Цитаты из аудиокниги «Котлован», страница 13

Оркестр пионеров, отдалившись, заиграл музыку молодого похода. Мимо кузницы, с сознанием важности своего будущего, ступали точным маршем босые девочки; их слабые, мужающие тела были одеты в матроски, на задумчивых, внимательных головах вольно возлежали красные береты, и их ноги были покрыты пухом юности. Каждая девочка, двигаясь в меру общего строя, улыбалась от чувства своего значения, от сознания серьезности жизни, необходимой для непрерывности строя и силы похода. Любая из этих пионерок родилась в то время, когда в полях лежали мертвые лошади социальной воины, и не все пионеры имели кожу в час своего происхождения, потому что их матери питались лишь запасами собственного тела; поэтому на лице каждой пионерки осталась трудность немощи ранней жизни, скудость тела и красоты выражения. Но счастье детской дружбы, осуществление будущего мира в игре юности и достоинстве своей строгой свободы обозначили на детских лицах важную радость, заменившую им красоту и домашнюю упитанность.

Вощев стоял с робостью перед глазами шествия этих неизвестных ему, взволнованных детей; он стыдился, что пионеры, наверное, знают и чувствуют больше его, потому что дети — это время, созревающее в свежем теле, а он, Вощев, устраняется спешащей, действующей молодостью в тишину безвестности, как тщетная попытка жизни добиться своей цели. И Вощев почувствовал стыд и энергию — он захотел немедленно открыть всеобщий, долгий смысл жизни, чтобы жить впереди детей, быстрее их смуглых ног, наполненных твердой нежностью.

...так могилы роют, а не дома.

Инженер рассмотрел грунт и долго, по инерции самодействующего разума, свободного от надежды и желания удовлетворения, рассчитывал тот грунт на сжатие и деформацию. Прежде, во время чувственной жизни и видимости счастья, Прушевский посчитал бы надежность грунта менее точно, теперь же ему хотелось беспрерывно заботиться о предметах и устройствах, чтобы иметь их в своем уме и пустом сердце вместо дружбы и привязанности к людям.

В природе отходил в вечер опустошенный летний день; все постепенно кончалось вблизи и вдали: прятались птицы, ложились люди, смирно курился дым из отдаленных полевых жилищ, где безвестный усталый человек сидел у котелка, ожидая ужина, решив терпеть свою жизнь до конца.

Люди не желали быть внутри изб – там на них нападали думы и настроения, – они ходили по всем открытым местам деревни и старались постоянно видеть друг друга; кроме того, они чутко слышали не раздастся ли издали по влажному воздуху какого-либо звука, чтобы услышать утешение в таком трудном пространстве.

Вощев же лег вниз лицом и стал жаловаться шепотом самому себе на таинственную жизнь, в которой он безжалостно родился.

Пашинцев вылез из лодки и пошел по верным следам Копенкина в прибрежном песке.– Ты не бойся, – успокаивал Копенкин голого товарища. – Ты же не сам обнажился – тебя полубелые обидели.Пашинцев догадался, что он идет разутым-раздетым ради бедноты – коммунизма, и поэтому не стеснялся будущих встречных женщин.Первой встретилась Клавдюша; наспех оглядев тело Пашинцева, она закрыла платком глаза, как татарка.«Ужасно вялый мужчина, – подумала она, – весь в родинках, да чистый – шершавости в нем нет!» – и сказала вслух:– Здесь, граждане, ведь не фронт – голым ходить не вполне прилично.Копенкин попросил Пашинцева не обращать внимания на такую жабу – она буржуйка и вечно квохчет: то ей полушалок нужен, то Москва, а теперь от нее голому пролетарию прохода нет. Все же Пашинцев несколько засовестился и надел кольчугу и лобовое забрало, оставив большинство тела наружи.– Так лучше, – определил он. – Подумают, что это форма новой политики!

"...по человечеству я лучше вас."

Уныло и жарко начинался долгий день; солнце, как слепота, находилось равнодушно над низовою бедностью земли; но другого места для жизни не было дано.

- Ты чего. милый, явился? - спросил ласковый, спокойный мужик.

- Уходи прочь! - ответил Чиклин.

- А что, ай я чем не угодил?

- Нам колхоз нужен,не разлагай его!

Мужик не спеша подумал, словно находился в душевной беседе.

- Колхоз вам не годится...

- Прочь, гада!

- Ну что ж, вы сделаете изо всей республики колхоз, а вся

республика-то будет единоличным хозяйством!

У Чиклина захватило дыхание, он бросился к двери и открыл

ее, чтоб видна была свобода, он также когда-то ударился в

замкнувшуюся дверь тюрьмы, не понимая плена, и закричал от

скрежещущей силы сердца. Он отвернулся от рассудительного

мужика, чтобы тот не участвовал в его преходящей скорби,

которая касается лишь одного рабочего класса.

- Не твое дело, стервец! Мы можем царя назначить, когда

нам полезно будет, и можем сшибить его одним вздохом... А ты -

исчезни!

Здесь Чиклин перехватил мужика поперек и вынес его наружу,

где бросил в снег, мужик от жадности не был женатым, расходуя

всю свою плоть в скоплении имущества, в счастье надежности

существования, и теперь не знал, что ему чувствовать.

- Ликвидировали?! - сказал он из снега. - Глядите, нынче

меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм

придет один ваш главный человек!