Читать книгу: «Инструкция к Распаду. Книга 2: Эхо Распада», страница 3

Шрифт:

Глава 3. Обновление

Следующие три дня Марк провел в состоянии напряженной умственной работы. Внешне он был таким же, как всегда – посещал школу, выполнял задания, механически взаимодействовал с окружением (насколько оно еще взаимодействовало с ним). Но внутри, за стеной холодного спокойствия, его мозг работал на пределе, анализируя возможности и формулируя следующее, четвертое желание.

Он уже обладал щитом, информацией и ресурсами. Чего ему не хватало? Он перебирал варианты: влияние на людей, физические способности, контроль над временем… Но все это казалось либо слишком рискованным, либо недостаточно фундаментальным. Он искал то, что усилит его главную силу, его ядро – интеллект.

Его новая инфо-способность давала доступ к данным. Но сами по себе данные бесполезны без правильной обработки. Его собственный ум был остер, его логика – безупречна. Но он осознавал (насколько позволял его щит), что даже его анализ мог быть подвержен… не эмоциям, нет, это было исключено. Но, возможно, скрытым предубеждениям? Подсознательным паттернам? Ограничениям человеческого мышления, пусть и высокоразвитого?

Он вспомнил свои мимолетные сомнения по поводу размера денежной суммы или последствий для Шона – тени вопросов, которые его щит быстро гасил. Что, если эти сомнения были не слабостью, а сигналом? Сигналом о том, что его анализ все еще недостаточно… чист?

Ему нужно было совершенство. Абсолютная объективность. Способность обрабатывать информацию и принимать решения, полностью лишенные какого-либо влияния – не только эмоций (их и так не было), но и любых подсознательных факторов, опыта, интуиции (которую он презирал как нелогичную). Ему нужен был разум не просто холодный, а стерильный. Разум идеальной машины.

Желание начало обретать форму. Не просто «стать умнее» – это было слишком расплывчато. А именно – улучшить качество анализа. Сделать его:

Безэмоциональнее: Полностью исключить любые, даже самые глубинные, подсознательные эмоциональные реакции на информацию или ситуацию. Решения должны приниматься на основе чистых данных, без малейшего влияния страха, гнева, азарта или даже удовлетворения от контроля (если такое еще оставалось).

Непредвзятее: Устранить любые когнитивные искажения – предвзятость подтверждения, эффект ореола, эвристику доступности, любые неосознанные предпочтения или стереотипы, которые могли бы повлиять на оценку ситуации или выбор стратегии.

Логичнее: Усилить способность к формальной логике, дедукции, индукции, выявлению причинно-следственных связей до абсолютного, машинного уровня. Исключить любые алогизмы, парадоксы восприятия, ошибки в рассуждениях.

Он хотел превратить свой мозг в идеальный процессор, работающий исключительно на чистой логике и объективных данных.

Формулировка требовала тщательности. Он не хотел случайно лишить себя креативности (хотя и считал ее неэффективной) или способности к адаптации. Нужно было сфокусироваться именно на аналитическом процессе.

«Хочу, чтобы моя способность к анализу информации и принятию решений функционировала на принципах абсолютной логики, полной объективности и полного отсутствия эмоционального и подсознательного влияния, исключая любые когнитивные искажения».

Эта формулировка казалась ему мощной и точной. Она не меняла объем его знаний, но улучшала качество их обработки. Она делала его не просто умным, а… сверхлогичным. Идеальным аналитиком. Неуязвимым для ошибок человеческого суждения.

Он предвкушал результат. Его решения станут еще более точными, его планы – еще более безупречными, его манипуляции – еще более эффективными. Он станет совершенным стратегом.

Оставалась цена. Три новые судьбы. Он снова открыл ноутбук, погружаясь в новостные ленты и базы данных (доступ к которым теперь был мгновенным). Поиск подходящих «доноров» стал уже рутиной. На этот раз он выбрал:

Гибель: Опального олигарха из враждебной страны, скрывающегося от правосудия и обвиняемого в финансировании терроризма.

Клеймо: Известного псевдоученого, пропагандирующего опасные антинаучные теории (например, антипрививочника). Клеймо – неизлечимое заикание, которое сделает его публичные выступления невозможными.

Поступок: Коррумпированного чиновника из далекой азиатской страны, отвечающего за распределение гуманитарной помощи. Поступок – немедленно явиться с повинной, предоставив все доказательства своих хищений.

Цена казалась ему справедливой и безопасной. Далекие люди, чья негативная трансформация или исчезновение не затронут его мир напрямую.

Все было готово. Желание отточено. Цена определена. Сегодня вечером он сделает следующий шаг к своему идеалу. Шаг к абсолютному, бездушному совершенству разума. Он станет идеальной мыслящей машиной. И ничто человеческое ему больше не помешает.

Ритуал стал отработанным до автоматизма. Тишина комнаты. Идеальный порядок. Холодный Куб под ладонью. Глубокий вдох для концентрации. И слова, произнесенные ровным, бесстрастным голосом – язык сделки.

Цена была названа – судьбы олигарха, псевдоученого, чиновника. Ледяной холод обжег пальцы, глубокий гул прошел вибрацией сквозь тело. Сделка состоялась.

Марк убрал руку с Куба. Он ждал. Ждал знакомого ощущения – холодного огня триумфа, пьянящего чувства обретенной власти, азарта игрока, сделавшего удачный ход. Эти ощущения, пусть и приглушенные его первым желанием, все же сопровождали предыдущие сделки.

Но сейчас… ничего.

То есть, не совсем ничего. Он чувствовал, что желание исполнено. Он ощущал новую, кристальную остроту своего мышления. Логические цепочки выстраивались мгновенно, анализ ситуации происходил с безупречной точностью, лишенной малейших шероховатостей. Он видел переменные, вероятности, оптимальные пути с ясностью, которой не было даже раньше. Способность к анализу действительно достигла нового, почти нечеловеческого уровня.

Но где же удовлетворение? Где тот холодный кайф от осознания своей мощи, своего превосходства? Его не было. Совсем.

Мысль об олигархе, который, вероятно, только что исчез где-нибудь в своем убежище. Мысль о псевдоученом, который теперь будет мычать и заикаться перед аудиторией. Мысль о чиновнике, идущем сдаваться полиции. Мысль о пополнении его арсенала идеальной логикой. Все это регистрировалось его сознанием как факты. Как успешно выполненные операции. Как изменение переменных в системе. Но эмоционального отклика – даже того холодного, хищного, что был ему свойственен – не последовало.

Объяснение (недоступное Марку):

Причина была проста и коренилась в самой сути его четвертого желания. Он просил полного отсутствия эмоционального и подсознательного влияния на анализ и принятие решений. Куб, в своей буквальной и бездушной манере, интерпретировал это максимально широко.

Удовлетворение от Успеха: Чувство триумфа, азарт, даже холодное удовлетворение от контроля – это все эмоциональные реакции, пусть и специфические. Они возникали как оценка успешности его действий, его анализа, его власти. Теперь же его разум был настроен на чистую логику. Успех операции – это просто логический вывод, констатация факта соответствия результата поставленной цели. Эмоциональная оценка этого факта была распознана системой как "эмоциональное влияние" и полностью отсечена. Он мог констатировать успех, но не мог его почувствовать.

Подсознательные Драйверы: Его стремление к власти, контролю, превосходству – это были не только холодные расчеты, но и глубинные, возможно, подсознательные драйверы, связанные с его личностью, его "разломом". Желание быть "избранным", "уникальным", "умнее всех" – все это имело эмоциональную подоплеку, пусть и тщательно скрываемую. Запросив полное отсутствие подсознательного влияния, он, по сути, отключил и эти глубинные мотиваторы от процесса оценки результата. Он все еще стремился к контролю (это было заложено в его базовые параметры, выбранные Кубом), но сама радость от достижения этого контроля исчезла.

Исключение "Шума": Любая эмоция, даже холодный азарт, с точки зрения идеальной логической машины является "шумом", искажающим чистый анализ. Куб просто выполнил запрос: убрал весь шум, оставив только стерильный процесс обработки данных и констатации результатов.

Восприятие Марка:

Сам Марк, лишенный способности к саморефлексии благодаря первому желанию, не видел в этом проблемы. Он не анализировал отсутствие эмоций. Он просто констатировал факт: анализ стал чище, логика – безупречнее. То, что вместе с когнитивными искажениями исчезло и чувство удовлетворения, его мозг просто не регистрировал как нечто важное или ненормальное.

Он встал из-за стола. Операция завершена. Новая способность получена. Система функционирует. Эффективность повышена. Все шло по плану. Отсутствие привычного холодного огня внутри он мог бы списать на усталость или на то, что он просто… привык к успеху. Это было логичное, рациональное объяснение, которое его новый, сверхрациональный ум легко принял.

Он не понимал, что только что сделал еще один шаг к превращению в бездушную машину. Шаг, после которого даже его извращенное наслаждение властью начало угасать, оставляя лишь холодную, пустую функциональность. Он получил то, что просил. Абсолютную логику. Ценой последнего отголоска чего-то похожего на человеческое удовлетворение. И он даже не заметил этой потери.

***

Диагноз прозвучал для Шона как удар молота по стеклу. Меланома. Даже если врач говорил про раннюю стадию, про успешное удаление, про хорошие прогнозы, само слово въелось в мозг, отравило каждую мысль. Рак. Смерть. Неотвратимость. Его и без того хрупкий мир, державшийся на страхе перед сильными и робкой надежде на незаметность, рухнул окончательно.

Операция прошла быстро, почти буднично для врачей, но для Шона это была пытка. Ожидание в коридоре, холодная сталь инструментов, запах антисептиков, боль после анестезии, а главное – унизительное ощущение собственной дефектности, «порчи». Теперь он был не просто Шон-заучка, Шон-шестерка. Он был Шон-с-раковой-родинкой.

Результаты гистологии, к счастью, оказались хорошими. Клетки были атипичными, но злокачественного перерождения не произошло. Врач сказал, что все удалили вовремя, что теперь нужно только наблюдаться. Физическая угроза отступила. Но психологическая – только усилилась.

Слух о его «раковой родинке» разнесся по школе с быстротой лесного пожара. И реакция была именно такой, какой он боялся больше всего. Брезгливость. Отчуждение. Издевательское прозвище «Опухоль». Люди шарахались от него, как от чумного. Те, кто раньше просто не замечал его, теперь смотрели с отвращением. Те, кто был сильнее, вроде остатков Костиной шайки, не упускали случая отпустить сальную шутку или толкнуть в коридоре.

Он пытался следовать совету Марка – игнорировать, держать спину прямо, быть полезным. Но это было невыносимо. Каждый шепот за спиной, каждый косой взгляд, каждое хихиканье – все било по его истерзанным нервам. Он чувствовал себя выставленным на позор, заклейменным, обреченным.

Его ненависть к одноклассникам росла с каждым днем. Он видел их жестокость, их тупое, стадное желание растоптать слабого. Он вспоминал Анда – как над ним смеялись, когда он начал говорить правду, как его избегали. И Шон проводил параллель. «Они убили Анда своим отношением», – стучала мысль в его воспаленном мозгу. – «Теперь они убьют и меня». Он не видел разницы между психологической травлей и физическим уничтожением. Для него это было одно и то же – медленное, мучительное убийство.

Он пытался говорить об этом с Марком. Но Марк… Марк был холоден, как айсберг. Он выслушивал жалобы Шона (если вообще выслушивал), отвечал короткими, безразличными фразами вроде «перестань ныть» или «будь сильнее». Он давал мелкие поручения, но не предлагал ни реальной защиты, ни сочувствия. Шон чувствовал, что для Марка он всего лишь функция, инструмент. Полезный, пока работает, но не более. Надежда на его покровительство таяла, оставляя лишь горькое осознание своей полной ничтожности и одиночества.

И тогда начался поиск в сети. Сначала – просто статьи о школьной травле, о психологии толпы. Потом – форумы, где такие же отчаявшиеся подростки делились своей болью и фантазиями о мести. Потом – истории о Колумбайне, о Керчи, о Казани. Имена, даты, оружие, количество жертв. Это завораживало и ужасало одновременно.

А затем – запросы поопаснее. «Как достать оружие?», «Самодельное взрывное устройство», «План школы [номер его школы]». Он стирал историю поиска, использовал анонимайзеры, но внутри него зрел план. План мести. Не кому-то конкретному. А всем им. Всем тем, кто смеялся, кто отворачивался, кто называл его «Опухолью». Всем, кто делал его жизнь невыносимой. Он покажет им. Он заставит их бояться. Он заставит их страдать так же, как страдал он.

Он вспомнил про отцовское ружье. Старый охотничий дробовик, который отец хранил в сейфе в кладовке. Отец был в долгой командировке. Шон знал, где лежит ключ от сейфа. Это было рискованно, но возможно.

Марк знал об этих поисках. Его инфо-способность давала ему доступ к активности Шона в сети, к его мыслям, к его растущей одержимости. Но сверхрациональный ум Марка, лишенный эмоционального компонента и настроенный на статистическую вероятность, классифицировал это как «фантазии на фоне стресса». Вероятность реальных действий со стороны такого «слабого и трусливого» субъекта, как Шон, оценивалась как крайне низкая. К тому же, мысли Шона были хаотичны, полны противоречий – он то планировал месть, то впадал в апатию, то снова начинал искать способы лечения. Марк решил, что это просто «шум», не требующий активного вмешательства. Он продолжал наблюдать, но не придавал этим сигналам должного значения. Его идеальная логика не учитывала фактор отчаяния, способный толкнуть на иррациональный поступок даже самого забитого человека. Он упустил момент, когда тихий отсчет в голове Шона подошел к нулю.

В то утро Шон не пошел в школу сразу. Он дождался, когда мать уйдет на работу. Дрожащими руками открыл кладовку, нашел ключ, открыл тяжелый металлический сейф. Старый отцовский ПМ лежал там рядом с пачкой патронов. Он никогда раньше не держал в руках настоящий пистолет. Он был тяжелым, холодным, пах оружейным маслом. Шон зарядил магазин, чувствуя, как колотится сердце и немеют пальцы. Спрятал пистолет под куртку, сунул в карман запасные патроны. Бросил последний взгляд на свою захламленную комнату. И вышел из дома. Решение было принято. Обратного пути не было.

***

Утро шло своим чередом, размеренно и предсказуемо, как ход стрелок на настенных часах в кабинете обществознания. Марк стоял у доски. Маргарита Семеновна, учительница, задала ему какой-то каверзный вопрос о разделении властей и системе сдержек и противовесов в современных демократиях. Марк, как обычно, отвечал безупречно. Его новая, сверхрациональная способность позволяла ему не просто вспоминать материал, а мгновенно структурировать ответ, подбирать идеальные формулировки, приводить точные примеры, которые он считывал прямо из информационного поля – учебников, монографий, научных статей. Голос его звучал ровно, без эмоций, как у лектора, читающего давно выученный текст. Класс слушал в обычной смеси восхищения и легкого озноба от его холодной точности.

Он как раз заканчивал мысль о роли конституционного суда, когда резкий, сухой хлопок, раздавшийся где-то внизу, нарушил академическую тишину. Звук был незнакомым, но инстинктивно тревожным. Класс замер. Маргарита Семеновна удивленно подняла бровь.

Марк на мгновение замолчал, его внутренний процессор мгновенно переключился на анализ нового ввода данных. Хлопок. Не похож на упавшую книгу или лопнувший шарик. Громкий. Резкий.

И тут же – второй хлопок, чуть ближе, отчетливее. И за ним – отдаленный, но нарастающий гул панических криков, донесшийся с нижних этажей.

Выстрелы. Сомнений не было.

Марк оставался у доски, но его тело напряглось. Лицо не изменилось, но взгляд стал острым, сканирующим. Кто? Откуда?

Запрос: «Источник звуков выстрелов в здании школы. Идентификация стреляющего».

Ответ пришел мгновенно, холодным знанием: «Источник: Коридор первого этажа, северное крыло. Стреляющий: Шон Лебедев. Оружие: Пистолет Макарова (ПМ). Статус: Активен, движется хаотично».

Шон. Значит, статистическая погрешность сработала. Маловероятное стало реальностью. Его «слабый и трусливый» ресурс вышел из-под контроля самым радикальным способом. Раздражение от неточного прогноза смешалось с необходимостью немедленного реагирования.

«Ложись!» – запоздало крикнула Маргарита Семеновна, ее лицо побелело.

Ученики с визгами и плачем бросились под парты. Кто-то пытался звонить, кто-то просто забился в угол, закрыв голову руками. Паника затопила класс.

Марк не стал паниковать. Паника неэффективна. Он быстро оценил ситуацию. Они на четвертом, последнем этаже. Шон пока на первом, но движется хаотично. Прямой угрозы кабинету пока нет, но ситуация может измениться в любую секунду.

Оставаться у доски на виду – глупо. Прятаться под партой вместе с остальными – тоже не вариант. Это позиция жертвы, лишающая обзора и маневра. Ему нужно было безопасное место для наблюдения, анализа и планирования путей отхода.

Он быстро, но без суеты, пересек класс. Проигнорировал оцепеневшую учительницу у ее стола. Прошел к последнему ряду у окна. Там, под самой партой, прижавшись к стене, было максимально защищенное место. Оно давало укрытие и позволяло контролировать дверь и окно.

Он скользнул под парту, прижался спиной к холодной стене. Отсюда он мог видеть дверь и часть коридора через стеклянную вставку над ней (если кто-то появится), а также окно, ведущее во двор. Он достал телефон – не звонить, а как потенциальный инструмент (фонарик, связь, если понадобится позже).

Его мозг работал на полной мощности, отсекая страх и панику окружающих как ненужный шум. Задача: выжить. Методы: анализ информации, оценка рисков, выбор оптимальной стратегии.

Запрос: «Текущее местоположение и вектор движения Шона Лебедева».

Ответ: «Второй этаж, сектор А. Движение к центральной лестнице». Ближе.

Запрос: «Наличие других стрелков в здании».

Ответ: «Отрицательно. Стреляющий один».

Запрос: «Время прибытия первых полицейских подразделений. Расчетная оценка».

Ответ: «7-12 минут с момента первых выстрелов». Прошло около двух минут. Время есть.

Он лежал под партой, абсолютно спокойный, почти неподвижный. Его глаза следили за дверью, уши ловили звуки из коридора – далекие выстрелы, крики, затем более близкий топот бегущих ног (вероятно, других учеников, пытающихся спастись). Он не чувствовал страха за себя или за других. Он решал задачу. Сложную, опасную, но всего лишь задачу. Его сверхрациональный ум, усиленный Кубом, превратил потенциально смертельную ситуацию в шахматную партию против обезумевшего противника. И он был намерен эту партию выиграть.

Запрос: «Местоположение Шона Лебедева».

Ответ: «Коридор, непосредственно у двери кабинета [номер кабинета обществознания]».

Запрос: «Намерения Шона Лебедева относительно данного кабинета».

Ответ: «Высокая вероятность (75%) попытки проникновения. Цель: Случайная стрельба по находящимся внутри».

Сидеть и ждать стало неоптимальным. Вероятность угрозы превысила допустимый порог. Нужно было действовать. План эвакуации через окно был рискованным, но оставаться здесь – еще рискованнее.

И тут ручка двери кабинета дернулась. Раз. Другой. Затем – сильный удар в дверь, видимо, плечом. Шон пытался вломиться. Ученики под партами закричали еще громче, кто-то зарыдал в голос.

Марк принял решение за долю секунды. Ждать больше нельзя. Он выскользнул из-под парты, как тень. Его движения были быстрыми, точными, лишенными паники. Он видел распахнутые от ужаса глаза учительницы, видел трясущихся одноклассников. Все это было лишь фоном, декорациями.

Еще один мощный удар в дверь. Замок затрещал. Сейчас она не выдержит.

Марк рванул к окну. Оно было большим, старого образца, с массивной рамой и шпингалетом. Он дернул шпингалет – заржавел, поддался не сразу. Еще удар в дверь! Послышался треск дерева.

Марк ударил кулаком по шпингалету – тот со скрипом провернулся. Он рванул створку окна на себя. Холодный осенний воздух ворвался в душный, наполненный страхом класс. Четвертый этаж. Внизу – асфальт внутреннего двора. Прыгать сюда – верная смерть или тяжелые травмы. Не вариант.

Нужен был другой путь. Он быстро просканировал взглядом фасад здания напротив. Узкий карниз под окнами, пожарная лестница метрах в двадцати… Слишком далеко, слишком опасно.

И тут дверь в класс с грохотом распахнулась. На пороге стоял Шон. Бледный, с безумными, горящими глазами, в одной руке – пистолет Макарова, от которого шел легкий дымок. Он тяжело дышал, его взгляд метался по классу, по съежившимся под партами фигурам.

«Вы… вы все…» – начал он хрипло, но его взгляд наткнулся на Марка, стоящего у распахнутого окна. Выражение лица Шона исказилось. Узнавание, обида, ненависть – все смешалось в его безумном взгляде. Он поднял пистолет, направляя его на Марка. «Ты! Ты тоже смеялся! Ты все знал!»

Марк не стал спорить или оправдываться. Он видел траекторию. Его мозг, работающий в режиме сверхлогики, просчитал угол, скорость, возможный разброс.

Выстрел! Грохот в замкнутом пространстве класса оглушил. Пуля щелкнула по стене рядом с оконным проемом, выбив кусок штукатурки. Марк уже не был там. В то мгновение, когда Шон нажал на курок, Марк уже действовал. Он не прыгнул вниз. Он выскользнул наружу, на узкий подоконник, цепляясь за раму.

Шон выстрелил снова, целясь в окно. Пуля разбила стекло рядом с Марком, осколки посыпались вниз. Марк, не раздумывая, оттолкнулся от подоконника и прыгнул.

Не вниз. А вбок. Целясь на крышу небольшого одноэтажного перехода, соединяющего их корпус с соседним. Расстояние было приличным – метра три-четыре по горизонтали и чуть ниже. Прыжок был рискованным, рассчитанным с машинной точностью.

Он летел долю секунды, чувствуя свист ветра в ушах. Приземлился на покатую, покрытую рубероидом крышу перехода жестко, на полусогнутые ноги, чтобы смягчить удар. Колени отозвались резкой болью, но он устоял.

Сзади снова грохнул выстрел – Шон стрелял ему вслед, но пуля прошла мимо, ударившись о кирпичную стену. Марк не оглядывался. Он уже бежал по крыше перехода к краю, который выходил на главный вход школы.

Внизу, на школьном дворе, царил хаос. Бегущие ученики, редкие учителя, пытающиеся организовать эвакуацию. Но путь к главному выходу был относительно чист.

Марк подбежал к краю крыши перехода. Под ним – бетонный козырек над главным входом, метра два с половиной ниже. Он не колебался. Прыжок. Снова жесткое приземление, но на этот раз удар был сильнее. Он почувствовал острую боль в лодыжке, но адреналин и холодный расчет гнали его вперед.

С козырька он спрыгнул на землю, на газон перед входом. Приземление было неловким, он чуть не упал, но удержался на ногах. Лодыжка горела огнем. Он игнорировал боль.

Он оглянулся на здание школы. На четвертом этаже, в разбитом окне кабинета обществознания, виднелась фигура Шона, он что-то кричал, размахивая пистолетом, но стрелять уже не мог – видимо, целился в других или у него кончились патроны.

Марк не стал ждать. Прихрамывая, он побежал. Прочь от школы, прочь от этого хаоса, прочь от последствий своих сделок, которые только что чуть не стоили ему жизни. Он бежал по улице, игнорируя удивленные взгляды прохожих, игнорируя боль в ноге. В голове не было страха. Только холодный анализ: «Угроза нейтрализована. Эвакуация успешна. Получено повреждение опорно-двигательного аппарата. Требуется оценка и, возможно, медицинское вмешательство».

Но прежде всего – требовалось убраться отсюда как можно дальше. И подумать. Подумать о том, что его идеальный контроль только что дал серьезный сбой. И о том, какая способность могла бы предотвратить это в будущем. Способность видеть на шаг вперед. Видеть будущее. Эта мысль теперь горела в его холодном мозгу с неумолимой ясностью.