Читать книгу: «Комбикорм для птицы счастья», страница 3

Глава 6

Ноябрь 2006 года, Прикамск.

Почти неделю Женька прометалась в жару. К бронхиту присоединился гнойный аднексит. Думали, уж и не выкарабкается.

В горячечном бреду перед ней мелькали картины недавнего прошлого: страшная квартира и приворотное зелье, которое дала ей ведьма, неожиданная беременность, позорная свадьба без белого платья, фаты и лимузина, скитание по съёмным квартирам, мучительные роды, унизительное пренебрежение мужниной родни и позорное увольнение с работы…

Наконец-то на выписку! За две недели надоела эта больница до чёртиков. Спина уже болит от их кроватей с продавленными сетками.

Вот только что делать дальше? Денег − нет, перспективы − нет…

Да и что сказать Виталику? Он, конечно, доверчивый как ребёнок, но тут уж слишком! Скорее всего, просто порвёт с ней всяческие отношения: решит, что это − очередное кидалово…

Разве что справку показать, только кто ж таким справкам сегодня верит…

В вестибюле больницы − между пальмами и разросшимися кустами розанов в деревянных кадках − прятались обтянутые кожзамом диванчики. Женька присела на один из них – ждала мать, которая должна была принести одежду на выписку. На соседний уселись две женщины в верхней одежде. За завесой листвы их почти не было видно, но слышно – хорошо:

− Майя-то Павловна к лечащему врачу пошла. Надо узнать, когда можно тело забрать. Хоронить, наверное, за счёт ГОРОНО будут, да по учреждениям объявят сбор денег. Тамара Алексеевна всю жизнь в этом садике проработала – с самого его открытия…

* * *

Втянув голову в плечи и глядя в пол, Женька шмыгнула за угол, на лестницу и – в палату. Ничего, мать придёт – вызовут или передадут шмотки.

* * *

Тем временем разговор под пальмами продолжался:

− Конечно, если бы не это долевое строительство – будь оно неладно – она бы ещё пожила. А тут такой удар: дети свою квартиру продали, все деньги в долёвку вложили, а строительство заморозилось!

− Да, всё ради детей! Они ведь у неё в однушке впятером остались – когда сейчас этот дом достроится, да и достроится ли вообще! Конечно, она как узнала, так и …

− Жалко её: хорошая была женщина, всем помочь хотела…

* * *

Уже ближе к вечеру, когда народ схлынул, Женька с вещами спустилась в вестибюль. Пошарив глазами и убедившись в том, что никого из бывших знакомых здесь нет, спокойно уселась на диванчик и начала переобуваться.

Правая нога лезла в сапог непривычно туго, казалось, он был на размер меньше. Сунув руку внутрь, Женька обнаружила какое-то утолщение и в тот же миг − будто молния полыхнула − вспомнила, как тогда, уходя от Катьки, попросилась в туалет и, от греха подальше, припрятала деньги под стельку.

Она заспешила, заскребла ногтями…

Даже не глядя, поняла: это они – доллары! Целы!

Жизнь продолжается!

* * *

Декабрь 2006 года, Прикамск.

− Ай, красавица, дай рубль – по телефону позвонить! – цыганка, вильнув цветастыми юбками, легонько тронула Катерину за локоть.

− Возьмите, − Катя пошарила в кармане и протянула  монетку.

− Добрая ты, − сочувственно вздохнула цыганка, − только доверчивая очень. Оттого и счастья нет! − и вдруг затараторила: − Я сейчас пойду на кладбище, закопаю твою монетку на могиле. Через день одна её сторона станет чёрная, а другая − красная, и будет тебе большое горе.

Катерину словно кипятком обдало: волосы под капюшоном взмокли, во рту пересохло.

− Да не трясись ты так, − усмехнулась цыганка, − помогу тебе: всё хорошо будет. Дай  десять рублей. Да не бойся! Не нужны мне твои копейки! Я твой рубль заверну в десятку, потом тебе отдам.

− Нет у меня десятки. Полтинник только.

− Полтинник давай.

Катя достала из варежки полтинник. Цыганка аккуратно завернула монету в купюру − получился небольшой квадратик:

− Теперь  сто рублей дай!

Катерина растерянно уставилась на цыганку.

− Да что ты трясёшься? Не нужны мне твои деньги! Говорю же − обряд такой! Тебе же добро сделать хочу! Заберёшь ты свои деньги обратно! Вот они!

Катя достала из варежки сотню. Цыганка снова  аккуратно свернула деньги в квадратик:

− Теперь  пятьсот надо.

− У меня больше нет. Всё, я больше не хочу! Верните деньги! − Катерина старалась говорить твёрдо, но голос не слушался − дрожал.

− Какие деньги? − глумливо улыбалась цыганка.

− Вы взяли у меня деньги! Это − последние! Отдайте, пожалуйста!

Сделав рукой изящный пируэт, цыганка показала пустую ладонь с растопыренными пальцами:

− Вот твои деньги, − и с хохотом присоединилась к стайке товарок, топтавшихся у ворот рынка. Оглянувшись, крикнула весело: − Да не плачь − будет тебе счастье!

− Подавись, зараза! − в бессильной злобе крикнула ей вслед Катерина, и так долго сдерживаемые рыдания  прорвались, моментально перекрыв дыхание.

* * *

Она шла, не разбирая дороги, размазывая по щекам слёзы и сопли, и хотела, чтоб хоть один человек остановил, спросил, что случилось, но всем было глубоко плевать на чужое горе – самих бы кто пожалел.

Катя добрела до автобусной остановки, плюхнулась  на промерзшую скамейку и решила, что будет сидеть здесь, пока не закоченеет до смерти. Потом, когда её найдут, скажут: надо же, как жалко, такая молодая и красивая − жить бы да жить. И пусть всем тем, кто сейчас спешит мимо по своим неотложным делам, станет стыдно. Она натянула капюшон поглубже, сунула руки в рукава и, закрыв глаза, впала в дремотное оцепенение.

* * *

Катерина не слукавила: эти сто пятьдесят рублей действительно были её последними деньгами, теперь даже  автобусный билет купить не на что.

Две недели назад Тимур внезапно собрался, выгреб всю наличность и сказал, что едет за товаром. Катька удивилась: за каким таким товаром, когда последняя партия ещё не распродана − тюки со шмотками свалены в углу. Спросила и испугалась: Тимур зыркнул так, что под ложечкой похолодело. В последнее время он вообще был каким-то странным: то молчал, уставившись в одну точку, то психовал без всякого повода.

Катька затаилась, старалась не попадаться под руку, с расспросами не лезла, но, припомнив и сопоставив, поняла, что всё началось с того вечера, как в гостях у них побывала Женька − подружка дорогая.

"Вот дура, − корила себя Катька, − сама эту заразу в дом притащила! Похвастаться захотелось! А ведь ещё бабушка учила: чем похвалишься − без того и останешься! А у Женьки глаз − ох, какой завидущий!"

Ещё со школы повелось: стоило только Женьке заметить и похвалить на Катьке какую-нибудь обновку, тут же случалась неприятность: заколка ломалась, блузка цеплялась за гвоздь, новый плащ обрызгивал водой из лужи проезжающий мимо самосвал.

Так что сидеть теперь Катьке и без постояльца, и без денег.

Поначалу Катерина спокойно ждала, когда Тимур вернётся, благо, картошка в подполе своя, да и запасы кое-какие имеются, но когда не осталось денег даже на хлеб, поскреблась в двери к соседке Людмиле.

− Катюха! Чего в пороге жмёшься? Заходи, чайку пошвыркаем.

− Люсь, ты мне не одолжишь рублей пятьсот?

− Ну, ты, подруга, и сказанула. Откуда у меня такие бабки? На комбинате опять зарплату задерживают, а Генкина пенсия, считай, вся на лекарства уходит. А Тимур-то чего говорит?

− Нету Тимура, − всхлипнула Катерина. − За товаром поехал… Вот уж месяц как…

− Вот чурка хренов! − Люська упёрла руки в боки. − Поматросил, значит… А я тебе говорила, предупреждала, что нельзя с этим козлом связываться!

− А чё ж ты у этого козла в долг брала без отдачи? – взвилась Катерина.

− А ты нас не попрекай, − Люська горделиво вздёрнула подбородок, − мы на своей земле живём! А эти – понаехали, и значит должны нам! Как коренному населению…

− Ага, − из маленькой комнаты, опираясь на костыли, выдвинулся Люськин сожитель Генка. Небритый, помятый, в полосатой тельняшке. Генка работал на рынке − изображал ветерана афганской и чеченской войн, хотя на посёлке все знали, что ногу он потерял, попав по пьяному делу под поезд. Дыхнул перегаром:

− Мало этим шалавам наших русских парней! Пока  пацаны там родину защищают, эти паскуды тут перед черножопыми ноги раздвигают…

− Э! Ты чего несёшь? Не на митинге! − разозлилась Катерина. − Пока Тимур тебе на водку давал, хорошим был?

− Вот-вот! − отбил подачу Генка. − Спаивают наш народ! И наркотой травят!

− Какой наркотой? − Катерина аж задохнулась от возмущения.

− А такой, за которую срок полагается! − гаркнул Генка. − Шляется тут шалава подзаборная, корчит из себя святую невинность… А ну, п-шла отсюда!

− Катька, ты бы и вправду шла, − забормотала Люська, разворачивая Катерину и подталкивая в сторону двери. − На вот тебе, − воровато оглядываясь,  сунула Катьке в карман две бумажки, − и Тимура своего не ищи: сгинул и сгинул! А Генку не слушай − несёт всякую ахинею с перепою…

 За воротами Катерина посмотрела, чего ей сунула Люська: сотка и полтинник. Ну, всё вперёд.

Глава 7

 Генкины слова про наркоту буквально жгли мозг, и Катерина рванула на рынок. С расширением бизнеса Тимур сам перестал  стоять за прилавком, да и Катьке велел сидеть дома, не отсвечивать − нанял реализаторов на две точки. К ним Катерина и отправилась за информацией. Кроме того, надеялась пристроить оставшееся шмотьё, чтоб получить хоть какие-то деньги.

На Тимуровых местах стояли совершенно незнакомые бабы.

Новости были ужасны: оказалось, Тимур расторгнул договоры аренды ещё пару месяцев назад.

Мир рухнул…

Катька потерянно брела вдоль торговых рядов…

Именно в этот момент её и окликнула цыганка…

* * *

Платон Данилович Ракитин аккуратно вёл машину по скользкой дороге: шестой час, а темень непроглядная. Мало, что гололёд, так  ещё и завьюжило…

«И снег, и ветер, и звёзд ночной полёт.

Меня моё сердце в тревожную даль зовёт!» – радостно пела душа.

Точно говорят: что ни делается − всё к лучшему. Ведь как психовал, когда в самом начале девяностых попёрли его из ГАИ по выслуге − чуть не запил. В стране бардак, работы нет! А устроился так, что бывшие коллеги только вздыхали завистливо − начальником гаража на скорой. И запчасти, и ГСМ − всё в своих руках.

Конечно, крутиться пришлось колбасой: автопарк изношен, нужных деталей днём с огнём не сыскать,  народ оборзел, да и можно понять… Тем не менее, как-то изворачивался: умел и к подчинённым подход найти, и с начальством был дружен без заискивания. Потому и являлся теперь счастливым обладателем автомобиля Волга-универсал ГАЗ 24-13. Машинка, конечно, списанная, выпущена, считай, ещё в Советском Союзе, так ведь своя рука − владыка: где надо − подшаманили, что нужно − заменили, лишнее − убрали. Зато  когда сегодня пригнал её, красавицу, на оформление, мужики снова завистливо вздыхали и разводили руками: хозяин − барин…

Да и  у сына, у Пашки, жизнь, вроде, выправляется. Слава Богу,  зараза эта − Женька, жёнушка его бывшая − свалила в Екатеринбург к очередному хахалю. Ещё и сынка Максимку с собой прихватила, как будто чужой ребятёнок кому-то нужен.

Честно сказать, ни Платон Данилыч, ни его жена Елена Павловна особой любви к внуку не испытывали: не находили в нём ничего общего с единственным и долгожданным сыном Павлушей. Никогда прямо не обсуждая эту тему, оба считали Женькиного  Максика нагулянным.

Однако Пашка сына любил, прозрачных намёков не понимал и добрых советов не слушал… Вон, дремлет красавец, привалившись к боковому стеклу. Распустил губёшки…Богатырь!

На сердце Платона Данилыча потеплело.

А вот Максимка был мелок, тщедушен и как две капли воды походил на нелюбимую сношеньку. Потому и не горевали особо, когда однажды заявилась она к ним в дом и потребовала отдать сына, объявив, что ждут его совсем другие перспективы, недоступные в их заштатном городишке. За воротами сверкала серебристым глянцем новая иномарка.

Отпустили. Хорошо, Пашки в тот момент дома не было…

* * *

Катерина  продрогла до костей. Мимо спешили люди, останавливались и отъезжали автобусы, но никому не было до неё дела. Совершенно!

Наверное, Катя так бы и замёрзла, но нестерпимо захотелось в туалет. По-маленькому. Прислушалась к себе и поняла: помереть вот так, в луже собственной мочи, она не готова.  Словно вынырнув из глубины на поверхность, огляделась: метёт, темно и пусто, ни людей, ни машин. И всё же решила: лучше всего пристроиться среди молодой сосновой поросли через дорогу.

С трудом разогнула затёкшую спину, шаркая подошвами по обледеневшему асфальту, побрела к дороге и ступила на скользкий поребрик…

* * *

− А, чтоб тебя… − Платон Данилыч резко вывернул руль, уходя от столкновения: показалось, прямо из бурана метнулась под колёса неясная тень,  и остановил машину.

− Паш! Пашка! Просыпайся!

− А!.. Что?.. Уже приехали? − заоглядывался тот.

Не отвечая, Платон Данилыч вылез из машины, обошёл её сзади. В красном свете габаритных огней рассмотрел лежащую на спине женщину, которая, тоненько поскуливая, сучила ногами. Кинулся на помощь,  краем глаза отметив на свежем снегу отпечатки протекторов своей машины: слава Богу, не задел! Значит, просто поскользнулась!

* * *

− Девушка! Девушка! − Платон Данилыч слегка похлопал незнакомку по щекам.

− Пашка, да иди ты уже сюда! Доктор, блин! Помогай! Я беру за плечи, ты − за ноги.

Платон Данилыч приподнял девушку, капюшон  свалился, ветер подхватил и заполоскал лёгкую прядь волос, красную в свете габаритов.

− Ёлкина? − Пашка с сомнением вглядывался в застывшее лицо.

Девушка приоткрыла глаза,  глянула на Пашку безразлично.

− Катька Ёлкина! Ну, ни фига себе!

− Знакомая что ли?

− Дак учились вместе. Помнишь, в шестом классе  у неё родители пропали − геологи. Бабка одна воспитывала. А пару лет назад и бабка померла.

Так, переговариваясь, они затолкали Катерину на заднее сидение и  врубили отопление на полную мощь.

− Блин, скажи кому − не поверят! − крутил головой Пашка.

− Да чего уж тут необычного? Прикамск − город маленький. Ты вот скажи, что нам сейчас с ней делать? Кого вызывать, скорую или полицию?

− Не надо полицию, − прошелестела с заднего сидения Катька, − и скорую не надо. Я домой хочу… − и беззвучно заплакала.

− Ладно, едем домой, − с облегчением решил Платон Данилыч, − а то мать нас, поди, уж потеряла.

Катька удовлетворённо  вздохнула и закрыла глаза…

* * *

На пороге дома их встретила Елена Павловна, миловидная улыбчивая женщина.

− Ой, а я вас знаю! − удивилась Катерина.

Женщина сверкнула ямочкой на  щеке:

− Да меня весь Химкомбинат знает: я ж, почитай, всю жизнь в столовой работаю, как с училища пришла. На заведовании – только два года. А до этого и на раздаче стояла, и в столе заказов. А ты  наша, комбинатовская?

− Мам, да это ж Катька Ёлкина из нашего класса.

− Ну и ладненько! Давайте за стол.

* * *

Катерина словно вернулась в детство, в то беззаботное время, когда её родные и любимые были живы, и все они вместе – счастливы.

Никто  ни о чём её не расспрашивал, Елена Павловна была предупредительна и ласкова: поила травками  от простуды, потчевала мочёной брусникой и мёдом. Пашка, который работал фельдшером на скорой сутки через трое, сидел дома и развлекал её воспоминаниями о школьных дурачествах.

Через пару дней Катерина совсем оклемалась. Пора было собираться: не может же она бесконечно сидеть на шее этих милых, но, в сущности, совершенно посторонних людей. Да и Паше завтра на дежурство. Вот только возвращаться в свой пустой дом, к тюкам с барахлом и ко всему тому, что узнала она про Тимура, а, может, и к самому Тимуру, если он за эти дни вдруг заявился, не хотелось до тошноты, до дрожи в коленках. Катерина  лихорадочно искала и не могла найти повод остаться…

* * *

В свою очередь, старшие Ракитины, ворочаясь бессонными ночами на широкой супружеской кровати, сначала каждый по отдельности, а потом совместно начали строить планы по устройству будущего единственного и любимого сыночки. Родители видели, как Пашка оживился и приободрился с появлением Катюши. Безвылазно сидел дома, с энтузиазмом рвался помогать отцу по хозяйству.

− Глядишь, и забудет эту воблу сушёную. Господи, сделай так, чтоб нашла эта зараза Женька в том Екатеринбурге свою судьбу, да отстала от нашего Павлика во веки веков! Аминь! − молилась Елена Павловна так, как сердце подсказывало, и крестилась на старую, ещё бабушкину, икону.

Пресвятая Богородица смотрела на Елену Павловну с сочувствием и пониманием…

* * *

Вечером третьего дня старших Ракитиных ждал старательно  убранный дом и запах выпечки. Не решившись без спроса брать из холодильника дорогие продукты, Катерина надумала приготовить, что  подешевле: капустный пирог да картофельные шаньги. Благо, бабуля научила!

– У, вкуснотища какая! – Пашка, отломил угол пирога, целиком засунул его в рот и, забывшись, облизал пальцы. – Ум отъешь!

Елена Павловна, расценив это как добрый знак, достала из ямки хрустящей квашеной капустки, кисленьких бочковых огурчиков, солёных рыжиков, настрогала мороженой нельмы, ароматного деревенского сала с чесноком,  а Платон Данилыч водрузил в центр стола заветный графинчик с настоянным на кедровых орешках самогоном собственного производства.

Сначала выпили за присутствующих, потом за хозяйку и её золотые ручки, потом за здоровье дорогой гостьи, а потом разговор как-то сам собой перешёл на Катьку и Катькины дела.

Растроганная и расслабленная домашней наливочкой и доброжелательным вниманием, она рассказала всё: как бедовали с бабулей после гибели родителей − сотрудников геологической экспедиции; как после окончания школы устроилась фасовщицей на химкомбинат: бабуля сильно болела и хотела, чтобы внучка поскорей встала на ноги, не дай Бог что; как по субботам и воскресеньям помогала бабушке торговать на рынке домашними пирожками, таская их в двухведёрной пайве, закутанной в одеяло; как уже после смерти бабушки на том же рынке познакомилась с Тимуром…

Вот только про страшные Генкины слова, да про свои подозрения рассказывать не стала: постеснялась или побоялась.

При упоминании Тимура Елена Павловна посмотрела на мужа и выразительно двинула бровями. Некурящий Платон Данилович в ответ только сокрушённо вздохнул:

− Ну, что, Павка, пойдём покурим что ли…

Глава 8

Убирая со стола, Елена Павловна ругала себя распоследними словами: раскатала губу, дура старая! Из огня да в полымя! Нашла сыну невестушку − каждый в глаза плюнет и прав будет: рыночная подстилка! Щёки её полыхали жаром: ладно, Пашка − дурачок. С него какой спрос. Подобрал змейку себе на шейку. Но она-то − баба тёртая − пригрела в семье неведомо кого! Тоже мне, одноклассница! Завтра же чтобы духу этой одноклассницы в доме не было!

* * *

Ночью в супружеской кровати Платону Данилычу было сказано:

− Ты ЭТУ в дом привёз − тебе и увозить! Нет что ли вокруг девок нормальных? Приволок шушеру. Мало я слёз пролила с этой шалавой – Женькой? А тут ещё круче: родит нам внучонка-татарчонка − позор на весь город…

− Лена, ну ты ж, вроде, в Бога веришь! Сироту обижать − грех…

− Нет, я её что, с голой жопой на мороз выгоняю? У неё, так-то, свой дом имеется! У нас в городе, знаешь, сколько сирых да убогих! Что, всех собирать будем?

Платон Данилыч отвернулся и засопел обиженно.

* * *

Утром, дождавшись, когда Павка убежит на суточное дежурство, Платон Данилыч, сосредоточенно глядя в тарелку, вздохнул, ни к кому, вроде, не обращаясь:

− Дом без хозяйки − сирота!.. − и, не получив ответа, добавил: − Проведать бы надо, а то, не дай Бог, бомжи заберутся − спалят ненароком.

Это был уже прямой намёк, не заметить который было невозможно. При всём желании.

− Да, загостилась я у вас, − Катерина крутила в пальцах чайную ложечку и тоже не поднимала взгляда от скатерти. − Пора мне, да и топить надо, а то цветы помёрзнут…

− Так Платон Данилыч тебя и подвезёт! Чего ж на автобусе трястись?! − воодушевлённо поддержала разговор Елена Павловна и всплеснула руками: − Ой, заболталась я с вами − опаздываю совсем!

* * *

Подъезд к Катькиному дому был заметён снегом. Никаких следов. Она облегчённо вздохнула и, не глядя на Ракитина, промямлила:

− Платон Данилыч, спасибо Вам огромное! Если бы не Вы…− глаза её налились слезами.

− Да чего ты, Катюшка!… В жизни и не такое случается… Перемелется…− неловко покопавшись в бумажнике, Ракитин вынул три тысячных бумажки: − Бери-бери! − и запихнул деньги в карман её китайского пуховичка. − Мало ли как сложится. Вот заеду к тебе в гости, а ты меня пирогами угостишь! – он тепло улыбнулся: – Не прогонишь?

Катерина лишь молча помотала головой. Пряча лицо и утирая пальцами нос, она вывалилась из машины. Платон Данилыч посмотрел, как бедолага бредёт к калитке, загребая снег короткими дутыми сапожками, глянул на часы и резко рванул с места.

* * *

В доме стоял лютый холод. Порадовавшись тому, что в трубы отопления залит тосол, а не вода, Катерина накидала в топку угля и раскочегарила котёл. Потом, не раздеваясь, вытащила на холодную веранду Тимуровы баулы: смотреть на них сил не было, но не выбрасывать же!

Тут же на веранде, за ступеньками, стояла старая двухведёрная пайва. Когда-то отец ходил с этой пайвой в тайгу за клюквой. Потом Катерина с бабулей приспособили её в качестве термоса, приклеив изнутри туристический коврик, а снаружи обмотав старым детским одеялком. При этих воспоминаниях слёзы снова подступили к горлу…

«Да не плачь! Будет тебе счастье!» − Катерина с испугом оглянулась. Никого…

Она разозлилась.

Нет, не на цыганку.

И не на Ракитиных, которые, в принципе, не обязаны с ней нянчиться.

И даже не на Тимура.

Это была какая-то другая злость, кипящая и булькающая, как вода в чайнике. Катерину словно распирало изнутри, она чувствовала, что если сейчас, немедленно не начнёт что-то делать − взорвётся и разлетится на тысячу частей…

Минут через пять она уже решительно шагала в сторону ближайшей оптушки, волоча за собой пустые детские санки.

* * *

На следующий день у входа на рынок снова ошивалась небольшая кучка цыганок, которые время от времени привязывались к прохожим.

Катерина моментально сжалась и покрепче уцепила ремни висевшей за плечами пайвы, но вдруг с удивлением поняла, что ничуть не боится, выпрямилась и независимо сунула руки в карманы.

− Красавица! Скажи, сколько времени?

− Не знаю! − Катька широко улыбнулась и, вынув руки, покрутила ими перед собой: − У меня и часов-то нет!

− Счастливая, значит… − протянула цыганка и жалобно заканючила: − Ну, дай хоть сто рублей…

− А у меня и денег нет, − с улыбкой вывернула карманы Катерина, − а то бы я дала… Пирожок хочешь?

− Ну, хоть десять рублей, а…− не унималась попрошайка.

− Мишто акана брэ (да ладно тебе), − вмешалась её товарка, − не видишь: счастливая она?! − и усмехнулась: − Узнаёшь меня, красавица?

− Узнаю. Пирожок хочешь?

Цыганка блеснула зубами:

− С мясом есть?

− На мясо ещё не заработала, − с вызовом ответила Катька, − с картошкой есть, с капустой.

− Я с мясом люблю! − фыркнула цыганка. − А тебе правду говорю: мальчика вижу!

− Какого мальчика? − растерялась Катерина.

− Сын у тебя будет, − и, вильнув подолом, смешалась с толпой.

* * *

Елена Павловна не находила себе места. После ухода Катерины сын пропадал где-то целыми днями, стараясь не пересекаться с родителями. Да и в отношениях с мужем что-то разладилось: не было того трогательного единодушия, которое присутствовало, когда они дружно не переваривали бывшую сношеньку Женьку. Теперь Платон всё больше отмалчивался, ограничиваясь короткими «да» и «нет», и почему-то несколько раз поминал тургеневскую Му-Му.

В глубине души Елена Павловна и сама не понимала, что ж её так обозлило. В конце концов, если посмотреть объективно, Павка тоже на принца не тянул. Зарплата бюджетника, да ещё алименты на Максика. А девицы нынче хваткие: потенциальных женихов оценивают по толщине кошелька. Всё им нужно сразу и сейчас: квартиру, машину, шубу…

Опять вспомнилась проклятущая Женька, как прикатила тогда с новым хахалем на серебристой иномарке. Через губу выплёвывала обидные слова о том, что не место её Максику среди маргиналов и нищебродов. А как алименты с нищеброда получать, так денежки не пахнут! Не побрезговала королевишна бюджетными рубликами.

От тягостных воспоминаний в груди у Елены Павловны что-то сжалось. По всему выходило: зря она взъелась на Катьку…

− Лена Пална, − сунулась в двери кабинета бухгалтер Аллочка, − документики подпишете?

− Заходи, − тяжело вздохнула Ракитина, − что там у тебя?

− Да акты сверок. Год-то к концу катится! − Аллочка села и облокотилась о стол, словно на витрине разложив пышную грудь в ажурной трикотажной кофточке.

Аллочке было слегка за сорок, но она не собиралась сдаваться наступающим годам, не унывала, не комплексовала, была свежа, активна и любила каждый из ста своих килограммов. Кстати, мужики Аллочку тоже любили: встречали, провожали, дарили духи и конфеты. Замуж, правда, не звали − некуда. Жила Аллочка в крохотной двушке с бывшей свекровью и сыном-подростком.

− Елена Пална, а Вы что не в настроении?

Они много лет проработали в одной столовой, не сказать, что приятельствовали, но симпатизировали друг другу, потому Аллочка могла себе позволить задать начальству такой вопрос.

Ракитину буквально разрывало от последних новостей, да и шила в мешке не утаишь, поэтому она поделилась с Аллочкой всеми своими бедами. Собственно, беды было две: Женька и Катька.

* * *

Тараща ярко накрашенные глаза и делая многозначительные паузы, Аллочка рассказала, что на Цыганском посёлке появилась гадалка:

− Молодая… Ну, цыганка… естественно… Зовут Зоя…Или Зара… Многие наши у неё уже были… Говорят, всю правду сказала… И советы даёт… И про то, что будет, тоже говорит… Может, Вам к ней сходить?

− Да уж, − засомневалась Ракитина, − наболтает чего, а потом… Кто его знает…

− Не-е-е, никому плохого не нагадала! − горячо заверила её Аллочка. − Да и берёт немного.

− Знаешь, ты мне её адрес найди и у девчонок расспроси поподробнее, как и что.

− Агась, − Аллочка легко подхватилась с места и выпорхнула из кабинета. Несмотря на свой немаленький вес, она была подвижна и насколько это возможно грациозна.

* * *

Гадалка жила в обычном деревянном доме. На дворе возился какой-то мужик, видимо, муж.

− Я к Зое.

− В дом проходи.

Елена Павловна с интересом оглядывалась: простая изба с русской печью и занавеской через всю комнату, вдоль стен – лавки, на полу − самотканые дорожки. Посреди комнаты − обеденный стол, накрытый цветастой плюшевой скатертью. На столе − потрёпанная карточная колода. За столом − цыганка. Молодая, тридцати ещё нет − определила на глаз Ракитина.

− Садись.

Елена Павловна, не раздеваясь, уселась напротив.

− Руки покажи.

Ракитина положила руки на стол.

− Да не так: ладони покажи, − гадалка слегка дрогнула губами, заметив след от обручального кольца, которое Елена Павловна предусмотрительно спрятала в карман. Потом взяла её легонько за запястья и заговорила, глядя прямо в глаза: − Проживёшь ты долго…

Елена Павловна, пребывавшая в том прекрасном возрасте, про который говорят: баба − ягодка опять, про смерть не думала вовсе, а потому пренебрежительно сморщила точёный носик.

− …но не это тебя заботит.

Елена Павловна поняла, что выдала себя и решила впредь быть внимательнее.

− Работаешь ты с людьми…

− Ну-у, в столовой…

− Я и говорю: люди в столовую ходят, кушают… Не с машинами же…

− А, ну, так-то − да…

Гадалка помедлила, потом отпустила её руки и разложила карты:

− Женщину вижу. Молодая…

«Целых две», − подумала Елена Павловна, но сдержалась: ни одна ресница не дрогнула.

Цыганка выжидательно помолчала и резко сменила тему:

− Квартирный вопрос кого волнует?

− Меня-меня! − Елена Павловна от неожиданности подпрыгнула на стуле, теряя самообладание: они с мужем уже давно ломала голову над тем, как выкрутить Павке отдельное жильё.

− Решится! − кратко и авторитетно заявила цыганка. Елена Павловна радостно выдохнула и расслабилась.

− Спор у тебя…

Елена Павловна сокрушённо покивала.

−…уступишь, потом всё по-твоему будет.

Елена Павловна ухмыльнулась скептически.

− Назови первую букву своего имени и первую букву его имени.

− «Е» и «П», − произнесла Елена Павловна, с лёгким ехидством отметив, что и у сына, и у мужа имена начинаются на одну букву. Интересно, что скажет гадалка.

− Деньги!

− В смысле?

− Где-то рядом с тобой! Удача тебе будет! Только ты сама её не упусти!

Не успела Елена Павловна задуматься, прикидывая свои денежные намётки и перспективы, как цыганка ошарашила её новым предсказанием:

− Будет тебе разговор с Петром.

− А как же?.. Ага, поняла, − и Елена Павловна начала лихорадочно рыться в памяти, перебирая все возможные знакомства. Пётр нашёлся только один − заведующий станцией скорой помощи, где работал сын. Елена обмерла: Павлик сегодня на дежурстве − не дай Бог что! − и, положив на стол заранее заготовленные пятьсот рублей, выскочила на улицу, уже с порога крикнув: − До свидания.

Цыган, по-прежнему возившийся во дворе, пристально глянул ей в глаза − Елену Павловну как огнём обожгло.