Читать книгу: «Шёпот во тьме», страница 3

Глава 4

7-III-1878.

1. Красный район, дом с плачущей статуей.

2. Пролёт между первым и вторым этажом.

3. Наземный тоже (?).

Это – компромисс. Как почти всё, чем приходится заниматься в этой жизни. Фотофиксация теней – пусть и довольно монотонное, но всё же занятие с налётом романтики. Есть в этом что-то от охотника, что-то от натуралиста, заполняющего поля в каталоге, которого ещё никто не писал. Представляю, как однажды соберу полную естественную историю теней Скоркоса. С классификацией по местам обитания, формам и количеству конечностей и, конечно, одержимостям, тому, что составляет основу зачаткам сознания.

Мать, несомненно, назвала бы моё увлечение бредом, усугублённым недостатком приличного окружения. Впрочем, к её прогнозам я давно отношусь как к погоде – игнорирую и беру зонт.

Как бы там ни было, пожалуй, стоит проверить этот адрес. Слухи настойчиво утверждают, что в доме с плачущей статуей поселилась тень – активная, как коты во время сезона роз. Министерство учёта и фотофиксации необходимо уведомить, особенно если объект планируют выставить на продажу.

И всё же – несправедливо. Если в доме живёт кошка, никто не возмущается, что она царапает мебель и гоняется за всем, что шевелится. Это, как принято говорить, в основе её природы. Но когда тень осмеливается пошевелить свечу или прошептать что-то в темноте, начинается бюрократическая паника. Почему одно считается уютной экзотикой, а другое – поводом вызывать инспекцию?

Разговаривать с Ешем на такие темы бесполезно. Он утвердился в намерении хранить тайну человека внутри себя, как буфет с запертой дверцей. Красивый, полный сахарных сокровищ, и абсолютно неинформативный.

Пускай. Их тайны – не предмет моего интереса.

* * *

Ночь 1, Глава 5,

полная кошмаров, обретших форму, спасения, о котором никто не просил, и человека, проходящего сквозь стены и личные границы с одинаковой небрежностью.

8-III-1878. За полтакта до темноты

Накануне Еш вёл себя странно.

То есть – ещё страннее, чем обычно. Не стоял у изголовья кровати, не встречал меня привычным гнетущим молчанием, не следовал тенью по моему ежедневному маршруту по дому.

Он рассматривал шляпы в мастерской. Причём с тем видом, каким молодая особа рассматривает витрину модного ателье, зная, что ей обещано блистать в центре бального зала, а не скромно прятаться в тени.

Надо сказать, Еш стал формулировать мысли с заметной ясностью – как будто его сознание понемногу приобретало очертания. Иногда мне даже удавалось вести с ним нечто, отдалённо напоминающее беседу: не просто обрывки слов, а суждения. Наблюдения. Аргументы.

Морок в его теле больше не утекал в пустоту – он оседал на месте раны: бесформенно, почти лениво. Рука всё ещё "кровоточила", но сама рана – условно говоря – закрылась. Передвигался он по-прежнему с трудом, но в этих неуверенных, раскачивающихся шагах уже проскальзывало нечто, напоминающее выздоровление.

Мои попытки разговорить его – или то, что в нём обитало – особого успеха не возымели. Но когда за окном уже мерцала омуреновая заря, он вышел из мастерской под гул фонарей. Шёл, держась обрубком за стену, переваливаясь на двух конечностях с видом наивысшей неуклюжести.

Еш застал меня у парадной двери.

– Ты… уходишь?

Улица тонула в задумчивых сумерках. Вспышки уличных фонарей заливали коридор расплавленным сине-серебристым сиянием, в котором плавали капли алого – как кровь, разлитая в ртути.

Наступала ночь Освкернённой Девственницы – официально объявленный такт Омута. В такие ночи, как известно, тени выбирались в свет. Лучший момент для моей "охоты".

Омограф уже лежал в сумке.

– Прогуляться. Сделать несколько снимков.

– Не сегодня.

Очаровательно. Тень, временно проживающая в чужом доме, считает себя вправе возражать.

Глубокий вдох.

– Ты не можешь меня остановить. Лучше подумай, когда именно собираешься выполнить свою часть сделки.

Морок вокруг его единственного глаза начал сгущаться. Полагаю, так Еш выражал неодобрение.

– Опасно. Он… вышел… Останься.

Вздох. Дверь мягко закрылась. В окне – чёрный силуэт, похожий на перевёрнутый треугольник, без головы.

* * *

Между первым и вторым ночными тактами.

Дом в Красном районе пустовал давно. Можно было считать его забытым, но не заброшенным (важная оговорка, особенно для тех, кто верит в бытовую семантику). За пятнадцать наблюдаемых витков здесь так никто и не поселился. Днём окна были тёмными. Ночью – не всегда. Особенно в такие ночи, как сегодня.

Присутствие тени выражалось не только в скрипе половиц. К нему добавлялись топот босых ног, женский смех (в некоторых версиях – плач). Говорили, что всё начинается на лестнице между наземным и первым этажами. Один мальчик даже поклялся – именем Последнего Судьи, замечу, – что с верхней ступеньки упала игрушка, а кто-то в темноте позвал его поиграть.

Не стоит доверять такого рода показаниям, не имеющими под собой твёрдой почвы вещественных доказательств. Люди склонны слышать то, чего нет. Большинство не различает их шёпота. Да, тени могут перемещаться – в теории. На практике всё происходит вне поля зрения. Как мышь, которую вы застаёте на кухне при свете. Миг – и пустота. Тени такие же.

Иное и восприятие времени. Способные годами не менять даже положения тела, иногда за мгновение преодолевают расстояния из одной точки города в другую. Людям остаётся довольствоваться лишь последствиями – лёгким понижением температуры и запахом болотной тины в жаркий летний день, едва уловимым, как чужая мысль.

Я считаю, они существуют одновременно здесь и там. Том месте, откуда приходят.

Во дворе меня встретила каменная женщина с младенцем на руках. Лицо её было стёрто – временем или намеренно.

Дому – полтора столетия. Его не продали – от него отказались. Последние, кого это волновало, давно мертвы. Остались только дальние родственники и пыль.

На наземном этаже пахло затхлой сыростью. Это не то, как пахнут тени. По крайней мере, для меня. Свет с улицы не пробивался сквозь окна. А тот, что просачивался через парадную, падал тускло. Пыль висела в воздухе, как… Нет, не придумалось. Может быть, позже.

Что любопытно – тень выбрала верхние этажи. В таких домах всегда есть подвал, куда, казалось бы, и стоит стекаться тем, кто буквально соткан из тьмы.

Подо мной скрипнула доска. Звук разнёсся по дому, и ему ответили сверху. Зеркальное эхо. Любопытно.

По перилам стекала чёрная, водянистая, бесформенная масса. Нос уловил запах речной воды и водорослей. Запах Омута. Те, кому выпало счастье однажды познакомиться с ним, никогда ни с чем его не перепутают.

Морок стекал, как жидкий дым, потом замирал.

Лестница вела к длинному коридору. Дверей – с избытком. Несмотря на разбитые окна, было темно. Неестественно темно. Но мои глаза давно умеют различать оттенки черноты.

Три тонкие, неестественно длинные ноги. Осанка, как у пугала. Тело – гнилушка с вмятинами. На груди зияли три отверстия, как следы от вырванных сучьев. Одно из них – глаз. Или все три. На более тщательный анализ времени не хватило.

Дрожащее эхо раздалось прямо в моей голове:

– Уходи, уходи…

Тень, по-своему изящная, метнулась в сторону и исчезла за дверью. Быстрая, как воспоминание о прошлом.

С омографом в руках страх мне неведом. А потому ноги сами понесли меня вслед за мистическим существом. Медленно. Всё приготовлено: линза, шёпотница, солнечный порошок. (Он, к слову, пахнет чем-то аптекарским и карамельным – вполне соответствуя официально допустимому проявлению чудесных свойств.)

Тень застыла в дальнем углу пустой комнаты.

– Ты охраняешь дом?

– Защищаю, защищаю… Ты слышишь, слышишь…

– Слышу.

– Уходи, уходи…

Тень двинулась на меня. Такие ноги-спицы не выдержали бы веса реального существа. (Примечание: под “реальным” я, конечно, имею в виду принадлежащее миру вещей, из плоти и костей.) При первом же шаге качнулась, задела тумбу, с грохотом опрокинув нечто неразличимое.

– Я могу сделать так, чтобы никто не приходил.

– Говори, говори….

– Министерство учёта и фотофиксации могло бы применить меры по перемещению. Нужно только снять тебя в качестве доказательства…

– Нет, нет… – сбивчиво забормотала тень. – Он здесь, здесь…

– Кто “он”?

Может, ещё одна тень? Это бы объяснило её приверженность к верхним этажам.

Тень не ответила. Попыталась встать, но тут же рухнула, попытавшись сделать шаг – вот и источник постоянных стуков.

– Ты кажешься довольно безобидной, и мне бы не хотелось прибегать к мерам по перемещению. Ты можешь спуститься в подвал самостоятельно? Или покинуть дом?

Тень замерла, раздумывая над моими словами.

– Там ты сможешь… защищать. Без посторонних.

Морок заклубился. Тень сделала усилие. Встала. Слабо. Совсем не та пугающая сущность из детских страшилок. Что-то не вяжется с ней… Впрочем, мне не стоит доверять рассказам неслышащих. Они вообще часто изобилуют пикантными подробностями, слабо согласуясь с наблюдаемыми фактами.

– Нет, нет… Нельзя уйти, нельзя… Он… придёт, придёт…

Да-да, он. Как же без него. В подобных ситуациях всегда должен быть таинственный Он, не правда ли?

Щелчок.

Вспышка.

Морок рассыпался клочьями. Вода в шёпотнице забурлила, поднимаясь на поверхность множеством лопающихся пузырьков воздуха. Тепло от корпуса омографа передалось моим рукам. Тьма вокруг начала рассеиваться. Тишина.

Это временно. Вскоре морок вновь соберётся вокруг невидимого глазу центра притяжения, ядра – и тень вернётся. Но частичка осталась в негативе – навсегда. След на песке.

Плюс один в моей коллекции. После того, как Министерство учёта и фотофиксации изъяло годы моей работы, пришлось начать заново. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Комната оказалась меньше, чем казалось на первый взгляд. Грязные окна пропускали свет. Омуреновые вспышки высветили рисунки на старых обоях: экзотические животные и детские рисунки. На полу – игрушки. В углу – кроватка. Детская.

Дыхание перехватило. Что если… Нет. Конечно, пустая.

Пора было возвращаться. В ушах ещё звенела вежливая отстранённость. И вдруг – вина. Неуместная в неуютном интерьере заброшенного дома. Не стоило так грубить Ешу. Возможно, ему действительно одиноко.

Покажу ему снимок в качестве извинений. Это, вероятно, хоть немного поднимет настроение тени.