим куратором:

– Я помню поставленные задачи и заверяю, что они остаются приоритетными. Каждый агент, отправленный нами в прошлое, тщательно подобран и внедрён с абсолютной точностью. Технология переноса сознания работает без сбоев и находится полностью под моим контролем. Уже сейчас начались изменения: наши люди занимают ключевые позиции не только в прошлом, но и в настоящем, их влияние растёт.

Хозяин кабинета внимательно слушал, лишь лёгкая усмешка тронула уголки его губ, когда он снова заговорил, наклонив голову и пристально глядя на собеседника:

– Не люблю абстракций. Дайте конкретику. Я должен чётко понимать, насколько ситуация соответствует первоначальным планам и как близко мы к тому, чтобы изменения стали необратимыми?

Учёный снова кивнул, принимая скрытую критику, и ответил уже конкретно, размеренно и чётко, как привык делать на закрытых совещаниях:

– Сейчас внедрение наших агентов в сознание ключевых фигур прошлого идёт строго по плану. Они заняли позиции, позволяющие влиять на важнейшие решения и формировать будущее по нашим замыслам. Изменения уже ощутимы: государственные структуры постепенно занимают нужные нам люди, а те, кто способен помешать, систематически вытесняются. По расчётам, через год агенты окончательно закрепят новую реальность. Тогда политическое устройство страны изменится настолько, что возврат к старому порядку станет невозможен.

Хозяин кабинета снова улыбнулся, на этот раз шире, явно довольный услышанным. Однако голос его сохранил строгую осторожность:

– Вы умеете успокоить, когда это необходимо. Но я не терплю даже минимального риска. Если хотя бы один агент ошибётся, последствия будут катастрофическими для всех нас. Скажите прямо: могу ли я быть уверен, что всё произойдёт именно так, как запланировано?

Учёный ответил мгновенно, голосом, полным решимости и уверенности:

– Я лично отвечаю за каждую деталь проекта. Сам подбирал агентов, контролировал их подготовку и внедрение. Ошибки исключены, ведь цена любого промаха для меня столь же высока, как и для вас. Я осознаю всю ответственность и заверяю: наш механизм воздействия на прошлое безупречен. Люди, отправленные нами туда, следуют плану без колебаний. Через год новая реальность станет необратимой. И абсолютная власть, которую вы хотите получить, окажется в ваших руках.

Хозяин кабинета снова откинулся на спинку кресла и удовлетворённо посмотрел на огни ночного города:

– Что ж, звучит убедительно. Продолжайте действовать так же тщательно и не упускайте из виду ни одной детали. Вы прекрасно знаете, что в нашем деле нет права на ошибку. Любое неверное действие обернётся катастрофой.

Учёный кивнул в последний раз, взгляд его был твёрд и ясен:

– Я полностью осознаю это и обещаю, что всё будет выполнено безупречно. Ваши цели – это и мои цели. Они будут достигнуты точно так, как задумано.

Оба замолчали, погрузившись в созерцание ночного города. Впереди их ожидал долгий путь, полный риска, тайн и сложных решений. Но каждый из них ясно понимал, что другого пути нет. Власть, к которой они стремились, была слишком соблазнительна, чтобы от неё отказаться сейчас, когда она уже так близка.

Глава 6

Курносов утопал в бумагах, и связь с реальностью начинала рваться. Перед глазами мелькали отчёты и протоколы, с упрямой усмешкой прятавшие ту единственную деталь, которая могла вывести его из тупика. Следователь раздражённо отбросил очередной лист и глубоко вдохнул, собирая разбегающиеся мысли.

Тихий, подчеркнуто вежливый стук в дверь прозвучал так неожиданно, что Курносов вздрогнул. Он бросил на дверь недовольный взгляд и резко проговорил:

– Входите уже.

Дверь мягко открылась, пропуская оперативника, который двигался так, словно ходил по невидимым рельсам – чётко и без лишних эмоций. Едва слышно поздоровавшись, он сразу же протянул Курносову свежий отчёт.

– Пётр Иванович, появились новые данные по делу Панова.

Следователь недоверчиво взглянул на бумаги, чувствуя, как в груди вновь нарастает тревожное напряжение. За сухими словами оперативника он ясно улавливал нечто значительное, способное изменить расклад в этой странной истории.

– Ну, излагайте, – нетерпеливо сказал он.

– Вчера вечером, около половины шестого, Александр Панов встречался с женщиной в кафе «Юность». Личность установили – Мария Александровна Вертинская, помощница министра Шокина.

Имя министра прозвучало, словно кто-то невидимый активировал таймер до неизбежного взрыва. Этот отчёт не казался рутиной – в воздухе ощутимо запахло крупной бедой.

Курносов нахмурился, вспоминая образ Вертинской, и вопросительно взглянул на оперативника:

– Сколько длилась встреча? Как они вели себя? Характер разговора?

Оперативник спокойно продолжил, тщательно подбирая слова:

– Примерно час. Общались сдержанно и по-деловому. Панов держался уверенно, направлял разговор. Девушка нервничала, поправляла шарфик, перелистывала блокнот, но паники или желания уйти раньше времени не проявляла. Говорили тихо, старались не привлекать внимания.

Курносов внимательно слушал, просеивая каждое слово, выискивая малейшие нестыковки. Имя Вертинской, словно заноза, не давало ему покоя – недавно он уже слышал его, и связано оно было отнюдь не с чиновничьей рутиной.

Оперативник снова кашлянул, собираясь с мыслями, и добавил уже тише, подчёркивая важность:

– Пётр Иванович, есть ещё кое-что важное. Вертинская полностью идентифицирована. Это та самая девушка, которая была жертвой маньяка, в котором мы подозреваем Панова.

Эти слова резко и болезненно ударили Курносова, заставив его поднять взгляд и недоумённо уставиться на оперативника, будто перепроверяя услышанное. Следователь помнил дело слишком хорошо: холодный парк, бездыханное тело девушки, жестокие следы удушения, медицинские прогнозы без шансов на жизнь. Вертинская стала невозможной жертвой, выжившей вопреки всем прогнозам.

– Та самая? – переспросил он шёпотом, боясь, что ответ разрушит последнюю ясность.

– Именно, Пётр Иванович. Несколько месяцев в коме, врачи буквально вытащили её с того света, – подтвердил оперативник, неловко опустив глаза, словно извиняясь за то, что приходится напоминать столь неприятные детали.

Курносов тяжело вздохнул, пытаясь понять, во что превратилось дело. Жертва маньяка выходит из комы, занимает значимую должность и встречается с тем, кто едва не лишил её жизни, ведя с ним какие-то тайные разговоры в кафе. Хитрая игра, ловушка или настолько абсурдная случайность, что даже поверить сложно?

Следователь поднялся и подошёл к окну, задумчиво глядя на улицу, где спокойно текла московская жизнь, даже не подозревавшая о кипящих под её поверхностью интригах и опасностях. Курносов ясно осознавал – теперь это не просто уголовное дело, это схватка с высокими ставками, где цена ошибки – карьера, если не сама жизнь.

– Усилить наблюдение, – произнёс он резко, не оборачиваясь. – Каждый шаг, звонок, встреча – всё под контролем. Отчёты сразу мне, без задержек.

Оперативник коротко кивнул, ожидая дальнейших распоряжений, но Курносов ненадолго замолчал, мысленно взвешивая следующий шаг. Он чувствовал – отчётов и чужих глаз теперь недостаточно. За происходящим следовало смотреть лично, слишком многое стояло на кону, чтобы оставаться простым наблюдателем.

– Я сам подключусь к слежке, – повернулся он к оперативнику. – Продолжайте работать в усиленном режиме. Связь между Пановым и Вертинской беру на личный контроль. Это приказ.

Оперативник быстро кивнул, ощутив, что дело принимает совсем серьёзный оборот. Курносов же тяжело опустился в кресло, снова взял отчёт и задумался над тем, в какую игру ему предстоит включиться.

Это была уже не простая охота за преступником. Это был театр абсурда, в котором жертва и её предполагаемый убийца вдруг оказались партнёрами, а следователю, оставаясь за кулисами, приходилось искать того, кто дёргает за ниточки.

Курносов закурил, глубоко затянулся, чувствуя, как сигаретный дым прочищает голову, возвращая ясность и силы перед новой битвой. Дело, казавшееся изначально обычным, превратилось в опасную и запутанную игру, ставки в которой повышались с каждым новым поворотом.

Теперь следовало только двигаться вперёд и избегать ошибок. Его ожидали долгие ночи наблюдений, сомнения и тревоги, тот самый риск, без которого он давно уже не представлял своей профессии. Но он был готов к вызову – другого пути не было.

Курносов снова посмотрел на фотографию Вертинской, лежавшую рядом с делом. Чёрно-белое изображение молодой девушки с простым, серьёзным лицом на мгновение задержало его взгляд. Фотография была сделана ещё до трагедии – на ней Маша была целой и живой.

Следователь взял снимок в руки, внимательно рассмотрев девушку: глаза чуть прищурены, выражение спокойное, даже сдержанное, как будто она смотрела против яркого света. Лицо не модельное, простое и приятное, такое не сразу запомнишь, но сложно забыть потом.

В памяти вновь всплыли детали дела: вечер, лесополоса, тело девушки со следами жестокости. Судмедэксперты равнодушно перечисляли повреждения – изнасилование, удушение, множественные ссадины. Тогда почти никто не верил, что она выживет. Кома, отёк мозга, два месяца между жизнью и смертью. Медленное и мучительное возвращение. Врачи устало констатировали: «вытянули».

Он долго смотрел на фотографию, медленно проводя пальцем по её краю. Выжившая чудом девушка теперь сидела напротив Панова, подозреваемого в серии аналогичных преступлений, включая нападение на неё саму. Сидела спокойно, без страха, словно ничего и не было.

Что это – психологический слом, последствия пережитого или сложная комбинация, предусмотренная кем-то заранее?

Курносов вновь открыл папку, пробежался глазами по биографическим данным. Вертинская Мария Александровна, двадцать три года. Окончила вечерний педагогический институт. Родители – простые инженеры. Отец погиб в семьдесят четвёртом на стройке, мать – пенсионерка по состоянию здоровья. Подруг немного, характер замкнутый. До трагедии уже работала референтом у министра Шокина в Министерстве электронной промышленности.

Вся эта история напоминала старое архивное дело, полное скрытых связей и недосказанностей, где каждая новая деталь порождала ещё больше вопросов.

Курносов вернул фотографию на место, мысленно удерживая образ. Вертинская, которую он помнил по делу, и Вертинская, недавно замеченная с Пановым, казались разными женщинами – не внешне, а по намерениям. Первая – напуганная девочка, жертва насилия; вторая – спокойная женщина, ведущая с маньяком деловой разговор без малейшей паники.

Откинувшись на спинку кресла, Курносов сцепил руки на животе и прикрыл глаза. Мозг включился в иную работу – не по протоколам, а по наитию. Он представил Панова: циничный, хладнокровный тип, воспринимающий людей как материал. Умный, осторожный, расчётливый. Такой не стал бы рисковать зря. Если он решил встретиться с Вертинской, значит, видел в ней ценность. Возможно, она была прикрытием, напоминанием или инструментом давления.

Курносов мысленно вернулся к девушке. Амнезия после комы могла объяснить её поведение, но не закрывала всех вопросов. Почему в министерстве никто не удивлён её скорым возвращением? Почему никто не держит её под медицинским наблюдением? Вывод был один: кто-то использует Вертинскую или она действует по собственной воле. Травмы меняют людей, но здесь замешан Панов, а это исключало простые объяснения.

Он снова взял фотографию. Упрямый взгляд девушки будто пронзал объектив, не обвиняя, не требуя – просто смотря в упор. Положив снимок на край стола, Курносов откинул голову и долго смотрел в потолок, теряясь в мыслях.

Что если нападение было не тем, чем казалось? Что если маньяк знал, кто его жертва, заранее? Что если она была выбрана сознательно?

Версий становилось всё больше, и каждая хуже предыдущей. Убийца и его жертва вдруг становились партнёрами, спокойно общаясь в атмосфере, где за каждым действием стояла цепь тщательно скрытых событий.

Курносов выпрямился, снял очки и протёр их платком – движения медленные и напряжённые, как у человека, уставшего быть простым наблюдателем. Это дело перестало быть формальным – оно стало личным, и речь шла не о мести, а о профессиональном долге. В этом расследовании пересекались границы права и нравственности.

Одних отчётов было мало. Курносов должен был сам увидеть Машу Вертинскую, услышать её голос, понять – врёт ли она, боится, или же ничего не понимает. Только личное впечатление могло раскрыть её истинную роль: жертва, свидетель или участник? Остальное было лишь бумагой.

Следователь взял ручку и написал записку: «Запросить данные о месте жительства и графике Вертинской. Проверить маршруты и окружение. Подготовить нейтральную легенду для личного контакта».

Снова взглянув на фотографию, Курносов тихо произнёс:

– Ладно, Маша. Познакомимся.

Он понимал, что полагаться на случай нельзя. Встреча должна быть тонкой игрой, в которой любой неверный шаг мог обернуться провалом. В подобных делах случайность не имеет права на существование – только чёткий расчёт и безупречная подготовка.

Курносов вновь углубился в отчёты о её ежедневных перемещениях. Чёткий маршрут: утром на работу, вечером домой, иногда – остановки в небольшом сквере или газетном киоске. Обычная советская девушка, размеренно и незаметно живущая, словно ничего не случилось. В этом ритме было легко найти точку пересечения, замаскировав её под искусно организованную случайность.

Мысленно перебрав варианты, Курносов остановился на вечернем времени, когда Вертинская возвращалась с работы и обычно проходила через небольшой сквер между старыми пятиэтажками. Тихое, спокойное место, без посторонних глаз и ушей – идеальная сцена для встречи, которую должен был поставить невидимый режиссёр.

Теперь предстояло придумать легенду, подходящую его статусу: правдоподобную, ненавязчивую, способную вызвать доверие. Курносов решил не представляться сотрудником КГБ – это могло спугнуть девушку или породить излишнюю формальность. Лучше всего подойдёт скромный служащий из министерства, близкого к ведомству Шокина. Формально незнакомы, но через общих коллег могли пересекаться, это идеально балансировало между естественностью и убедительностью. Небольшой круг общих знакомых, дружелюбие и лёгкая ирония – то, что нужно, чтобы расположить к себе человека.

Следователь тщательно продумывал каждую деталь будущего разговора, интонацию, выражение лица. Он заранее проигрывал в голове множество диалогов, чтобы в реальной ситуации говорить естественно и непринуждённо. Здесь важно не только то, что сказать, но и как это сказать. В такой игре исход мог зависеть от незначительных мелочей: улыбки, взгляда, паузы в нужный момент.

Курносов знал, что здесь недопустимы настойчивость и спешка. Разговор должен начаться легко и плавно перейти от общих знакомых и рабочих вопросов к интересующей теме – к Панову. Осторожно и незаметно, так, чтобы девушка сама начала делиться информацией, не осознавая этого.

Подготовившись, следователь придирчиво оглядел своё отражение в зеркале: взгляд усталый, но внимательный, одежда скромная, элегантная. Ничего лишнего. Улыбнулся своему отражению слегка иронично, с лёгкой теплотой в глазах. Именно так он будет смотреть на Машу. Именно так с ней и заговорит.

В назначенный день Курносов прибыл к месту заранее, но не настолько, чтобы вызвать подозрения. Несколько минут он неспешно гулял по скверу, затем остановился возле газетного киоска, изображая интерес к прессе. Он внимательно следил за прохожими, которые быстро сменяли друг друга на вечерней улице.

Вскоре появилась она. Девушка шла быстро, но спокойно, без нервозности. Курносов сразу узнал её по фигуре, походке, привычке поправлять на ходу прядь волос. Он ощущал себя актёром, стоящим за кулисами и ждущим своего выхода. Сердце слегка кольнуло от волнения, но внутренний голос профессионала быстро подавил эмоцию: никаких ошибок, только точность.

Он выждал пару секунд, позволив ей приблизиться, затем резко повернулся от киоска, точно рассчитанным шагом чуть не столкнувшись с ней. Курносов вовремя остановился и извинился улыбкой, изображая лёгкую неловкость человека, случайно задевшего незнакомку:

– Простите, ради Бога! Вот же неуклюжий я сегодня, совсем задумался…

Маша слегка отпрянула, прижав руку к груди, но тут же расслабилась, ответив неловкой, но естественной улыбкой, приняв всё за случайность:

– Ничего страшного, – тихо произнесла она, и в её глазах мелькнуло любопытство. – Со всеми бывает.

Курносов тут же подхватил интонацию, легко улыбаясь с наигранной досадой:

– Со мной такое чаще, чем хотелось бы признать. Особенно по вечерам. Сами понимаете – работа, куча мыслей, иногда трудно переключиться…

Курносов сделал короткую паузу, с дружелюбной теплотой изучая её лицо, избегая при этом навязчивости во взгляде. Так обычно смотрят люди, впервые встретившиеся, но уже ощутившие взаимную симпатию.

– Кстати, – легко произнёс он, чуть придав голосу официальности, – мне кажется, я недавно видел вас в министерстве, у Александра Ивановича. Вы ведь там работаете, если не ошибаюсь?

Девушка с лёгким удивлением подняла на него глаза – в них промелькнули растерянность и искренний интерес:

– Да, совершенно верно… А вы?..

– Я из соседнего министерства, – ответил Курносов так, будто сам только что это осознал. – Наши ведомства давно сотрудничают, поэтому с Александром Ивановичем несколько раз пересекались на совещаниях. А вы, кажется, его референт? Точно помню, пару раз видел вас в кабинете. Забавно выходит – столько раз рядом по работе, а знакомимся случайно, на улице…

В голосе звучала лёгкая, дружелюбная ирония, снимающая любые вопросы и сомнения. Следователь внутренне улыбнулся, заметив, как осторожность в глазах девушки постепенно сменяется доверием.

Теперь нельзя торопиться. Важно дать ей время привыкнуть к его голосу, взгляду, манерам, а затем осторожно, почти незаметно, направить беседу в нужное русло.

В этот момент Курносов ощутил, как напряжение последних дней постепенно растворяется, уступая место уверенности и лёгкости. Он снова входил в привычный ритм работы, где ставки были гораздо серьёзнее, чем простая симпатия или случайное знакомство.

Курносов перевёл взгляд на здание за её спиной, затем снова посмотрел на неё и, будто извиняясь, сказал:

– Честно говоря, очень рад, что так удачно с вами столкнулся. Уже минут двадцать пытаюсь найти дом номер восемнадцать. Район вроде не лабиринт, а я второй круг делаю. Хотел спросить у прохожих, но сами понимаете – все спешат, не остановишь.

Маша улыбнулась, почувствовав себя увереннее. Курносов уловил этот тонкий сдвиг и продолжил, не позволяя беседе угаснуть:

– И вот вдруг вы. Просто спасение! Простите за навязчивость, не могли бы подсказать направление?

– Конечно, – ответила Маша слегка удивлённо, но охотно. – Это недалеко, я подскажу. Если хотите, можем пройти вместе – мне по пути.

Она смущённо улыбнулась и слегка отвела взгляд, предоставив ему возможность продолжить разговор.

– Спасибо огромное за помощь, – тепло произнёс Курносов чуть тише обычного, заставляя её немного наклониться навстречу голосу. – Даже неловко как-то получилось. На таких должностях, наверное, следует ориентироваться получше.

Маша с едва заметным любопытством взглянула на него, нервно поправляя волосы:

– А вы на какой должности, если не секрет?

Курносов словно невзначай пожал плечами, изображая обычную беседу двух случайных знакомых:

– Видите ли, тут такая небольшая тонкость… Я не совсем тот, кем представился вначале. Точнее, не совсем сотрудник того министерства, о котором говорил.

Она удивлённо приподняла бровь и остановилась, всматриваясь в его лицо. Её голос прозвучал уже не так легко и уверенно, как прежде:

– Не понимаю… А почему вы сказали иначе?

Курносов мягко улыбнулся, глядя в её встревоженные глаза, намеренно излучая доброжелательность и спокойствие, словно подсказывая, что волноваться не стоит.

– Простите, Маша, пришлось немного схитрить. Дело в том, что моя реальная должность… специфическая. Я сотрудник КГБ, временно прикомандирован к вашему министерству для решения вопросов внутренней безопасности. Согласитесь, не слишком удобно начинать знакомство с упоминания спецслужбы – люди нервничают и замыкаются. А мне хотелось общаться легко, без напряжения.

Девушка замолчала, и напряжение в её плечах ослабло. В её глазах Курносов заметил облегчение, и это было неожиданно. Он отметил про себя: важный и показательный момент.

– Значит, вы не из министерства… – задумчиво произнесла она, постепенно осознавая сказанное. – А я-то думаю, почему вас не знаю. Обычно всех партнёров помню.

Курносов негромко и тепло рассмеялся, снимая её замешательство своей искренностью и улыбкой:

– Признаюсь, легенда оказалась не совсем удачной. Я не учёл, что референт министра должна прекрасно знать всех сотрудников партнёрских ведомств. Даже профессионалы иногда ошибаются.

Она тихо рассмеялась в ответ, окончательно расслабившись:

– Это нормально… Наверное, профессиональная привычка – сначала одно говорить, потом другое раскрывать. Я не обижаюсь, просто немного удивилась.

Курносов внимательно наблюдал за ней, отмечая каждое изменение в выражении лица и позе, чувствуя, как беседа становится доверительнее. Теперь было очевидно – Маша восприняла его признание не как угрозу, а наоборот, оно неожиданно расположило её.

– Спасибо за понимание, – произнёс он легко. – Просто специфика такая, знаете ли, иногда приходится осторожничать там, где не хочется. Хотя сейчас думаю, что можно было и без этого обойтись.

Маша слегка наклонила голову, но улыбка стала чуть сдержаннее, во взгляде промелькнула осторожность:

– КГБ… Интересно. Наверное, фильмов насмотрелась, но с этой аббревиатурой ассоциации не самые простые. Если честно, возникает вопрос: вы меня случайно встретили или искали?

Реакция была естественной для умной женщины, пережившей потрясение. Курносов выдержал короткую паузу, позволяя ей почувствовать себя вправе задать такой вопрос, затем мягко и серьёзно ответил:

– Вопрос справедливый. На вашем месте подумал бы так же. Но поверьте – если бы я всё заранее организовал, точно выбрал бы другой способ, без этой комедии с поиском дома на Зеленогорской.

Он улыбнулся с теплотой и открытостью, добавляя:

– Я вас действительно увидел случайно. Наверное, просто профессионально среагировал – решил познакомиться. А насчёт КГБ… Мы ведь тоже люди. Ходим по улицам, путаемся в кварталах и тоже иногда просто хотим поговорить с хорошим человеком.

Маша всё ещё смотрела настороженно, но испуг из её глаз ушёл, сменившись любопытством:

– Тогда ладно, – тихо произнесла она. – Пусть будет просто прогулка. Пока.

Курносов кивнул мягче обычного:

– Пусть так. Остальное приложится. Главное – не спешить.

Она слегка приподняла бровь, кокетливо взглянув на него сбоку, и с лёгкой улыбкой спросила:

– А что именно приложится?

Курносов хмыкнул, затем склонил голову и с игривой серьёзностью ответил:

– Адрес, конечно. А может, и что-то поважнее. Например, хорошее настроение.

С того момента, как Маша поверила ему, Курносов начал аккуратно выстраивать линию ухаживания. Ненавязчиво, с холодноватым изяществом человека, знающего цену деталям. Он приглашал её на прогулки под благовидными предлогами, иногда открыто, позволяя встречам перерастать в простые свидания. Время выбирал тщательно, маршрут продумывал до мелочей: где предложить горячий чай, где помолчать у реки.

Маша отвечала без настороженности, словно так и должно было быть. И только ближе к четвёртой или пятой встрече Курносов позволил себе приблизиться к тонкой границе между деликатной заботой и чувством, в котором сам ещё не решался признаться.

Курносов чувствовал, как излишняя осторожность уступает место лёгкой близости, возникающей между людьми после первых шагов навстречу друг другу. С каждым новым свиданием он позволял себе становиться теплее и ближе, незаметно стирая привычную дистанцию. Рядом с Машей ему было легко – её искренность невольно открывала в нём что-то давно забытое и настоящее.

Осень окончательно вступила в свои права, унося последние остатки лета и заставляя прохожих плотнее закутываться в пальто и шарфы. Деревья в московских парках походили на задумчивых философов – нахохленные, притихшие, сбрасывающие пожелтевшие листья на мокрый асфальт. Прохладный ветер и ранние сумерки неустанно напоминали о приближающейся зиме.